Текст книги "Царь горы"

Предчувствия, что система вот-вот обрушится, конечно, возникали у Борисова, но по долгу службы он продолжал читать курсантам-ракетчикам лекции по истории КПСС, той самой партии, которая в эти дни шаг за шагом сдавала позиции «боевого, испытанного авангарда советского народа, руководящей и направляющей силы советского общества и государства».

«Рыба гниёт с головы»! Главными предателями Советской страны стали не рядовые члены партии, а представители высшей партийной номенклатуры.

8 декабря 1991 года три бывших коммуниста, ставшие президентами РСФСР, Украины и Белоруссии, на сходке в Беловежской Пуще, усердно подбадривая себя спиртным, подписали соглашение о создании Содружества Независимых Государств и о прекращении «существования Советского Союза как субъекта международного права и геополитической реальности». Но, хотя в этом документе прямо говорилось, что СССР будет распущен и заменён Содружеством Независимых Государств, Борисов всё ещё думал, что СНГ – это просто иное название того же братского Союза, что ничего в жизни страны существенно не изменится, а если и изменится, то непременно к лучшему.

Этой новой иллюзии и благодушным мечтам способствовали его сердечные дела – в отношениях с Майей как будто пришло «второе дыхание».

В очередной приезд Борисова она была необыкновенно нежна и осталась с ним в минской гостинице на всю ночь.

Муж Майи, Гриша, уехал куда-то по делам своего, как она важно заметила, «бизнеса». Он открыл кооператив по торговле радиодеталями и надумал строить коттедж, под который уже купил землю недалеко от «Ислочи». Обо всём этом Майя радостно сообщила Борисову, но он её словам никакого значения не придал.

Борисову на будущий коттедж Григория и его торговый «бизнес», честно говоря, было наплевать: он упивался счастливой возможностью обладать любимой…

– Как много тех, с кем можно лечь в постель, / Как мало тех, с кем хочется проснуться… – нашёптывал он ей на ушко страстно и горячо. И она отвечала ему взаимностью.

…Через две недели, в новогоднюю ночь, над Кремлём спустили красный флаг страны, которой присягал Борисов, и утром первого января 1992 года он проснулся уже в совершенно другой реальности. Теперь они с Майей оказались в разных государствах.

Но даже это обстоятельство ещё до конца не отрезвило его, ибо вскоре после новогодних праздников Майя сообщила, что ночь, которую они провели вместе, принесла свои плоды.

– Это знак судьбы! – радостно кричал он в трубку. – Теперь мы точно должны быть вместе, понимаешь! Любимая, роди мне сына или дочь!

– Я должна подумать…

– Да что тут думать! Я приеду за тобой и Никитой! Хочешь, завтра же выеду… – Борисов от радости позабыл, что квартиру в Харькове ещё не получил и везти мать его будущего ребёнка вместе с её сыном и вещами некуда. Но это было неважно! Главное, он теперь был уверен, что Майя непременно уйдёт от мужа и они заживут красиво и счастливо.

– Приедешь в следующий раз, поговорим… – неопределённо сказала она.

«Следующий раз» случился нескоро.

В независимых Украине и Белоруссии начались реформы, в том числе и финансовые, заварилась каша с присягой «новой Родине» и переводом Борисова в Российскую армию, и вырваться к Майе он смог только в конце февраля.

Погода в Минске стояла зябкая, промозглая. Борисов ещё по своей давней службе в Щучине хорошо знал эту особенность белорусского межсезонья. Вроде бы на улице всего минус один, а в суконной шинели пробирает до костей, и зуб на зуб не попадает.

Майя встретилась с ним в кафе. Она сменила стрижку и волосы перекрасила в чёрный цвет, отчего её лицо казалось бледнее и строже. В глазах – сплошной гололёд. В голосе – ни намёка на былую нежность и взаимопонимание.

– Ты сказала Григорию о нашем ребёнке? – в лоб спросил он.

– Никакого ребёнка не будет! – скривилась она. – Я решила эту проблему.

У Борисова сердце сжалось и замерло, он простонал:

– Зачем?..

Она пожала плечами.

Говорить больше было не о чем. Они расстались, условившись созвониться позднее, когда оба успокоятся…

Но звонить Майе Борисов больше не стал, посчитав её поступок откровенным предательством.

«Да и ни к чему ей мои звонки и моя любовь! И сам я ей ни к чему. Особенно теперь, когда у её Гриши свой бизнес, когда строится семейный коттедж…» – он вдруг понял, что это она была нужна ему, как жар-птица, как муза. А он для неё был забавой, влюблённым по уши восторженным дурачком, который тешил её женское самолюбие и служил острой приправой к её сытой и пресной жизни.

Боль от разрыва с Майей ещё долго не утихала, саднила, ныла, как ноют раны на непогоду…

Борисов решил, что больше связываться с замужними женщинами не станет:

– На чужой каравай… Нет, ни за какие коврижки!

Да и вообще, в каждой мило улыбающейся женщине он стал видеть какой-то подвох. В попытках заговорить, познакомиться с ним сразу же предполагал обман и расчёт. Макияж, яркие платья, декольте, обнажающие женские прелести, воспринимались им как попытки соблазнить и предать. В конце концов, он пришёл к выводу, что выбрал лимит влюблённости до конца: «Больше влюбляться не буду совсем! Пусть другие дураки голову в этот омут суют и шею свою под хомут подставляют».

И надо отдать ему должное – не заводил никакие «амуры» до тех самых пор, пока на банкете в Свердловском окружном Доме офицеров не встретился с девушкой с колючим именем Инга.

1

Ситуация в семье Борисова продолжала оставаться непонятной. Инга по-прежнему держала глухую оборону. А вот на работе у него наметились некоторые перемены.

В очередной понедельник, едва Борисов появился в редакции, Жуковский пригласил его в свой кабинет:

– Прикрой за собой дверь поплотнее, Виктор Павлович, и садись, – распорядился главред, давая понять, что разговор будет конфиденциальным.

Геннадий Андреевич Жуковский был на три года моложе Борисова, но выглядел лет на десять старше. Он рано погрузнел, тяжело ходил и страдал одышкой, да и за воротник залить был не промах. Следы этой нездоровой привязанности оставили на его лице заметный отпечаток – красноватый оттенок кожи, набрякшие мешки под глубоко сидящими болотными глазами и стойкий запах мускатного ореха, который он то и дело жевал по привычке, оставшейся ещё с советских времён, когда перегар не приветствовался.

За Жуковским закрепилось малоприятное прозвище – «Гнойный». Характер у главреда и впрямь был зловредный. Как он сам любил повторять, меняя своё мнение на противоположное: «Я всегда колебался вместе с линией партии». С сотрудниками редакции Жуковский был скор на расправу, придирался и позволял себе резкие высказывания. Подразделяя авторов журнала на две категории: с кого ему лично будет какая-то выгода и с кого взять нечего, главред выстраивал весьма специфическую редакционную политику.

Однако при всём этом Жуковский мог быть и доброжелательным, и учтивым. К тем, кто ему пришёлся по сердцу, он относился весьма благосклонно. К Борисову, которому с начальниками в армейской жизни не очень везло, Жуковский неожиданно повернулся своей «светлой стороной». Именно он принял Борисова в журнал, когда его «попёрли» из армии, назначил начальником отдела и в работе не мешал. Благодарный Борисов старался с ним не ссориться и в открытый конфликт не вступать, соблюдая ленинский принцип «мирного сосуществования».

– Вот что, Виктор Павлович, – откашлявшись, начал Жуковский, – хочу тебя обрадовать: деньги нам на журнал дают! Но пока только на полгода и с одним условием…

Борисов напрягся: он хорошо уяснил, что суть вопроса заключается в том, что произносят после того, как прозвучит это самое «но».

– Что за условие такое, Геннадий Андреевич?

Жуковский утомлённо вздохнул, потёр глаза пухлыми пальцами:

– Требуют провести оптимизацию редакции!

При слове «оптимизация» Борисов поморщился:

– Ты предлагаешь мне написать заявление? – не привыкший крутить вокруг да около, без обиняков спросил он.

Глазки у Жуковского округлились:

– Ну что ты, Виктор Павлович! Чего это надумал? У меня на тебя совсем другие виды…

– Неужели замом возьмёшь?

– Выше бери! Хочу рекомендовать тебя на своё место… Но это после оптимизации!

– А сам куда? – удивился Борисов.

– Не обо мне сейчас речь, – уклонился от ответа Жуковский. – Скажи-ка как потенциальный главный редактор, кого сокращать будем? Областной минкульт предлагает нам штат редакции уменьшить на два человека…

Борисов понимал, что с начальством не спорят, но зароптал:

– Да куда ж ещё уменьшать, Геннадий Андреевич? И так не редколлегия, а какой-то огрызок! Всего семеро сотрудников, и каждый – на своём месте… Разве что мой отдел с отделом прозы объединить да уборщицу уволить – сами по очереди будем полы мыть…

Жуковский кивнул:

– Про соединение отделов – мысль добрая. Так, наверное, и сделаем. А уборщицу увольнять нельзя, – усмехнулся он. – Кто бутылки выносить на помойку будет? А может, Марковну уволить? Она давно на пенсии… К тому же прокурила здесь всё – дышать невозможно! Стуканёт кто-нибудь из обиженных борзописцев, так нас ещё и оштрафуют! За нарушение Федерального закона о курении в общественных местах.

– Геннадий Андреевич, тогда и Изя Лифшиц уволится. Они ж с матерью, как попугаи-«неразлучники», их разъединять нельзя…

– Тогда и Изю отсюда на… – Жуковский размашистым жестом показал, куда именно следует отправить «компьютерного гения» и размечтался: – А вместо этой «сладкой парочки» возьмём какого-нибудь выпускника университета или… выпускницу! Она и корректором будет, и в компьютерах разберётся. Молодёжь сейчас вся в компьютерах шарит…

Борисов недоверчиво покачал головой:

– В компьютерах, может быть, нынешние выпускники и разбираются, но грамотёшка-то у всех хромает… Такого корректора, как Суламифь Марковна, нам нигде не найти… Она уже стала символом редакции! Её на работу принимал сам… – Тут Борисов назвал имя уральского классика, некогда этот журнал создавшего. И как последний аргумент он добавил то, что на Жуковского должно было произвести впечатление: – К тому же увольнение обоих Лифшицев может вызвать скандал: упрекнут тебя в антисемитизме…

Этот грешок водился за Жуковским. Борисов, который был далёк от подобных обобщений, не однажды слышал, как главред, оказавшись в компании подвыпивших «русофилов», гнусил, что евреи захватили в России всю власть, что русскому человеку уже и шагу ступить не дают, дышать не позволяют…

После этих слов Борисова красное лицо Жуковского приобрело свекольный оттенок:

– Меня в антисемитизме упрекнуть невозможно: у меня дедушка по отцу – Зиновий Моисеевич! – сердито воскликнул он, но слова Борисова своё действие возымели. – Ладно, уговорил: Лифшицев трогать не станем. Подумаем ещё… Может, и впрямь уборщицу сократим на полставки… Да что это я так лоб морщу? Сам будешь это дерьмо разгребать, когда в моё кресло сядешь!

Борисов в редакторское кресло садиться не собирался, осознавая, что тогда о собственной творческой работе сразу придётся позабыть:

– Я в главные редакторы не гожусь! У меня твоей хватки нет! – обозначил он свою позицию. – А ты всё-таки куда собрался, Геннадий Андреевич?

Жуковский с хрустом потянулся, разведя руки в стороны:

– На оперативный простор, Виктор Павлович! На оперативный простор… – Тут он перевёл взгляд на стену, где со дня основания «Рассвета» висели портреты руководителей страны, а теперь красовалась картина местного художника-авангардиста Миши Брусиловского «Ангелы». – У руководства есть мнение, что я должен возглавить областную писательскую организацию… Понимаешь? Пора её из ямы вытаскивать, а то не видно и не слышно, как будто у нас писателей вовсе нет! А мы – вот они!.. – постучал он себя кулаком в грудь. – Поддержишь меня?

Борисов помнил, как писал Жуковскому рекомендацию в члены Союза писателей России, как со скрипом принимали его на собрании в организации – едва-едва голосов хватило… Хорошо ещё, про дедушку Зиновия Моисеевича не знали… Особыми литературными дарованиями Геннадий Андреевич не отличался – проходил по разряду публициста и краеведа, да и в этих жанрах скорее выступал как обычный журналист, а не как писатель… То есть в Союзе писателей он кумиром не являлся, а как главред «Рассвета» ещё и успел нажить себе врагов из числа тех литераторов, кого не напечатал в журнале… К тому же вряд ли коллеги станут поддерживать того, кого рекомендует нынешняя власть, напрочь о них позабывшая…

«Опять Жуковскому без меня не обойтись!» – У Борисова авторитет среди коллег сложился благодаря одному давнему случаю.

Он в ту пору служил в редакции «Красного воина» и хотя не был ещё утверждён приёмной коллегией в Москве как член Союза писателей, но документы туда уже отослал. Как раз в это время позвонила ему в редакцию бухгалтер писательской организации Миля Шакировна, по совместительству ещё и секретарь:

– Витя, срочно приходи в Союз! Поторопись! – Миля Шакировна ко всем писателям – и молодым, и старым, обращалась на «ты», и все ей это прощали, ибо в советское время она сидела на продовольственных «пайках» и на собраниях сочинений – «Огоньковской» подписке на дефицитные книги. Теперь ни «пайков», ни подписки уже не осталось, но традиция сохранилась.

«Наверное, что-то не так с моими бумагами на приём…» – Борисов, одна нога здесь, другая – там, метнулся на улицу Пушкина, в писательский особнячок.

Миля Шакировна, статная, с причёской, как у Анджелы Девис, нервно ходила по кабинету:

– Как хорошо, что ты пришёл! А то я уже и не знала, что делать, к кому обращаться… – вздохнула она с облегчением и тяжело упала в кресло.

– Неужели вселенский потоп и нужен супергерой для спасения всего прогрессивного человечества? – попытался пошутить Борисов, переводя дух.

– Ой, Витя, мне не до шуток! Сейчас всё расскажу… Тут такое… Ты же знаешь, что первый этаж Дома писателей, где раньше располагалось кафе ДРИ, захватили неформалы. Открыли там ночной клуб и по ночам устраивают оргии! Жильцы из соседних домов жалуются во все инстанции, что писатели им по ночам спать не дают… А писатели по ночам книжки пишут! Нас в Доме никого нет! Но разве это людям докажешь? Так вот, позавчера заявились сюда управляющий и арт-директор этого клуба. Оба – в наколках по всему лицу, как папуасы, с серьгами в ушах и в носу… Говорят, что мы слишком много площади занимаем и что они у нас весь второй этаж заберут!

– Надо было сразу в Министерство культуры жаловаться!

– Думаешь, не жаловались? Председатель к премьер-министру областного правительства ходил… Сам премьер его не принял, поручил помощнику. А тот вежливо так ответил, что неформалы – такое же общественное объединение, как и Союз писателей. И власть не может никому отдать приоритет в хозяйственных спорах, возникших по поводу помещений. Словом, разбирайтесь сами… А как с ними разбираться?

– Да, ситуация… А я чем могу помочь? – удивился Борисов, не понимая, зачем заполошная Миля Шакировна выдернула его со службы.

– Я ведь тебе главного не сказала! – воскликнула она. – Сегодня, с утра пораньше, заявились… вообще бандиты… Да-да, самые настоящие, которых Шеремут в криминальной хронике каждый вечер показывает… Наглые, морды – во! – Миля Шакировна показала, какие именно морды у бандитов.

– А им что нужно?

– Да всем одно и то же. Требуют предоставить помещение под офис для какой-то своей фирмы. Место им, видишь ли, понравилось: центр и прокуратура напротив… Говорят, не уступите – всех перебьём! Прямо так и сказали – перебьём! Обещали вернуться…

– Вы в милицию звонили, Миля Шакировна? Рядом же Кировский райотдел…

– Звонила, сразу, как они ушли… Говорят, поводов для направления к вам сотрудников пока нет. Вот если убивать будут – звоните! Тогда группу и пришлём! А ведь если убивать станут, поздно милицию звать… Вот я и подумала: позвоню тебе. Ты – при погонах, целый подполковник, воевал… Может, отморозки тебя увидят, наглеть не станут…

«Братки сейчас никого не боятся…» – подумал Борисов, но Милю Шакировну успокоил:

– Вы, главное, не волнуйтесь… Разберёмся! А когда они придут?

– Ой, вот уже и пришли… – Миля Шакировна вытаращилась в сторону холла и глубже вжалась в кресло.

Трое бритоголовых «качков» в кожаных куртках вальяжно направлялись в приёмную.

«Замесят меня враз, если дело до кулаков дойдёт… – трезво оценил ситуацию Борисов. – Интересно, чьи они – “центровые” или “уралмашевские”? Впрочем, какая разница…» – Борисов встретил непрошеных гостей на пороге кабинета – так, хоть с тыла не зайдут…

– Ты кто такой? – с ходу спросил один из «качков» с бесцветными глазами.

– А здороваться вас не учили, молодые люди? – вопросом на вопрос ответил Борисов.

– Сейчас поздороваемся… – «Качок» начал разминать шею.

– Товарищ капитан, это вы? – вдруг подал голос другой «браток». – Уже подполковник! Не узнали меня? Я – Вася! В Баграме возил замполита полка Клепикова… Помните?

Борисов просветлел лицом – точно, Василий, тот самый, с которым на «духовскую» «барбухайку» нарвались!

– Здравствуй, Вася! Как ты? Рад тебя видеть! – Дальнейший разговор пошёл уже совсем в ином, конструктивном ключе. Борисову удалось не только отстоять их этаж, но и перенаправить Васю с его дружками к «неформалам», у которых на нижнем этаже правое крыло действительно пустовало.

Миля Шакировна, во время разговора сидевшая тихо, как мышь, после того как «братки» ушли, осыпала Борисова словами благодарности, а на следующий день всем писателям стало известно, кто является спасителем их Дома. Наверное, она многое преувеличила, потому что коллеги по цеху стали смотреть на Борисова как на настоящего героя и непререкаемого авторитета, ко всему прочему имеющего связи в криминальных кругах.

Эту историю знал и Жуковский.

«Именно поэтому он и рассчитывает на меня», – догадался Борисов, пообещав Жуковскому его кандидатуру на выборах председателя правления поддержать: всё-таки главред был хорошим организатором, сумел в такую гиблую эпоху журнал сохранить. Председателю писательской организации такие качества сегодня необходимы, может быть, больше, чем собственное литературное дарование.

– О нашем разговоре никому ни слова! – строго предупредил его Жуковский.

– Есть, никому ни слова! – отозвался Борисов и покинул начальственный кабинет.

Не успел он зайти к себе, как на пороге возникла Суламифь Марковна с дымящейся сигаретой в зубах. Она грузно оперлась на косяк и, как иностранная девица из кинофильма «Бриллиантовая рука», жеманно растягивая слова, произнесла:

– Виктор, можно я вас сейчас расцелую? Всего! Вы такой благородный человек! Спасибо вам за нас с Изечкой… Я и не предполагала, что вы такой тонкий политик… Ах, как умно вы повернули разговор в нужное русло… А Жуковский! Внук такого хорошего дедушки и такой гад! Я ему этого вовек не забуду!

«Не редакция, а большая деревня… Суламифь Марковна уже всё знает! Откуда? Может, Изя прослушку у главреда в кабинете установил?.. – Борисов увернулся от обещанного поцелуя и цепких объятий Суламифи Марковны. – Теперь вся редакция будет обсуждать, кого же сократят?»

– Виктор, а вы поставили себе прививку против птичьего гриппа? Мне моя подруга, Сарочка, а она врач-гинеколог высшей категории и очень осведомлена обо всём, что касается здоровья, сообщила, что всех в самое ближайшее время обяжут прививаться… Так уж вы, дорогой Виктор, себе эту прививку обязательно поставьте… Мы вас потерять не должны!

– Поставлю, поставлю… – Борисов с трудом выпроводил Суламифь Марковну за дверь…

Он с давних пор, как Бегемот из мультика, боялся прививок. В 1975 году, когда учился в Кургане в военном училище, курсантам его роты поставили какую-то прививку, как сказали, против гриппа. Во время вакцинации треть курсантов, и Борисов в их числе, упали в обморок, у всех сразу подскочила температура под сорок, начались понос и рвота… Роту тут же сняли с занятий и на трое суток отправили на карантин. Таблеток никаких не давали, училищные медики только следили за симптомами и рекомендовали побольше пить воды.

– На нас, наверное, новое бактериологическое оружие испытывают… – перешёптывались курсанты.

– Нет, это начмед для своей кандидатской опыты ставит… – выложил своё предположение кто-то из сержантов.

Борисов подумал, что тогда они все выжили только потому, что были молоды и закалены.

«Теперь, на шестом десятке, я никакую экспериментальную прививку не переживу. Так что извините, Суламифь Марковна, а наказ ваш я исполнять не буду».

Ему вдруг пришло в голову, что в их давнем предположении о новом, античеловечном оружии было своё рациональное зерно. Человеку, под предлогом заботы о его здоровье, можно любую гадость вколоть, от которой он через год-полтора непременно загнётся.

Писательская фантазия в Борисове разыгралась: «Можно ведь во время прививки незаметно и микрочип какой-нибудь пациенту под кожу ввести. С современной техникой ничего невозможного нет! Будет этот микрочип сидеть себе под кожей, а человек о нём ни сном ни духом не ведать. В нужный момент через спутник пошлют сигнал, активируют микрочип и станут при его помощи управлять мыслями человека, его эмоциями и поступками и таким образом получат контроль над жизнью индивидуума и его смертью. Нужно, скажем, избавиться от кого-то неугодного, повернут рычажок, и этот неугодный сам из окна высотки на асфальт выбросится или вены себе вскроет. Потребуется создать массовую панику, повернут другой переключатель, и все люди, как один, забьются по углам, страшась того, чего нет. И никакой полиции и ОМОНа не нужно будет, и не понадобится промывать людям мозги по телевизору или подсылать наёмных убийц к политическим оппонентам… Знай только, какую кнопку нажать!»

Возвращаясь домой через арку, Борисов заговорил с неизвестным «Виктором», как со старым знакомым:

– Вот такие дела, брат Виктор! Скоро мы все в биороботов превратимся. Придумают вакцину, и всем – хана! Биороботы людей на заводах заменят, вместо водителей в такси будут сидеть, спрашивать: «Цель поездки! Вам запрещено…» Вот и у нас в «Рассвете» отделы сливать будут и сотрудников сокращать! Хорошо, хоть Марковну и Изю отстоял! А вот за меня в армии, когда нас оптимизировали, некому было заступиться…

2

Взяв Борисова в газету «Красный воин» на должность начальника отдела боевой подготовки, Царедворцев времени ему на раскачку не оставил:

– Газета – существо ненасытное! Запомните, Виктор Павлович, газета – не журнал, ей каждый день «кушать» необходимо. – Старый друг, став непосредственным начальником, перешёл с Борисовым на «вы» ещё вчера. – А питается газета информацией самой что ни на есть разнообразной, но оперативной и достоверной! Информация о боевой учёбе войск округа важна особенно! Поэтому незамедлительно принимайте отдел у майора Амирханова, временно исполнявшего ваши обязанности… Вы с Валерием Исмаиловичем вчера в ОДО познакомились – за одним столом сидели… Он вас в курс дела введёт, а тонкостям газетного дела будете учиться в процессе работы… Я к тебе… – Царедворцев неожиданно сбился на привычный лад, но тут же исправился: – Я к вам, товарищ подполковник, наставником Милькова Егора Ивановича определил. Так что со всеми непонятными вопросами обращайтесь к нему! Да, кстати, завтра уже в первую командировку поедете – в Алапаевск, в вашу бывшую бригаду. Для следующего номера срочно нужен материал о командно-штабных учениях… Вам всё в бригаде знакомо, вам и карты в руки…

На выходе из кабинета Борисов столкнулся с Мильковым, он ждал в приёмной с большой пачкой газетных листов и металлической линейкой.

Ветеран редакции – в потёртых джинсах и клетчатой байковой рубахе навыпуск выглядел не так внушительно, как в «парадном» пиджаке с колодками. Ни дать ни взять обычный старичок-пенсионер из числа тех, что в советские времена задорно стучали костяшками домино по деревянному столу в каждом дворе.

Мильков, подслеповато щурясь из-под очков с толстыми стёклами, воскликнул:

– А-а-а, Виктор Павлович! Вот вы и в наших палестинах! Рад, весьма рад, что служить у нас будете!

– И я рад, уважаемый Егор Иванович, снова видеть вас! – Борисов пожал сухую, крепкую ладонь Милькова. – Редактор сказал, что вы будете моим наставником здесь на первых порах!

– Что же нам, старикам, остаётся – только наставниками быть! – весело отозвался Мильков и предложил: – Подождите чуток: занесу полосы Николаю Васильевичу на вычитку и всё вам тут покажу!

Через несколько минут он вышел, сунул Борисову в руки металлическую линейку:

– Знаете, что это такое? – И повлёк Борисова за собой из приёмной.

– Линейка, – отозвался Борисов, стараясь попасть с Мильковым в ногу, – только деления на ней какие-то необычные.

– Это строкомер, молодой человек! Вещь для газетчика незаменимая, можно сказать, многофункциональная. При отсутствии ножа, например, используется для нарезки хлеба с колбасой… – добродушно хохотнул Мильков. – Но главное его предназначение – замерять текст и иллюстрации на полосе. Первое правило газетчика – знать всё и про всё!.. Служил у меня в редакции замом полковник Зубарев. Журналист – так себе, к тому же графоман завзятый: стишки пописывал… Бездарные! Он вызвался вести литературную страницу и все талантливые стихи, присылаемые в газету, под тем или иным предлогом заворачивал. Кстати, и ваши курсантские вирши завернул бы, не попадись они мне тогда на глаза…

– С Зубаревым всё понятно. Сколько таких «зубаревых» на пути любого стихотворца попадается, и не перечесть… Но строкомер-то здесь при чём?

– Во-от! Ещё одно правило газетчика: хочешь что-то сделать быстро, не торопись! – нравоучительно изрёк ветеран. Роль наставника ему явно импонировала. Он остановился и выразительно продекламировал:

 
– Как прожить без строкомера,
Чем измерить мне макет?
Мог бы пальцем – для примера,
Но на нём зарубок нет!
 

– Так вы тоже рифмой балуетесь, Егор Иванович?

– Нет, упаси боже: я стихов отродясь не писывал. Это творение пресловутого Зубарева. Единственные строчки, в которых какой-то смысл имеется! Вот, понимаете: бездарь бездарем, а строкомер воспел! Это, Виктор Павлович, дорогой мой, третье правило газетчика – не спешить с выводами, любое явление и человека оценивать всесторонне…

– Спасибо, уяснил, – поблагодарил Борисов.

«Тонкостей» газетного дела в запасе у Милькова оказалось предостаточно.

До обеда он сводил Борисова в типографию, расположенную в соседнем здании, показал печатные станки и работу наборщиков. Провёл по кабинетам редакции, в отдел подписки и в отдел работы с молодёжью. Заглянули в отдел писем, которым Мильков руководил.

Борисов рассчитывал увидеть там Ингу Рыжову. Но её на месте не оказалось.

От знатока человеческих душ Милькова трудно было что-то утаить.

– Интересующий вас субъект придёт к обеду, отпросилась по своим делам… – сообщил он, когда они вышли из отдела писем и направились в бухгалтерию. Там Борисов предъявил выписку из приказа о своём назначении и расчётную книжку и был принят на финансовое довольствие.

Мильков тут же заставил его написать рапорт на имя редактора с просьбой поставить в очередь на квартиру.

– С жильём сейчас трудно… – обосновал он необходимость озаботиться этой проблемой. – Однако мой приятель, начальник Екатеринбургской КЭЧ, с которым мы паримся в одной бане, по секрету сообщил, что военные строители должны успеть в этом году сдать «под ключ» два дома: один – на ВИЗе, другой – на Сортировке… Со следующего года строительство жилья для военнослужащих будет заморожено на неопределённое время. Так что в эти дома пробиться будет непросто. Но вы же, Виктор Павлович, – ветеран Афганистана, значит, «льготник»! Стало быть, есть надежда запрыгнуть на отплывающий пароход…

– Хорошо бы, чтоб пароход назывался не «Титаник», – пошутил Борисов. – Доплыть хотя бы до однокомнатной…

– Доплывёте! Я уверен. А теперь – обед! – провозгласил Мильков.

По договорённости с командованием окружного полка связи, расположенного по соседству, сотрудники редакции обедали в офицерской столовой. Все, кроме Царедворцева. Он в общей очереди к раздаче не стоял – его кормили отдельно, в комнате для командования части.

По дороге в столовую Мильков поинтересовался:

– Что-то вид с утра у вас был удручённый, товарищ подполковник? Что, редактор принял неласково?

Борисов пожал плечами:

– Да вроде нормально… Мы ведь старые знакомые. С детства друг друга знаем…

Мильков крякнул:

– То-то и оно, что с детства! Не приведи, как говорится, у друга в подчинении быть… Или встретиться со старым другом после долгой разлуки… Много интересного может открыться… Я вам вчера, кажется, говорил, что в годы войны с писателем Пикулем вместе в школе юнг учился… Если интересно, расскажу, как несколько лет назад в Дубултах с ним встретился…

– Конечно, интересно. Я книги Пикуля люблю…

– Так вот, оказался я случайно в Доме отдыха в Майори. А рядом, буквально километрах в двух, – Дом творчества писателей имени Яниса Райниса. Гуляю я по взморью и вижу объявление, что у них творческая встреча с Валентином Саввичем проводится и вход свободный… Решил пойти, со старым товарищем повидаться… Лучше бы не ходил!

– А что так?

– Да изменился Валька! На себя стал не похож…

– Ну, это понятно. Все люди с возрастом меняются.

– Конечно, меняются. Но больно, когда таким образом…

Мильков придержал Борисова за руку, не доходя до столовой:

– На встрече, а это было в году восемьдесят пятом, Пикуль, вальяжный и значительный, в бархатном зелёном пиджаке, вёл себя как настоящая знаменитость… Пока одна из присутствующих в зале дам вдруг не спросила его о книге, вышедшей в Париже… А у него как раз прогремел, и довольно скандально, роман о Распутине. Его в сокращённом виде под названием «У последней черты» опубликовала «Молодая гвардия»… В ЦэКа партии посчитали, что Пикуль, описывая бардак в царском окружении, провёл параллель с современностью и таким образом клевещет на советскую и партийную элиту… Его вызвали на беседу, промыли мозги и издание романа отдельной книгой в СССР приостановили. А в Париже выпустили, да ещё и не усечённую, а полную версию! И вот дамочка со своим вопросом о парижском издании вылезла, и мигом с Вальки вся спесь сошла. Испугался! Прямо со сцены назвал эту даму провокаторшей и стал открещиваться от выпущенного за границей романа, мол, я – не я, и книга – не моя…

– Так оно и понятно, – попытался вступиться за Пикуля Борисов. – Время такое было, что могли запросто в диссидентстве обвинить…

– Да, время было такое… Только на войне он ещё пацаном на торпедном катере под свистом фашистских пуль не гнулся, а здесь испугался… Словом, не стал я к нему после встречи подходить… Так что запомните мою историю, Виктор Павлович. Возможно, и вам много чего нового в вашем старом друге теперь откроется…