Текст книги "Книга совпадений. Чудеса на дороге к Богу. Рассказы"

Так вот что! Оказывается, мы с Ниной шли впереди колонны! И все это время, когда мы трапезничали, купались, резвились на маковом поле, пели песни с рыбаками, – колонна паломников была позади нас! И надо сказать честно, благодаря этому мы провели волшебный день.

Потихоньку ливень затих, и его сменила душистая прохлада, которая буквально гремела от звонких птичьих песен.

И вот воссоединение произошло. Мы снова в числе других крестоходцев идем к месту будущего ночлега. Нина снова возглавляет колонну, а я ее замыкаю. Но идти пришлось недолго. Каких-то сорок-пятьдесят минут – и мы оказались в большом селе, на входе в которое стояли огромные столбы с гнездами аистов. Грациозные птицы царственно возвышались то ли над кладками яиц, то ли уже над птенцами – нам снизу было не понять. И снова мы сразу же направились в грузинскую церковь. Она была побольше, чем в прошлый раз. Меня заинтересовал серебряный старинный поднос, весь усыпанный монетами.

– Что это за надпись? – спросил я у русскоговорящих.

– Если нуждаешься – возьми, если есть лишнее – положи, – перевели мне с грузинского.

– Какая мудрая традиция!

Но переночевать у меня не получилось: на сельскую площадь въехала машина Георгия. Он увидел в багажнике забытую мной сумку, понял, что я остался без вещей, и поспешил меня забрать.

– Как ты меня нашел?

– Всегда известно, в каких местах паломники ночуют, так что это не проблема!

– Жаль, потому что я уже влился в этот крестный ход и готов провести здесь еще несколько дней.

– Имей же совесть! Я проехал триста километров! И ты хочешь, чтобы вернулся в Тбилиси без тебя! Нам еще полночи ехать назад! А завтра на работу, так что собирайся!

– А что мне собирать… – начал было я отвечать и осекся: мне надо было попрощаться с Ниной.

Я увидел ее трогательную фигурку, стоящую у входа в храм. Переводчики нам снова были не нужны.

– Это был самый лучший день в моей жизни. Наверное, такой день не может повториться! Спасибо тебе, Нина!

– Я никогда не забуду того, что с нами сегодня произошло, – наверное, ответила мне она.

– Надеюсь, ты обязательно пройдешь весь крестный ход и через сорок два дня будешь в Мцхете.

– Спасибо, я буду молиться о тебе.

– Я тоже буду молиться за тебя.

И в этот момент, чтобы попрощаться со мной, нас окружили другие паломники. Одни говорили, другие переводили. Я тоже пожелал им пройти весь путь до конца, до Мцхеты, и чтобы не было никаких происшествий, а те, кто сегодня отравился, нашли силы через несколько дней снова соединиться с крестным ходом. Среди провожающих была женщина, которая шла в крестный ход, чтобы зачать ребенка. Она говорила по-грузински, а другие переводили:

– Хорошо вам добраться домой. Жаль, что вы уезжаете так быстро. Мы все будем скучать по вам. Хотите мы позвоним вам в конце или напишем где-нибудь в интернете, как все прошло, скажите ваше имя, чтоб мы вас там нашли.

– Саша! Александр Рябов! Спасибо! Вам поможет святая Нина!

Но чувство недосказанности меня не оставляло, и я подошел опять к Нине.

– Что ты будешь делать после Мцхеты? – спросил я, и ей перевели.

– Я разве тебе не сказала в первую ночь, когда мы сидели у костров?

– Нет! Я не помню такого разговора.

– Я никуда не уйду из Мцхеты.

– Почему, ты разве там живешь?

– Нет, но теперь я там буду жить.

– Но ведь ты учишься и работаешь в Тбилиси!

– Тебе неправильно перевели: я училась и работала в Тбилиси. Но теперь меня ждут в Мцхете, в женском монастыре.

– Как паломницу?

– Как послушницу.

И это был шок! Вот как! Оказывается, моя прекрасная спутница должна пройти эти сорок два дня и потом сразу уйти в монастырь!

И, возможно, святая Нина просто подарила ей чудесный сегодняшний день, чтобы у нее была возможность еще раз все обдумать, чтобы решение было окончательным.

И, судя по всему, она его приняла.

Ах, Нина, Нина! Удивительная, не похожая ни на одну из девушек, встреченных мной в жизни. Тонкая, трогательная, умная! Она решила посвятить свою жизнь Богу. И эти сорок два дня крестного хода – это ее путь в женскую обитель. Скорее всего, навсегда.

И я понимал, что был ее искушением и ее проверкой, которую она достойно прошла. Я вспомнил тот момент, когда между нами прогремела молния чувств. Но святая Нина всегда была поблизости, рядом с нами. Вот почему именно в этот момент нас нагнали остальные крестоходцы.

Мне уже сигналил из своей машины нетерпеливый Русик: пора ехать. Я пожал крестоходцам руки, а Нину поцеловал в щеку. И даже в вечерних сумерках было видно, как она зарделась и немного отпрянула.

Мне ничего не оставалось делать, как сесть в машину. Когда мы разворачивались, в дверцу постучали. Водитель притормозил, я открыл дверцу. Там стояла Нина. Она протянула мне четки:

– Я хочу сделать тебе подарок. Эти четки из Бодбийского монастыря, где похоронена святая Нина. Целую ночь четки лежали на ее мощах.

– Спасибо, Нина!

Все паломники махали мне руками. Это было так трогательно. А среди них мельком я увидел лицо старика, который был так похож на того деда на скамейке у московской часовни! И он тоже был с собакой. Но рассмотреть я его не успел.

По ночным грузинским дорогам мы возвращались назад. Я перебирал в руках четки, размышлял о Нине и ее выборе, о тех людях, которые отправились в этот крестный ход. Мне было трудно представить, что почти на полтора месяца, вот так, как они, можно отпустить себя из современной жизни. Ведь у меня столько обязательств, связей, имен, дат, которыми, кажется, я не имею права пренебречь. А у этих людей разве все по-другому? Но приближается 1 июня, и что-то особенное происходит в их сердцах, чем нельзя пренебречь, что оказывается самым главным. Когда кажется, что все вокруг зависит только от того, пожертвуешь ли именно ты всего лишь сорока двумя днями. Ведь все, что происходит с этим миром, связано только с шагами, которые ты делаешь, и молитвами, которые ты творишь.

* * *

Когда я вернулся домой, в Москву, настало время снова пойти в тот самый московский храм, где я брал благословение у отца Иннокентия. Он просил четки из обители святой Нины – я их привез. Те четки, которые мне подарила моя спутница, я решил пожертвовать ему. Мне было тяжело хранить этот подарок. Размышления о судьбе Нины, о том, что у нас случилось, и о том, чего не произошло, ранили мое сердце. А четки мне бы все время об этом напоминали.

Но на литургии я его не увидел. Надеялся, что он выйдет позже, когда будет молебен.

И его снова не было.

Я пошел в свечную лавку спросить, где же батюшка.

Женщина в лавке грустно посмотрела на меня:

– Так вы ничего не знаете?

– Нет? А что случилось? Я был в отъезде.

– Умер батюшка Иннокентий. Умер три дня назад. Сейчас отпевание начнется. Вон видите в правом приделе – это его гроб.

Я был ошарашен! Как же так!

Не веря сказанному, я пошел в правый придел, увидел гроб. Несколько людей понуро стояли рядом. Пожилая женщина, наверное мать отца Иннокентия, плакала, пытаясь сдерживать в храме свои рыдания.

Я вернулся в свечную лавку:

– Не знаю, что делать! Батюшка перед отъездом попросил ему четки привезти. Я привез. Из грузинского Бодбийского монастыря святой Нины, освященные на ее мощах.

– Да что вы? Когда это было?

– Неделю назад, в воскресенье!

– В прошлое воскресенье – это была его последняя служба. У вас с собой эти четки?

– Да! Вот они!

– Давайте!

Женщина с четками в руках отлучилась из лавки. Я видел, как она подошла к родственникам, что-то им сказала, они закивали головой и положили четки в гроб.

Возвращаясь домой, я по-прежнему пребывал в растерянности и в удивлении, как все промыслительно в нашей жизни. Мы многого происходящего не понимаем, а все имеет смысл, значение и последствия. Вот так мудро устроен мир.

Кризис жанра

Конечно, после такого путешествия и таких событий я должен был измениться и всю жизнь свою изменить. Но не тут-то было. Оказавшись без работы, без любимой девушки и любых обязательств, я загулял. Меня с радостью навещали старые друзья, на которых прежде из-за работы просто не было времени. Раньше мы все время созванивались, обещали друг другу: «Обязательно встретимся, посидим, выпьем за нашу дружбу». И не делали этого. А теперь я был в их распоряжении. Я сам их обзвонил. С упоением рассказывал, как съездил в Грузию, сокрушался, что по глупости потерял работу. И конечно, получал утешение, на которое и рассчитывал: что может быть милее застолья со старым другом, который поймет, выслушает, посоветует что-нибудь, думал я.

Звонок отца Фомы разбудил меня рано утром. Растерянно я невпопад отвечал на его приветствия и оглядывался вокруг. Я не понимал, где нахожусь. Какое-то чужое пространство, вокруг вповалку спали незнакомые люди. Что я делаю среди них? Я стал вспоминать, как старые друзья накануне вечером позвали меня в ресторан. Вечеринка очень быстро превратилась в бурное застолье. Потом к нам присоединились два солиста из цыганского театра. После мы все поехали к их друзьям… А где же я теперь?

Отец Фома что-то пытался сказать в трубку… Я только разобрал, что он находится в Петербурге. Накануне мы заранее договорились с моим старым другом Георгием, что он батюшку встретит и поможет ему в делах. Но Георгий на вокзале не появился и его телефон не отвечал. Потом связь с отцом Фомой совсем пропала.

Как он знает? Когда я оступаюсь на своем пути – сразу же звонит отец Фома. Как он это чувствует?

Почему так неустойчиво это место, где я проснулся? Как будто мы на воде! Так это же яхта! Как мы попали на яхту? Я вышел на улицу и понял, что вчера мы с цыганами вдобавок ко всему уехали в Подмосковье… Какой-то яхтенный клуб. Надо уходить. Что я здесь вообще делаю? Через лесок, по тропинке я вышел из этого места на большую дорогу. Денег не было. Телефон показывал, что батарейка села и он скоро отключится. Я шел по дороге, казалось, бесконечно. Набрал Георгия: с ним-то что случилось? Он ответил голосом не лучше моего:

– Да!

– До тебя батюшка не может дозвониться!

– А мне стыдно с ним говорить, я звонок сбрасываю! Как бы выбраться из этого состояния…

Мне не надо было его расспрашивать ни о чем. Мы живем в разных городах, но многое у нас происходит пугающе синхронно. И взлеты, и уходы в пике. Просто помолчали в трубку несколько секунд, чтобы осознать: в этот раз все опять произошло синхронно. К сожалению, Георгий заговорил первым:

– Ты что будешь делать?

– Давай уедем на несколько дней! У вас в Ленинградской области есть тихий монастырь преподобного Александра Свирского. Сегодня же бери билет до Лодейного поля и езжай туда. Я поеду к Свирскому из Москвы. У вокзала всегда стоят несколько машин, которые отвезут до монастыря. Прямо там, в обители, и встретимся!

В восемь вечера я уже был на вокзале.

Поезд приходил на мою станцию в пять утра.

Александр Свирский – это мой небесный покровитель. Очень сильный святой. И очень суровый. Когда большевики 5 января 1918 года захватили Карелию, первое, что они сделали, это направили своих гонцов в этот монастырь, чтобы разорить обитель и уничтожить раку с мощами всенародно почитаемого преподобного. Они были в обители уже на следующий день, 6 января. Вышло несколько постановлений о ликвидации мощей. Так и считалось до девяностых годов XX века, что мощи уничтожены, пока, благодаря случайности, не выяснилось, что, рискуя карьерой и свободой, их сохранили среди анатомических экспонатов Ленинградской военно-морской академии. Более того, мощи благоухали, мироточили. За пять столетий, прошедших после смерти преподобного, тело Александра Свирского сохранилось в неповрежденном виде.

А началось все у преподобного с той же обители, с которой все началось и у меня, – с Валаама. Сюда он пришел отроком, а ангел в облике паломника показывал ему путь. На Валааме, на святом острове, сохранилась его пещерка и даже вырытая при жизни могилка для постоянного напоминания о смерти. А потом Александр Свирский был призван Богом в карельские края, чтобы он создал там монастырь. У нас нет другого святого, который получил бы столько напутствий от Бога, Богородицы, ангелов. К преподобному, как к ветхозаветному Аврааму, явился Господь в образе Троицы. Там, где 500 лет назад стояла келья Александра Свирского, в которой преподобному вначале явился яркий свет, а затем Господь в виде трех ангелов, теперь стоит часовня. Эта маленькая часовня – место большого паломничества. Пять столетий монахи передавали друг другу, где ступала Троица, где Александр Свирский стоял на коленях перед тремя ангелами. По преданию, Господь дважды прикасался к нему, чтобы поднять его с колен, и велел устроить в этом месте Свято-Троицкий монастырь.

А однажды, когда в обители строили мельницу, вода прорвала насыпь и готова была уничтожить все труды братии, он, подобно Моисею, остановил воды, протянув им навстречу руки, и удерживал их до тех пор, пока монахи обители не укрепили сорванные водой ограждения.

Драгоценная реликвия с этого места – наделенный чудесными свойствами песочек. Братия следит, чтобы чудесный песочек не оскудевал, чтобы хватило каждому. Монахи песочек все время подсыпают, и он освящается от этого места, а паломники в мешочках и пакетиках увозят песочек домой. Архив монастыря пополняется новыми фактами чудесных исцелений. Исцеляет Господь молитвами святого Александра Свирского через его мощи и песок. Вес мощей не более 11 килограммов, а сохранность такая, словно единственный человек, который в истории Нового Завета видел Троицу, просто заснул. Пять веков преподобного называют Чудотворцем всея Руси. Особенно он помогает семьям, которые не могут завести детей.

Я все это давно знал, поскольку несколько раз приезжал сюда прежде. Делал репортажи, направлял сюда близких людей за исцелением и духовным укреплением.

А теперь я ехал туда за благодатью для себя.

И Георгия позвал. Он, наверное, уже на месте: поезд из Санкт-Петербурга приходил на несколько часов раньше, чем мой. Жаль, ему позвонить нельзя, – телефон зарядить я так и не успел и даже не понимал, как мы с ним встретимся. Он-то там еще никогда не был!

Стоянка две минуты. На своей станции я вышел из поезда один. Другие пассажиры продолжили досматривать сны. Я перешел через мост и направился к стоянке машин. Вдруг там нет ни одного такси? Как я буду добираться? Но машины были. Пять или шесть иномарок разных цветов призывно смотрели на меня – выбирай. А с краю стояла ржавая аварийная «шестерка» с помятым боком.

– Давно стоите? – спросил у водителя.

– Да с двух часов ночи! Сегодня день такой – нет пассажиров. Питерский поезд привез одного и московский одного. И он, и вы почему-то меня выбрали. Ох, мужики будут злиться, что я у них клиентов забрал.

– А на питерском что, пассажир был?

– Да парень высокий. Грустный такой. Я его отвез в гостиницу в поселке.

– В какую гостиницу? Отвезите меня туда же!

– Хорошо! Знакомый, что ли, ваш? Он говорил, что к нему еще кто-то подъехать должен.

Я уже не сомневался, что речь идет о Георгии. Вот надо же на черной привокзальной площади выбрать одну и ту же страшную машину!

Водитель точно привез меня к моему другу.

Я постучался в номер. Он тут же открыл дверь. Он плакал. Он еще не мог ничего сказать, но и сдерживать слезы больше не мог. Лишь сжимал мою руку.

В гостинице я наконец-то поставил свой телефон заряжаться. Он «пропикал» среди ночи. От этого звука я проснулся. Это было сообщение от отца Фомы. Цитата из Библии. «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находя, говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел; и, придя, находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; – и бывает для человека того последнее хуже первого». Евангелие от Матфея, 43–45.

Я лежал и думал, что батюшка все про меня понял. Догадался, что после крестного хода в Грузии начались искушения, с которыми я не справился. Мой дом был убран, а туда вернулся не один нечистый дух, а семеро. Так и есть. И мне было стыдно, что я оказался таким слабовольным. От этого стыда я больше не смог заснуть.

Утром мы с Георгием вышли из гостиничной комнатки пройтись к стенам обители, но зайти внутрь не дерзнули. Через дверь мы смотрели на зеленые купола монастыря.

Вдруг к нам подошел монах:

– Александр, а вы чего не заходите?

Когда я был здесь впервые, лет пять назад, и делал репортаж, этот монах был героем моего сюжета.

Мы поздоровались, я все ему рассказал. Монах взял меня под руку и повел в храм. Георгий пошел за нами. Отец подтолкнул нас к мощам:

– Идите, просите прощения, принимайте благодать! Радуйтесь, что Господь вас надоумил сюда приехать! Просите, чтобы ваша жизнь переменилась! Благодаря преподобному Александру Свирскому все устроится! Все!

Потом прямо от мощей повел нас на исповедь. А это так трудно – человеку, который помнил тебя совсем другим, рассказать, какой ты на самом деле. Трудно и больно. Но я говорил. Не отцу Николаю, а Богу. Потом наступило время исповедоваться Георгию.

Если бы не отец Николай, мы бы, возможно, так и не решились переступить порог обители.

После исповеди разговорились. Я его спросил:

– Отец Николай, а вы после нашей встречи все время жили здесь, никуда не уезжали?

– Я как раз уезжал! Я несколько лет жил на подворье в Петербурге! Только сегодня вернулся! И сразу тебя встретил! Удивился: а что Александр здесь делает?

Ничего себе! Сколько необъяснимых совпадений! И одновременно навалившиеся на меня и на Георгия трудности, и состояние, в котором мы оказались, и то, что мы решились сюда поехать, и водитель на той разбитой машине, который привез нас в одно и то же место. А теперь отец Николай, который словно специально был вызван сегодня в монастырь, чтобы протянуть свою руку поддержки в самый нужный момент.

Как это можно объяснить?

Никак.

Божий Промысл!

А теперь и на сердце легче, и жить веселее. На выходе из обители постояли немного. Георгий толкнул меня в бок:

– Вон та развалюха, которая нас сюда привезла. Как тот ангел, который Александру Свирскому показывал путь к Богу, когда он решил из дому уйти на Валаам! Спасибо тебе, добрый человек!

Водитель нас приметил, через лобовое стекло помахал рукой. Машина остановилась в паре метров от нас. Открылась задняя дверь и из нее вылез отец Фома.

Он-то что здесь делает? Он-то как сюда попал?

Оказалось, что отец Фома и звонил нам в то утро, чтобы позвать в паломничество в Свирский монастырь. А нам было не до того. Но, верно, сплетение наших судеб уже достигло такой удивительной степени, которую можно объяснить только высокими материями.

После такой встречи немного прошлись до собора, который расположен чуть ниже. Во время советской власти келейный дом вокруг него превратили в психбольницу. Специально, чтобы как можно безжалостней страданиями людей с расстройством психики надругаться над царившими здесь до этого высокими помыслами и молитвами.

Собор еще реставрировался, но двери были открыты, и мы шагнули внутрь. Я помню, как пять лет назад росписи на стенах почти не читались. Теперь же было все ярким, полнокровным!

– Надо же, уже и художники стены расписали, – прокомментировал я, запрокинув голову и разглядывая купол.

– Не было никаких художников, – ответил мне внезапно появившийся из-за колонны худенький монах с седой взъерошенной головой.

– Ну как же не было! Я же помню, что вся роспись была блеклой и почти не читалась!

Монах встрепенулся и быстро-быстро заговорил, чуть покачиваясь от волнения:

– Так это и есть одно из новых чудес! На Пасху в этом храме шла служба, и вдруг одна за другой все росписи сами стали проявляться! Прямо на глазах у людей. И вот уже несколько лет они становятся ярче и ярче! Без всяких художников. Все проявилось, вот только сцены Страшного суда остаются такими же невзрачными, как раньше.

Но батюшка Фома не просто так приехал. Строго-настрого приказал нам подготовиться назавтра к Причастию. И слушать не хотел наших возражений, что мы недостойны!

А с благословением не поспоришь.

Только к полуночи мы добрались до своей гостиницы, а к Причастию нужно еще правило вычитать! И как это делать? Толкаться боками между двух кроватей? Мы пошли на улицу, к маленькой часовенке за воротами монастыря. У Георгия был походный фонарь, который крепится на голове. Мы читали каноны, а вокруг местная мирская молодежь возвращалась со своих гулянок.

Мы не были похожи ни на братию, ни на обычных паломников. И компании молодежи прекращали смех и замолкали, когда проходили мимо двух странных людей с фонариком на голове, которые вслух читали молитвы.

Наутро мы стояли в главном соборе обители. Тихая и проникновенная служба. Ничто не отвлекало. И вот она – очередь к Святой Чаше. Были мгновения и для слез на глазах, и для принятия твердых решений, для внутренних прощений и раскаяний. Самые пронзительные минуты нашего пребывания в обители.

После службы вернулись к мощам преподобного Александра. Приложились, перекрестились. Я говорю:

– Хочу здесь взять акафист и вернуться к преподобному, чтоб там его прочитать, раз никого нет посторонних.

Оказывается, Георгий тоже об этом думал, но покрутил акафист в руках – показалось много. А когда вдвоем – все кажется проще. Прочитали, опять плечо к плечу, – и снова с просьбами. Пока мы читали, к мощам подходили паломники, сокрушаясь о своих просчетах, и несли новые скорби и новые просьбы преподобному о маленьких чудесах в частных судьбах.

Вдруг к мощам приблизилось несколько десятков цыган! Ну надо же! И здесь цыгане! Надеюсь, это не те, которых я тогда покинул на загульной яхте! Это было бы чересчур.

Оказывается, у православных цыган преподобный Александр очень почитаем, и они иногда целым табором приезжают к нему, чтобы поклониться.

Уезжали мы в тот же день. Попросили в гостинице вызвать такси. Все трое знали, какой водитель за нами сейчас приедет. И даже не удивились и не стали комментировать, когда это оказалась ржавая «шестерка» с помятым боком. Но на вокзале нас ждало разочарование. Билетов не было. Назад вернуться было невозможно. Отец Фома и Георгий еще могли уехать автобусом, потому что до Петербурга от Лодейного поля довольно близко. А мне нужен был билет. И вдруг кассирша нашла:

– Есть один! Правда, это плацкарт, боковой, верхняя полка у туалета. Возьмете?

– Ну конечно! Какая разница. Не ночевать же здесь, на вокзале!

Георгий с батюшкой уезжали раньше меня. Я проводил их до автобуса. Когда мы целовались на прощанье, с земли резко взлетел белый, правда не очень чистый, привокзальный голубь. Меня и Георгия задел своими крыльями. Можно сказать, похлопал по головам и умчался в небо. Вот тут наконец-то нас отпустило, и мы рассмеялись.

Автобус с моими спутниками ушел.

Я снова был один на перроне. Пошел такой мерзкий холодный дождик. Он хлестал меня прямо по лицу. А впереди был плацкартный вагон, боковая верхняя полка у туалета. А я даже не помню, как залезать на вторые полки. Ну ладно. Надеюсь, что хуже ничего быть не может.

Может!

Это был вагон, в котором ехал военный духовой оркестр. Оркестр передвигался из Мурманска в какую-то подмосковную часть на торжественное мероприятие. Они выкупили все места, кроме моего. Из-за жары в поезде все разделись, пили спирт и при этом пытались репетировать.

Я залез на свою полку у туалета. Пьяные военные музыканты все время задевали ее, когда шли в туалет или в тамбур покурить. Я повернулся спиной к голым, хмельным, разгоряченным оркестрантам, их трубам, барабанам и тромбонам. Я смотрел в узкую щель вагонного окна и улыбался. И хотя за окном шел дождь, а в вагоне творился настоящий бедлам, на душе у меня был праздник. И мне казалось, что в лицо светит радостное летнее солнце.

И в эту минуту раздался телефонный звонок. Я даже немного напугался. Душа настолько расслабилась, что любые соприкосновения с внешним миром казались нереальными. Но мир все-таки пробивался ко мне:

– Алло! Александр Рябов?

– Да, здравствуйте!

– Я вам столько звоню, а вы никак недоступны.

– Я был в отъезде. Там связь очень плохая.

– Мы вам очень благодарны, что вы советовали не вести дел с вашей организацией. Теперь, когда ваша фирма обанкротилась, мы понимаем, что это нас защитило от очень многих неприятностей.

– Обанкротилась?

– А вы не знали? Мы очень ценим ваши качества и хотим предложить работу у нас. И уверяем, что наши условия вам понравятся. Сможете заехать завтра утром?

– Постараюсь.

Вот так бывает! Обанкротилась фирма, из которой я был уволен. А казалось, она такая непотопляемая.

На следующий день меня как дорогого гостя приняли в компании, которую я отговорил от сотрудничества с моей бывшей организацией. Как трогает сердце, когда тебя приглашают, чтобы сказать «спасибо», да еще предлагают работу. Это была довольно солидная телекомпания, о которой я даже и не мечтал. Можно было выбрать работу в офисе, но я спросил, могу ли пойти в журналисты. Тем более что опыт у меня имелся. И в предыдущей телевизионной жизни у меня было немало успехов и интересных работ. И они согласились.

Святая равноапостольная Нина и преподобный Александр Свирский, спасибо вам!