Текст книги "Всегда живой"

Загрузившись под завязку дровами, чтобы не ходить второй раз, они поднимались из подвала, огибали дом, заходили в свой подъезд и поднимались на свой этаж. И тут начинался второй акт священнодействия. Мало было принести дары, надо было сделать так, чтобы Титан смог их принять. А Титан был разборчив, в его маленькую чугунную топку не каждая деревяшка влезала. Вот тут и приходили на помощь топор и ножовка. Соседям на первом этаже приходилось несладко.

Разжигание Титана можно было назвать занятием ювелирным. Сперва в его недоразвитую пасть надо было поместить бумагу, благо тогда газеты выписывались, покупались и читались, так что недостатка в оной не имелось, не то что нынче. Следом отправлялись щепочки, и все поджигалось. Тяга почему-то вечно была скверной, а щепки большей частью сырыми, поэтому горело все это худо-бедно, но все же горело. Главное – не упустить момент, когда щепки создадут приличную температуру и пламя, но сами еще при этом не успеют прогореть. Тогда надо начинать с особой осторожностью подкладывать деревяшки потолще, и вот когда займутся они, то все, можно с гордостью вставать с колен и с чувством исполненного долга слегка проветрить кухню, которая к сему счастливому моменту пребывала в легком сизом дыму.

Дальше было дело времени. Процесс горения шел сам собой, надо только подбрасывать поленья и стараться не забить ими топку. Где-то через час вода в титане начинала теплеть, а еще через час к его лощеному черному боку невозможно было прикоснуться. Впрочем, с температурой никогда не усердствовали, экономили и дрова, и время.

И вот, ближе к вечеру начиналось самое интересное – мытье. Задача была непростая. Если моющихся было трое, то теоретически каждый из них должен был израсходовать треть объема горячей воды в титане, если четверо, то четверть. Но как это точно замерить? В принципе, проблема решалась просто – холодная вода взамен израсходованной горячей поступала в Титан снизу, значит, надо просто приложить руку и определить, где заканчивается холодная вода и начинается горячая. Но поскольку граница была нечеткая, то всегда возникали споры и крики – ну, куда ты льешь, ты уже пол-Титана израсходовал, а нам еще с матерью мыться – неслось из-за двери. А мальчику так хотелось быть чистым… Когда нужно было помыться четверым, Титан просто топили больше, нагревая воду чуть ли не до кипения. Но все равно это было мало, только помыл один раз шампунем голову, намылился, сполоснулся – и все, уже пора, уже кричат о перерасходе горячей воды.

Скажете, ну что такого страшного – вся страна мылась раз в неделю, и даже те, у кого было горячее водоснабжение… А вот в это я не верю, ну как можно отказать себе полежать в ванне, принять утром перед работой или учебой душ, смыть вечером летний пот и пыль? Ему из того далека, куда он забрался, сейчас кажется, что только его семья мылась раз в неделю, а все вокруг делали это каждый день, он до сих пор ощущает эти сальные волосы на своей голове…

Ой, тоже мне трагедия. Что разнылся? Титан, он же прикольный был, с ним весело, он же как маленький камин или маленькая печка. Сейчас все мечтают о камине, но позволить себе могут только обладатели особняков и таунхаусов, а у тебя он был тогда, когда о каминах и не мечтали. А как он вас выручал холодными зимними вечерами, когда за окном минус сорок, а батареи еле живые. Вы же тогда, кажется, завели настоящую печку-буржуйку, вставляли ее зад в пасть Титана, а зад был специально сконструирован, чтоб туда входить, и топили ее, и было вам тепло. А как у вас погорел трансформатор на подстанции, потому что все повключали обогреватели и электричества у вас не было несколько дней. Вы же на этой буржуйке и готовили.

А как навыки общения с ним выручали вас в поездках, а? Это сейчас во всех поездах электрические водонагреватели-бойлеры, при обращении к которым всегда можно получить кипяток. А раньше эти нагреватели были совсем не электрические, они были уменьшенной копией того, что стоял у них в кухне. Проводник должен был кипятить воду на завтрак, обед и ужин. Летом штатные проводники поголовно уходили в отпуска и заменяли их студенты, не имеющие практического опыта обращения не только с печью, но и с таким капризным существом, как Титан. Мальчикам, ввиду природной их склонности к пиромании, удавалось за приемлемое время раскочегарить Титан, но если оба проводника были девочками, то горячей воды для утреннего чая можно было не получить и к обеду. А есть в сухомятку… бр-р-р-р. Мать всегда приходила девочкам на помощь, объясняя, что мы хоть в городе живем, но разжигать Титаны приучены. Еженедельная практика помогала и в походных условиях. Девочки всю дорогу были благодарны.

Для мытья посуды грели воду в чайнике, для стирки в нем же… Стоп-стоп. Что ты такое гонишь. Забыл, что ли, уже все. У вас же был электрический кипятильник, который можно было опускать в ведро. Вот там и грели воду для стирки. И стирали, конечно, не вручную, а в машинке. Стояла такая круглая, алюминиевая, называлась «Riga-8» у латинской «g» еще такой хвостик был размашистый, красивый. Она еще с вами в новую квартиру переехала, вещь была неубиваемая, стирала до последнего.

Титан тоже оказался вечным, один за другим его собратья оказывались на свалке возле дома, сборщики металлолома забирали их оттуда, и они исчезали бесследно. Кто-то из них умирал по естественным причинам – прогорал, ржавел и начинал течь, кто-то, как я уже говорил, заменялся на электрический бойлер. Но последнее в квартире № 7 было невозможно. Отец держался за Титан мертвой хваткой, оставалось ждать его естественной кончины, но он был удивительно крепок и живуч. Будь он чуть похлипче – мы навсегда остались бы в этой квартире, но в ней остался Ты.

О, сколько ты выпил нашей крови! Ну, и поделом тебе. Да, ты победил, ты выжил нас из квартиры, и мы сбежали в другую, потому что задолбали за пять лет эти субботы, эти чайники и ведерки. Ты остался там один, гордый и наглый, но я надеюсь, новые жильцы выкинули тебя практически сразу. Я специально проходил каждый день мимо мусорки, чтобы увидеть твой труп. И, кажется, я его видел. Жаль, что успел за такое короткое время позабыть твое лицо, но это был определенно ты или, по крайней мере, очень на тебя похожий.

Под крылом орла

Дней через пять после разговора о своей амнезии Марк, придя в ресторан к Фелиции, застал ее ссорящуюся с каким-то немцем. Она трясла перед ним куском светлого металла и кричала, что если в следующий раз он появится у нее и попытается расплатиться таким же, то она засунет ему это в жопу.

Конфликт никакой угрозы Фелиции не представлял, немец невозмутимо слушал и кивал, со всем соглашаясь, поэтому Марк прошел сразу в комнату. Через несколько минут вернулась разгоряченная Фелиция.

– Нет, ну представляешь, приходит неделю назад ко мне эта скотина, спрашивает, жить где есть? девочки есть? жрать есть? Я говорю, все есть, живи на втором этаже, там же девочки, а есть будешь здесь, на первом, я, кстати, терпеть не могу, когда жратву таскают наверх, тараканов плодят. Он платит мне авансом двадцать ассов, то есть за четыре дня постоя вместе с девушками, а живет, паразит, восемь, и вижу, сматываться собирается. Я ему, а ну-ка давай-ка плати, а то в полицию сдам, а он достает слиток серебра и говорит, вот, больше ничего нет, – выпалила, задыхаясь от возмущения.

– Он хоть на двадцать-то ассов тянет? – спросил Марк, едва взглянув на серебро.

– Да не знаю, не взвешивала, может, и тянет, а может, и нет, на, сам посмотри, – сказала Фелиция и протянула слиток Марку.

Для слитка этот кусок серебра был слишком неровным и каким-то угловатым. Марк много раз видел, как в сгоревших домах солдаты находили расплавленные монеты, украшения, посуду. То, что оказалось у него в руке, выглядело совершенно по-другому, это была продолговатая пластина с каким-то рельефом, будто сначала кусок серебра откуда-то откусили, отбили, отломали, отодрали, а потом слегка расплющили, чтобы было удобно носить.

– Тут больше двадцати ассов, так что не паникуй, сходим к евреям, они обменяют на монеты, – сказал Марк, продолжая разглядывать этот странный предмет и пытаясь понять, откуда же он взялся, частью какой вещи был.

– Ага, не паникуй, а если краденое?

– А что тогда взяла…

– Ну ты даешь, а что делать, я же видела, с него больше нечего.

– Спросила бы тогда, откуда это у него?

– Да ему соврать… – сказала Фелиция и отобрала у Марка пластину, чтобы получше рассмотреть ее… – Какие-то перья, а с другой стороны есть буква, может, инициал владельца… Нет, ну точно краденое… – бурчала Фелиция.

Не придав значения слову «перья», Марк взял у нее пластину и действительно увидел букву «L», снова посмотрел на лицевую сторону и только тут до него дошло…

– Что ты сказала… перья?

– Ну да, – ответила Фелиция и провела пальцем. – Вот одно, вот второе, но самый край.

Марк понял, что держит в руках кусок крыла серебряного орла одного из легионов. Это открытие настолько поразило его, что он на какое-то мгновение потерял дар речи, а потом начал лихорадочно думать, что же делать. Фелиция все это время в недоумении смотрела на Марка, не понимая, что же так его поразило.

– Ты раньше видела этого немца? – прервал затянувшееся молчание Марк.

– Нет, – нерешительно ответила Фелиция.

– А как его зовут, знаешь?

– Кажется… – Тут Фелиция задумалась, потому что она плохо различала два немецких имени, Ганс и Фриц, и всегда их путала. Что Ганс, что Фриц для нее было едино. – Ганс, – не очень уверенно выдавила из себя она.

– Точно Ганс? – переспросил Марк, видя ее нерешительность.

– Да-да, Ганс, он мне представился сразу, – уже более уверенно сказала Фелиция.

– А он не говорил, откуда он, куда идет, что собирается делать?

– Да с чего это, он мне в друзья не набивался. Да я видела его всего три раза, он целыми днями где-то пропадал, и вообще, он какой-то странный, будто только что из дикого леса вышел, хотя внешне не скажешь, видно, что городской… да что я… ты же его видел, и на латыни говорит, понять можно…

Марк, конечно, немца видел, но запомнил его внешность не очень хорошо, не мог же он предполагать, что дело вот так обернется…

– Его же девочки обслуживали?

– Ну да, жаловались, затрахал обеих.

– Затрахал, говоришь… – Марк задумался. – Не молча же он их трахал, явно о чем-нибудь с ними говорил. Позови их.

– А что случилось-то?

– Я тебе потом расскажу, еще не уверен…

Фелиция недовольно фыркнула и пошла звать девушек. Тайны-то она любила, но только те, что не касались ее.

Девушки подтвердили: немца действительно звали Гансом, хотя, конечно, назваться он мог любым именем. О себе он практически ничего не говорил, сообщил только, что с римлянами не воевал, и вообще против войны и за мир во всем мире.

– Немец-пацифист, это что-то новое, – пробормотал Марк, сомневаясь в искренности заявления Ганса, хотя перед глазами у него был пример Эриха, но к нему он настолько привык, что уже не воспринимал как немца.

– Ага, пацифист, а у самого мозоли от меча, – ехидно заметила светлая девушка.

– А почему ты считаешь, что от меча, может, это от топора, может, это мирный плотник был, – возразила темная.

– Ну-ну, этот мирный плотник мне чуть задницу не разорвал.

– А это-то тут причем, просто у него член толстый, а ты плохо расслабляешься.

– Это я плохо расслабляюсь, да я расслабляюсь как надо! – возмутилась светлая. – Просто не хочу с раздолбанным задом ходить, я хочу, чтобы у меня там туго было.

– Попку она бережет, а я за тебя отрабатываю!

– Так я же с тобой делюсь, я тебе пол-аса даю за лишний анал с нестандартным членом. А моя попка для среднего размера, мы же так решили…

– Да засунь ты себе его туда.

– Да и засуну, что б не засунуть…

Марк понял, что сейчас девочки могут подраться.

– Давайте вы свои производственные проблемы решите сами, без меня! – прикрикнул на них он. – Ганс говорил вам про свои планы, что он вообще здесь делал?

– Да мы ничего не поняли, – почти хором заговорили девочки, забыв про начавшуюся было ссору. – Какую-то пургу нес, про того, кто живет в лесу и вот-вот должен из этого леса выйти…

– То есть какой-то немецкий отряд собирается напасть на город… – не на шутку встревожился Марк.

– Да нет, какой отряд. Он про одного человека говорил.

– А у Ганса вашего здесь есть друзья, знакомые, куда он после вас пошел?

– Да какой он наш! Откуда мы знаем-то, он нам не докладывал, ну что-то там говорил, мол, появилось несколько человек, которые мне верят. У них, наверное, сейчас и живет, деньги-то у него кончились, а мы бесплатно не-е-е-т, за так пусть он там в лесу со своими дрочит… А-а-а-а, – вспомнила светлая, – когда уходил, сказал: знайте, падшие женщины, бог есть любовь. – Да-да, – подтвердила темная, – мы прямо охренели…

– А кроме толстого члена у него еще какие-нибудь особые приметы есть?

Девушки захихикали и стали вспоминать: уши интересной формы – острые, как у волка, на шее едва заметный шрам, на правой стороне задницы родинка размером с асс…

– На груди, на груди же! – закричала светлая.

– Точно, самое главное-то мы забыли, – встрепенулась темная.

– У него на груди, на левой стороне, там, где сердце, татуировка. Какой-то мужик в профиль, как на монете, а на правой какая-то баба анфас.

– Ага, мы его еще спрашиваем, что за мужик-то, на императора вроде не похож, мож, какой-нибудь местный король, а он говорит, нет. Я тогда: ну, наверное, твой родственник, может, отец? А он – отец, но не только мне, – и в потолок смотрит, – добавила темная.

Общение с проститутками несколько прояснило ситуацию, хотя Марк все еще не до конца ее понимал.

Ганс – связной. В городе действует подполье, готовое выступить и устроить резню, они только ждут своего предводителя, который «выйдет из леса», то есть прибудет с той стороны и возглавит восстание. И смерть Ральфа, и сообщение о диверсионной группе – может, это звенья одной цепочки.

Марк написал записку Эриху о встрече через час в ресторане «Сенатор» и отослал ее с одной из проституток.

– Значит, мне придется попрощаться, – сделала вывод Фелиция, наблюдая за суетой Марка.

– С чем попрощаться? – не понял Марк.

– С серебром.

– Нет, я что-нибудь придумаю, сегодня буду в гарнизоне, обменяю на монеты, это очень дорогая вещь для армии.

– Так ты что, не будешь у меня ночевать? – огорчилась Фелиция.

– Нет, моя хорошая, важные дела, но я думаю, все у нас получится.

– Что, вот прямо так уйдешь, давай хоть минет сделаю?

– Сделай.

Сидеть с Эрихом в ресторане Марк долго не стал, он во всех подробностях описал ситуацию и внешность Ганса. Эрих пообещал сегодня же поднять всех своих агентов для его розыска. Сообщил, что следователь нашел свидетелей, которые видели, как Ральф хвастался, что переплывет Рейн.

– А зачем ему переплывать Рейн? Он что, к своим собрался бежать? – задумался Марк.

– Но сбежать-то можно и проще, по мосту, на лодке, да и зачем сбегать, никто же никого здесь не держит, он же не раб. Может, он с кем-нибудь на спор, на деньги, или просто показать, какой он крутой.

– Действительно, мог и сам утонуть, – заметил Марк.

– Я тоже начинаю так думать, по крайней мере, это самое простое объяснение, и нечего плодить лишних сущностей.

– О, хорошо сказал «не надо плодить лишних сущностей», ты это запиши, а то Оккам украдет.

– А кто такой Оккам? – недоуменно спросил Эрих.

– Да ты его не знаешь, его еще нет, но он непременно будет. И будет он с бритвой.

– Ты все шутки шутишь, – обиделся Эрих.

– Да нет, просто делай иногда то, что тебе советуют… – Неужели мы просмотрели подполье? – задумчиво произнес Марк. – Осторожней с этим Гансом, не спугни.

– Да уж постараюсь… А насчет подполья я что-то не верю. Нет, если он пришел организовать… А я тебе, кстати, предлагал все взять в свои руки, – вспомнил Эрих.

Досаду в голосе Марк списал на то, что Эрих еще не отошел после исчезновения агента. Разговор о подполье состоялся у них год назад. Марка, с одной стороны, радовало, что все было спокойно, но, с другой стороны, это спокойствие как раз и беспокоило. Он прекрасно понимал психологию начальства – мы во вражеском окружении, враг не дремлет, а если контрразведка не находит шпионов и диверсантов, которых, по мнению начальства, не может не быть, то значит, она зря ест хлеб.

Своими мыслями Марк поделился с Эрихом, и Эрих с ходу предложил: создать подполье самим через подставных агентов провокаторов. На первый взгляд, идея была замечательная. Естественно, в городе и его окрестностях имеются недовольные, готовые, чуть что, устроить римлянам резню, всех их не то что сложно контролировать, но и выявить невозможно. Но если будет создано подполье, то они сами прибегут и можно будет брать их тепленькими.

Но… чтобы понять это, у Марка ушла пара дней – у медали была оборотная сторона. Он рассуждал так – есть человек, и в голове у него желание отомстить римлянам, однако между желанием и действием огромная пропасть, хотеть можно сколько угодно, а вот действовать решаются не все. Создавая подполье, мы провоцируем людей, человек, может быть, никогда бы не выступил против нас, но мы ему подсовываем готовую организацию и идею. Разоблачим и разгромим подполье, повесим активистов, не всех, конечно, кто-нибудь обязательно сбежит. И какой это будет пример для остальных? Остальные, может быть, и не думали организовывать вооруженное сопротивление на оккупированной территории, но тут они увидели, что подполье возможно, их братья и сестры пострадали за правое дело. Они организуют подполье уже без нас, и тогда мы окажемся в реальной опасности. Когда в руке оказывается молоток, вокруг вдруг обнаруживается много гвоздей. Лучше не будить лихо…

Эриху это решительно не понравилось, он уперся, что случалось с ним не так часто. Причем, по существу не возражал, но считал, что процесс можно контролировать – создадут второе подполье без нас, внедрим агентов, разоблачим, создадут третье, сделаем то же самое, четвертое, пятое и так до бесконечности.

Оптимизма Эриха Марк тогда не разделил. Бесконечно ничего продолжаться не может, где-нибудь случится сбой, и все выйдет из-под контроля, мы сами создадим гидру, у которой замучаемся отрубать головы, ведь мы не можем не учитывать, что и подполье не станет сидеть сложа руки и будет предпринимать контрмеры, перевербовывать агентов, засылать агентов к нам.

Но Эрих не унимался – гениальная идея, идея на века. Это же постоянная движуха, никогда без работы не останемся, не только на хлеб с маслом, но и на хлеб с черной икрой будет хватать. «Не здесь и не сейчас», – сказал Марк свое последнее слово и запретил Эриху что-либо предпринимать в этом направлении, прекрасно понимая, что разубедить Эриха не удалось, и надежда была только на его законопослушность и управляемость.

Так что когда сейчас всплыл разговор годичной давности, Марк нисколько не удивился. Идея о создании подполья, вероятно, не покидала Эриха все это время, и, вероятно, он считал себя сильно недооцененным, но снова объяснять, почему рукотворное подполье неприемлемо, Марку не хотелось. Да и, честно говоря, реальное подполье не сильно его волновало, его беспокоил орел первого легиона. А вот как раз про кусок крыла этого самого орла Марк Эриху ничего и не сказал. Орла он берег для легата.

В палатке легата сидел большой совет легиона: орлоносец, трибуны всех десяти когорт. Центурион первой когорты Липид вертел в руках кусок серебра, пока Марк рассказывал.

– Владелице ресторана надо компенсировать за бдительность, другая бы сдала еврею по цене лома, но она наш агент и поняла, что перед ней…

– Да, – в задумчивости обратился легат к орлоносцу-казначею Гавию Павлу, – выдай ассов по весу, – и кивнул в сторону Марка.

Он снова приложил часть крыла к крылу нового орла легиона, они практически совпадали.

– Размеры орлов не менялись, – зачем-то произнес орлоносец общеизвестную информацию.

– Так что там с этим Гансом? – переспросил легат, выйдя из состояния задумчивости.

– Этим занимается Эрих и его агенты. Я думаю, Ганса найдут; по крайней мере, у меня есть сведения, что пока из города он никуда не собирался, день-два, и он будет в наших руках…

– А может, послать спецназ, пусть перевернут все немецкие малины, вытащат этого урода на свет божий?

– Не думаю, что это будет эффективно, облава может принести больше вреда, чем пользы, я уверен в Эрихе, давайте подождем, – как можно хладнокровнее сказал Марк.

Стали обсуждать, и большинство присутствующих согласилось с Марком.

Вечером следующего дня в назначенное время в ресторане «Сенатор» появился спокойный и вальяжный Эрих. Марк, хорошо знавший, чем может быть вызвано такое настроение немца, понял, что Ганс найден.

– Как два пальца обоссать, – начал Эрих.

Вчера, сразу после ухода Марка, он вызвал двух своих информаторов, обитавших среди лодочников и рыбаков. И первый же из них, выслушав описание примет Ганса, сказал, что какой-то новенький, недавно перебравшийся в город с той стороны реки, втесался в доверие к рыбакам и стал жить у них, отрабатывая кров и харчи развозом рыбы по покупателям. Правда, информатор не до конца был уверен, что этот новенький и есть разыскиваемый Ганс, так как сам его не видел. Он сознался, что давно не общался с рыбаками, так как проиграл им в карты десять ассов, а возвращать долг было нечем. Эрих обматерил агента, дал ему денег и отослал к рыбакам. На следующее утро, дыша перегаром, появился агент и подтвердил, что, действительно, на груди у новичка оказалась татуировка, описанная проститутками Фелиции, еще агент узнал, в какой лачуге ночует Ганс. Эрих уже поздно вечером сходил к рыбакам, приобрел одного осетра. Он увидел этого Ганса, вещавшего мужикам у костра, что он не просто так покинул свою родину и озеро своей родины, а покинул ее, чтобы нести истину и готовить приход того, кто есть истина. Еще он говорил, что гораздо выгоднее ловить не рыбу, а души человеческие, впрочем, как понял Эрих, новичка особо никто не слушал и уж точно никто не понимал, о чем он.

– Забыл… я про ловлю душ человеческих, кажется, у Платона или Аристотеля читал, – задумался Эрих, а потом добавил: – Умный немец нынче пошел, я что-то горд стал в последнее время за свой народ, так, глядишь, и у нас философы появятся, а то все греки-греки, а от греков только беда одна…

Марк не дал Эриху развить тему греков и беды, так как прекрасно знал, что дальше речь пойдет о пидорасах, а попросил его набросать схему рыбацкого поселка и отметить место, где обитает Ганс.

– Ну что, будем брать в разработку? – с энтузиазмом спросил Эрих, протягивая листок.

– Нет, никакой разработки. Делом лично заинтересовался командующий…

Это было полуправдой. На совещании командующему решили пока не докладывать, но Марк получил нагоняй от легата. Тому откуда-то стало известно, что «Марк фактически перебрался в город, живет у какой-то рестораторши, работу запустил, наверное, только и делает, что с бабой кувыркается и свои исторические заметки в рабочее время пишет».

– У тебя под носом работает подполье, приходят агенты с той стороны, готовится диверсия, а может, того хуже – восстание, а мы только сейчас узнаем об этом!

Красс еще долго перечислял прегрешения Марка, обещал поставить вопрос о неполном служебном соответствии и даже грозился выгнать из армии без выходного пособия.

Упреки легата были отчасти справедливы, Марку все сильнее и сильнее хотелось закончить эту жизнь и начать новую. Так что он не стал возражать и придумывать оправдания, да и угрозы воспринял с равнодушием. Ну впал в немилость и впал, с кем не бывает.

Закончилось совещание тем, что Марка отстранили от операции, но под конец легат немного смягчился.

– Тебя спасает только это, это действительно бесценно, – сказал он, глядя на кусок орла с такой любовью и вожделением, будто в руках у него было все золото мира.

Известие об отстранении от операции Эрих воспринял болезненно. От недоверия он уже успел отвыкнуть и, кажется, во всем случившемся винил Марка, но открыто об этом не заявлял. Долго и нудно говорил, что всех распугаете, заговорщики разбегутся, залягут на дно, схватите каких-нибудь пешек и так и не узнаете, кто главарь.

Марк практически не слушал Эриха, но его монолог порядком утомил, надо было заканчивать.

– А ты не знаешь, кто рассказал легату, что я живу у Фелиции, и про то, что я снова взялся за исторический труд?

Эрих осекся.

– Думаешь, я? – быстро нашелся он.

– Я вообще ничего не думаю. Ладно, поживем – увидим, – примирительным тоном произнес Марк.

Утром взяли всех. И рыбаков, и Ганса. Их погрузили в фургоны с надписью «Рыба» и, провезя по городу, доставили в лагерь. У редких прохожих это не вызвало никаких подозрений, в этот час в Оппидум Убиорум колесили фургоны с надписями «Хлеб», «Молоко», «Мясо», развозя по магазинам столь необходимые жителям продукты. Только на этот раз горожане не обнаружили на прилавках рыбы. Но безрыбье длилось недолго. Буквально на следующий день на Рейне появились новые рыбаки, а в магазинах свежий улов.

Ничего не говоря и не объясняя, Ганса избили и кинули в яму, отделив его от рыбаков. Это был стандартный прием, ну, чтобы человек помучился, гадая, за что его схватили и что его ждет. На следующий день Ганса потащили на допрос к легату. Позвали присутствовать на допросе и Марка.

Красc, поднаторевший в этом деле во время продвижения по карьерной лестнице, начал сразу, предъявив немцу кусок орлиного крыла.

– Что это? – спросил легат, пристально глядя в глаза немца.

– Слиток серебра, – совершенно искренне ответил он.

– Это ты расплатился им в гостинице неделю назад?

Ганс внимательно посмотрел на слиток.

– Ну да, кажется, мой, у меня просто не хватило монет…

– У тебя такие слитки еще есть? – спросил легат, делая ударение на слове слитки, как бы беря его в кавычки.

– Нет, у меня был один.

– Где ты его взял?! – надавил легат.

– Мне дал его отец, – так же искренне ответил Ганс.

– Кто твой отец и где он взял этот слиток?

И тут случилось неожиданное, вместо ответа Ганс приложил руку к левой груди, указав на профиль.

– Что ты мне показываешь?! – не понял Красс.

– Это мой отец, – сказал немец.

Дальше дело пошло интересней. Немец не знал, откуда у его отца этот кусок серебра, но предположил, что ему кто-то принес в дар. Легат Гансу не поверил и приказал двум лагерным палачам избить немца. Пока немца били, пока он приходил в себя, Марк подумал, что допрос начинает напоминать разговор слепого с глухим, но, видимо, то же самое пришло в голову и легату.

Легат поднялся со своего кресла, подошел к скрючившемуся на полу Гансу, опустился на корточки, положил рядом с ним кусок крыла и доверительно, стараясь не повышать голос, заговорил.

– Посмотри внимательно, это не просто слиток серебра, это часть нашей святыни, это часть орла, я думаю, орла первого легиона… да какая часть – это настоящая святыня, у святыни не бывает частей. Не ври, что ты его не узнал, твои подлые соплеменники умирали тысячами и последнее, что они видели – его сияние над полем брани. Не говори, что не знаешь, кто осквернил святыню, не говори, что ты не знаешь, где орел…

Тут Марк не во всем был согласен с легатом, Ганс мог и не догадываться, что в руках у него была часть орлиного крыла, ну а во всем остальном легат был прав.

– Знаешь, что мы с тобой сделаем? – после небольшой паузы задал риторический вопрос легат и тут же принялся развернуто на него отвечать. – Ты не представляешь, какая боль ждет тебя. Мы начнем снимать с тебя кожу, но не всю и сразу, нет, даже не снимать, мы будем ее соскабливать, чтобы ты не смог привыкнуть к боли, что станет выжигать твой мозг, ты будешь гореть без огня, но мы можем и огонька добавить, это мы посмотрим, как ты себя вести будешь. Мы выдерем все твои ногти, переломаем все пальцы, раздавим тебе яйца, но не оба сразу, нашинкуем член на тонкие колечки. Вырвем зубы по одному, – легат засунул палец в рот Ганса, – хорошо, что у тебя их еще много. Язык пока не тронем, уши отрезать не будем, не бойся, пока не будем. Ну, а нос, наверное, вырвем, зачем он тебе. С глазами… – Легат задумался. – С глазами можно много чего сделать, но их лучше оставить для финала, ведь одно дело просто чувствовать боль, и совсем другое – еще ее и видеть. Видеть, как исчезают части твоего тела, очень нужные части твоего тела, дорогие части твоего тела, любимые части твоего тела, без которых ну просто жить невозможно, без которых жизнь уже и не жизнь, а какое-то издевательство… – Легат снова потянулся к лицу Ганса, на сей раз к глазам, но немец, извиваясь, как уж, отпрянул. – Правильно, глазки надо беречь, и мы тебе отрежем сначала веки, и солнце загорится в твоей голове, такое, которое ты еще никогда не видел, а когда глаза подсохнут, мы их проколем и они вытекут, и солнце погаснет для тебя навсегда. А потом мы выдернем твои глаза, потому что если нет света, то зачем они нужны. Ну, а напоследок мы вытянем твои кишки через жопу и повесим тебя на них. – Легат сделал длинную паузу, как бы вспоминая, какие пытки еще возможны, но решил, видимо, ограничиться перечисленными. – Так что выбирай, либо ты говоришь все, либо мы начинаем, и поверь, скорой смерти у тебя не будет, мы уж постараемся…

Ганс лежал на полу и бешено вращал глазами, видно, речь Красса произвела на него сильное впечатление, да что там говорить, даже у Марка сжались яйца, кожа покрылась мурашками и заныли зубы.

Немец стал говорить.

Получалось, что где-то в глуши германских лесов живет лесной царь – всезнающий и всемогущий, он творит чудеса, пророчествует, ему поклоняются, приносят дары. Местные царьки стараются выслужиться перед ним, задобрить. Вероятно, так и оказался у него орел легиона.

Ничего особенного – царь как царь. Таких лесных царей там полно. Живут в священных рощах, принимают жаждущих и страждущих, кого-то лечат, кого-то калечат, а по праздникам бьют в бубен и руководят оргией. Ничего удивительного не было и в том, что тамошний царь, как утверждал Ганс, бессмертен. Ну да, какой же уважающий себя лесной царь признается в том, что он когда-то умрет. Но вот информация о том, что он собирается выйти из леса и царствовать на всей земле, причем единолично – это было что-то новое.

О взглядах этого лесного царя на мироустройство Ганс говорил много и путано. Немец клялся, что целого орла у лесного царя не видел, а серебряный слиток он дал ему, когда Ганс заявил, что хочет сходить к римлянам и рассказать об истине.

После допроса у Марка сложилось ощущение, что Ганс просто какой-то сумасшедший религиозный фанатик, но никак не террорист и заговорщик, или как раз террорист и заговорщик, но специально завел этот баян про лесного царя, чтобы уйти от ответственности и запутать следствие. Концы с концами не сходились, но, судя по Крассу, в его голове эти концы как раз сошлись. Впрочем, Марк не знал, какие показания давали рыбаки, ведь отстранение от операции все еще действовало, но очень хотелось реабилитироваться.