Текст книги "Науки о психике и эпистемологический анализ"

Науки о психике и эпистемологический анализ
Александр Лазаревич Катков

© Александр Лазаревич Катков, 2023

ISBN 978-5-0060-5844-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

Необходимость разработки методологии эпистемологического анализа, позволяющего идентифицировать, уточнить и расширить ключевые характеристики предметной сферы наук о психике, не вызывает никаких сомнений. Как и то обстоятельство, что сам сектор наук о психике должен развиваться ускоренными темпами. В доступных источниках (например, У. Найсер, 1981; Т. С. Кун, 1998, 2014; Г. И. Рузавин,1999; С. А. Лебедев, 2006; В. М. Розин, 2005: Я. С Яскевич, 2007; В. А. Лекторский, 2009; А. С Новиков, 2009; Б. Г. Кузнецов, 2010; В. В. Ильин, 2011; В. А. Канке, 2013; А. А. Ивин, 2017) при всех несомненных достоинствах анализируемых текстов мы не обнаружили четкого описания метода эпистемологического анализа, включая детальное и аргументированное обоснование анализируемых информационных структур, этапности, алгоритма и выходных разрешающих характеристик данного метода.

Даже и в таких близких по тематике текстах, как превосходная монография Д. Н. Робинсона «Интеллектуальная история психологии» (2005), мы встречам лишь аргументацию тезисов о необходимости изучения систематизированных контуров и универсальной культуры знания о психологической дисциплине. А в замечательной статье с многообещающим названием «Эпистемологический анализ психологии как науки» (Ж. К. Загидуллин, 2012) в качестве основного инструмента такого анализа обосновывается идея использования программы «теоретического конструктора» выдающегося российского философа М. А. Розова, притом что такого рода «теоретический конструктор», по аргументированному мнению автора, следует позиционировать как перспективную, универсальную эпистемологическую единицу и одновременно программу исследования. Но и такая в целом аргументированная позиция, конечно, не является исчерпывающим описанием метода эпистемологического анализа.

Что же касается тематических текстов, анализирующих более или менее близкую проблематику научных исследований в поле наиболее исследованной психотехнологии Новейшего времени – психотерапии (например, R. Russee, D. Оrlinsky,1996, А. Притц, Х. Тойфельхарт, 1999; В. Датлер, У. Фельт, 1999; М. Штайнлехер, 1999; Р. Гуттерер, 1999; Г. Шипек, 1999; Э. Вагнер, 1999; Л. Рейтер, Э. Штейнер, 1999; У. Бауманн, К. Рейнекерт-Хехт, 2012; В. В. Макаров, 2013; Е. А. Ромек, 1999; А. Я. Варга, 2013; Н. Ю. Хусаинова, 2013), то никаких намеков на описание даже и отдельных компонентов эпистемологического анализа мы здесь также не встречаем.

Дополнительные аргументы в пользу особой значимости метода эпистемологического анализа выводятся из концепта «информационной генетики» (А. Л. Катков, 2022), вокруг которого выстраивается «фактура» данного метода. Согласно данному концепту, информационные единицы, или «гены», в соответствии с избираемыми вариантами логических построений образуют в итоге определенные смысловые структуры или модели. Такого рода модели, с одной стороны, формируют матрицу исследовательского процесса, но также – особенно в переживаемый нами период Четвертой техногенной революции – данные информационные структуры формируют стержневые характеристики реальности. Отсюда повышенное внимание к информационной генетике любых теоретических построений, что, собственно, и представляет предмет исследования методологии эпистемологического анализа.

В наук о психике такими исследуемыми информационными структурами являются, в том числе, и отслеживаемые в соответствующих научных дискурсах идеи (понимаемые как общая смысловая модель – прообраз какого-либо явления или принципа, выделяющая его основные и наиболее существенные черты) и понятия (более элементарная смысловая модель, выводимая на основании первичного абстрагирования существенных свойств, связей и отношений какого-либо предмета или явления). Такой прагматический отбор исследуемых смысловых структур, с одной стороны, обусловлен тем обстоятельством, что именно идеи и понятия – с учетом данного им определения – представлены в большинстве доступных текстов, а значит, именно эти смысловые структуры можно сопоставлять и далее дополнять содержанием реконструктивных рабочих гипотез, на основании чего, собственно, и выстраивается модель объяснения феномена психического. И далее, основываясь на содержании описываемых в анализируемых текстах понятиях и идеях, можно продвигаться по «восходящему» аналитическому направлению (т. е. в сторону дальнейшей агрегации обозначенных смысловых структур в концепты, концепции, теории и выводимые отсюда дисциплинарные доктрины). Именно таким образом и складывается адекватное понимание логики построения базисных и прикладных аспектов наук о психике.

С учетом всего сказанного нами была разработана полномасштабная версия эпистемологического анализа, в полной мере учитывающая специфику наук о психике. Настоящая версия, как и прецеденты успешного использования эпистемологического анализа для решения сложных методологических вопросов в рассматриваемой научной сфере, представлена в нижеследующих разделах монографии.

Раздел I. Метод эпистемологического анализа

Вводная информация

В настоящем разделе рассматривается область применения, функциональное целеполагание, общая структура и содержание основных компонентов метода эпистемологического анализа. Обосновывается особая роль данного «большего» метода в развитии сектора наук о психике и выведении данного сектора в ареал авангардной науки. Подчеркивается значимость эпистемологических «находок» и закономерностей для корпуса науки в целом.

Конкретные примеры использования метода эпистемологического анализа для решения сложных методологических вопросов в сфере наук о психике приведены в следующих разделах монографии.

Определение и область функциональной активности метода

Согласно обобщенным данным, представленным в Энциклопедии эпистемологии и философии науки (2009), метод эпистемологического анализа представляет собой способ критического пересмотра определённой области знаний. Эпистемологический анализ позволяет: идентифицировать глубинный культурно-исторический и собственно эпистемологический контекст, из которого выводится исследуемая форма знаний; отделять иллюзии, химеры, беспочвенные верования, «идеологию» от подлинно научных, концептуальных основ знания; отделять поверхностную интерпретацию контекста развития рассматриваемой области знания от глубинной; осуществлять в результате всего вышесказанного адекватное выведение реальных и обоснованных универсалий в исследуемой сфере, а также путей и методов их получения. Эпистемологический анализ наиболее востребован в кризисные периоды развития определенной сферы научного знания.

Эпистемологический анализ – это еще и наиболее эффективный способ осмысления нелинейной, скачкообразной периодизации становления и развития научного знания, а также адекватная методологическая основа преодоления кризисных периодов в развитии определенных научных направлений или корпуса науки в целом (А. Ф. Зотов, 2009).

Разработанная нами версия метода эпистемологического анализа содержит специальный алгоритм использования серии исследовательских методов – значимых компонентов эпистемологического анализа, – каждый из которых дает ценную информацию и может использоваться самостоятельно: генетически-конструктивный метод, с использованием которого разрабатываются пакеты рабочих гипотез; гипотетико-дедуктивный метод, позволяющий получить научно обоснованные аргументы в пользу разработанных рабочих гипотез; метод культурно-исторической реконструкции процесса становления предметной сферы исследуемых научных и научно-практических направлений, расширить представления о предметной сфере психического; метод семиотико-герменевтического анализа, позволяющий осмыслять идеи и понятия, имеющие непосредственное или опосредованное отношения к предметной сфере наук о психике; метод психотехнического и комплексного анализа, позволяющий оценить вектор функциональной активности, полезность и эффективность описанных в литературных источниках (вариант С) и используемых (варианты А и В) психотехнологий; метод трехмерной организации «больших данных» в секторе наук о психике, позволяющий свести весьма произвольную «информационную генетику» множества множества наук о психике в единую информационную систему; метод форсайтного исследования, позволяющего – с позиции имеющихся приоритетных тенденций – оценить наиболее перспективные варианты развития отдельных научных направлений и сектора наук о психике в целом. Описание данных компонентов приводится в нижеследующих подразделах.

Специфика целеполагания в сфере наук о психике

Применительно к сектору наук о психике, эпистемологический анализ позволяет: идентифицировать основополагающий концептуальный дефицит и слабость методологического оформления исследований, проводимых в данной сфере; выявлять наиболее адекватные способы преодоления несостоятельности эпистемологического и собственно теоретического базиса наук о психике, в частности, за счет применения обоснованной – с точки зрения обновленных эпистемологических подходов – методологии построения профильной исследовательской деятельности.

Так, например, в отношении таких научных направлений как «психотехнологии», в частности «психотерапия» – с учетом особой сложности и неоднозначности принципов формирования предметной сферы данных научно-практических направлений – углубленный эпистемологический анализ, по-видимому, является единственным способом сущностного решения возникающих здесь собственно эпистемологических, идентификационных, методологических, а вслед за этим и организационно-технологических проблем (А. Л. Катков, 2016).

История становления и развития метода эпистемологического анализа

Актуальность настоящего фрагмента в детальном описании метода эпистемологического анализа обусловлена необходимостью разработки более четких представлений о функциональной направленности, структуре, разрешающей способности и роли данного метода в сущностном понимании предметной сферы психотерапии. Такие абсолютно необходимые в нашем случае представления формируются с учетом изучения истории становления метода эпистемологического анализа.

Первенство в постановке и более или менее отчетливом позиционировании задач собственно эпистемологического плана, по-видимому, принадлежит Аристотелю, создавшему корпус трудов (14 книг) с описанием так называемой первичной философии. В последующем эти труды Аристотеля получили общее название «метафизика», т. е. в буквальном значении «после физики», что, заметим, идет вразрез с важным в данном случае определением «первичная», ибо сам Аристотель считал, что «Наиболее совершенная наука – это наука о максимально познаваемом предмете. Обладают же такой познаваемостью первые элементы и причины, с помощью которых и на их основе познается все остальное, а не они через то, что лежит под ними» (Аристотель, цит. по изд. 2006). Таким образом, первичная философия в интерпретации Аристотеля – это и есть философия науки с абсолютно явным эпистемологическим содержанием и обоснованием метода логических рассуждений как основного инструмента эпистемологического анализа.

На современном этапе развития философии науки начало полноценного осмысления и оформления метода эпистемологического анализа следует отнести к моменту публикации докторской диссертации Карла Мангейма «Структурный анализ эпистемологии» (1922 г.), в которой были приведены и обоснованы следующие основополагающие позиции данного метода:

– ни один феномен не содержит в себе достаточных оснований для раскрытия собственного значения и, следовательно, поддается объяснению главным образом, поскольку оказывается возможным выявить его место в «структуре»;

– под этим углом зрения, эпистемология (гносеология) образует таковую структуру для онтологического, психологического и логического способов познания;

– под структурным анализом какой бы то ни было теоретической дисциплины, таким образом, понимается прежде всего ее систематизация и попытка истолковать, исходя из этой систематизации, все ее компоненты (другими словами, отдельные логические сущности не должны вырываться из органической целостности, каковую представляет собой общая структура, и не должны быть изучаемы изолированно друг от друга: своим значением они обязаны контексту вездесущей систематизации, в связи с которым их и следует понимать);

– если мы желаем понять причины единообразия систематизация эпистемологии и априорные основания различий между эпистемологическими системами, нам необходимо выявить логическую структуру эпистемологического мышления;

– структурный анализ в конечном счете должен быть направлен на выявление общих оснований всех теорий познания, которые состоят в том, что они переводят вопрос о природе познания в плоскость выявления логических предпосылок познания;

– поиск основных предпосылок знания полагается на основе свойства разума, которое можно назвать способностью «выбора эталона»;

– структурный анализ – с тем, чтобы стать успешным – должен достигать стадии, на которой стоящая перед ним проблема исследования основных предпосылок познания сочетается с необходимостью действовать всецело вне этих предпосылок;

– таким образом, эпистемология занята поиском всех основных предпосылок, благодаря которым возможно знание как таковое, и, кроме того, определением значения этих предпосылок;

– отсюда следует, что эпистемология имеет две формально различные цели:

1) установить основные предпосылки всякого возможного знания и 2) оценить достижение знания как такового на основе оценки его предпосылок;

– такая задача структурного анализа эпистемологии является выполнимой, поскольку существуют предпосылки и систематизации, которые с определенной точки зрения могут быть описаны как универсальные: логический, психологические и онтологические.

Как понятно из всего сказанного, предмет структурного анализа эпистемологии (или эпистемологического анализа) по К. Мангейму представлен: системой знаний, в которой приоритетное значение имеют: 1) структурные характеристики исследуемой системы знаний с возможностью определения топологии каждого значимого компонента в данной структуре и выведения в данной связи его сущностных функций; 2) базисные предпосылки, используемые «эталоны» логических построений, на основании которых была выведена исследуемая система знаний; 3) достижения, которые оказались возможными в результате использования соответствующих базисных предпосылок в генерации исследуемой системы знаний. И далее за счет возможности соотнесения используемых базисных предпосылок, логических «эталонов» (или когнитивных моделей) с теоретическими и практическими достижениями, имеющими место в сфере функциональной активности исследуемой системы знаний, можно сделать выводы об эвристическом потенциале и разрешающей способности используемых когнитивных подходов.

Характерно, что уже на данном начальном этапе становления метода Карл Мангейм указывал на необходимость использования таких способов проведения эпистемологического анализа, которые позволили бы дистанцироваться от тех самых базисных предпосылок или логических схем, которые, собственно, и являются предметом данного анализа. В этом последнем тезисе усматривается намек, во-первых, на необходимость поиска достойных альтернатив исследуемым когнитивным подходам, а во-вторых – на необходимость адекватного моделирования и сравнения полученных таким образом альтернативных моделей исследуемой системой знаний с фактологической моделью, Что, собственно, и является неким прообразом «информационной генетики» – базисного концепта современной методологии эпистемологического анализа.

Следующим этапом становления метода эпистемологического анализа можно считать появление – начиная с 30-х годов прошлого столетия – публикаций известного французского эпистемолога и историка науки Гастона Башляра (1972, 2000), в которых он, во-первых, вводит понятие рекурсивной истории науки как обязательного атрибута эпистемологического анализа, а во-вторых – уточняет объект и предмет такой рекурсивной реконструкции научного знания в виде отдельных исторических эпох развития научной мысли с таким характеристиками, как «особые типы рациональности» или «эпистемологические профили». Последние, по мысли Башляра, представляют собой системы взаимосвязанных базовых понятий, стандартных способов исследования и коррелированных с ними предметных областей научного знания.

В этих своих трудах Г. Башляр уделял первостепенное внимание вопросу создания адекватных «археологических» принципов конструирования предметности идентифицируемых таким образом эпох развития научной мысли. Он утверждал, что системы знаний, представленные определенными эпистемологическими профилями, не выводимы одна из другой по принципу преемственности, и предлагал фокусировать внимание на эпистемологических разрывах – т. е. глубоких системных противоречиях, прослеживающихся между сменяющими друг друга эпистемологическими профилями, которые, собственно, и обеспечивают возможность появления качественно нового знания. И далее в продолжение развития концепта эпистемологического разрыва Башляр предлагал исследовать феномен эпистемологических препятствий – т. е. отживших стереотипов уходящего эпистемологического профиля – с тем, чтобы понимать, каким именно наилучшим образом эти препятствия могут быть преодолены. Рекурсивная история науки, по Башляру, способствует расчистке «завалов» на пути развития подлинного научного знания и многое проясняет в отношении сущностного генеза науки.

Таким образом, Гастоном Башляром были сделаны более чем существенные дополнения к общей методологии эпистемологического анализа, разработанной К. Мангеймом, которые, в частности, выражались: 1) в признании необходимости введения в «ткань» эпистемологического анализа метода исследования рекурсивной истории науки, либо определенной области научных знаний; 2) в признании необходимости углубленного исследования таких содержательных аспектов предметной сферы научных знаний, как эпистемологические профили, разрывы и препятствия, идентифицируемые в русле проводимого рекурсивного исторического анализа; 3) выведении главных характеристик центрального понятия рекурсивного исторического анализа – эпистемологического профиля – в виде используемых в анализируемой научной сфере базовых понятий, стандартных и соответствующих этим понятиям методов исследования, и выводимой отсюда предметной сферы исследуемого сектора или направления науки.

Здесь же стоит отметить, что предлагаемые Г. Башляром исследования исторического аспекта становления и развития предметной сферы ареалов, направлений или же корпуса науки в целом, явилось действенным импульсом к формированию концепции «информационной генетики», вокруг которого выстраивается разработанная нами методология эпистемологического анализа.

Далее необходимо остановиться еще на трех категориях описания и структурирования предметного поля данного метода, представленного в работах Мишеля Фуко, Томаса Куна и Имре Лакатоса – известных ученых, философов и методологов науки, опубликовавших свои главные труды в период 60-70-х годов прошлого столетия.

Так, Мишель Фуко, выдающийся французский философ и историк, в своих главных трудах «Слова и вещи» (1977), «Археология знания» (2012) обосновывает понятие «эпистема», которое трактуется им как совокупность определенных – в соответствии с актуальными культурно-историческими доминантами – априорий, или общих идеоматических контекстов, в русле которых выстраиваются возможные мнения, теории, науки в различные исторические периоды. Таким образом, эпистема – это масштабная объективная категория, которая лежит существенно глубже уровня кодифицированного знания и которая проясняет условия возникновения не только концептуальных оснований науки, но и таких «зыбких», по выражению Фуко, образований, которые могут оказаться химерами, «идеологиями», верованиями и любыми другими информационными конгломератами, претендующими на статус истины и присутствующих в актуальном идеоматическом поле конкретной исторической эпохи.

Методология изучения эпистемы, обозначаемая М. Фуко как «археология знания», имеет много общего с рекурсивным историческим анализом Г. Башляра и сводится к дискурс-анализу доступных источников исследуемого исторического периода. С использованием данного подхода М. Фуко были идентифицированы и обоснованы два крупных эпистемологических разрыва, которые пролегают между тремя «археологическими» образованиями, или эпистемами. Последние обозначаются М. Фуко как ренессансная, классическая и современная. При этом основные различия между дифференцируемыми таким образом эпистемологическими образованиями устанавливались им в основном на основании анализа соотношения «слов» и «вещей» или, по выражению апологетов современной когнитивной науки, на выявления сущностных различий в использовании «ментального лексикона» смысловых и вербальных репрезентаций, т. е. без учета всех других возможных каналов объект-субъектного информационного взаимодействия. Такой явно лингвистический уклон в эпистемологических построениях М. Фуко, отмечаемый его критиками, по-видимому, и послужил причиной того, что предлагаемые им конструкции в большей степени имеют хождение в сфере гуманитарного знания и в существенно меньшей степени – в области естественно научных подходов. Однако сама по себе попытка «привязывания» эпистемологического анализа к определенной репрезентативной системе, имеющей отношение к первичной генерации и особенностям оформления информации, и в связи с этим конкретизация методологии проведения такого анализа – факт весьма примечательный. И наряду с важными уточнениями характеристик предметного поля эпистемологического анализа данный факт, вне всякого сомнения, может быть поставлен в заслугу Мишелю Фуко.

Однако центральной фигурой рассматриваемого периода становления эпистемологического анализа, вне всякого сомнения, является Томас Сэмуэль Кун – американский философ и историк науки, основной труд которого «Структура научных революций» (1998), впервые опубликованный в начале 60-х годов прошлого века, и по настоящее время является абсолютным лидером по цитированию в сфере эпистемологии и истории науки. Томас Кун известен как автор фундаментальной теории научных революций, центрального концепта данной теории – парадигмы, а также понятия «дисциплинарная матрица», уточняющего содержательные характеристики категории «парадигма». Поскольку все эти концепты и инструменты до настоящего времени остаются наиболее востребованными в научном сообществе, рассмотрим их содержательные характеристики более подробно.

Итак, парадигма, с точки зрения Т. Куна, – это совокупность фундаментальных научных установок, представления и терминов, принимаемая и разделяемая научным сообществом и объединяющая большинство его членов. Главная функция этой несущей конструкции, по мысли Куна, – обеспечивать преемственность развития науки и научного творчества, притом что наука, согласно его основной теории, развивается отнюдь не линейно, но за счет качественных прорывов, т.е. привносимых сущностных изменений в структуру и содержание актуальной (приоритетной) парадигмы или радикальной смены приоритетных парадигм в связи с получением неопровержимых доказательств более высокой разрешающей и эвристической способности новых научных подходов. Таким образом, история развития науки, по Томасу Куну, может быть представлена и отслежена как история становления конкурирующих парадигм и сопоставления результирующих характеристик того или иного способа производства научных знаний.

Структурные и содержательные характеристики термина «парадигма» уточняются за счет введенного Куном понятия дисциплинарной матрицы. Данное понятие учитывает, во-первых, принадлежность ученых к определенной дисциплине и, во-вторых, систему правил исследовательской деятельности в определенном секторе науки, которые состоят из символических обобщений (законов и определений основных понятий теории); метафизических положений, задающих способ видения универсума и его онтологию; ценностных установок, влияющих на выбор направлений исследования; «общепринятых образцов» – схем решения конкретных задач, дающих ученым методику разрешения проблем в их исследовательской практике.

Современное понимание термина «парадигма», выстраиваемое в духе синергетического внедисциплинарного подхода, позволяет, кроме того, соотнести данное понятие с несущими параметрами порядка в такой нестабильной и быстро развивающейся сфере, как производство научных знаний. Причем такие значимые для цивилизационного развития фундаментальные параметры порядка, позволяющие уберечь как научное, так и мировое сообщество от непредсказуемого хаоса, должны содержать как стабилизирующие, так и собственно развивающие элементы (в частности, возможности для открытого сопоставления различных подходов в сфере производства актуальных знаний и постоянной дискуссии), что в конечном итоге и обеспечивает устойчивое поступательное развитие науки и общества в целом.

Популярность и «живучесть» понятия парадигмы, по всей видимости, связана со степенью функциональной проработанности и приемлемости данного концепта в секторе науки, но также и с возможностью его использования практически во всех более или менее структурированных сферах актуального человеческого опыта.

И далее мы рассмотрим третью основополагающую конструкцию современной эпистемологии, и, соответственно, эпистемологического анализа – концепт Научно-исследовательской программы (НИП) – центрального понятия в философско-методологических разработках Имре Лакатоса (2003), английского философа и эпистемолога венгерского происхождения.

Научно-исследовательская программа, по Лакатосу, определяется как «последовательность научных теорий, которая выстраивается как развитие некой исходной (как правило, фундаментальной) теории, основные идеи, методы и предложения которой выдвигаются интеллектуальными лидерами науки и усваиваются научными сообществами догматически».

Фундаментальная теория, обладающая мощным эвристическим потенциалом, составляет «жёсткое ядро» НИП, вокруг которого её приверженцы выстраивают «защитный пояс» вспомогательных гипотез, защищающих «ядро» от столкновения с фактами наблюдения, не согласующимися с логическими следствиями из этой теории или от противоречий с другими хорошо известными фактами, теориями. Такая стратегия положительной и отрицательной эвристики подчеркивает преимущество НИП перед её конкурентами, в частности, перед похожими эпистемологическими конструкциями, которые таким «защитными механизмами» не обладают.

И, кроме того, в случае НИП, как понятно из определения данного концепта, речь идет, как правило, о кластере научных направлений, а не только о каком– либо одном из них. Так, например, сам И. Лакатос считал, что наука как таковая может рассматриваться в качестве гигантской исследовательской программы, чего не скажешь о сходных эпистемологических конструкциях.

Однако вот это последнее обстоятельство, с нашей точки зрения, как раз и является причиной пока еще не очень высокой востребованности эпистемологических построений Имре Лакатоса – для этого нужны масштабные и глубокие эпистемологические исследования с задачей проведения сущностной ревизии крупных кластеров и ареалов научных направлений либо всего корпуса науки. Между тем в связи с абсолютно неизбежным процессом формирования и, соответственно, форматирования массива так называемых больших данных, в которых результаты научных исследований, скорее всего, будут иметь приоритетное значение – время главного эпистемологического концепта Лакатоса если не наступило, то уже на подходе.

Особенно интересным в свете всего сказанного представляется анализ положительной и отрицательной эвристики наук о психике, а после этого и корпуса науки в целом, который пока что никто и никогда не проводил.

Актуальные аспекты эпистемологических новаций самых последних десятилетий, имеющие значение в построении методологии эпистемологического анализа, представлены в первую очередь идеей эпистемологических поворотов – обновляемых идеоматических контекстов, в русле которых производится и осмысляется научная информация. Такого рода подвижная «когнитивная оптика», с одной стороны, позволяет выстраивать многополярную систему оценки научных знаний, информации или любого другого структурированного опыта, с другой стороны – периодически обновляемые идеоматические контексты выполняют важнейшую функцию опорной системы координат, вне которой само существование эпистемологии как метафилософии науки вызывает обоснованные сомнения. Кроме того, именно за счет реализованной возможности таких «поворотов», или появления обновляемых и дополняющих друг друга идеоматических контекстов – и осуществляется формирование наших представлений о совокупности научных знаний как о структурированной, открытой и развивающейся информационной системе.

Между тем представители некоторых крайних эпистемологических течений новой волны пропагандируют необходимость решительного отказа от каких бы то ни было ориентиров или контекстов в построении информационного базиса науки и любого другого структурированного опыта, в чем, собственно, и заключается главная идея последнего по времени эпистемологического поворота (В. И. Кураев, 2009; С. В. Никоненко, 2009)

В частности, здесь постулируется необходимость отказа от фундаментализма, понимаемого как принятие концепта лишь относительной ценности и значимости любых норм, с позиции которых проводится критический анализ каких-либо теоретических построений в науке и философии (данная позиция часто обозначается и как посткритицизм).

Раздаются призывы к пересмотру и отказу от, казалось бы, незыблемых позиций субъектоцентризма, ставящего в главу угла неоспоримый тот факт, что источником, так же как и конечным адресантом любого акта познания, является субъект. Аргументы для такого «отказа» усматриваются в таком же неоспоримом факте необходимости взаимодействия субъекта с объектами и явлениями реальности, другими субъектами и общества в целом, с тем чтобы такой субъект состоялся как познающая единица. Таким образом, по мысли авторов данного критического тезиса, первичным основанием в генезе научного знания является все же субъект-объектное и социальное взаимодействие, а не «вспышка сознания» субъекта.