Текст книги "Бульварное чтиво. Повести и рассказы"

Преподаватель хореографии контролировала каждое движение учеников и вносила коррективы:

– Спинку держите ровно, и ножку, ножку… Вот так! – Она внимательно следила за техникой исполнения.

Мальчик вращал партнершу, отпускал ее в свободное плавание и снова привлекал к себе. Девочка то крутилась юлой, то грациозно изгибала свое пластилиновое тело.

– Все, ребята, молодцы! На сегодня хватит!

В огромное, на всю стену зеркало женщина увидала, как в зал вошел длинноволосый, небритый мужчина в потертых джинсах и клетчатой ковбойке. Не обращая внимания на юных танцоров, он прямиком направился к ней.

– Здравствуй, Саломея!

Женщина сникла. Ее красивое лицо с выщипанными бровями потухло, с щек исчез румянец, в огромных глазах поселилась тревога. Не зная, как успокоиться, хореограф с хрустом мяла тонкие длинные пальцы.

– До свидания, Марья Харитоновна! – попрощались дети.

Женщина кивнула им и встала возле замолчавшей радиолы.

– Вы из «Моссада?»

– Почти, Марья Харитоновна. Надо же, как ты законспирировалась! Должок за тобой, помнишь? Или запамятовала, как Ваню, родственника моего, по твоей прихоти обезглавили? Да, и откуда такая самоуверенность? Кто сказал, что ты будешь жить вечно? Знакомиться со смертью неприятно, но это неизбежно. Годы летят быстро. Вчера еще на горшке сидел, а нынче тебя из шланга обмывают да в гроб укладывают. Мементо мори, короче говоря.

– Я сейчас милицию вызову! – пошла ва-банк женщина.

Незнакомец схватил ее за плечо. Желание бунтовать пропало.

– Не смеши! У меня не будет к тебе претензий при условии – если выйдешь замуж за Агасфера! Представляешь, он не настолько плохой мужик, каким показался мне при первой встрече. Будет замечательная пара! Невеста, отплясавшая голову предтечи, и лишивший Христа последней в жизни передышки жених соединятся узами Гименея! Саломея, не вздумай ломать комедию – окажешься в жестком цейтноте. Надеюсь, ты это понимаешь. Агасфер обосновался на кладбище, ты будешь там же. Свадьбу сыграем по месту прописки жениха. – Мужчина засмеялся и начал перебирать пластинки.

Выбрав нужную, он включил радиолу. Под сводами танцевального зала грянул марш Мендельсона.

– Все люди – рабы времени и обстоятельств! Тяжелый хомут из проблем и случайных происшествий гнет к земле, позванивая бубенцами из грехов, – поэтично сказал он и добавил: – Ждем тебя сегодня в гости. Не опаздывай!

Безмятежность парила над могилами, давая понять, что суета жизни – временное явление – и обязательно прекратит свой бег, сменив его на вечный покой. Но это будет потом, когда иссякнут силы и собственная жизнь станет обузой.

В сторожке отмечали помолвку. Между волхвами сидела растерянная невеста. Взгляд ее упирался в стол, она не решалась его поднять и по достоинству оценить жениха. Жених же, наоборот, пожирал ее глазами и пытался под столом дотронуться до коленки. Мотоциклист взял на себя роль тамады, произнес короткую речь и привычно превратил воду в вино. Агасфер налегал на спиртное. Вскоре он потерял контроль и без стеснения тискал невесту.

Пожар в мозгах кладбищенского сторожа разгорался и рисовал в воображении брачную ночь в мельчайших деталях. Агасферу мерещились обнаженная Саломея и любовные наслаждения, о которых он давно забыл. Похоть щекотала душу недавно мечтавшего о смерти человека. Старцы смущенно кряхтели. Невеста уворачивалась и не представляла, как можно делить ложе с мужчиной, вид которого вызывает отвращение.

– Братья и сестры, – продолжал сводник. – У нас мало времени. Отложенные дела лишают возможности насладиться вашим изысканным обществом. Ввиду этого, свадьбу сыграем завтра!

От хорошей новости зрачки Агасфера расширились и превратились во всепоглощающие черные дыры. Саломея же побледнела, будто ее осыпали мукой. Движения женщины стали вялыми, как у приговоренной к казни.

– Но это будет завтра, а нынче надо хорошенько отдохнуть. Посему праздничный банкет объявляю завершенным! Жениха и свидетелей прошу убрать со стола, а я невесту до дому подброшу.

Тамада увел сникшую пленницу обстоятельств.

Саломее не спалось, скомканные мысли рисовали ужасающие перспективы. Ближе к рассвету ей стало дурно. Дрема сменялась очевидным бредом. Мерещилось, что она идет по краю пропасти, взирая на выступы скал, о которые суждено разбиться. В какой-то момент сердце отчаянно заколотилось и выскочило из груди. Подпрыгивая на камнях, оно покатилось в бездну. Саломея схватилась за опустевшую грудь и вытянулась на кровати.

Украшенный цветами и куклой в подвенечном платье катафалк подъехал к дому. Агасфер в компании старцев вылез из автомобиля и направился в подъезд. Стучать не стали, дверной замок жених ловко вскрыл булавкой. Ему хотелось сделать сюрприз – осыпать спящую невесту собранными с могил цветами. Каково же было его изумление, когда он нашел Саломею не подающей признаков жизни. Смерть усилила ее красоту, вернув лицу потерянное накануне спокойствие.

– Сердечко не выдержало! – констатировали мудрецы. – Это ж надо так безобразно себя вести перед бракосочетанием!

Они стали попрекать растерянного Агасфера.

– Довел барышню до инфаркта! Будешь теперь бобылем век коротать да в носу ковыряться!

Все походило на страшный сон. Гости собирались веселиться и орать: «Горько!» – а пришлось выражать соболезнования жениху. Противоестественно выглядел Агасфер. Глупая улыбка не сползала с его губ – рассудок Агасфера покалечили осколки грез, умело разбросанные мотоциклистом. До самых похорон он не отходил от Саломеи, гладил по волосам, целовал ее прозрачные кисти. Старцы пошушукались и оставили наедине с невестой.

Карканьем ворон погост выразил свое почтение траурной процессии. Гроб установили на табуретки и дали небу последний раз взглянуть на ту, чью душу оно забирает. Вразнобой застучали молотки и намертво пришили крышку гвоздями. Заросшие щетиной мужики опустили гроб в могилу. Замелькали лопаты. Свежий могильный холмик украсили цветами и портретом усопшей. Волхвы символически подровняли насыпь, подхватили под руки молчаливого жениха и направились к автобусу.

Агасфер не помнил, как прошли поминки, куда делись старцы и сын Божий. Уткнувшись в подушку, он в полной мере ощутил несправедливость бытия. Безрассудные мысли одолевали его, вызывая лихорадку. Еще позавчера, впервые за две тысячи лет, жизнь показалась удивительной сказкой. Все было замечательно: планы, надежды, ожидание счастья. А что в результате? Разочарование, как закономерный финал любых иллюзий. Поднявшись с топчана, Агасфер покинул сторожку.

Луна без всякого интереса смотрела на спящую землю. Кутаясь в одеяло из облаков, она начинала дремать, но тут же просыпалась. Агасфер опустился на колени, на ощупь отыскал брошенную землекопами лопату. Раскидал венки и начал копать. Земля с легким шуршанием падала на пластмассовые цветы, пока полностью не похоронила их под собой. Время остановилось. Наконец, лопата уперлась в крышку гроба. Агасфер подцепил ее штыком и надавил. Крышка поддалась, оглашая кладбище пронзительным визгом гвоздей. Несостоявшийся жених протиснул пальцы в зазор и рывком отворил дверь в покои невесты.

Саломея будто спала. Ее лицо не выражало ни малейшего смятения. Агасфер осторожно извлек труп из гроба. Неведомая сила помогла ему без особого труда поднять окаменевшее тело и вытолкать на поверхность. Шорох на земле привлек внимание луны. Она перестала дремать и со страстью наблюдала за происходящим. Ночная птица когтями вцепилась в покосившийся крест. Ее хохот подбадривал молодоженов. «Уха-ха!» – исступленно кричала она, пугая в могилах мертвецов.

– Вот мы и вместе!

Агасфер поцеловал невесту в холодные уста и стал готовить к торжеству брачной ночи. Его пальцы тряслись и плохо слушались. Агасфер никак не мог справиться с застежками. Терпение его иссякло. Он бессовестно задрал подол свадебного платья.

– Куда же он запропастился? Как бы ни натворил чего!

Седобородый старец отправился на поиски. Он обходил один кладбищенский сектор за другим и увидел такое, что обмер от потрясения. На свежей куче земли сидел Агасфер, перед ним лежала обнаженная Саломея.

Прикрыв ладонью беззубый рот, старик бросился в сторожку.

– Полный кирдык, ребята! Агасфер над трупом надругался, – поделился он страшной новостью с приятелями и засеменил к автобусной остановке, рядом с которой ржавела телефонная будка.

– Милиция?! Тут такое дело… – мудрец сбивчиво доложил о происшествии и вернулся к своим.

– Когти рвать надо, – загребут, как подельников! – Он чиркнул по горлу большим пальцем. – Век воли не видать!

Старцы сочли свою миссию выполненной и покинули хибару.

Наряд милиции осторожно окружил влюбленную пару.

– Встать, руки за голову! Шаг влево, шаг вправо расценивается как попытка к бегству! – крикнул сержант.

Агасфер не реагировал на команды. Его мысли были далеко – поймать их не представлялось возможным. Милиционер подкрался к любителю «клубнички» и подмял под себя. Тот не сопротивлялся, только повторял, как заезженная пластинка:

– Она родит мне наследника! Она обещала!

Наручники сковали запястья будущего отца. Милиционер поднялся, отряхнул форму.

– Рехнулся фраерок, можно в психушку оформлять!

Страж порядка подвел извращенца к машине, но тот вырвался и с воем бросился к покойнице. У самой могилы он споткнулся. Копьевидные прутья оградки с хрустом прошили грудную клетку, помогая Агасферу догнать сбежавшую на тот свет невесту.

За происходящим из-за надгробья наблюдал небритый мужчина. Когда Агасфер испустил дух, он закрыл ладонями мертвенно-бледное лицо.

– Мир праху твоему! Ты получил то, о чем мечтал. А кто из нас вечен, еще вопрос вопросов!

Дорога в Пустоту

История эта произошла давно. Так давно, что трудно припомнить, когда именно. Возможно, ее вообще не было, и члену Географического Общества Вениамину Шокурову все пригрезилось. После таких снов долго ковыряешься в сознании, выуживая из него ошметки чудных видений. Складываешь их, как мозаику, но цельной картины не получается – что-то обязательно выпадает, оставляя пробелы. На душе от этого становится неуютно, будто потерял ценную вещицу и не можешь ее найти. А может, это было в прошлой жизни, и какие-то осколки остались в памяти?

Любовь к культуре Китая занесла Шокурова на берега Хуанхэ или, как называют ее местные жители, «реки тысячи огорчений». Большое количество ила окрашивало воду в грязно-желтый цвет. Даже в самую жаркую погоду испить из нее не возникало ни малейшего желания. Необузданным и строптивым нравом обладала Хуанхэ. На протяжении многих столетий разрушительные разливы несли голод, эпидемии, смерть. Сколько ни пытались люди усмирить реку, она шутя сносила преграды, возводимые на ее пути.

Шокуров добрался до пыльного, запущенного Ланьчжоу, остановился в недорогой гостинице с двускатной крышей. Кроме железной кровати с набалдашниками в виде львиных голов, в номере имелись зеркало в деревянной раме да колченогая тумбочка. По стенам и застеленному циновкой полу бесконечными шеренгами сновали отряды красных муравьев. Стоило уронить кусочек сахара или хлеба, как его тут же облепляла армия насекомых. Шторы в номере отсутствовали, и Вениамину приходилось просыпаться с первыми лучами солнца.

Целыми днями он бродил по городу, выискивая следы канувших в лету эпох. Особых достопримечательностей в Ланчьжоу не было, если не считать многочисленных рикш и многоярусных пагод. Шокуров особо не расстраивался, перед ним стояла определенная цель – в сотне километров на юго-запад, в стене горного ущелья размещался храмовый комплекс Бинлин Сы – пещеры с буддийскими скульптурами. Именно этот памятник истории манил Вениамина к себе. Именно его жаждал изучить и запечатлеть на рисунках путешественник из России.

Худосочная проститутка, чьей услугой Вениамин воспользовался в первый же день пребывания, свела его с китайцем Лю Фа, сносно говорящим по-русски.

Китаец, узнав, как зовут Шокурова, пришел в восторг и за десяток серебряных лянов согласился проводить до нужного места. Он нараспев произносил имя с ударением на гласные буквы, отчего оно звучало не иначе как Вень Нья Мин.

Низкорослый сухощавый Лю Фа постоянно улыбался, показывая черные гнилые зубы. Он торопился исполнить все, о чем Вениамин еще не успел подумать. Не теряя времени, Шокуров купил на рынке ишака и в сопровождении услужливого китайца отправился в путь. Можно было совершить путешествие по Хуанхэ, но Вениамин плохо плавал. Большая вода внушала ему страх.

То поднимаясь, то спускаясь по горному серпантину, Шокуров быстро выдохся. Чтобы облегчить свою участь, он держался за веревку, привязанную к жилистой шее ишака. Бедному животному приходилось тащить не только тюки с провиантом, запасами воды и спальными мешками, но и буксировать неподготовленного к длительным переходам европейца. Китаец был слеплен из другого вещества. Постоянно сплевывая, он шел легко, опережая запыхавшегося Вень Нья Мина. Изредка останавливаясь, дожидался его и снова продолжал путь. К вечеру ноги Шокурова отекли и гудели, как телеграфные столбы.

Солнце почти скатилось за горные вершины, когда впереди показалось небольшое селение. На ночлег остановились в фанзе с соломенной крышей и земляным полом. Сбросив с плеч кожаный ранец, набитый средствами для личной гигиены и необходимыми в путешествии принадлежностями, Шокуров мечтал вытянуть уставшее тело и заснуть.

Хозяин жилища – скуластый китаец с куцей бородкой – приветствовал гостей поклоном. О чем-то болтая с Лю Фа, он провел их на отгороженную бамбуком кухню, где предложил по чашке риса. После ужина Шокурова отвели в комнату с широкими теплыми нарами, отапливаемыми специальной печкой снаружи дома.

Не успел Вениамин лечь, как хозяин фанзы снова предстал перед глазами и протянул деревянную трубку, набитую табаком. Шокуров отказался, но китаец проявил настойчивость. На ломаном английском он объяснил, что табак, пропитанный маковой росой, подарит яркие сновидения, снимет усталость и восстановит силы. Шокуров не предполагал, какие приключения ждут его впереди. Лежа на циновке, он раскурил трубку. Едкий дым ободрал глотку и выдавил слезы. После третьей затяжки Шокуров почувствовал легкое помутнение рассудка. Такое бывает, когда не упот-ребляющий алкоголя человек выпивает граммов сто чистого спирта. Шокуров откинулся на спину и провалился в бездну. Снилось ли ему что-нибудь или нет, он не помнил. Ночь закончилась – не начавшись.

– Вень Нья Мин, фстафай! Вень Нья Мин! – по-лакейски улыбаясь, Лю Фа осторожно тряс его за плечо. – Пора в дорогу!

От былой усталости не осталось и следа. Расплатившись, путники покинули фанзу. Хозяин проводил их до дороги и протянул Шокурову табакерку, за которую попросил незначительную сумму. Вениамин полез за кошельком. Приняв деньги, китаец сложил ладони лодочкой и согнулся в поклоне. Он стоял так до тех пор, пока ночные гости не скрылись за поворотом.

Новый день в точности повторил предыдущий. Все та же бесконечная дорога, утесы из песчаника и облака, заблудившиеся среди горных вершин. Куда ни глянь, всюду скалы. Они возвышались кривыми пирамидами, тянулись отвесными волнообразными стенами, срывались в пропасть и вырастали сказочными исполинами. Склоны одних скал были совершенно голые, склоны других поросли чахлыми деревьями. Зелень радовала утомленные однотипным пейзажем глаза. Все чаще навстречу попадались такие же авантюристы, как и Шокуров. Любители путешествий приветствовали друг друга кивком, иногда заводили короткие разговоры и расходились в разные стороны. Сумерки застали паломников вдали от селений. Лю Фа развел костер.

– Вень Нья Мин, ощень скоро. Ощень! – скалясь, он объяснил, что до Бинлин Сы остался день пути.

Швыряя вверх искры, весело трещали охваченные огнем сучья. Отблески пламени плясали на лице свернувшегося калачиком китайца. Шокуров хоть и вымотался, но заснуть не мог. Посторонние мысли навязчиво лезли в голову. Вспоминалась Россия с густыми перелесками и степями; плотно сбитые деревенские бабы с коромыслами и обязательно в сарафанах и кокошниках. Почему в сарафанах и кокошниках, понять он не мог. Видимо, ностальгия рисовала в мозгах устоявшийся образ русской женщины.

Шокуров выбрался из спальника, порылся в ранце и достал табакерку. Сомневаясь в правильности выбранного решения, все же скрутил козью ножку. Дым с примесью тлеющей бумаги вызвал кашель. Млечный путь стал отчетливее и ближе. Шокурову чудилось, будто тысячи светлячков зависли над ним, и стоит протянуть руку, как они облепят ее своими мерцающими телами. Насладившись необычным зрелищем, Вениамин забрался в «кокон» и сомкнул глаза.

Проснулся он от причитаний. Около мешка с провиантом сидел Лю Фа и корчил страдальческие мины. Как оказалось, ночью грызуны уничтожили сыр и галеты, оставив только консервы да чай в жестяной банке. Вскипятив в котелке воду, Шокуров с китайцем взбодрились крутой заваркой, после чего продолжили путь.

Поднимаемая башмаками пыль тут же оседала на них бежевой пудрой. Мелкие камушки скрипели под ногами и норовили впиться в подошвы. Очерчивая в небе невидимые границы, парили орлы. Раскинув крылья, гордые птицы наблюдали за людьми, плетущимися по извилистой дороге. Куда они идут и зачем, хозяевам небес было безразлично. Все чаще встречались возвращающиеся из Бинлин Сы туристы, все явственнее чувствовался дух ушедшей эпохи. Под вечер, обогнув каменистый выступ, Шокуров увидел утес с огромной расщелиной. Доселе неизведанное чувство вызвало в душе волнение и осознание собственной ничтожности. Лю Фа упал на колени. Вытянув вперед руки, он забормотал то ли молитвы, то ли заклинания. Даже ишак замер, превратившись на время в чучело.

За многовековую историю Бинлин Сы не единожды менял название. Нынешнее он получил в период правления династии Мин. Наверное, поэтому Лю Фа с таким трепетом обращался к Вень Нья Мину, подразумевая его родство с великими правителями. Шокуров об этом не догадывался. Он вел себя, как простой смертный, давая повод Лю Фа чувствовать себя на равных с императорским отпрыском.

Темнело быстро. Выбрав место для ночлега, Шокуров привычно свернул цигарку, покурил и забрался в спальник. Размышления о дне грядущем лишали покоя, в воображении возникали и таяли фантастические картинки. Вениамин долго ворочался, выбирая удобное положение, но заснул только под утро, когда над горами показалось марево рассвета.

Бинлин Сы включал в себя около двухсот пещер и ниш, приютивших почти тысячу статуй. Чтобы тщательно осмотреть все, Шокурову понадобилось бы не менее месяца. Таким временем он не располагал и очень переживал по этому поводу. Взяв альбом для рисования, он с Лю Фа отправился в самую старую часть храмового комплекса.

По преданиям, первые буддистские монахи добирались туда с помощью веревок. Потом к пещерам проложили лестницы и мосты. Любуясь росписями на стенах, Шокуров делал карандашные наброски. Он так увлекся, что Лю Фа начал поторапливать его, обещая показать нечто более интересное. За одной нишей следовала другая. Почти во всех находились статуи Будды Шакьямуни с учениками. Кое-где компанию им составляли бодхисатвы – существа, готовые отказаться от достижения Нирваны с целью спасения всех живых, и небесные цари, перекрывающие в храм путь агрессии и склокам. Потолки ниш украшали изображения апсар – духов облаков или воды в виде восхитительных женщин. От всей этой красоты у Вениамина захватывало дух. Хотелось задержаться возле скульптур, прикоснуться к ним и даже поцеловать. Но Лю Фа тащил Шокурова все дальше и дальше. Он привел его к гигантской статуе сидящего Будды. Божество с плотно сжатыми губами не обращало внимания на Вениамина, букашкой ползающего возле его ног.

Застывший взгляд изваяния вызывал трепет. Шокуров с трудом сдерживался, чтобы не пасть на колени. Все, что имело ценность в прежней жизни, рядом с Буддой казалось недостойным внимания. Полученный в университете багаж знаний не давал полного представления о законах жизни. Не находя объяснения посетившим его мыслям, Шокуров был уверен, что тайное знание есть – и он его непременно получит.

Незаметно наступил вечер. Влюбленный или увлеченный чем-то человек не замечает бег времени, он словно пребывает в другом измерении. Не испытывает ни голода, ни жажды, проявляет небывалую выдержку, не присущую ему. То же самое происходило и с Вениамином. Потребовалось усилие воли, чтобы покинуть общество статуи и вернуться к месту ночлега.

«Завтра непременно сделаю наброски и пояснительные записи. А сейчас спать, спать, спать», – Шокуров выкурил больше обычного и погрузился в дрему. Зуд вынудил его проснуться. «Чертовы муравьи!» – Вениамин с неохотой открыл глаза. На фоне черного неба возвышалось божество и пристально смотрело на Шокурова. Заметив, что тот проснулся, Будда, как чревовещатель, не размыкая губ, повел разговор.

– Не смотри на меня как на Бога. Нет ничего могущественнее Великой Пустоты, другими словами – мирового разума. В Пустоте человеческая мысль создает все, в чем нуждается цивилизация. Создает, а потом перешагивает, как через изжившее себя, и двигается вперед.

– А как же совесть? Ведь она постоянна и является гласом Божьим! – робко возразил Шокуров.

– Совесть, как мораль и другие принципы, прививается человеку обществом, в котором он живет. А значит, исходит от нравов и обычаев, царящих в данной среде. Представь себе ребенка, воспитанного дикими зверями. Будет ли он знать, что ценно в человеческом мире? Будет ли он почтителен к возрасту и положению людей, в чье окружение попадет по воле случая? Воспитанный животными и не имеющий понятия о нравственности, он будет вести себя как животное. Хотя создан по образу и подобию Божьему, как уверяют некоторые религии. Что тогда ты скажешь относительно совести? Есть ли она, или Бог забыл вложить ее в душу?

Шокуров не знал, что ответить. Его потряхивало, к тому же беспокоили муравьи. Он старался не чесаться, но зуд донимал настолько сильно, что терпеть его не было возможности. Будда являл собой образец спокойствия и снисходительно относился к телодвижениям собеседника, будто и не замечал их. В какой-то момент Вениамин подумал, уж не кажется ли ему все? Он протер глаза, но ничего не изменилось: Будда висел в воздухе, презирая законы тяготения.

– То, что я тебе говорю – выводы, сделанные мной в процессе созерцания жизни. Ты можешь с ними соглашаться или нет. Можешь оспаривать и выдвигать свои версии относительно того или иного вопроса. Но все останется так, как есть. Жизнь слишком коротка, чтобы прозреть и достигнуть истины. Не верь тому, кто уверяет, что он знает все. Такое может сказать глупец. Не верь тому, кто говорит, что он познал истинного Бога, ибо невозможно постигнуть то, о чем не имеешь ни малейшего представления. Всю жизнь человек учится. Опираясь на полученные знания, стремится сделать шаг в развитии, опередить время и заглянуть в будущее. Он не понимает, что для этого достаточно умереть! – Будда замолчал, превратился в облако пыли и опал на землю.

Шокуров проснулся поздно. Возле костра суетился Лю Фа. Дым разъедал глаза китайца, и тот смешно корчился. Вениамин подошел к тому месту, где находился ночной собеседник, присел, сжал в пригоршне пыль и мысленно прокрутил состоявшийся накануне разговор.

Отпустив Лю Фа, Шокуров весь день провел возле статуи; высчитывал ее высоту, записывал в блокнот наблюдения. Не было ничего, что до сей поры заставляло его с таким усердием относиться к работе. Подобного рвения он не проявлял сроду, если не считать детства, когда любопытство толкало его на необдуманные поступки. Однажды маленький Веня лизнул чугунный утюг. Лизнул, потому что нянька запретила ему приближаться к предмету, похожему на корабль, который бороздил моря белоснежных простыней. Последствия оказались плачевными – рев подрастающего естествоиспытателя оглушил дом. Мало того, что Веню не стали жалеть, отец за непослушание еще и всыпал ему по первое число.

Получив урок, Шокуров хорошо усвоил: излишняя тяга к знаниям способна привести к неожиданным результатам. Но Будда требовал к себе именно такого отношения. Чиркая карандашом в альбоме, Шокуров с нетерпением ждал ночи. Он был уверен, что Просветленный явится снова.

Лю Фа дни напролет отирался в компании других проводников, не забывая, однако, об обязанностях. Приготовив еду, он с неизменной улыбкой желал приятного аппетита. Раскатав свернутый в рулон спальник Вень Нья Мина, проверял: не заползла ли в него змея, и после этого готовился к ночлегу сам.

Вечерний воздух пропах запеченным на углях мясом. Повсюду слышались разговоры на разных языках. Шокуров отказался от ужина и свернул самокрутку. Чтобы заснуть, ему требовалось все больше табака. Он понимал, что привык и без него уже не уснет. Но это не особо беспокоило. Важнее было встретиться с Буддой. Ради этого он готов был на все. Шокуров напрасно вглядывался в темноту – вчерашнего гостя не было. Вениамин ощущал себя так, словно пришел на долгожданную встречу, а его обманули, украв время и заставив нервничать.

Он выкурил «козью ножку», удобно лег и закрыл глаза. Шорох травы стал сильнее и напоминал знакомый голос.

– Не пытайся увидеть то, чего не можешь – в силу своей ограниченности! Запомни: жизнь – это порог, за которым находится другое измерение. Переступив его, ты освободишься от страданий, вожделений и суеты. Твой разум сольется с Великой Пустотой. Покой и способность созерцания будут наградой за жизнь.

Шокуров напряг слух, в надежде услышать что-нибудь еще. Но напрасно: храп Лю Фа заглушил посторонние звуки.

Утром китаец растолкал Шокурова.

– Вень Нья Мин, домой пора!

Он вытряхнул из мешка остатки провианта, показывая, что их едва ли хватит на обратный путь.

Попрощавшись с Бинлин Сы, Шокуров и Лю Фа направились в Ланьчжоу. Дорога назад изматывала сильнее. Казалось, что все силы остались там, в нишах и пещерах храмового комплекса.

Из головы Вениамина не выходил образ Будды, его слова о великой пустоте и покое. Каждую ночь он курил табак, пропитанный опиумом, и ожидал встречи с Учителем. Но вместо него появлялись мужики с топорами, православные священники, говорящие о заблуждениях буддизма, или китайская проститутка с неразвитой детской грудью и грязными лодыжками. Шокуров думал, что дорога к Ланчьжоу никогда не кончится, и он умрет на пыльной обочине, в тени высоких скал.

Добравшись до знакомой фанзы, Вениамин вытащил портмоне, отсчитал хозяину деньги и попросил табака; вялой походкой направился в комнату. Китаец проводил его взглядом, недовольно покачал головой. Что было дальше, Шокуров не помнил. Его знобило, он кутался в дерюгу, курил и забывался.

Вениамин открыл глаза. Перед ним на циновке сидела знакомая проститутка. Заметив, что он пришел в себя, китаянка подскочила. Потрогала лоб Шокурова, улыбнулась и ласково погладила его по заросшей щеке.

– Лихоратка! Фсе хорошо! – Девушка заставила Вениамина выпить горькую настойку и стала возиться с примусом.

Болезнь сделала движения Шокурова неуверенными. Он облизал сухие губы и попросил принести ранец. Положив на кровать походную сумку, китаянка с любопытством наблюдала за Вениамином. Тот вытащил альбом, раскрыл его и – ничего не понял.

– Где мои рисунки?

Девушка испуганно втянула голову в плечи.

– Я не знай! Я ничего не брала! Лю Фа сказал, что по дороге в

Бинлин Сы твоя заболел. Немножко твоя лежал в фанзе у знакомый. Потом Лю Фа привез твоя обратно. Я нашла доктора. Твоя много бредила. Доктор говорил, что нужны покой и лекарства. Думала, умрешь! – Она потрогала лоб Шокурова. – Спать. Твоя надо спать!

Не совсем оклемавшись, Шокуров покинул Ланьчжоу. Всю дорогу он так и не мог поверить в то, что путешествие в Бинлин Сы оборвалось на полпути. И не было никаких ниш с бодхисатвами и небесными царями, ни самого Будды, приходящего по ночам и ведущего беседы. Возвращение на Родину было изнурительным. Шокурова лихорадило, пришлось месяц проваляться на больничной койке в Самарканде, слушать завывания муэдзина, любоваться красавицами-медсестрами, снующими не в белых халатах, а в шароварах и куйнаках.