Текст книги "Бульварное чтиво. Повести и рассказы"

Шею старухи украшало миниатюрное серебряное ведерко. Оно висело на тонкой веревочке и, кажется, светилось!

Об этом случае долго говорили, спорили, выдвигали различные версии исчезновения Зырянова. На стене дома, в котором он жил, хотели повесить мраморную доску, но передумали, не зная, какие заслуги ему приписать. Церковь объявила Зырянова великомучеником и тут же о нем забыла. Секта ведроносцев построила на окраине Самары молельный дом, открестилась от христианства и пошла своим путем.

В Антарктиде поселился необычный человек. В лютые морозы он ходил в одной футболке, плавал с пингвинами и следил за показаниями метеорологических приборов. Компанию ему составляла женщина, в свое время согрешившая с ледяным изваянием. Раньше, будучи еще непорочной, как и многие девушки, она мечтала о семейной жизни, о ласковом и непьющем муже, о детях, которые будут учиться на пятерки, а потом устроятся на интересную, высокооплачиваемую работу. Мечтала о домике с видом на вишневый сад и колокольню, и о прочем, о чем принято мечтать обыкновенной женщине. Похоронив грезы о тихом провинциальном счастье, она рожала полярнику детей, с тоской смотрела на вечные снега и засохшую бабочку, неизвестно каким образом очутившуюся между оконных рам. Стоит добавить, что рожденные на самом южном материке детишки не реагировали на холод и представляли огромный интерес для оборонного ведомства.

Лоскотуха

Клава Рыбина долго любовалась отражением в зеркале, поворачивалась то одним боком, то другим. Выглядела она безупречно: нижняя губа замерла в пренебрежительном изгибе, из-за чего казалось, будто Клава высокомерно относится ко всему окружающему. Зеленые глаза утопали в зарослях ресниц и дерзко искрились. Не лицо, а портрет кокетки эпохи ренессанса! Под стать лицу была и фигура. Чего стоили одни груди! Похожие на пудовые гири, они производили неизгладимое впечатление. Про остальные женские прелести и говорить не имеет смысла. Трудилась Клава на ферме, где выжимала из коров все до последней капли. Однажды она надоила столько, что руководство всерьез перепугалось за скотину. Рыбиной дали путевку в пансионат, а коровам – передышку.

Клава готовилась в дорогу, потрошила шкаф и принимала заказы от односельчан. Вокруг нее крутился пожилой забойщик скота.

– Ракушки не забудь для аквариума. Запиши куда-нибудь! – напутствовал он, переводя взгляд с чемодана на бутыль самогона.

– Почерк у меня хреновый, могу не прочесть. Так запомню! – ответила Рыбина, утрамбовывая шерстяную кофту. – Вот думаю, шаль брать или не надо? Вдруг там прохладно?

Подобно старому мерину, конюх заржал.

– Это ж юг! Там жара, как в Африке! Ты еще валенки с калошами возьми, деревня!

Под ногами путалась соседская девочка. Теребя крысиные хвостики с вплетенными бантами, она канючила тонким голоском:

– Теть Клав, привези моему братику медузу в банке. Он хочет в Персея поиграть и отрубить ей голову!

Просьбы измотали Рыбину.

– Нет у нее головы! Она, как лепешка, только склизкая!

– Все равно привези! Мы ее потрогаем и в пруд отпустим! – не унималась любительница зоологии и истории.

Братик сидел в углу на сундуке и старательно выковыривал из носа материал для лепки шариков.

– Ладно, привезу! – Клава задумалась, вытянула губы трубочкой; еще раз проверила содержимое чемодана. – Вроде ничего не забыла. Плесни-ка самогонки, живодер, – уморилась!

Торопясь за ускользающим солнцем, стучал босыми колесами паровоз. Беседа между спутниками не клеилась, в купе царило уныние. Доярка развалилась на верхней полке, шуршала газетой и грызла карандаш.

– Вот гад! – злилась она на составителя кроссворда.

Пустое занятие утомило, и Клава достала пакет с едой.

– Вопросы такие, что не всякий академик ответит! – сетовала доярка, обгладывая куриную ногу. – Город с падающей башней?! Это в любом населенном пункте что-нибудь да падает. У нас в селе, год назад, элеватор обвалился. Так что же теперь людям голову морочить?

– Пиза! – буркнул мужчина в годах и в полосатых брюках.

Клава поперхнулась. Неблагозвучное слово возмутило ее.

– Как вам не стыдно? Вроде порядочный человек, с тросточкой ходите! – отвернулась она, выставив на всеобщее обозрение здоровенный как у лошади зад.

– Это город такой, в Италии! – смутился попутчик.

Клава развернулась, сверху посмотрела на соседа по купе.

– Похабники в этой Италии живут. Другого названия не могли придумать?! – благородно простила она посрамленного эрудита.

Бледная звезда за окном становилась все ярче и ярче. От скуки Клава задремала. Ей снился покосившийся элеватор, вокруг которого бродили иностранные фотографы.

Автобус в изнеможении ворчал и петлял по горному серпантину. От сказочного вида за окном рот Клавы не закрывался до конца поездки. Наконец драндулет устало вздохнул и затормозил около широкой гранитной лестницы, ведущей к пансионату.

– Красотища-то какая! – Рыбина сошла на землю, потянулась и побежала в кусты.

– Девушка, вон там уборная! – неслось ей в спину.

– Ничего, я по-простому!

Лазурная гладь шипела, облизывала гальку пенными бурунами. В пропахшем гнилыми водорослями воздухе резвились чайки. Они ныряли в море, выхватывали из него серебристую мелюзгу и заходили на очередной вираж.

– Благодать! Как на колхозном пруду, только камышей нет, и лягушки не квакают! – Клава накрыла лицо журналом и приняла позу морской звезды.

– Лягушек нет, а Иван-царевичей – хоть отбавляй. Того и гляди, стрелу между ног воткнут! Ух, самцы похотливые, так зенками и стреляют! – ответила женщина, загорающая по соседству.

Будто услышав ее слова, из воздуха возник небритый джигит с фотокамерой и вертлявой обезьянкой на поводке. Абориген без стеснения пялился на разомлевшую Клаву.

– Дэвушка, щелкнуться нэ жэлаете? – каркнул он с южным акцентом.

– Я сейчас так щелкну, костей не соберешь, бандерлог курносый! – Рыбина показала кулак размером с помойную бадью.

Фотографа вместе с мартышкой сдуло налетевшим бризом.

– Пойду, окунусь. Сопрела вся! – Клава, как бегемот, забежала в воду.

Неосмотрительно подплывшие к берегу дельфины судорожно задвигали хвостами и пустились наутек.

– Всех акул распугала! – с гордостью крикнула доярка вслед удаляющимся плавникам.

Пансионат готовился с размахом отметить День Нептуна. Клаве досталась роль Нереиды. Ее купальник украсили гирляндами из морской травы. Эти же водоросли вплели в распущенные волосы. Клава походила на утопленницу. По сценарию она подыгрывала такому же неопрятному царю морей. От Нептуна за километр несло перегаром и скабрезными шутками. Что-то родное, колхозное слышалось в его речи. Под занавес гуляний Клава выпила с ним на брудершафт и пожелала стать владычицей морскою. В ту же ночь она отдалась Нептуну. Владычицей Рыбина, конечно, не стала, но долю удовольствия получила. К сожалению, отпуск заканчивался. Клава попрощалась с морем и увезла с собой ворох воспоминаний, сувениры и кое-что еще, о чем и не догадывалась.

Встречали Рыбину всем селом, как космонавта, вернувшегося с орбиты. Забойщик скота получил заказанные ракушки и еле ворочал языком от восторга или от домашнего вина, которого Клава привезла целую канистру. Соседские оболтусы рассмотрели дохлую медузу, потыкали в нее пальцами и выбросили в заросший ряской пруд, где ее долго клевали караси.

Перед тем как выйти на работу, курортница прошла медосмотр. К своему стыду она узнала, что больна редким в их хлебородных местах заболеванием. Ходили разговоры, будто Рыбина подцепила морскую болезнь – гонорею. К скотине ее не подпустили и заставили проколоть курс антибиотиков. Ударница коммунистического труда проклинала инфицированного Нептуна и тот день, когда ее наградили путевкой. Рыбина понимала, что насмешки односельчан переживут ее. Недолго думая, она перебралась в районный центр и устроилась в ресторан мойщицей посуды. Потом переквалифицировалась в официантки. Окончательно адаптировавшись на новом месте, Рыбина мечтала о создании семьи.

Изнывая от безделья, Федя Сухов заглянул в ресторан. Одно из немногих в городке питейное заведение по причине раннего времени пустовало. Плотно зашторенные окна не пропускали дневной свет, создавая приятный полумрак. Под потолком медленно вращались огромные, похожие на пропеллеры самолета, вентиляторы. Сухов занял дальний столик и постучал вилкой по вазе с бумажными цветами. На его сигнал вышла плотно сбитая официантка с кислым лицом, вытащила из кармашка блокнот и встала в выжидательную позу.

Федя обожал женщин подобной конфигурации. Он улыбнулся, заказал шампанское и шоколадку. Работница общепита поправила накрахмаленный кокошник и по-солдатски развернулась. Вихляя квадратным задом, она направилась к барной стойке.

Сухов проводил ее взглядом голодного романтика. Официантка вскоре вернулась, и Федя предложил составить ему компанию.

– На работе нельзя! – Оттаяв, она сунула в карман протянутую шоколадку. – Моя смена скоро заканчивается, тогда можно будет. Потерпите немного?!

– В таком случае разрешите пригласить вас на прогулку по озеру. Поплаваем, шампанского выпьем. Я зайду за вами! – Федя покинул ресторан в великолепном расположении духа.

Сухов фланировал вдоль заведения общественного питания со скромным названием «Рай». В модном пиджачке и шляпе он букетом ромашек отгонял муху и придирчиво оценивал свое отражение в витражных стеклах. Среднего роста, худощавый, с гордой осанкой и высоко поднятой головой, он напоминал петуха, знающего о своем превосходстве над бестолковыми курами. Сухов не блистал эрудицией, но это нисколько не удручало его. Романы он заводил с барышнями недалекими и с легкостью выдавал себя за интеллигента. Почесывая висок, Сухов пускался в рассуждения о смысле жизни или, в зависимости от обстановки, о ее бессмыслии. С умными женщинами Федя не ладил – он их презирал!

Ироничный, равнодушный к чужим проблемам, он ни с кем не дружил, но и не враждовал. С женщинами был нежен до тех пор, пока те не начинали намекать на брак. При слове «брак» у Сухова развивалось безразличие к объекту обожания и полное угасание чувств. Он начинал избегать встреч и без сожаления рвал отношения. Сухов не понимал, как можно любить даму, которая чего-то требует. По натуре он был однолюб – любил только себя и никого другого.

Крупногабаритная бабочка выпорхнула из ресторана с такой легкостью, будто в ней не было шести пудов.

– Вы шампанское забыли! – Она протянула Феде «авоську».

На лодочной станции было безлюдно. Федя помог даме сойти с мостка в лодку. Осторожно слез сам, взялся за весла. Ветерок играл с распущенными волосами официантки, набирался наглости и задирал подол платья. Клава конфузливо опускала глаза, Сухов сопел громче обычного и греб к середине водоема. Отплыв от берега подальше, он извлек из кармана пиджака два стакана. Пробка с глухим хлопком вырвалась из бутылки и улетела к облакам, из горлышка хлынул поток пены.

– За знакомство! – брызнул елеем Сухов. – Федор!

– Клава! – Женщина протянула пухленькую ручку и взяла рабоче-крестьянский фужер. – А вы кем работаете?

– Я… Я… – Сухов запнулся, но быстро сориентировался. – Сейчас я в отпуске, а по профессии археолог. Со школы, знаете ли, тянуло к… – Порыв ветра украл последние слова.

Федя лукавил. Хоть он и рылся в земле, но исключительно на городском кладбище.

– Ой, как интересно!

Рыбина предалась сладким грезам: «Наконец подвернулся не тракторист, не пьяный черноморский оборотень, а человек с благородной профессией! По заграницам, небось, разъезжает!» – улыбаясь своему счастью, она предложила выпить еще.

Клава уже не смущалась, когда воздушный проказник на пару с Фединым взглядом ныряли к ней под юбку, бессовестно ощупывали колени и бедра. Вино подарило раскованность в движениях и мыслях. Хотелось взмыть к облакам и порхать, порхать, порхать… В состоянии небывалой эйфории Рыбина вскинула руки.

– Хорошо-то как, Господи! – Клавина душа ликовала.

«Сейчас будет лучше некуда!» – Федя поднялся и перешагнул лавочку, отделяющую его от обольстительницы. Лодка вероломно качнулась. Небо перевернулось в глазах гробокопателя-романтика; пронзительный визг и прохладная вода сбили любовный пыл. Клава вцепилась в Сухова обеими руками и тянула на дно.

Федя выскользнул из пиджака и вынырнул на безопасном расстоянии. Жадно глотая воздух, он смотрел, как голова официантки то появлялась над поверхностью водоема, то исчезала. Ее глаза с подтеками туши перестали вызывать симпатию. Мыльный пузырь любви лопнул! Сухов вразмашку поплыл к берегу. На месте трагедии осталась шляпа. Одиноким буйком она покачивалась на воде.

Скрип уключин отчетливо слышался в утренней дымке. Весла рисовали на зеркале озера расползающиеся круги и тут же ломали их симметрию. Сторож лодочной станции Васька Щукин подгреб к знакомому месту и стал вытаскивать сети. Они настолько отяжелели, что пришлось поднапрячься. «Уж не корягу ли зацепил?» – мелькнула мысль. Из воды показалась женская голова, увенчанная кувшинками. Васька с испугу упал на дно лодки: «Никак утопленницу выловил!» Он уже собрался удалиться восвояси, но пальцы утопленницы крепко вцепились в борт лодки; смазливая мордашка приветливо улыбнулась. Щукин не ожидал подобного сюрприза и лишился дара речи.

– Растерялся, красавчик?! Часа три тебя дожидаюсь! Прояви джентльменские качества, помоги в лодку забраться!

Васька сглотнул застрявший в горле комок и протянул руку.

«Хороша!» – не отрываясь, он смотрел на обнаженное женское тело. Картечины набухших сосков контузили рассудок браконьера.

– Вытаскивай скорее! – скомандовала утопленница. – Чего зенки таращишь, баб голых никогда не видел? Сматывай удочки, домой поедем! – безапелляционно заявила она. – Клавой меня родители нарекли!

Васька пожал синюшную ладошку. Она была ледяной и вызывала неприятные ощущения. Щукин пребывал в ступоре и не знал, как себя вести. Утопленница повысила голос.

– Шевелись, давай! Скоро рыбнадзор на дежурство выйдет. Поймает, штрафом не отделаешься. Бросай к чертовой матери эти снасти! Я твоя золотая рыбка!

Щукин подчинился и налег на весла. Утлое суденышко помчалось быстрее торпеды. Вскоре оно нырнуло в заросли камыша и скрылось из виду.

Краснея от натуги, браконьер загрузил в автомобиль пойманное счастье. Всю дорогу Клава балагурила и пела, а затем поведала историю, как глухонемой Герасим утопил собачку.

– Теперь эта сучка охраняет подводные владения мужика, захлебнувшегося при странных обстоятельствах.

– Как же это? – засомневался Вася, – ее утопили двести лет назад, если верить Тургеневу. А ты говоришь: охраняет!

– Глупый ты! Мы же бессмертные, не то что вы! Один раз утонул, потом живи – не хочу! Недавно Садко на гастроли приплывал. Такой аншлаг был! А ему о-го-го сколько годков!

За разговорами подъехали к дому. Щукин загнал машину во двор, поднял гостью на руки и занес в избу. Он хотел посадить ее в корыто, но Клава прояснила ситуацию.

– Ты не волнуйся, я, как крокодил, могу и в воде, и на суше жить. Клади меня на диван: утомилась с дороги, – Клава томно вздохнула. – Посейдон озерный на меня не смотрит – у него целый гарем нимфеток. Так что, дорогой мой, будь добр, приголубь, доставь удовольствие!

Василий осторожно погладил ее по плечу.

– Какая-то ты не такая! Тепла в тебе нет.

– Мы же, как рептилии, хладнокровные! Брема читай, неуч!

Делить с утопленницей ложе не хотелось. Надеясь, что сытая гостья потеряет к любви интерес, Васька спросил, не желает ли она позавтракать.

– Давай консервы и лимонад, если есть. Страсть, как «Дюшес» обожала! У нас на дне одни караси да плотва. Обрыдли до чертиков! Редко кто из купающихся огрызок в воду бросит или еще что-нибудь. Так за них – в драку! Эпоха дефицита, Василий.

Щукин выставил на стол все, что имелось в доме. Клава с удовольствием уплетала рыбные фрикадельки, запивая шипучкой из сифона.

– Красота! Видели бы подружки, на какой банкет я попала, – в ил бы закопались от зависти! – Закончив трапезу, она тщательно облизала пальцы. – Обними меня!

Васю передернуло, но он подчинился.

– Как ерш, сопливая! – не подумав, ляпнул Щукин.

– Сам ты сопливый! Это средство такое, вроде косметической мази. Защищает кожу от негативного влияния воды, кроме того – теплозащита, – обиделась Клава. – Ладно, вытри и приступай к исполнению прямых обязанностей. Заждалась уже!

– Ты о чем? – Щукин изобразил на лице непонимание.

– О долге супружеском! – заявила она.

Вася в сердцах скомкал испачканное слизью полотенце: «Черт с ней, поласкаю!» От Клавы пахло тиной и сыростью. Не в силах перебороть отвращение, Щукин сполз с дивана.

– Вы меня простите великодушно, но я с животными не сплю!

– С кем ты не спишь? – Клава надула губы. – Дай-ка телефон, ботаник!

Она набрала ноль два и плаксивым голосом запричитала:

– Алло, милиция? Попытка изнасилования в поселке «Рыбачий»! Адрес…

Вася вырвал трубку из рук шантажистки.

– Ну что ты сразу – в милицию?! Пошутил я! Сейчас тяпнем для расслабухи и все сделаем! – он скрылся на кухне.

Щукин притащил огромную бутыль, разлил по стопкам.

– Ух! Хороша самогоночка! Сам гнал? – Клава выдохнула и забросила в рот серебристую кильку.

– Сам, родимая! Все сам… Холостой я!

– Ты это брось, холостой! Отныне я твоя супруга. По закону ублажать обязан. А не то… – Взгляд Клавы упал на телефон. – Целуй, давай! Невтерпеж уже!

– Сейчас еще врежем и начнем! – Щукин наполнил стопки.

Он не ошибся – долго уговаривать не пришлось. Утопленница залпом проглотила самогон. Ее водянистые глаза засверкали.

– Не курила сто лет. Угости папироской!

Под потолком клубились облака табачного дыма. Клава пьянела на глазах. Вася с содроганием поглаживал ее плечо, покрытое пупырышками, и думал, как избежать порочной связи. На его счастье, утопленнице стало не до любви. Заплетающимся языком она пела все, что могла припомнить. Щукин то и дело подливал ей, доводя до коматозного состояния.

– Ты это… – Клава окинула хозяина дуравым взглядом и отключилась.

Вася уложил ее на диван и закрыл, как покойнице, глаза.

– Спи спокойно, любимая!

Булькающий храп заполнил комнату. «Лишь бы не оклемалась раньше срока», – Щукин с трудом поднял сморенную алкоголем Клаву и перетащил в багажник автомобиля.

Прохладная вода мгновенно привела Рыбину в чувство.

– Какой же ты коварный! – Она презрительно скривила лицо и погрозила пальцем.

Окончательно убедившись, что все мужики – сволочи, Рыбина поклялась мстить им. Вскоре ей представился удобный случай.

На заросшем бархатными лопухами берегу сидели два рыбака. Клева не было. От скуки мужики переговаривались, изредка поглядывая на поплавки. Под натиском солнечных лучей туман над озером постепенно растаял. Где-то сзади тревожно крикнула птица. Рыбаки вздрогнули и обернулись.

Тяжело шелестел листвой просыпающийся лес; хулиганистое эхо подпевало лягушачьему хору. Мужики повернулись обратно и увидели молодую женщину с распущенными мокрыми волосами. Она стояла по грудь в воде и сконфуженно улыбалась бескровными губами.

– Ты кто, милая? – взволнованно спросил один из рыбаков.

– Клава я, в «Раю» работаю! С приятелем на лодке катались да перевернулись нечаянно. От платья пришлось избавиться. Иначе утопла бы!

Куда делось нижнее белье, незнакомка объяснять не стала. Она обняла покрытые гусиной кожей плечи.

– Замерзла ужасно. Ноги судорогой сводит, помогите на берег выбраться!

Рыбаки переглянулись и стали скидывать одежду. Наперебой затараторили сороки, с любопытством за происходящим следили лягушки. Оставшись в трусах, мужики вошли в воду. С мольбой в глазах Клава тянула к ним руки. Обнаженная девичья грудь действовала магически: благодетели с ревностью устремились к девице, она же неприметно удалялась. Дно уходило из-под ног, и мужики пустились вплавь.

– Слышала: опять двух утопленников выловили! – Полная женщина бросила в алюминиевый бак очищенную картофелину и тыльной стороной ладони провела по лбу. – Говорят, лоскотуха в наших краях появилась. Только мужиков топит! А еще я слышала, будто ищет она того, кто ее на тот свет отправил. Вот как в могилу его загонит, так и прекратит баловство!

– Да ну тебя! Какая лоскотуха?! Американцы на Луну мотаются, как на дачу! Кусто все моря-океаны облазил. Ни русалок, ни сирен не видел. – Поджарая, как гончая собака, собеседница отложила в сторону нож. – Помнишь, у нас официанткой работала Клавка Рыбина? Уж год, как пропала. Ни слуху ни духу! Скажи еще, это она безобразничает!

– Чем черт не шутит? Может и она! Заочно-то ее отпевать не стали. Батюшка сказал, пока тело не найдут, обряд он совершать не будет! А коли не отпетая, то всего от нее ожидать можно!

– Мелешь ахинею, а еще в партию вступать собралась! Такое брякнешь, хоть стой, хоть падай!

Женщины замолчали, раздраженные друг другом.