Текст книги "«Сказка – ложь, да в ней намек…» Социально-педагогический анализ русского сказочного фольклора"

 
«Жил-был старик со старухою.
Просит старик:
– Испеки, старуха, колобок.
– Из чего печь-то? Муки нету.
– Э-эх, старуха! По коробу
поскреби, по сусеку, помети;
авось муки и наберется.
Взяла старуха крылышко по коробу
поскребла, по сусеку
Помела, и набралось муки пригоршни с
две. Замесила на сметане,
изжарила в масле и положила на
окошечко постудить.
Колобок полежал-полежал, да вдруг
и покатился – с окна на
лавку, с лавки на пол, по полу да к
дверям, перепрыгнул через
порог в сени, из сеней на крыльцо, с
крыльца на двор, со двора
за ворота, дальше и дальше.
Катится колобок по дороге, а
навстречу ему заяц:
– Колобок, колобок! Я тебя съем!
– Не ешь меня, косой зайчик! Я
тебе песенку спою, —
сказал колобок и запел:
Я по коробу скребен,
По сусеку метен,
На сметане мешон
Да в масле пряжон,
На окошке стужон;
Я у дедушки ушел,
Я у бабушки ушел,
У тебя, зайца, не хитро уйти!
И покатился себе дальше; только заяц его и видел!..
Катится колобок, а навстречу ему волк:
– Колобок, колобок! Я тебя съем!
– Не ешь меня. Серый волк! Я
тебе песенку спою!
Я по коробу скребен,
По сусеку метен,
На сметане мешон
Да в масле пряжон,
На окошке стужон;
Я у дедушки ушел,
Я у бабушки ушел,
Я у зайца ушел,
У тебя, волка, не хитро уйти!
И покатился себе дальше;
только волк его и видел!..
Катится колобок, а навстречу ему медведь:
– Колобок, колобок! Я тебя съем!
– Где тебе, косолапому съесть меня!
Я по коробу скребен,
По сусеку метен,
На сметане мешон
Да в масле пряжон,
На окошке стужон;
Я у дедушки ушел,
Я у бабушки ушел,
Я у зайца ушел,
Я у волка ушел,
У тебя, медведь, не хитро уйти!
И опять укатился, только медведь
его и видел!
Катится, катится колобок, а
навстречу ему лиса:
– Здравствуй, колобок! Какой ты
хорошенький!
А колобок запел:
Я по коробу скребен,
По сусеку метен,
На сметане мешон
Да в масле пряжон,
На окошке стужон;
Я у дедушки ушел,
Я у бабушки ушел,
Я у зайца ушел,
Я у волка ушел,
У медведя ушел,
У тебя, лиса, и подавно уйду!
– Какая славная песенка! —
сказала лиса. – Но ведь я,
колобок, стара стала, плохо
слышу; сядь-ка на мою мордочку и
пропой еще разок погромче.
Колобок вскочил лисе на
мордочку и запел ту же песню.
– Спасибо колобок! Славная
песенка, еще бы послушала!
Сядь-ка на мой язычок да
Пропой в последний разок, – сказала
лиса и высунула свой язык.
Колобок сдуру прыг ей на
Язык, а лиса – ам его! – и
скушала».
 

Социально-педагогический комментарий. Сюжет сказки начинается с желания деда и бабы испечь вкусный колобок из остатков муки. Приготовление колобка из остатков муки свидетельствует о том, что дед и баба зависят от Колобка как от последнего источника пищи. Таким образом, главное предназначение Колобка – быть съеденным. Колобок для своего спасения находит, как ему кажется, наиболее верное решение – убегает из дома. Ему кажется, что удавшаяся попытка побега гарантирует ему и в дальнейшем спасение от любой угрозы его существованию. Перенося мысленно свой положительный опыт на последующие ситуации встреч с другими потенциальными угрозами, Колобок становится самодовольным и недооценивает опасность со стороны встречаемых им персонажей (Зайца, Волка, Медведя, Лисы).

При этом Колобок знает только одну стратегию самосохранения – бегство. Это бегство выручает до поры до времени Колобка при встрече с все более сильными персонажами. Колобок спасается за счет двух своих проявлений – 1) умению отвлечь опасного персонажа, благодаря внезапному переключению его внимания от себя к пению песенки; 2) быстроте бегства. Таким образом, реальную физическую реальность опасности Колобок переводит в условную, виртуальную, эстетическую, игровую, приобретая, таким образом, время для собственного спасения. Песня Колобка также своеобразно обезоруживает других персонажей, превращая их в слушателей из хищников.

Ошибка Колобка заключается в безоглядной вере в возможности виртуальной, эстетической реальности как возможности спасения от реальной физической угрозы. В этом проявляется своеобразное малодушие Колобка, пытающегося компенсировать свою незащищенность перед реальной действительностью уходом в придуманный мир эстетического.

Колобок пытается свою слабость перед более сильными опасными персонажами в виде постоянного от них убегания превратить в силу, благодаря торжеству стратегии быстрого удаления от источника угрозы. Реальное же спасение от угрозы для Колобка существует только в двух вариантах: 1) смириться со своим предназначением быть съеденным своими создателями (если съедание Колобка дедом и бабой понимать как символ служения своим создателям); 2) найти верного сильного защитника, готового вступиться за Колобка перед любым противником. В первом случае Колобок должен принять свое предназначение в качестве источника жизни для Деда и Бабы. Во втором случае – быть готовым к личной привязанности к другу (друзьям), которые могут стать для него защитой.

Таким образом, главным недостатком Колобка (остальные его недостатки являются производными) является его эгоизм, стремление сохранить себя, не связывая себя с кем-либо какими-нибудь обязательствами. Для Колобка бегство от преследователей становится бегством вообще от кого-либо из живущих. Это своеобразная философия и образ жизни беглеца, спасающегося от реального мира в виртуальной реальности (например, увлечение компьютером). Эта сказка об иллюзии эгоистов в том, что у них достаточно ресурсов для спасения себя от тех или иных угроз, если существовать в позиции спасающего себя индивидуалиста, который ни на кого не рассчитывает кроме себя, зато вовремя видит опасность и вовремя спасается.

Эта позиция рано или поздно приводит к самовлюбленности и самоуверенности, в капкан которой и попадает Колобок. Главная ошибка Колобка заключается в том, что он согласился петь «на бис» для Лисы, т. е. возомнив себя не просто умным и ловким, но еще и артистом. Песня Колобка, вместо своей служебной функции отвлекания внимания угрожающих персонажей, стала самостоятельной эстетической ценностью. Соответственно, Колобок, повторяя свою песенку, окончательно ушел в виртуальную реальность музыкального исполнительства, утратив чувство опасности, инстинкт самосохранения.

Возникает парадокс – эстетическая реальность вместо того, чтобы удалять Колобка от опасности, наоборот – приближает его к ней. С каждым повтором своей песенки Колобок приближает себя к пасти Лисы.

Таким образом, условной, эстетической реальности нельзя продолжительно соприкасаться с физической реальностью. Субъекты из этой физической, прагматической реальности могут проявлять интерес к нефизической реальности только, исходя из материальных, прагматических интересов. И в результате «физическое» уничтожает самого носителя «эстетического». Бойтесь «петь на бис» для прагматиков и «реалистов». Не «мечите бисер перед свиньями», если не хотите быть съеденными как в евангельской притче.

Само содержание песенки Колобка носит вызывающий характер. Манифестация Колобком своей уверенности символизирует своеобразный реванш субъектов социума, любящих демонстрировать свою неуязвимость перед социальными хищниками за счет ускользания, убегания от угрозы. Это своеобразная ущербная моральная компенсация за невозможность более слабому победить более сильного хищника. В этом случае демонстрируется мнимая независимость более слабых субъектов от сильных, которая на самом деле является внутренней зависимостью от более сильных. Собственное достоинство слабыми утверждается на фоне ловкого убегания от сильных. Вне этой связи с сильными слабым нечего демонстрировать. Таким образом, Колобку нужны преследователи для повышения собственной самооценки и демонстрации собственной значимости. Это – рабская позиция.

В песенке провозглашается уверенность в том, что Колобок уйдет от очередной угрозы. Характерным в этой связи является в песенке слово «Подавно». Этим словом Колобок выражает уверенность в своем успешном уходе от угрозы, ссылаясь на предыдущий успешный опыт. Причем эта уверенность Колобка с каждым новым «Подавно» при очередной встрече с новым персонажем обратно пропорциональна величине (и величине соответствующей угрозы) нового встречаемого персонажа (за исключением Лисы). Колобок таким образом находится все время в плену своего успешного прошлого, постепенно увеличивая в собственных глазах собственную значимость. Эта значимость растет не качественно, не в связи с осознанием Колобком серьезности предыдущей угрозы (предыдущего персонажа, от которого удалось уйти), а количественно. Ведь угроза от Волка серьезней, чем угроза от Зайца и т. д. Но для Колобка важнее чисто количественная фиксация числа его уходов, придающая ему все большую уверенность.

Символичной является первая ссылка Колобка на успешность ухода от своих создателей (Деда и Бабы). Возгордившись уходом от тех, благодаря которым он появился, Колобок уже следующего персонажа не воспринимает всерьез как угрозу. Здесь виден главный исток самомнения Колобка – убегая от своих создателей и гордясь своим уходом, Колобок становится тщеславным и самоуверенным в своей временной независимости. Напрашивается вывод о губительности бегства от своего создателя (Родителя, Всевышнего), которое лишает убегающего трезвой оценки своих возможностей и чувства реальности.

Сам феномен Колобка соединяет в себе важность как материального, так и эстетического начала. Колобок изначально ценен за свои потенциально вкусовые качества, и он этим гордится. Но одновременно он проявляет себя и как исполнитель песенки, проявляя себя своеобразно в роли «поющей еды». В этом странном сочетании «плотского» и «художественно-эстетического» заложен определенный смысл – изменив своему изначальному предназначению служения плоти во имя мнимого торжества самостоятельности, сопровождающей его эстетизм, Колобок все равно съедается, поскольку он для этого и создан. Причем на самовлюбленность Колобка, связанную с его вкусовыми качествами, в финале сказки накладывается самовлюбленность, связанная с его достоинствами как певца, которые в нем замечает Лиса. Таким образом, на примере Колобка можно сделать вывод, что самовлюбленный субъект является самовлюбленным во всем. Для субъектов же, пытающихся воспользоваться теми или иными дарами самовлюбленного субъекта, самым верным путем является восхваление качеств того, кем хотелось бы воспользоваться, и которыми ранее субъект не гордился. Съедая эту наживку лести, самовлюбленный субъект отдает то, чем действительно обладает и чем дорожит (у Колобка это – его достоинства как пищи).

Вопросы для самоконтроля:

1. В чем состоит сущность социальной адаптации?

2. Каковы возможности социальной адаптации в условиях зависимости от более сильных агрессивных субъектов?

3. В чем состоит отрицательное воздействие тщеславия на возможности социальной адаптации?

1.3 Социально-педагогические проблемы социальных отклонений

«Жили-были лиса да заяц. У лисицы была избенка ледяная, а у зайчика лубяная; пришла весна красна – у лисицы растаяла, а у зайчика стоит по-старому. Лиса попросилась у зайчика погреться, да зайчика-то и выгнала. Идет дорогой зайчик да плачет, а ему навстречу собаки: «Тяф, тяф, тяф! Про что, зайчик, плачешь?». А зайчик говорит: «Отстаньте, собаки! Как мне не плакать? Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная, попросилась она ко мне, да меня и выгнала. «Не плачь, зайчик! – говорят собаки – Мы ее выгоним».

– Нет, не выгоните!

– Нет, выгоним!

Подошли к избенке: «Тяф, тяф, тяф! Поди, лиса, вон!»

А она им с печи: «Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по закоулочкам!». Собаки испугались и ушли. Зайчик опять идет да плачет. Ему навстречу медведь: «О чем, зайчик, плачешь?». А зайчик говорит: «Отстань, медведь! Как мне не плакать? Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная, попросилась она ко мне, да меня и выгнала». «Не плачь, зайчик! – говорит медведь – Я ее выгоню».

– Нет, не выгонишь! Собаки гнали – не выгнали, и ты не выгонишь.

– Нет, выгоню!

– Пошли гнать: «Поди, лиса, вон!». А она с печи: «Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по заулочкам!». Медведь испугался и ушел. Идет опять зайчик да плачет, а ему навстречу бык: «Про что, зайчик, плачешь?».

– Отстань, бык! Как мне не плакать? Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная, попросилась она ко мне, да меня и выгнала.

– Пойдем, я ее выгоню.

– Нет, бык, не выгонишь! Собаки гнали – не выгнали, медведь гнал – не выгнал и ты не выгонишь.

– Нет, выгоню!

– Подошли к избенке:

– Поди, лиса, вон!

А она с печи: «Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по закоулочкам!». Бык испугался и ушел. Идет опять зайчик да плачет, а ему навстречу петух с косой: «Кукареку! О чем, зайчик, плачешь?».

– Отстань, петух! Как мне не плакать? Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная, попросилась она ко мне, да меня и выгнала.

– Пойдем, я выгоню.

– Нет, не выгонишь! Собаки гнали – не выгнали, медведь гнал – не выгнал, бык гнал – не выгнал, и ты не выгонишь!

– Нет, выгоню!

Подошли к избенке: «Кукареку! Несу косу на плечи, хочу косу посечи! Поди, лиса, вон!». А она услыхала, испугалась, говорит: «Одеваюсь…». Петух опять: «Кукареку! Несу косу на плечи, хочу косу посечи! Поди, лиса, вон!». А она говорит: «Шубу надеваю». Петух в третий раз: «Кукареку! Несу косу на плечи, хочу косу посечи! Поди, лиса, вон!». Лисица выбежала; он ее зарубил косой-то и стал с зайчиком жить да поживать да добра наживать. Вот тебе сказка, а мне кринка масла».

Социально-педагогический комментарий. В этой сказке не может не бросаться в глаза странность в виде победы над Лисой Петуха и боязни ее более сильных, чем Лиса, персонажей. Парадоксальность ситуации подчеркивается тем, что, как правило, в сказках Петух чаще всего оказывается жертвой Лисы. Это соответствует и реальному их соотношению сил в «живой природе».

Попробуем разгадать эту загадку, обратившись к еще одной особенности сказки, которая отличает поведение Петуха от других персонажей, угрожающих Лисе. Это речевое поведение.

Другие звери в отличие от Петуха действуют в отношении Лисы достаточно однообразно, твердят одни и те же слова: «Поди, лиса, вон!». Причем увеличение физической силы сменяющих друг друга зверей не производит на Лису никакого впечатления. Следовательно, дело здесь совсем не в ней.

Недостаточно объяснить поведение всех персонажей кроме Петуха и их трусостью. Малодушие и трусость перед Лисой здесь, конечно, присутствует. Но как проявляется эта трусость? Звери на угрозы Лисы не отвечают, да и «война» между ними не объявлена, есть только требование, чтобы Лиса покинула дом Зайца. По сути, сталкиваются два пространства: физическое (пространство зверей, угрожающих Лисе до прихода Петуха) и идеальное (пространство Лисы, до прихода Петуха угрожающей зверям физическими последствиями). Судя по поведению зверей, испугавшихся Лисы, их подводит отсутствие ясных представлений о реальных возможностях Лисы, так называемая информационная неопределенность. Выражение «У страха глаза велики» как раз фиксирует преувеличение опасностей теми, кто испытывает страх. Но мало кто ставит вопрос о причине этого. Ведь чаще всего причина страха заключается в пугающей неопределенности. При этом все равно остается вопрос: «Почему Петух не испугался Лисы?».

Для ответа на этот вопрос рассмотрим вербальное поведение Петуха. Петух понял, что надо переиграть Лису на ее же информационном поле (пообещав ей конкретные и страшные последствия в случае неповиновения). Современные войны так чаще всего и выигрываются. Даже слабые государства способны противостоять более сильным, опираясь на мощное информационное сопровождение (например, создание негативного общественного мнения по отношению к агрессору). И еще один вывод – мошенника и наглеца можно победить его же оружием. Но здесь очень важно его опередить, заняв изначально наступательную позицию (в первую очередь в условно-информационном пространстве, например, через угрозы), заставить агрессора занять оборонительную позицию (т. е. действовать только ответным, оборонительным ходом). Не менее важна стремительность атаки (не дать опомниться). Вспомним, как Лиса торопится покинуть дом Зайца, услышав непрекращающиеся угрозы Петуха, формирующего собственное жизненное пространство для нападения, вытесняя из него Лису. Таким образом, в борьбе с коварным и опасным соперником особую роль играет сила духа, моральное превосходство и мужество. В этом отношении не только звери (до Петуха), но и сам Заяц выглядят жалкими и беспомощными, проигравшими битву, даже в нее не вступив. Отметим также, что как бы ни был нагл тот, кто присвоил себе чужой жизненный ресурс, он, иногда бессознательно, живет в страхе, что это у него могут отобрать, следуя его же логике наглости. И, в случае нападения на него, страх парализует его волю и разум, что и произошло с Лисой.

Отметим и еще одно отличие Петуха от других зверей, которое акцентируется в сказке – наличие у него косы. Если не видеть в этом только сказочную условность, то можно заметить, что сама причудливость и искусственность этого боевого оружия производит на Лису должное впечатление. Во-первых, такого оружия у других зверей нет. Они полагаются только на свою естественную физическую силу. Во-вторых, если другие звери, кроме Петуха, просто призывают Лису пойти вон, то Петух прямо уведомляет Лису о своих намерениях применить неведомое раньше в лесу оружие.

Такое поведение Лисы показывает, что с социальными отклонениями агрессивного характера (в данном случае, это девиантное поведение Лисы) можно бороться, противопоставив им непривычные для девиантов угрозы, ломающие их привычные стереотипные представления об опасности. Поведение агрессивных девиантов чаще всего ориентировано на шаблонные ответные реакции, к которым они заранее готовы. Любое же ответное действие непредсказуемого характера повышает шансы на успешное противостояние социальным отклонениям.

Важную роль в сказке как источник девиантного поведения выполняет… Заяц. На первый взгляд, он является обычной жертвой коварства и наглости Лисы. На самом деле, в его поведении проявляется распространенная непоследовательность по отношению к субъектам отклоняющегося поведения. Заяц жалеет Лису, не желающую построить себе полноценное жилище. Уже здесь проявляется ложный гуманизм по отношению к наглеющей Лисе. Дальше Заяц дает возможность Лисе захватить его жизненное пространство и даже «выдавить» его из этого пространства. В результате его проблемы вынуждены решать другие сказочные персонажи.

Отметим, что Лиса до появления Петуха «переигрывает» других персонажей именно в создаваемом ею информационно-условном пространстве – разжалобив сначала Зайца, а потом угрожая другим зверям. Изощренность девиации Лисы заключается в ловкой манипуляции восприятиями окружающих через соответствующее вербальное поведение. Соответственно, эта сказка учит определенной культуре информационно-вербального противостояния социальным отклонениям в обществе.

«На море, на океане, на острове на Буяне стояла небольшая ветхая избушка; в той избушке жили старик да старуха. Жили они в великой бедности; старик сделал сеть и стал ходить на море да ловить рыбу: тем только и добывал себе дневное пропитание. Раз как-то закинул старик свою сеть, начал тянуть, и показалось ему так тяжело, как доселева никогда не бывало: еле-еле вытянул. Смотрит, а сеть пуста; всего-навсего одна рыбка попалась, зато рыбка не простая – золотая. Взмолилась ему рыбка человечьим голосом:

– Не бери меня, старичок! Пусти меня лучше в сине море; я тебе сама пригожусь: что пожелаешь, то и сделаю.

Старик подумал-подумал и говорит:

– Мне ничего от тебя не надобно: ступай, гуляй в море!

Бросил золотую рыбку в воду и воротился домой. Спрашивает его старуха:

– Много ли поймал, старик?

– Да всего-навсего одну золотую рыбку, и ту бросил в море: крепко она взмолилась: «Отпусти – говорила – в сине море; я тебе в пригоду стану: что пожелаешь, все сделаю!». Пожалел я рыбку, не взял с нее выкупу, даром на волю пустил.

– Ах ты, старый черт! Попалось тебе в руки большое счастье, а ты и владать не сумел.

Озлилась старуха, ругает старика с утра до вечера, не дает ему покоя:

– Хоть бы хлеба у нее выпросил! Ведь скоро сухой корки не будет; что жрать-то станешь?

Не выдержал старик, пошел к золотой рыбке за хлебом; пришел на море и крикнул громким голосом:

– Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой.

Рыбка приплыла к берегу:

– Что тебе, старик, надо?

– Старуха осерчала, за хлебом прислала.

– Ступай домой, будет у вас хлеба вдоволь.

Воротился старик:

– Ну что, старуха, есть хлеб?

– Хлеба-то вдоволь; да вот беда: корыто раскололось, не в чем белье мыть; ступай к золотой рыбке, попроси, чтоб новое дала.

Пошел старик на море:

– Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой.

Приплыла золотая рыбка:

– Что тебе надо, старик?

– Старуха прислала, новое корыто просит.

– Хорошо, будет у вас корыто.

Воротился старик, – только в дверь, а старуха опять на него накинулась:

– Ступай – говорит – к золотой рыбке, попроси, чтоб новую избу построила; в нашей жить нельзя, того и смотри что развалится!

Пошел старик на море:

– Рыбка, рыбка! Стать в море хвостом, ко мне головой.

Рыбка приплыла, стала нему головой, в море хвостом и спрашивает:

– Что тебе, старик, надо?

– Построй нам новую избу; старуха ругается, не дает мне спокою; не хочу – говорит – жить в старой избушке она, того и смотри, вся развалится!

– Не тужи, старик! Ступай домой да молись Богу, все будет сделано.

Воротился старик – на его дворе стоит изба новая, дубовая, с вырезными узорами. Выбегает к нему навстречу старуха, пуще прежнего сердится, пуще прежнего ругается:

– Ах ты, старый пес! Не умеешь ты счастьем пользоваться. Выпросил избу и, чай думаешь, дело сделал? Нет, ступай-ка опять к золотой рыбке да скажи ей: не хочу я быть крестьянкою, хочу быть воеводихой, чтоб меня добрые люди слушались, при встречах в пояс кланялись.

Пошел старик на море, говорит громким голосом:

– Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой.

Приплыла рыбка, стала в море хвостом, к нему головой:

– Что тебе, старик, надо?

Отвечает старик:

– Не дает мне старуха спокою, совсем вздурилась: не хочет быть крестьянкою, хочет быть воеводихой.

– Хорошо, не тужи! Ступай домой, да молись, все будет сделано.

Воротился старик, а вместо избы каменный дом стоит, в три этажа выстроен; по двору прислуга бегает, на кухне повара стучат, а старуха в дорогом парчовом платье на высоких креслах сидит да приказы отдает.

– Здравствуй, жена! – говорит старик.

– Ах ты, невежа этакой! Как смел обозвать меня, воеводиху, своей женою? Эй, люди! Взять этого мужичонка на конюшню и отодрать плетьми как можно больнее.

Тотчас прибежала прислуга, схватила старика за шиворот и потащила в конюшню; начали конюхи угощать его плетьми, да так, что еле на ноги поднялся.

После того старуха поставила старика дворником: велела дать ему метлу, чтоб двор убирал, а кормить и поить его на кухне. Плохое житье старику: целый день двор убирай, а чуть где нечисто – сейчас на конюшню! «Экая ведьма! – думает старик – Далось ей счастье, а она как свинья зарылась, уж и за мужа меня не считает!».

Ни много, ни мало прошло времени, придокучило старухе быть воеводихой, потребовала к себе старика и приказывает:

– Ступай, старый черт, к золотой рыбке, скажи ей: не хочу я быть воеводихой, хочу быть царицею.

Пошел старик на море:

– Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой!

Приплыла золотая рыбка:

– Что тебе старик, надо?

– Да что, вздурилась моя старуха пуще прежнего: не хочет быть воеводихой, хочет быть царицею.

– Не тужи! Ступай домой да молись богу, все будет сделано.

Воротился старик, а вместо прежнего дома высокий дворец стоит под золотою крышею; кругом часовые ходят да ружьями выкидывают, позади большой сад раскинулся, а перед самым дворцом – зеленый луг; на лугу войска собраны. Старуха нарядилась царицею, выступила на балкон с генералами да с боярами и начала делать там войскам смотр и развод: барабаны бьют, музыка гремит, солдаты «ура» кричат!

Ни много, ни мало прошло времени, придокучило старухе быть царицею, велела разыскать старика и представить пред свои очи светлые. Поднялась суматоха, генералы суетятся, бояре бегают:

– Какой-такой старик?

Насилу нашли его на заднем дворе, повели к царице.

– Слушай, старый черт! – говорит ему старуха – Ступай к золотой рыбке да скажи ей: не хочу быть царицею, хочу быть морскою владычицей, чтобы все моря и все рыбы меня слушались.

Старик было отнекиваться: куда тебе! Коли не пойдешь – голова долой! Скрепя сердце, пошел старик на море, пришел и говорит:

– Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой.

Золотой рыбки нет как нет!

Зовет старик в другой раз – опять нету! Зовет в третий раз – вдруг море зашумело, взволновалося; то было светлое, чистое, а тут совсем почернело. Приплывает рыбка к берегу:

– Что тебе, старик надо?

– Старуха еще пуще вздурилась: уж не хочет быть царицею, хочет быть морскою владычицей, над всеми водами властвовать, всеми рыбами повелевать.

Ничего не сказала старику золотая рыбка, повернулась и ушла в глубину моря. Старик воротился назад, смотрит и глазам не верит: дворца как не бывало, а на его месте стоит небольшая ветхая избушка, а в избушке сидит старуха в изодранном сарафане. Начали они жить по-прежнему, старик опять принялся за рыбную ловлю; только как часто ни закидывал сетей в море, не удалось больше поймать золотой рыбки».

Социально-педагогический комментарий. Эта сказка есть поучение о ложном смирении и слепой гордыне. В сказке явно присутствует христианский дух, начиная от образа древнего христианства в виде рыбы, кончая осуждением тех, кто стремится к господству над другими. Золотая рыбка так или иначе воплощает собой высшую потустороннюю силу, способную удовлетворить любое желание, просьбу. Этот образ также олицетворяет в расхожих ассоциациях благодетеля, выполняющего пожелания, просьбы без всяких предварительных условий.

Именно такое поведение Золотой рыбки оказалось серьезным моральным испытанием для Старика и Старухи, которое они не выдержали. На первый взгляд, смирение Старика перед сумасбродной и злой Старухой можно трактовать как вполне согласующееся с заповедью христианского смирения и любви даже к своим врагам. Но здесь надо сразу отметить, что смирение Старика носит в сказке односторонний характер. Старик смиренен прежде всего перед Старухой, но не проявляет должного смирения перед Золотой рыбкой. Его почтительные обращения к Золотой рыбке не должны вводить в заблуждение. Он просит не за себя, а за Старуху, оставаясь посредником между Старухой и Золотой рыбкой. Тем самым он потакает безумной гордыне Старухе, являясь, так или иначе, ее соучастником.

В просьбах Старика к Золотой рыбке как к «высшей силе» отсутствуют такие важные компоненты христианского отношения к этой силе как покаяние и благодарность. В сказке нет ни одного покаянного обращения Старика и, тем более, Старухи к Золотой рыбке, в котором эти персонажи хотя бы как-то осуждали себя за те или иные действия, выражали недовольство собой и желание исправиться. Видимо, Старик считает себя «идеальным мужем», не дающим себе труда признать личное соучастие в становлении Старухи как злобной стяжательницы. Он сжился со своей ролью жертвы злой жены, которой нельзя угодить.

В адрес Золотой рыбки также не слышно благодарности за ее благодеяния от Старика и Старухи. Скорее наоборот – ее собственная благодарность Старику безжалостно эксплуатируется, доходя до космических масштабов («Хочу быть владычицей морскою»). В то же время Старик подвержен еще одному греху, осуждаемому христианской этикой – «гордыне самоуничижения», которая заключается во внутреннем превозношении себя как «смиренного», «послушного» и поэтому близкого к Богу, в отличие от других «гордых» и «непослушных». Старик, благодаря этой гордыне, все время морально самоутверждается в сравнении со злой и своенравной Старухой. На самом деле он фактически своими руками «лепит» из Старухи чудовище, самоустраняясь от необходимости борьбы с распоясавшимся необузданным злом.

Своим поведением Старик демонстрирует тупиковость стратегии смиренного «задабривания» зла, поскольку зло, которое не встречает сопротивления, всегда ненасытно. Потакание злу воспринимается его носителем как слабость и как свое право требовать все большего. Именно это и не учел Старик, обращаясь со все новыми просьбами к Золотой рыбке.

В чем же тогда должно состоять подлинное христианское смирение? Оно заключается, прежде всего, в умении принимать свой удел как некоторую неизбежность, божий промысел, разгадать который не дано никому из живущих на Земле. Для того, чтобы поменять свои жизненные обстоятельства, надо для начала максимально использовать те возможности, которые уже имеет человек, оценить также и те «подарки судьбы», которые могут иногда прийти и неожиданно.

Именно этого и не делают Старик и Старуха, и «подарки» Золотой рыбки оказываются им не впрок. Для Старика, если учесть отношение к нему Старухи, так и не стала «подарком» его спутница жизни. Он безропотно принял роль «подкаблучника», не пытающегося помочь Старухе раскрыть свои лучшие, а не худшие качества. Можно предположить, что у Старухи постепенно зрело недовольство Стариком, в природе которого Старик так и не разобрался. Он так и не приложил особых усилий для того, чтобы их союз приносил обоим радость, а не горе. Пассивное отношение к своим невзгодам, нежелание противостоять негативному есть по сути позиция обиженного эгоиста, не смирившегося со своей судьбой и потому принявшего роль невинного страдальца, постоянно страдающего от «несправедливости». Именно такое внутренне несмиренное поведение фиксируется в известной поговорке «На обиженных воду возят». Старик сам своей позицией обиженного страдальца провоцирует соответствующее к себе отношение, которое и проявляет Старуха. В свою очередь, она не сумела разумно воспользоваться дарами Золотой рыбки, постоянно проявляя недовольство своей жизнью, и в результате оказалась у разбитого корыта.

Несмирение Старухи представляет собой тип социального поведения, присущий индивидам, ориентированным на движение вверх по социальной лестнице любой ценой и любыми средствами. Движение из «грязи в князи» сопровождается у них все большими претензиями по отношению к окружающим, которые им постоянно что-то должны. Здесь мы имеем дело с особым типом социального отклонения – бесконечным стремлением к повышению своего социального статуса и благоденствия как возможности помыкать окружающими.