Текст книги "Ошибка Татьяны Лариной, или Как избежать несчастной любви?"

Эпизод четвертый
«Любовь как болезнь»
(И. Куприн «Гранатовый браслет»)

Я: История безнадежно влюбленного телеграфиста Желткова в замужнюю женщину стала классическим примером неразделенной бескорыстной любви. И все же возникает вопрос: «Кого эта любовь в конечном счете сделала счастливым?

Алексей: Насколько я понимаю, задача Куприна состояла в том, чтобы показать, что такое «настоящая любовь» в ее высших проявлениях.

Я: Звучит, конечно, красиво. Но все же главного героя жалко. И даже жалко его главного противника – Николая Николаевича. Он даже пришел на прием к психологу.

Алексей: А ему-то зачем нужен психолог? Ведь он же добился своего? Он устранил Желткова, чтобы сохранить репутацию своей сестры!

Я: Сейчас узнаем.

Психолог (Николаю Николаевичу): Что Вас ко мне привело?

Николай Николаевич: Да что-то мне не по себе. Я не думал, что господин Желтков покончит с собой. Наверно, надо было как-то по-другому с ним поговорить, но тогда бы мы и проблему эту не разрешили.

Психолог: А в чем Вы видели проблему?

Николай Николаевич: Как это в чем? Разве позволительно ухаживать за замужней женщиной?

Психолог: Наверно, ухаживать можно по-разному. Желтков ведь даже не встречался с Верой Николаевной. Если Вы помните, он в конце концов просто попросил: «…можно ли мне остаться в городе, чтобы хотя изредка ее видеть, конечно, не показываясь ей на глаза…» И что здесь преступного?

Николай Николаевич: Но ведь, он все же переступил грань дозволенного – прислал ей в подарок этот пресловутый браслет с запиской. А это уже вторжение в чужую семейную жизнь!

Психолог: Здесь с Вами нельзя не согласиться. Но тогда, что Вас все же беспокоит?

Николай Николаевич: Я воспринимаю Ваш вопрос как иронию. Умер человек, и я чувствую себя, пусть косвенно, причастным к этому.

Психолог: Ну что ж, попробуем проанализировать. Можно предположить, что Ваше возмущение поведением Желткова оказалось слишком сильным и превысило серьезность проступка незадачливого ухажера.

Николай Николаевич: Да я просто никогда не сталкивался с такой ситуацией. А речь шла о чести семьи близких мне людей.

Психолог: Могу я задать Вам вопрос, на который Вы можете не отвечать, если он покажется Вам нескромным?

Николай Николаевич: Спрашивайте.

Психолог: Почему Вы до сих пор неженаты?

Николай Николаевич: Да все как-то не попадается достойная кандидатура для женитьбы.

Психолог: А что значит для Вас достойная кандидатура?

Николай Николаевич: Да я пока не знаю. Но знаю, что моя будущая супруга должна быть добродетельной.

Психолог: Но этого, наверно, мало для любви?

Николай Николаевич: Видите ли, я никогда никого не любил. Поэтому мне трудно судить о том, что такое истинная любовь.

Психолог: Любовь у каждого своя. Можно предположить, что Вам мешает вступить в брак Ваша боязнь неопределенности, неясности в любовных отношениях. А Вы – человек конкретный, ясных правил. В чувствах же очень трудно соблюдать ясные правила.

Николай Николаевич: Может, все же вернемся к моей проблеме?

Психолог: А какая все же проблема?

Николай Николаевич: Ну, если хотите, называйте ее угрызениями совести.

Психолог: Но ведь Вы действовали в соответствии с принятыми Вами правилами морали!

Николай Николаевич: Видимо, я вообще плохо разбираюсь в любовных чувствах. По моему мнению, любовь господина Желткова – это род психического заболевания. Так все же нельзя любить, как он.

Психолог: А как надо любить, Вы не знаете. Как же Вы можете после этого оценить любовь Желткова?

Николай Николаевич: Вы мне не помогаете, а только запутываете.

Психолог: Нисколько. Я не случайно задал Вам вопрос о Вашем семейном положении. Пока Вы сами не полюбите, Вы не поймете страданий Желткова. А для этого Вам надо жениться, чтобы узнать любовь «изнутри», а не судить других со стороны.

Николай Николаевич: Но я ведь не могу любить так, как Желтков!

Психолог: А Вы любите как Николай Николаевич.

Николай Николаевич: Это как?

Психолог: Для Вас главное, как Вы уже сказали, чтобы Ваша будущая жена была добродетельной. Следовательно, ищите добродетельную девушку.

Николай Николаевич: Но ведь этого мало для того, что Вы называете любовью.

Психолог: Почему же? У Вас же есть свои представления о добродетели. Вы вступились за честь семьи. Следовательно, это должна быть не просто добродетельная девушка, а избранница, для которой очень важно быть верной именно мужу, а не просто любимому человеку.

Николай Николаевич: Но ведь это же очевидно.

Психолог: Когда я говорю о верности мужу, то это означает, что она должна понимать Вас, чувствовать Ваше настроение, понимать, что Вы – глава семьи. Уметь жить Вашей жизнью, не вмешиваясь в нее без необходимости.

Николай Николаевич: Это прямо целый портрет. А сама она может иметь свои интересы?

Психолог: Ее интересы должны состоять в том, чтобы жить по законам добродетели, т. е. делать добро, заниматься благотворительностью, помогать тем, кому плохо и т. д. По-настоящему добродетелен тот, кто милосерден, тот, кто умеет видеть несчастья там, где другой может и не увидит.

Николай Николаевич: А как быть мне с памятью о несчастном Желткове?

Психолог: Если Вы чувствуете себя виноватым, то женитесь и тем искупите свою вину.

Николай Николаевич: Оригинальный совет. Это знаете, как в поговорке: «В огороде бузина, а в Киеве – дядька». Причем тут женитьба?

Психолог: Я уже Вам говорил, что понять любовь, можно только испытав ее. Вы можете ее испытать не в любовных авантюрах (они Вам чужды), а в семейной жизни.

Николай Николаевич: Но можно же просто жить холостяком и быть достойным человеком.

Психолог: Это не для Вас. Вы ведь ставите на первое место добродетель? А жить холостяком, это значит не иметь ни перед кем серьезных обязательств в личной жизни, следовать только своим желаниям и влечениям. Но это противоречит представлениям о добродетельной жизни в Вашем понимании.

Николай Николаевич: Я понял. Для меня важно быть добродетельным во всем. При холостом положении это невозможно.

Психолог: Желткову Вы уже не поможете. Но чтобы снова «не наломать дров», охраняя общественную мораль, Вы должны сами побыть в положении любящего мужа, потому что наиболее строги в осуждении личной жизни других те, кто сам не имеет полноценной личной жизни.

Николай Николаевич: Есть над чем подумать.

(Николай Николаевич уходит.)

Алексей: С Николаем Николаевичем все более или менее понятно. А что делать Вере Николаевне? Как ей жить дальше с сознанием, что она стала невольной виновницей самоубийства Желткова? Хотя она и говорит, что «он меня простил теперь», но я думаю, что забыть эту смерть ей будет довольно сложно.

Я: С ней тоже может побеседовать психолог.

Вера Николаевна (психологу): Помогите мне все же понять, что я сделала не так? Можно ли было предотвратить эту трагедию?

Психолог: Да, Вы и сами кое-что уже понимаете. Давайте воспроизведем Ваш последний диалог с Желтковым по телефону в его изложении:

«Княгиня Вера Николаевна совсем не хотела со мной говорить. Когда я ее спросил, можно ли мне остаться в городе, чтобы хотя изредка ее видеть, конечно, не показываясь ей на глаза, она ответила: “Ах, если бы вы знали., как мне надоела вся эта история. Пожалуйста, прекратите ее как можно скорее”. И вот я прекращаю всю эту историю».

Психолог: А для Желткова на кону стояла вся его жизнь!

Вера Николаевна: Как это ужасно! Можно, оказывается, одним словом убить человека. У Желткова его любовь была похожа на болезнь. Если бы я это сразу поняла!

Психолог: Это ничего бы тогда не изменило. Я воспроизведу часть диалога Желткова, который состоялся между ним и Вашим мужем, а также с Николаем Николаевичем. Вот что сказал Желтков:

«– Трудно выговорить такую… фразу… что я люблю вашу жену. Но семь лет безнадежной и вежливой любви дают мне право на это. Я соглашаюсь, что вначале, когда Вера Николаевна была еще барышней, я писал ей глупые письма и даже ждал на них ответа. Я соглашаюсь с тем, что мой последний поступок, именно посылка браслета была еще большей глупостью.

Но… вот я вам прямо гляжу в глаза и чувствую, что вы меня поймете. Я знаю, что не в силах разлюбить ее никогда. Скажите, князь… предположим, что вам это неприятно… скажите, – что бы вы сделали для того, чтоб оборвать это чувство? Выслать меня в другой город, как сказал Николай Николаевич? Все равно и там так же я буду любить Веру Николаевну, как здесь. Заключить меня в тюрьму? Но и там я найду способ дать ей знать о моем существовании. Остается только одно – смерть. Вы хотите, я приму ее в какой… угодно форме».

Вера Николаевна: Да, пока еще не научились лечить подобные заболевания.

Психолог: Вы все же настаиваете на том, что Желтков болен?

Вера Николаевна: У Желткова эта болезнь помогла мне все же понять, что существует целый мир чувств, который мне пока недоступен. Я спросила у моего любимого дедушки, генерала Аносова, о том, видел ли он такую беззаветную, готовую на самопожертвования любовь. И вот что он мне ответил, как это описано у А. И. Куприна:

«– Нет, – ответил старик решительно. – Я, правда, знаю два случая похожих. Но один был продиктован глупостью, а другой… так… какая-то кислота… одна жалость. Если хочешь, я расскажу. Это недолго.

– Прошу вас, дедушка.

– Ну, вот. В одном полку нашей дивизии (только не в нашем) была жена полкового командира. Рожа, я тебе скажу, Верочка, преестественная. Костлявая, рыжая, длинная, худущая, ротастая. Штукатурка с нее так и сыпалась как со старого московского дома. Но, понимаешь, этакая полковая Мессалина: темперамент, властность, презрение к людям, страсть к разнообразию. Вдобавок – морфинистка.

И вот однажды, осенью, присылают к нам в полк новоиспеченного прапорщика, совсем желторотого воробья, только что из военного училища. Через месяц эта старая лошадь совсем овладела им. Он паж, он слуга, он раб, он вечный кавалер ее в танцах, носит ее веер и платок, в одном мундирчике выскакивает на мороз звать ее лошадей. Ужасная это штука, когда свежий и чистый мальчишка положит свою первую любовь к ногам старой, опытной и властолюбивой развратницы. Если сейчас он выскочил невредим – все равно в будущем считай его погибшим. Это – штамп на всю жизнь.

К рождеству он ей уже надоел. Она вернулась к одной из своих прежних, испытанных пассий. А он не мог. Ходит за ней, как привидение. Измучился весь, исхудал, почернел. Говоря высоким штилем – “смерть уже лежала на его высоком челе”. Ревновал он ее ужасно. Говорят, целые ночи простаивал под ее окнами.

И вот однажды весной устроили они в полку какую-то маевку или пикник. Я и ее и его знал лично, но при этом происшествии не был. Как и всегда в этих случаях, было много выпито. Обратно возвращались ночью пешком по полотну железной дороги. И вдруг навстречу идет товарный поезд. Идет очень медленно вверх, по довольно крутому подъему. Дает свистки. И вот, только что паровозные огни поравнялись с компанией, она вдруг шепчет на ухо прапорщику: “Вы всё говорите, что любите меня. А ведь если я вам прикажу – вы, наверно, под поезд не броситесь”. А он, ни слова не ответив, бегом – и под поезд. Он то, говорят, верно рассчитал, как раз между передними и задними колесами: так бы его аккуратно пополам и перерезало. Но какой-то идиот вздумал его удерживать и отталкивать. Да не осилил. Прапорщик, как уцепился руками за рельсы, так ему обе кисти и оттяпало.

– Ох, какой… ужас! – воскликнула Вера.

– Пришлось прапорщику оставить службу. Товарищи собрали ему кое-какие деньжонки на выезд. Оставаться-то в полку ему было неудобно: живой укор перед глазами и ей, и всему полку. И пропал человек… самым подлым образом… Стал попрошайкой… замерз где-то на пристани в Петербурге.

А другой случай был совсем жалкий. И такая же женщина была, как и первая, только молодая и красивая. Очень и очень нехорошо себя вела. На что уж мы легко глядели на эти домашние романы, но даже и нас коробило. А муж – ничего. Все знал, все видел и молчал. Друзья намекали ему, а он только руками отмахивался. “Оставьте, оставьте. Не мое дело, не мое дело. Пусть только Леночка будет счастлива!..” Такой олух!

Под конец сошлась она накрепко с поручиком Вишняковым, субалтерном из ихней роты. Так втроем и жили в двумужественном браке – точно это самый законный вид супружества. А тут наш полк двинули на войну. Наши дамы провожали нас, провожала и она., и, право, даже смотреть было совестно: хотя бы для приличия взглянула разок на мужа, – нет, повесилась на своем поручике, как черт на сухой вербе, и не отходит. На прощанье, когда мы уже уселись в вагоны и поезд тронулся, так она еще мужу вслед, бесстыдница крикнула: “Помни же, береги Володю! Если что-нибудь с ним случится – уйду из дому и никогда не вернусь. И детей заберу”.

Ты, может быть думаешь, что этот капитан был какая-нибудь тряпка?размазня? Стрекозиная душа? Ничуть. Он был храбрым солдатом. Под Зелеными Горами он шесть раз водил свою роту на турецкий редут, и у него от двухсот человек осталось только четырнадцать. Дважды раненный – он отказался идти на перевязочный пункт. Вот он был какой. Солдаты на него Богу молились.

Но она велела… Его Леночка ему велела!

И он ухаживал за этим трусом и лодырем Вишняковым, за этим трутнем безмедовым, – как нянька, как мать. На ночлегах под дождем, в грязи, он укутывал его своей шинелью. Ходил вместо него на саперные работы, а тот отлеживался в землянке или играл в штосс. По ночам проверял за него сторожевые посты. А это, заметь, Веруня, было в то время, когда башибузуки вырезывали наши пикеты так же просто, как ярославская баба на огороде срезает капустные кочни. Ей-богу, хотя и грех вспоминать, но все обрадовались, когда узнали, что Вишняков скончался в госпитале от тифа…»

Вера Николаевна: Эти случаи еще раз доказывают, что продолжительная неразделенная любовь является болезнью.

Психолог: Хорошо. Давайте посмотрим на эту любовь с другой стороны. Допустим, мы будем отрицать беззаветную и безрассудную любовь, и что мы получаем? Напомню Вам еще некоторые слова генерала Аносова:

«Но вот в большинстве-то случаев почему люди женятся? Возьмем женщину. Стыдно оставаться в девушках, особенно когда подруги уже повыходили замуж. Тяжело быть лишним ртом в семье. Желание быть хозяйкой, главною в доме, дамой, самостоятельной. К тому же потребность, прямо физическая потребность материнства, и чтобы начать вить свое гнездо. А у мужчин другие мотивы. Во-первых, усталость от холостой жизни, от беспорядка в комнатах, от трактирных обедов, от грязи, окурков, разорванного и разрозненного белья, от долгов, от бесцеремонных товарищей, и прочее и прочее. Во-вторых, чувствуешь, что семьей жить выгоднее, здоровее и экономнее. В-третьих, думаешь, вот пойдут детишки, – я-то умру, а часть меня все-таки останется на свете… нечто вроде иллюзии бессмертия. В-четвертых, соблазн невинности, как в моем случае. Кроме того, бывают иногда и мысли о приданом. А где же любовь-то? Любовь бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды? Та, про которую сказано – “сильна, как смерть?” Понимаешь, такая любовь, для которой совершить любой подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение – вовсе не труд, а одна радость. Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты, и компромиссы не должны ее касаться».

Вера Николаевна: Вы думаете у Желткова ко мне была именно такая любовь, а не умопомрачение?

Психолог: Напомню Вам предположение, которое сделал генерал Аносов о любви Желткова: «…может быть, твой жизненный путь, Верочка, пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины».

Вера Николаевна: Вы знаете, я теперь, кажется, начинаю понимать, к какой любви мне надо подталкивать своего мужа и какую любовь можно считать настоящей.

Психолог: Подталкивать, конечно, никого не надо. Надо просто бережней и деликатней относиться к чувствам других, даже если Вы эти чувства не разделяете.

Вера Николаевна: И все же чувства чувствам рознь. Есть чувства, которые не могут оскорбить. Если Вы помните, какие у меня в голове возникли мысли и слова, когда я слушала завещанную мне Желтковым музыку. Вот как это изложено у А. И. Куприна:

«Она узнала с первых аккордов это исключительное, единственное по глубине произведение. И душа ее как будто бы раздвоилась. Она единовременно (Думала о том, что мимо нее прошла большая любовь, которая повторяется только один раз в тысячу лет. Вспомнила слова генерала Аносова и спросила себя: почему этот человек заставил ее слушать именно это бетховенское произведение, и еще против ее желания? И в уме ее слагались слова. Они так совпадали в ее мысли с музыкой, что это были как будто бы куплеты, которые кончались словами: “Да святится имя Твое”.

“Вот сейчас я вам покажу в нежных звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя на мучения, страдания и смерть. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я перед тобою – одна молитва: “Да святится имя Твое”.

Да, я предвижу страдание, кровь и смерть. И думаю, что трудно расстаться телу с душой., но, Прекрасная, хвала тебе, страстная хвала и тихая любовь. “Да святится имя Твое”.

Вспоминаю каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки. Сладкой грустью, тихой, прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания. Но я не причиню тебе горя. Я ухожу один, молча., так угодно было Богу и судьбе. “Да святится имя Твое”.

В предсмертный печальный час я молюсь только тебе. Жизнь могла бы быть прекрасной и для меня. Не ропщи, бедное сердце, не ропщи. В душе я призываю смерть, но в сердце полон хвалы тебе: «Да святится имя Твое».

Ты, ты и люди, которые окружали тебя, все вы не знаете, как ты была прекрасна. Бьют часы. Время. И, умирая, я в скорбный час расставания с жизнью все-таки пою – слава тебе.

Вот она идет, все усмиряющая смерть, а я говорю – слава Тебе!..”»

Княгиня Вера обняла ствол акации, прижалась к нему и плакала. Дерево мягко сотрясалось. Налетел легкий ветер и, точно сочувствуя ей, зашелестел листьями. Острее запахли звезды табака… И в это время удивительная музыка, будто бы подчиняясь ее горю, продолжала:

“Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Ты ведь моя единая и последняя любовь. Успокойся, я с тобой. Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь? Вот я чувствую твои слезы. Успокойся. Мне спать так сладко, сладко, сладко”.

Женни Рейтр вышла из комнаты, уже кончив играть, и увидала княгиню Веру, сидящую на скамейке всю в слезах.

– Что с тобой? – спросила пианистка.

Вера, с глазами, блестящими от слез, беспокойно, взволнованно стала целовать ей лицо, губы, глаза и говорила:

– Нет, нет, – он меня простил теперь. Все хорошо».

(Вера Николаевна уходит).

Алексей: Ну, допустим, Вера Николаевна в конце концов успокоилась. А как быть с Желтковым? Он что был обречен на самоубийство?

Я: Сегодня, как раз, на приеме у психолога человек, оказавшийся в подобной ситуации. Хочешь послушать?

Алексей: Конечно.

Я: Условно его тоже будем звать Желтковым.

Психолог (появившемуся Желткову № 2): Что Вас ко мне привело?

Желтков: Я прочитал произведение А. И. Куприна «Гранатовый браслет» и увидел в нем свою ситуацию. Я боюсь, как бы мне не кончить так же, как главный персонаж этого рассказа.

Психолог: Давайте вместе подумаем. Для этого, если Вы не возражаете, я задам Вам несколько вопросов.

Желтков: Не возражаю.

Психолог: Скажите, какие отношения у Вас были с родителями?

Желтков: Я догадываюсь о смысле Вашего вопроса. Мне не хватило родительской любви и я всю любовь направил на замужнюю женщину. У меня была родительская любовь.

Психолог: Я просто хотел спросить, были ли у Вас какие-либо проблемы во взаимоотношениях со своими родителями.

Желтков: У кого их не бывает? Главная проблема состояла в том, что родители были слишком заняты своими делами, а мне уделяли недостаточно внимания просто из-за занятости. Но когда они находили время для общения со мной, у нас было полное взаимопонимание.

Психолог: А друзья у Вас были?

Желтков: Были, но очень немного. Но мое одиночество меня не очень тяготило. Я много читал, даже пробовал писать стихи, рассказы…

Психолог: Вы больше жили, насколько я понимаю, в своем мире фантазий, мечтаний.

Желтков: Не совсем так. Те немногие друзья, которые у меня были, для меня были также важны. Просто меня отталкивает современная распущенность, аморализм, цинизм в отношениях с женщинами. Я не могу просто заводить случайные связи, если нет любви. Если у меня были какие-то интрижки, они ничем не заканчивались серьезным. Становилось потом противно и наступало внутреннее одиночество.

Психолог: Вам нравится Ваша работа?

Желтков: Да она для меня лишь средство зарабатывания денег. Я, видимо, неудачник, потому что так и не нашел себе дело по душе.

Психолог: И в этом состоянии одиночества и никчемности Вы встретили женщину, по отношению к которой Вы проявили те чувства, которые больше некуда направить.

Желтков: Но, как видите, и здесь мои чувства оказались никому не нужны.

Психолог: Ваши чувства нужны прежде всего Вам. Сердцу ведь не прикажешь, правда? Если бы заранее знать, ответят на твои чувства или нет.

Желтков: Как-то так получалось, что те девушки, кому я нравился, мне не нравились. А те, кто мне нравился, уже имели своих поклонников.

Психолог: А Вы не пробовали кого-нибудь отбить у других поклонников?

Желтков: Борьба не для меня. Я ждал свою, единственную. Вот и дождался… Но, как видите, неудачно. Но я ни о чем не жалею. Если бы только ее семейство не вмешалось.

Психолог: А почему оно вмешалось?

Желтков: Я к дню рождения моей любимой подарил ей красивый браслет через посыльного вместе с письменным поздравлением. И это не понравилось ее мужу и брату.

Психолог: Ну, вообще-то их реакцию можно понять.

Желтков: Так и я понимаю. Но мне от этого не легче. Мне поставили ультиматум – или я исчезаю из ее жизни, или мне будет плохо.

Психолог: А что значит «исчезнуть из ее жизни».

Желтков: Это значит никак не обозначать свою любовь даже на расстоянии.

Психолог: Но Вам ведь никто не запрещает просто любить эту женщину. Ведь Вы сами понимаете, что этот запрет бессмыслен.

Желтков: Беда в том, что семейное окружение настроило против меня эту женщину. И у меня нет никакой надежды вступить с ней хотя бы в контакт на расстоянии.

Психолог: А зачем Вам этот контакт, если Ваша любовь без взаимности?

Желтков: Да ведь мне надо ее хотя бы иногда видеть.

Психолог: Может, имеет смысл немного подождать и чем-то отвлечься?

Желтков: Чем?

Психолог: Допустим, свои чувства описать в стихах, в прозе, в дневнике…

Желтков: Попробую. Мне надо как-то «выплеснуть» свои чувства.

Психолог: Еще один способ отвлечься – попытаться расширить круг своих знакомых.

Желтков: Как его можно расширить, если я общаюсь только с сослуживцами, с которыми мне не очень интересно?

Психолог: Вы ходите в театр?

Желтков: Если и хожу, то очень редко.

Психолог: А Вы попробуйте походить на спектакли о несчастной любви.

Желтков: Вы думаете, созерцание еще чьих-то переживаний облегчит мое состояние?

Психолог: А Вы попробуйте. По крайней мере Вы сможете пережить свои похожие чувства и Вам никто не будет мешать.

Желтков: Но театр – это все же придуманная реальность, а не реальная жизнь.

Психолог: Но ведь и Ваша любовь реализуется преимущественно в фантазии. Просто у Вас есть возможность продлить эту придуманную реальность.

Желтков: Как ни странно, Вы правы. Моя любовь, действительно, односторонняя и похожа на какое-то бесконечное театральное представление, где зритель не может выйти на сцену и принять активное участие в театральном спектакле.

Психолог: Я вам просто предлагаю продлить свои ощущения и переживания, если Вы не можете от них отказаться.

Желтков: А что мне делать после спектакля? Ведь от тяжелых переживаний не уйти. Может нужно еще чего-то?

Психолог: Встречаться с теми, кому Вы действительно нужны.

Желтков: А кому я нужен? Я не олигарх и не известная личность. Обычный скромный служащий.

Психолог: Вы даже не представляете, сколько девушек мечтает о таких молодых людях, как Вы, о тех, кто способен любить такой беззаветной, бескорыстной, чистой любовью.

Желтков: Где такие девушки? Мне они как-то не встречались.

Психолог: А Вы их искали?

Желтков: И где мне их искать? На улице?

Психолог: Вы не с того конца начинаете. Дело только в Вас.

Желтков: Я не понял.

Психолог: Понимаете, Вы свою жизнь посвятили привязанности к одной женщине, которая должна решить проблему смысла Вашего существования. Это заведомо зависимая позиция от другого человека. Вы попробуйте сами построить свою жизнь вне этой зависимости.

Желтков: И как я ее должен строить?

Психолог: Ищите свое призвание в тех занятиях, которые Вам нравятся.

Желтков: Мне нравится мир литературы, поэзии, музыки.

Психолог: Вот и погрузитесь в этот мир.

Желтков: Но ведь у меня нет никаких талантов.

Психолог: Вот в этом Вы заблуждаетесь. Любить так, как Вы, могут только талантливые люди. Вы – настоящий поэт в душе.

Желтков: Вот именно, только в душе.

Психолог: Так душа – это самое главное. Ищите себе дело, как я уже сказал, по душе. И Вы найдете тот круг людей, которые Вас оценят и полюбят. Вам ведь взаимной любви не хватает!

Желтков: Можете сказать поконкретней, что это может быть за дело?

Психолог: Дело должно состоять в служении людям, т. е. приносить пользу.

Желтков: Но ведь я почти ничего не умею, кроме своих должностных обязанностей.

Психолог: Научиться всегда можно новой профессии. Но при одном условии.

Желтков: При каком?

Психолог: Вы не любите людей. А без любви к людям нельзя найти свое призвание.

Желтков: Как же так! Вы же сами сказали, что у меня есть способность сильно любить.

Психолог: А кого Вы еще любите, кроме Вашей избранницы?

Желтков: Да в общем-то сильной любовью никого.

Психолог: Вот в этом и проблема.

Желтков: И как ее решать?

Психолог: А Вы оглянитесь для начала вокруг и скажите, есть ли в Вашем окружении хотя бы один человек, который Вам симпатичен?

Желтков: Есть, ну и что?

Психолог: А почему Вам симпатичны эти люди?

Желтков: Они не злые, учтивые, отзывчивые.

Психолог: А Вам хотелось бы познакомиться с ними поближе?

Желтков: А зачем?

Психолог: Но Вам ведь не хватает любви! Может быть, эти люди могли бы дать ее Вам, например, в виде ответной симпатии.

Желтков: А как вызвать эту симпатию?

Психолог: Для начала присмотреться к их проблемам. Может быть, они в чем-то нуждаются, а помочь им некому. Ведь они же Вам симпатичны?

Желтков: А Вы уверены, что они нуждаются в моей помощи?

Психолог: Каждый человек нуждается в участии, потому что у каждого есть личные проблемы. Нет абсолютно счастливых людей.

Желтков: Но есть люди, которые демонстрируют всем, что у них все хорошо.

Психолог: Это своего рода самовнушение. Но я думаю, что такие демонстраторы не вызывают у Вас симпатии, потому что если такая самодемонстрация носит вызывающий характер, то мы чаще всего имеем дело с животным самодовольством и себялюбием. Основная же масса людей испытывает самые разные проблемы, только надо захотеть их увидеть.

Желтков: А как их можно увидеть?

Психолог: Проявлять интерес к людям. Осознавать, что каждый человек есть уникальное неповторимое чудо, со своим внутренним миром, характером, восприятием…

Желтков: Кажется, я начинаю понимать. Я слишком был зациклен на себе и своих переживаниях и потому отгородил себя от людей. Есть над чем подумать.

(Желтков уходит.)

Алексей: И все же нельзя не преклонить голову перед людьми подобными Желткову, которые своим сумасбродством, бескорыстной и чистой любовью демонстрируют возможность возвышенной любви в обществе, где доминируют прагматизм и расчетливость в человеческих взаимоотношениях.

Я: С этим никто не спорит. Но все же надо позаботиться о людях, страдающих из-за неразделенной любви.

Алексей: Что значит позаботиться?

Я: При всем разнообразии вариантов такой любви у них можно выделить некоторые общие черты, связанные с личностными особенностями таких влюбленных. А это предоставляет некоторые возможности для соответствующей психологической помощи этим людям.

Алексей: Нельзя ли поподробней?

Я: ПЕРВАЯ, ЧАСТО ВСТРЕЧАЕМАЯ ОСОБЕННОСТЬ ЛЮДЕЙ, ПОДОБНЫХ ЖЕЛТКОВУ, СОСТОИТ В ОТРИЦАТЕЛЬНОМ ОПЫТЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ С РОДИТЕЛЯМИ, ПРИЧЕМ ЧАСТО УЖЕ В РАННЕМ ДЕТСТВЕ. РЕЧЬ ЗДЕСЬ ИДЕТ НЕ ПРОСТО О ТОМ, ЧТО ИХ НЕДОСТАТОЧНО ЛЮБИЛИ В ДЕТСТВЕ. ПРОСТО НЕ БЫЛО ДОЛЖНОГО ВЗАИМОПОНИМАНИЯ МЕЖДУ РОДИТЕЛЯМИ И ДЕТЬМИ. В СВОИХ ДЕТЯХ МНОГИЕ РОДИТЕЛИ НЕ ВИДЯТ САМОСТОЯТЕЛЬНЫХ ЛИЧНОСТЕЙ. ВТОРАЯ ОСОБЕННОСТЬ СОСТОИТ В ТОМ, ЧТО У НИХ НЕТ ЗАНЯТИЙ, КОТОРЫЕ БЫ ЗАХВАТИЛИ ИХ ЦЕЛИКОМ. ПОЭТОМУ ОНИ И НЕ МОГУТ СПРАВИТЬСЯ СО СВОИМИ ЛЮБОВНЫМИ ПЕРЕЖИВАНИЯМИ. И ТРЕТЬЯ ОСОБЕННОСТЬ СОСТОИТ В РАЗВИТОМ ВООБРАЖЕНИИ, ФАНТАЗИИ, КОТОРЫЕ НЕ НАШЛИ СЕБЕ ВЫХОДА В РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ. И ТАКИМ ЛЮДЯМ ОСОБЕННО НЕОБХОДИМА ТВОРЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ.