Текст книги "Сент-Джордж"

В троллейбусе
(instrumental)

О чем думают люди в троллейбусе? Честно – не знаю. Я всегда думал иначе, чем окружающие люди. И в тот день, сидя в троллейбусе, я размышлял об индивидуализме. Почему? Сейчас реконструируем.

Вообще-то, я индивидуалист. Крайний и законченный. Считаю, что каждый человек есть персональный мир и великая тайна. Но тогда, в троллейбусе… нет, я не разочаровался в индивидуализме. Просто увидел его с другой стороны. Не с самой лучшей стороны.

И все из-за того, что рядом со мной, через проход, сидела девушка. Что в ней было особенного? То, что она тихо плакала. И никто во всем троллейбусе не обращал на это внимания. Действительно, кому какое дело? Я помню, что когда мне бывало очень хреново, даже посреди толпы никто не подавал мне руку помощи. И это нормально. Я считаю, что я сам должен справляться со своими проблемами и не ждать ни от кого помощи.

Но я-то ладно. А тут на остановке в полупустой троллейбус вошла красивая девушка, вся в слезах, уселась рядом со мной, и… и я не знаю, что делать. Понимаю, что надо бы как-то ее успокоить, но не знаю, как. Во-первых, не знаю, в чем ее проблема. Возможно, она ненавидит всех мужчин на земле, потому что поссорилась со своим парнем. И тогда любая моя попытка ее утешить будет встречена в штыки, и она лишь еще больше расстроится. А может быть, она, наоборот, начнет плакаться мне в жилетку, и я не смогу ее остановить, пока она не перепачкает всю мою жилетку или что там у меня вместо жилетки…

А во-вторых, мне, конечно, ее жалко. Слегка. Но это не мои проблемы. Мне самому сейчас хреново – и в последнее время все хреновей и хреновей. У меня правило – не лезть в чужие дела и не пускать посторонних в мою жизнь. По крайней мере, без необходимости. Я на личном опыте много раз убеждался, что ни к чему хорошему это не приводит.

И, в-третьих… Я ведь как раз еду к другой девушке, я еду к своей любимой. И я не могу опоздать или даже задержаться, а тем более, не могу отвлекаться на посторонних красавиц. Поэтому и сидел я тогда, как дурак, думая, сделать ли что-нибудь, и если да, то – что именно? Да, во всем, что касается женщин, я полный идиот. Не умею клеить девчонок, не умею успокаивать их в троллейбусах. Не могу терпеть женские слезы. Любая красавица, наверняка, сможет без труда мной манипулировать. Да, я такой. За это меня и полюбила моя девушка. Но есть и кое-что другое.

Почему я задумался об индивидуализме? Мы все привыкли жить так – каждый в своем мире, каждый со своими проблемами. Не жаловаться, чтобы не усложнять жизнь ни себе, ни другим. И с одной стороны, это вроде бы правильно. А с другой стороны – девушка плачет в троллейбусе. И не только я – никто во всем троллейбусе не может или не хочет ей помочь.

Индивидуализм. Да и сама эта девушка, судя по всему, хочет остаться одна, чтобы никто не видел ее слез. Позже она будет притворяться, будто ничего не было – ведь все мы должны быть сильными; проявлять свою слабость стыдно. А слезы – это слабость. Итак, она будет притворяться, что ничего не было. Как будто бы никто ничего не видел. И действительно, никто ничего не видел.

Кроме меня. Я всегда вижу то, чего нет. Я всегда думал иначе, чем другие люди.

Троллейбус остановился на Новом Арбате. Я вышел, и заплаканная красавица-незнакомка тоже вышла из троллейбуса и направилась к ближайшему магазину. А мне – в другую сторону и чуть дальше. Это жизнь.

Диалог о фильме “Властелин Колец”
(celtic trance mix)

– Да, это понятно, что «Властелин Колец» – великое событие в искусстве как 20-го, так и 21-го века. Без него вообще трудно представить современную культуру. Неизвестно, каким был бы мир без Толкиена и его хоббитов. И, конечно, появление кинотрилогии «Властелин Колец» было неизбежным. Ибо по всему миру этот роман прочитало уже такое количество людей, что вся психическая энергия, влитая в эгрегор Толкиена, просто обязана была как-то материализоваться. И, естественно, материализовалось все это простым путем – через Голливуд. Простите мне сие лирическое отступление, но на данный момент Голливуд – это центральное место Силы на планете Земля. Потому что лишь там с огромной скоростью происходит материализация мыслей. Да, пусть это происходит всего лишь на кинопленке, но все же фильм есть нечто более материальное, чем просто мысль…

– Шурик, чего тебя все время в сторону уводит? Мы ж про «Властелина» договорились базарить. Про Голливуд наговоришься еще. А сейчас, дорогой мой, давай про Толкиена.

– Ну, хорошо, хорошо, Мурат. Поехали про Толкиена. Так вот, недавно я пересмотрел по ТВ все три серии «Властелина Колец» на русском языке – а раньше смотрел лишь на DVD на английском. И заметил кой-какие недочеты. И дело тут не просто в переводе – в оригинале оплошности я тоже замечал, просто не было времени об этом подумать как следует. Ну, вот… а сейчас время появилось. И, конечно, не могу не покритиковать переводы Толкиена на русский. Кстати, в фильме перевод нормальный – там хоть все имена и фамилии сохранены в английской транскрипции. Но достать книгу с приличным переводом, очевидно, невозможно. Даже на всех Интернет-библиотеках «Властелин Колец» выложен в том дебильном переводе, где Фродо Бэггинса называют Фродо Торбинсом. И все потому, что английская фамилия Бэггинс происходит от слов «заплечный мешок». Между прочим, когда я впервые увидел этот перевод, даже не сразу сообразил. Глупость полнейшая. Если, скажем, спросить образованного современного человека, что значит слово «торба», вряд ли тот ответит. Удивляюсь, зачем переводчик его использовал, да еще присобачил к этому деревенскому словечку английское окончание – «Торбинс». Тогда уж надо было обозвать Фродо Федором Сумкиным, а Сэма – Семеном. По крайней мере, «Сумкин» – действительно, адекватный перевод фамилии «Бэггинс».

– Ну, Шурик, не надо забывать, что наши переводчики вряд ли читают переводимые ими тексты – просто забивают все в электронный переводчик на компьютере и затем отдают полученный текст корректорам.

– Вот это-то и противно, Мурат. Компьютерная программа переводит, а нам потом это читать. Неудивительно, что пропадает весь смысл. А про идиомы и оригинальный язык автора я вообще молчу. Между прочим, перевод «Фродо Торбинс» – это модель появления псевдо-славянского фэнтези. Этот так называемый литературный жанр есть результат неудачного перевода посредственных западных фантастов на российский диалект, с соответствующей заменой атрибутики и персонажей.

– Зря ты славян ругаешь, Шурик. Обидеться могут, мозгов у них нет и не было никогда, а горячку пороть они всегда горазды.

– Вот! Агрессия меня в них и раздражает, Мурат. Ну ладно, про псевдо-славянское фэнтези мы с тобой, пожалуй, даже говорить не будем – там и говорить-то, в сущности, не о чем.

– Ты прав, Шурик, не о чем. Так что про хоббитов-то рассказать хотел?

– А, про хоббитов. Ну, начну, пожалуй, с главного. Фильм, конечно, снят качественно. Хорошая экранизация, профессиональная. Я понимаю, что чисто технически трудно экранизировать такое огромное произведение, не потеряв в фильме ни одного главного героя и ни одной сюжетной линии.

– А что, Питер Джексон кого-то потерял?

– Потерял. Все главные герои вроде бы на месте. И сюжет воспроизведен верно. Но мне не понравилось, как расставлены акценты.

– Поясни, какие именно. И где там вообще акценты.

– Ну, вот именно, что их там почти нет. Текст Толкиена в фильме воспроизведен верно, хотя один, важный с моей точки зрения, кусок вообще вырезали. Однако у дедушки Толкиена, помимо текста, есть и подтекст. А в фильме этого подтекста нет.

– Какой именно подтекст?

– Ну, фильм – как эдакий типичный боевик. То есть, Саурона мочат потому, что он – «плохой парень». И много разных битв, спецэффектов и всего прочего. Вообще возникает ощущение, что орков рубят лишь потому, что они лицом не вышли. Совсем пропали все философские диалоги. А ведь у Толкиена там страниц на пятьдесят расписано, почему необходимо уничтожить Кольцо Всевластья. Там такие рассуждения, что власть над миром до добра не доводит и неизменно портит человека, держащего эту власть в своих руках. То есть, если выражаться примитивным языком, «Властелин Колец» – это философский манифест в защиту демократии против тирании. Толкиен специально сделал акцент на том, что даже Саурон не всегда был злодеем – его испортила жажда власти. Из-за этой жажды он и сотворил свое Кольцо и дошел до такой жизни, что превратился в нематериальное Всевидящее Око. И все равно его победили! И чем его победили, спрашивается?

– Чем же?

– Против Саурона и его армий безвольных зомби выступил союз ярких индивидуалистов. Весь смысл именно в этом! Каждый представитель светлых сил в романе делал свое дело. Арагорн в битвах махал мечом, а Гэндальф разъезжал по полю битвы и вдохновлял воинов на подвиги одним своим присутствием. И тем, что светился. Фродо нес Кольцо до самого конца. Через горы, болота, пустоши. В этом его подвиг – что он шел, шел и дошел. А Сэм? Сэм постоянно поддерживал Фродо – морально и физически. Ясно, что без Сэма Фродо свалился бы где-нибудь в этих болотах – и даже не от усталости, а от жуткой депрессии. И даже Голлум пригодился… Фродо-то под конец сломался и решил присвоить Кольцо. А Голлум откусил ему палец – и, подпрыгивая от радости, свалился в вулкан. Вообще, многие забывают, что Кольцо в конце концов уничтожил Голлум. Хоть и не хотел этого! То есть, тут еще вопрос, кто в большей степени герой – Фродо или Голлум? Фродо такой весь из себя правильный, добровольно ввязался не в свое дело, прошел до самого конца – и сломался! А Голлум просто хотел тупо забрать себе кольцо и жрать свежую рыбу в горных пещерах. А в итоге именно Голлум спас мир… И, между прочим, в романе тоже много рассуждений о том, как Голлум дошел до жизни такой. А в фильме это выражено в тупом фарсе, где Голлум беседует со своим отражением. И эта сцена раздвоения личности Голлума снята до того тупо, что над ней можно лишь ржать. В этом плане замысел Толкиена совершенно не раскрыт. Ведь на примерах Саурона, Голлума, да и некоторых других персонажей великий Толкиен детально показывал механизм превращения хорошего человека в злодея. Как там было у Дункана Маклауда: «Финальная битва добра со злом произойдет в душе одного человека». Но если Дункан Маклауд заявил об этом в полный рост, то в фильме «Властелин Колец» эту тему как-то вообще замяли.

– Да разве? По-моему, как раз сцена раздвоение личности Голлума, да и колебания Бильбо Бэггинса в самом начале, когда он оставил Кольцо Фродо, – разве не об этом?

– Об этом, да как-то очень туманно. А философские диалоги об опасности власти над миром вообще слили. Я понимаю – фильм и так затянут, так что на диалоги вообще не хватило времени. Да, зато экранного времени хватило на то, чтобы вставить во вторую серию полчаса какой-то бредятины в стиле экшн, как Арагорн свалился в речку, а остальные в это время спасали какую-то деревню от какого-то нашествия… У Толкиена, позволь заметить, ничего этого вообще не было. И никакого сопливого хлюпа типа «Ой, злые дяденьки сожгли нашу родную хату» в романе вообще нет. Да, где-то там вторым планом иногда проходит что-то о том, что где-то кого-то кто-то сжег, порубил, завоевал. Но основная борьба добра со злом у Толкиена разворачивается не на поле битвы, а во внутреннем мире каждой конкретной личности. И при внимательном прочтении романа этого может не заметить только дурак.

– Ой, Шурик. Я, конечно, тебя понимаю, но зачем так клеймить позором создателей фильма?

– Да не позором. Я просто хочу сказать, что можно было сделать лучше и интереснее. Когда в первой серии все дружно собрались на совет и решали, чего делать с Кольцом, обсуждались лишь технические детали того, как его лучше уничтожить. А вот о том, почему Кольцо нужно уничтожить – ни слова. А ведь в романе основной упор на этом совете делался на вопрос «почему?», а не на вопрос «как?». В фильме все просто: пойди в Мордор, брось Кольцо в вулкан – и наступит светлое будущее. И все. Ну, дальше спросили: и кто пойдет в Мордор? Идти, естественно, никому не хотелось, пока Фродо не вызвался. И вот в этой сцене Фродо – герой. А в финале – уже не совсем.

– Ну, знаешь, это спорная точка зрения…

– Понимаю, что спорная. Но знаешь, что еще не нравится? Недавно прочитал в газете рецензию какого-то английского критика: «Жаль, что хоббиты оказались в тени эльфов, людей и прочих героев». Понимаешь, к чему это идет?

– Пока не очень.

– А я тебе объясню. Опять начинается прославление «маленького человека». Такой акцент, что «вы, мол, герои – ну, и хрен с вами, а вот маленький человек с его маленькими проблемами – это действительно заслуживает внимания».

– Ну, может, «маленький человек», действительно, заслуживает внимания? Он же маленький.

– Эх, ничего ты не понял, Мурат. В романе Толкиена «маленьких людей» нет в принципе. Понимаешь? Фродо по уровню своего героизма равен тому же Гэндальфу, но и Гэндальф по уровню своего героизма равен тому же Фродо. Это называется «все равны перед медведем». То есть, Толкиен опять же утверждал, что силы света – это союз уникальных ярких личностей. Неважно, что Фродо – маленький хоббит. Он уникален, ибо лишь маленький хоббит мог справиться с его задачей. И неважно, что Арагорн – могучий воин, ибо лишь могучий воин мог справиться с его задачей. Смысл в том, что неважно, маленький ты или большой, важно быть на своем месте. А когда начинают прославлять «маленького человека», дело кончается тем, что… Ну, как бы это объяснить. Это как у нас в жизни. Что было бы, если бы Арагорн пошел с Кольцом в Мордор, а Фродо попробовал бы выиграть пару битв в Рохане и Гондоре? Смешна сама постановка вопроса, а в нашей жизни такие расклады сплошь и рядом. Например, когда государством управляют люди, не способные даже торговать на рынке помидорами. А на рынках торгуют помидорами люди, способные управлять государством. И, на мой взгляд, это все из-за насильно всаженного в людские умы образа «маленького человека». Снова повторяю тебе, Мурат, нет маленьких людей. Есть люди уникальные. Просто надо найти правильное применение своей уникальности, а не подстраиваться под указания партии и правительства.

– Да ты анархист, Шурик.

– В каком-то смысле. Нет, я, конечно, против беспредела. Но и застой меня не устраивает.

– Что ж тебя устраивает тогда?

– Динамическое равновесие порядка и хаоса. Роджер Желязны об этом во всех своих книгах писал. И если снимут фильм по «Хроникам Эмбера», не сделают ли там акцент на то, как Корвин круто мочил демонов – вместо того, чтобы показать, как он сотворил собственную Вселенную ради поддержания мировой гармонии…

– Ой, Шурик, занесло тебя.

– Извини, Мурат. По-моему, эти мои заносы как раз показатель развитой и яркой личности, толкиеновского идеала сил света.

– И с самомнением все в порядке.

– Куда ж без этого. Не волнуйся, Мурат, лично я знаю, что я дерьмо, но я – Дерьмо с большой буквы!

– Шурик, не отвлекайся. Хоббиты, Шурик, хоббиты!

– Да, вернусь-ка я к своей главной мысли…

– О, боже, Шурик, да у тебя там была главная мысль?

– Нет, пока что не было. Но я к ней уже подошел.

– Oh, my god!

– Ничего, там все очень просто. В фильме отсутствует персонаж, которого я считаю главным во всей книге.

– Вот как? Очень интересно? И кто же?

– В дебильном переводе его называли «Том Бомбадил». Как имя звучит в оригинале у Толкиена, не знаю.

– И чего же он там делал?

– Ну, практически ничего. Фродо встретил его в самом начале, когда убегал от Черных Всадников. А суть такова: Том Бомбадил – этакий мастер дзэн, живущий у себя в лесу, не интересующийся тем, что происходит вокруг, и абсолютно не восприимчивый к любым ухищрениям темных сил.

– Это как же?

– Да вот так. Фродо дал ему Кольцо, Том надел Кольцо на палец – и не превратился в невидимку.

– Как же так?

– Ну, так ведь дзэн-мастеру все по барабану. Даже Кольцо Всевластья. Даже искушение властью над миром. Мастеру дзэн не нужна власть над миром – ему достаточно жить в гармонии с собой, ибо каждый истинный мастер дзэн понимает, что мир – это он сам, и ничего, кроме него самого, в мире нет, и в нем самом нет ничего, кроме мира. Мастер дзэн может с одинаковой эффективностью растворить мир в себе или растворить себя в мире. И нет никакой разницы, кто, кого и где растворил. Поэтому в романе Толкиена мастер дзэн Том Бомбадил не просто не изчез, надев Кольцо. Более того, он заставил Кольцо исчезнуть.

– Да ну???

– Перечитай роман, Мурат. Это тебе не спецэффекты Питера Джексона смотреть.

– Так почему же Том Бомбадил не уничтожил Кольцо?

– А зачем оно ему? Полностью отрешиться от мирских проблем – это удел самых высоких душ. Их называют буддами. Вдохновлять на подвиги представителей светлых сил – это удел других высоких душ, их называют бодхисаттвами. В романе Толкиена такие бодхисаттвы – это Гэндальф, Эльронд, Галадриэль. Да и почти все эльфы. Сражаться с темными силами – это удел еще более низких душ. Пожалуй, в буддийской терминологии таких можно назвать «саньясинами», в переводе это значит «ученики». И каждый саньясин должен понять то, что понял Дункан Маклауд – битва добра со злом происходит не во внешнем мире, а в душе каждого конкретного человека. Потому что мир – это лишь отражение наших душ, о чем я неоднократно говорил тебе. И многим другим! Да никто не врубается.

– Что-то у тебя все мрачно выходит. Если те, кто сражается с темными силами, – низкие души, так кто же тогда сами темные силы?

– Еще более низкие души. Те самые «маленькие человеки». Армия орков Саурона – это как раз и есть сообщество «маленьких людей» под управлением тирана. И нужно понимать: то, что они такие уроды – это не результат генетических отклонений. Это всего лишь показатель их духовного уродства. Ницше называл общество таких «маленьких человеков» «вьючными животными». В более цивилизованном переводе – «ослами» и «верблюдами», которых тянут за поводок безумные деспоты и тираны.

– Ой, Шурик…

– Что, Мурат?

– Не доводят до добра такие рассуждения.

– Верно, не доводят. А что делать, если я так думаю? Не уподобляться же этим «оркам» и начинать думать «как все».

– М-да, тоже верно. Тупик, парадокс у нас получается.

– Ну, так «гений – парадоксов друг», как говорил мой пра-пра-пра-прадедушка.

– Ой, не надо заливать о своем родстве с Пушкиным.

– А почему бы и нет? Даже если генетически мы не родственники, у нас много общего. Правда, он, конечно, талантливее…

– Стоп, не гони про своих бесчисленных родственников. Ты мне лучше объясни – раз Том Бомбадил такой важный персонаж, чего ж его в фильм-то не вставили?

– Сначала я тоже не понимал, и меня это злило. Но ты знаешь, теперь, кажется, понимаю. Я ведь и сам творческий человек. И если раньше у каждого творческого человека был внутренний творец и внутренний цензор, то сейчас ситуация чуть-чуть изменилась. Сейчас у нас всех – и у меня тоже – есть внутренний творец и внутренний продюсер.

– Вау! Ну, ты загнул! Поясни!

– Чего проще. Внутренний творец творит себе и творит. Он сидел в творческих людях с начала времен и будет сидеть и творить до тех пор, пока не кончится мир. А все остальное – социальные наслоения. Но раньше эти социальные ограничения обретали форму внутреннего цензора, рассуждавшего примерно так: «вот это и это писать нельзя, потому что это противоречит моральным ценностям, художественным канонам, научной парадигме и генеральной линии партии и правительства». Теперь же социальные ограничения обрели форму внутреннего продюсера, а он рассуждает иначе: «Вот это и это писать нельзя. Никто этого не осудит, возможно, найдется даже два-три человека, которые тебя похвалят именно за это. Но ведь это не будут покупать широкие массы потребителей. И если ты хочешь донести до этих широких масс именно эту свою великую мысль, тебе надо привести ее в подобающую форму – чтобы это было интересно, чтобы это завлекало потребителя, и он платил тебе деньги за то, что ты его просвещаешь, доставляя ему при этом удовольствие».

– Во как!!! Ну, Шурик, ты и загнул! Ты и правда, гений.

– Не от хорошей жизни, Мурат. Мне и самому приходится так писать, чтобы не просто сформулировать какую-нибудь идею, а еще и обрядить ее в клоунский наряд, чтобы ее воспринимали. И я не говорю, что это плохо. Это хорошо, просто творить стало сложнее. Если раньше можно было закосить под непризнанного гения – мол, «эстеты и высоколобые интеллектуалы балдеют от моих произведений, но партия и правительство запрещают меня печатать», то теперь такая пурга уже не прокатит. Сейчас у нас все решает коммерческая выгода – а ее нельзя ругать, в отличие от партии и правительства (их и раньше, и сейчас критиковать очень выгодно), а вот ругать саму выгоду всегда было очень невыгодно. И коммерческая выгода, в отличие от партии и правительства, никому ничего не прощает. Раньше можно было считаться гением, прославляя власть или ругая ее. Сейчас можно считаться гением по уровню прибыли от продажи своих произведений. И неважно, пишешь ли ты стихи гекзаметром или сочиняешь что-то типа «Хлопай ресницами и взлетай». Если это покупают – ты успешен, ты гений! Если нет – извини… Сейчас уже нет непризнанных гениев, нет «альтернативы». Потому что продюсеры сообразили, что альтернатива продается лучше, чем попса – и меньше издержек на производство. Так что невозможно быть непризнанным альтернативщиком. Можно быть посредственностью, чьи произведения не продаются и не окупаются. А посредственность – это не альтернатива. Все очень жестко в наши дни. Либо ты winner, либо ты loser. Среднего не дано.

– Шурик, я вынужден снова повторить, что ты – гений.

– Да ладно, Мурат. Вот, например, если бы я захотел творчески выразить эту свою мысль насчет внутреннего продюсера, чтобы я сделал? Мне пришлось бы подобрать для этого занимательную форму – например, диалог двух придурков о «Властелине Колец». И в этом диалоге нечаянно бы выплыла пришедшая мне в голову мысль. Ты меня хорошо сейчас понимаешь?

– Угу.

– Ну вот. Да, я ж тебе так и не объяснил, почему в фильме Питера Джексона нет Тома Бомбадила. Потому что невыгодно тратить даже пять минут экранного времени на то, что зритель в своей основной массе все равно не поймет. А если не поймет – значит, не купит. А если не купит – а тогда зачем вообще все затевалось?

– Но ведь это трагедия!

– Да вовсе нет! Вот почему я люблю фильмы Люка Бессона? Потому что он умеет снимать так, что и коммерчески выгодно – так и хочется покупать его фильмы на DVD, и идеями обогащаешься. Возьмем «Пятый элемент». Гениальное произведение. Фильм совершенен во всех отношениях – как по форме, так и по содержанию. И все фильмы Бессона такие. То есть, я могу сейчас взять любой фильм Бессона, пожалуй, кроме «Такси-4», и выкопать из него две-три замечательные философские идеи. Понимаешь?

– А с «Такси-4» что не так?

– А то, что там сюжета нет. Идея уже исчерпана, как мне кажется. Да, много шуток. Да, прилично снято, но центральной идеи вообще не видно. Просто коммерческий проект.

– А какие идеи в трех других сериях «Такси»?

– Основная идея такова: настоящий профессионал может изменить мир к лучшему, если будет самозабвенно заниматься своим делом. Это в двух словах, а так я мог бы тебе целую лекцию на эту тему прочесть, да что-то устал уже.

– Ну, хорошо.

– Эй, ребята, а можно вам вопрос задать? Короткий, обещаю.

– Да, Шеннон, что ты хотела спросить?

– Шурик, как бы ты объяснил роль феминизма во «Властелине Колец»?

– Чего?

– Да, я тоже что-то не въехал.

– Ну, как же. Там всегда злодеев побеждают женщины.

– Это где же?

– Ну вот, в первой серии ни один мужик не мог порубить девятерых всадников. А Арвен что-то поколдовала с речкой – и их всех смыло. Или в третьей серии, где главного назгула зарубила Эовин. Ни один мужик ведь с ним не мог справиться. А о роли Галадриэль я вообще молчу!

– А, вот ты о чем. Да, есть такой элемент. Действительно, там, где мужики бессильны, вся надежда лишь на женщин, ты права. Но знаешь, я бы не стал разводить на эту тему философской лекции. Как-нибудь в другой раз. Сейчас просто процитирую одного хорошего человека, Андрея Сидерского. Он в своей книге «Третье открытие Силы» написал так: «Женщина – непостижимое существо». И поставил после этой фразы многоточие. Позволь и мне сделать то же самое, ибо, как сказал нагваль Аракрон, «женщину надо любить, а не понимать».

– Вот! Золотые слова, Шурик.

– Твоя правда, Мурат.

– Ой, вечно вы, мужики, ничего по делу сказать не можете. Как обо всякой фигне типа «Спартак – чемпион» так можете целыми днями базар разводить. А как спросишь вас о чем-нибудь действительно важном – сразу в кусты. Ладно, держите, я вам поесть принесла.

– О, чипсы!

– С крабом!

– Спасибо, Шеннон, ты прелесть!

– Ну, ты прямо Голлум.

– Да, моя прелесть!

– А «Спартак» действительно чемпион.

– Естественно. Без вопросов.