Текст книги "Русские хроники 10 века"
Автор книги: Александр Коломийцев
Жанр: Историческая литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Слова Добрыни вызвали недоумение.
– Это как же, дань наложим – и в убытке останемся?
– А так, – отвечал Добрыня, хитро усмехаясь, без гнева на спорщика. – Дань лапотники платят, а булгары в сапогах ходят. Один раз хан заплатит, может, и в другой, а потом стакнётся либо опять с вятичами, или того хуже, с печенегами, или теми же торками. Сыроядцам какая вера? Сегодня нам друзья, завтра булгарский хан коней подарит, в набег на Русь пойдут. Потому и толкую – мир с Булгаром дороже дани.
Бывалые дружинники воеводу поддержали.
– Верно Добрыня толкует. От набегов убытку больше, чем пользы от дани. Да ещё люди гибнут, в полон бедолаг угоняют.
Добрыня между тем уже высказывал новые мысли:
– Проведал я, есть у хана дочери. Требуй, княже, ханскую дочь себе в жёны. Мир прочней станет, ежели будет у тебя булгарыня в жёнах.
После неожиданного предложения первого боярина на некоторое время установилось молчание, прерванное весёлым возгласом:
– Не-е, княже, не бери булгарыню в жёны. Она ж мусульманка, велит тебе уды обрезать. Уды обрежешь, славянские жёны тобой брезговать станут. И что станешь делать?
Ответом шутнику был всеобщий хохот. Смеялись дружинники, усмехался князь, сам Добрыня качал головой.
«Экие зубоскалы! Ну, пускай потешатся».
2Ждать ни два, ни три дня не пришлось. На следующее утро, когда лик солнца из красного превратился в диск расплавленного серебра, на крепостной стене у южных ворот появились трубач и бирич. Пронзительные звуки возвестили о начале переговоров. Бирич на ломаном русском языке, надрывая глотку, объявил о выходе посольства. Ворота распахнулись, на мосту появилось шествие булгарских бояр в богатых одеждах. До ставки великого киевского князя, расположенной в версте от города, слы шли пешком. Князь восседал в кресле, установленном на красном с чёрными узорами ковре. Рядом стояли воевода, ближние бояре, знаменосец, с голубого стяга на слов взирало красное солнце. Шествие в окружении гридней приблизилось к ковру. Булгарские бояре поклонились большим обычаем. Заговорил тучный посол, одетый в соболью шубу нараспашку. Владимир смотрел на толстое лицо, покрытое каплями пота, старался поймать взгляд чёрных бусинок, прятавшихся под тяжёлыми веками. Посол закончил речь, длинный худой толмач резким, каркающим голосом начал переводить.
– Каган киевский Владимир! Хан Булгарский Ибрагим просит мира, готов заплатить дань. В знак мира высылает тебе дары.
«Где такого толмача нашли? Таким карканьем о брани возвещают, а не о мире договариваются».
Несколько минут Владимир, нахмурившись, молча смотрел на посла, затем сердито ответил:
– Хан Ибрагим нанёс обиду Руськой земле. Почто помогал вятичам в непокорстве Киеву? Почто дружину послал в Муром? Вятичи и Муром – то Руськая земля.
Выслушав перевод, посол вновь переломил тучное тело.
– Хан Ибрагим понял свою ошибку. Хан не хочет ссориться ни с Русью, ни с тобой, каган. Хан хочет жить в мире с Русью. Прими дары, каган.
Рабы поставили сундуки рядом с княжеским креслом, откинули крышки. Посол, осторожно ступая по ковру остроносыми сапогами, приблизился к сундукам, разворачивал паволоки, показывал золотые, серебряные блюда, чаши, кувшины. Владимир скучливо рассматривал дары, наконец сказал:
– Добро. Я принимаю дары. Я не хочу проливать кровь. Передайте хану, я согласен на мир. Но за обиду он должен заплатить дань мне, моим воям, городам Руським – Киеву, Чернигову, Новгороду, Смоленску, Белгороду. Мой боярин передаст свиток хану.
Приём закончился, слы удалились в город.
Белгород был новым городом, неизвестным за пределами Руси, по величине своей не мог тягаться с такими городами как Новгород, Смоленск, Чернигов. Но Владимир, как и Добрыня, видел в Белгороде оплот своей власти. Этот оплот требовалось укреплять, и по договорённости с Добрыней Владимир включил малоизвестный город в список.
* * *
Слом к хану отправили боярина Позвизда. Ехать воеводе – терять достоинство. Позвизд был в самый раз. Собой дороден, статен, настоящий русский витязь. В речах разумен, напорист без пустой хвастливости. В поступках блюл достоинство, не терялся. Такой и перед лесным Лихом не сробеет, не то что перед ханом. И в боярской иерархии был не из последних, поднимался вверх в ближние великого князя.
Посланец вернулся к вечеру. Хан просил уменьшить выплаты воям. Дело обычное, сразу никто не соглашался. Весь следующий день слы сновали меж городом и ставкой, согласовывая мелочи. Требование о выдаче в жёны булгарской княжны Владимир решил выдвинуть лично хану.
Размер дани к согласию всех сторон был установлен. Нетерпеливые торки из опасения, что хитрые булгары подсунут негодных коней, ускакали к табунам. Торжественный выход хана в сопровождении булгарского боярства состоялся в полдень. Пели трубы, блестели на солнце парадные доспехи, разноцветными огоньками играли драгоценные каменья на пальцах.
Вчерашние враги, а сегодняшние союзники встретились в ставке великого князя. На предложение отдать в жёны дочь хан с ответом медлил. Мялся, жевал губами, шевелил пальцы, сложенные на животе.
– Прими нашу веру, каган. Под покровительством всемилостивейшего и всемогущего Аллаха ты обретёшь мощь и силу, познаешь восточную мудрость. Ты разумный, справедливый правитель, а поклоняешься идолам. Приди же к нашему Богу, прими магометанство. Наш Бог – истинный, иные боги есть блядословие.
– На Руси, в Киеве всякий славит любых ему богов. Притеснений русичи никому не чинят, – отвечал Владимир. – Так завещал старший над нашими богами Сварог, тому учит Даждьбог. В городах руських есть христианские церквы, есть и магометане, есть и жиды. Твоя дочь найдёт единоверцев и останется в своей вере, коли захочет. В чём ваша вера, чему учит ваш бог? Ваш бог, как и жидовский, велит уды обрезать, то мне не любо. Ещё что он велит? – спросил обращаемый с усмешкой.
– Наш бог не велит пить вино и есть свинину. Свинья нечистая, правоверному грех есть нечистое мясо. Христианский бог велит жить с одной женой, а наш позволяет иметь жён, сколько захочешь. Когда же ты покинешь сей мир и придёшь к нему, то ежели ты был праведником, почитал его законы, Аллах наградит тебя семьюдесятью девами. И ты будешь вечно пребывать в наслаждениях. Как наша вера может не нравиться настоящему мужчине?
Владимир ухмыльнулся, пригладил согнутым пальцем усы.
– То мне любо. Жён я люблю. Да вот как же без вина можно жить? Как трапезничать без чаши мёда? А веселие без вина? На Руси тако не можно. Пожду я ещё.
Владимир говорил за всю Русь, однако, в отличие от своего наставника, знал только княжескую жизнь, пусть не всегда спокойную и насыщенную невзгодами, но как небо от земли отличавшуюся от жизни простого людина, и мерил жизнь на княжескую мерку. Смерд да ремесленник тоже видели в питие веселие. Да только чаши с медами брали в руки по большим праздникам – на Рождество, Масленицу, в Ярилин день, купальские ночи да на осенних свадьбах. На русском веселии земля ходуном ходит, да веселию тому – час, остальное время – работа.
– Пожду ещё, – повторил Владимир. Рассказать на пиру, как его хан магометанской верой прельщал – обхохочутся. – Что тебе до моей веры, хан? Ты в своей вере, я – в своей, будем жить в мире и согласии. Коли родит твоя дочь сына, посажу его на княжении в Муром, родятся ещё сыновья, дам им земли вблизи Булгара. Не того ли ты хотел, хан? Внук твой, плоть твоя станет княжить в Муроме.
Последний ли довод убедил хана, или же он был давно согласен и упрямился, блюдя достоинство, но дочери его предстояло отправиться в Киев женой великого князя.
Хранить вечный мир хан поклялся на Коране, Владимир – на мече и в походном святилище Перуна. Поклявшись, булгарин витиевато добавил:
– Да будет меж Булгаром и Русью вечный мир. Стоять ему, пока камни не поплывут по великому Итилю щепками, а сухой хмель не канет на дно, словно камень.
На следующий день в сопровождении ближних бояр, старшей дружины Владимир конно въехал в Булгар гостем.
* * *
К вечеру бояре из старшей дружины вернулись в ставку. Заслуженным бойцам, не ведавшим страха в бранях и предвкушавшим веселие по случаю докончания, обильные ханские яства без чаши доброго хмельного мёда не лезли в глотку. Пили и булгары, так что пили – сидшу! Владимир из государственных соображений, как будущий зять хана, остался на гостевание. Где князь, там и ближние, и сотня гридней и мечников.
Веселие охватило весь русский стан. Лишь дозорники, печалясь о своём невезении, блюли трезвость, с завистью слушая голоса пирующих сотоварищей.
Чужая жизнь разжигала любопытство и споры, да и самих участников гощенья распирало желание поведать о виденном. Меды делали своё дело.
– Э-э, да разве сравнишь Булгар с Киевом ли, Новгородом? Людие живут бедно. Богатый Булгар, богатый! Да где оно, то богатство? Избёнки из камыша, глиной обмазаны. Где-нигде деревянную увидишь. Потому летом булгары в полстницах живут.
Тут же возражали:
– Нешто у простых людинов скотницы с кунами есть? Зато и хан, и бояре, и гости в каменных хороминах живут. А где на Руси каменные хоромины видал?
– Есть в Булгаре каменные хоромины, да что с того? Лепоты как на Руси нету. У нас всё из дерева – и избы, и хоромины, и детинцы, так и на улицах мостовая кладь лежит. А Булгар хоть и богатый, а улицы не мощёные. В жару и то лужи не просыхают. Ещё и овраг посреди города.
– Ещё куда вас водили?
– А вон Грудинец к княжьим ближним прилепился, в ханскую баню ходил.
– А ну, Грудинец, рассказывай. Нешто с ханом парился? Уд обрезанный видал? Га-га-га!
– Куды там, парился! Ничего не скажешь, хорошая баня, хитро излажена. Под полом дымоходы проложены, оттого пол горячим делается. Так булгарин сказывал. Да с нашей-то не сравнить. Каменки нету! А без каменки откуда пару взяться? Что ж за баня без пару? Мыться и в лохани можно.
– Тю-ю! Хитро, хитро, а главного нету.
Медов выпили достаточно. Уже и не поймёшь, кто побывал в Булгаре, кто нет, всё перемешалось.
– И что за вера булгарская! Свинину есть нельзя! Вина не пить! Конина в походе сойдёт, кто ж дома-то конину станет грызть?
Другой добавлял:
– Как же после брани, после похода да без пира, без веселия? Что за пированье без медов да вина? Не-е, то не по-нашему.
Вспомнив о молитвах магометан, даже плеваться принялись.
– На колени падают, лбом в землю, а задом кверху. Это как же небу, солнцу зад казать! Тьфу, сра-амота!
* * *
Великий киевский князь, хотя и нахваливал хану и хоромины каменные, и баню, и даже ропату, разделял мнение своих сподвижников о чужом городе. Нет в Булгаре той лепоты, что в Киеве и Новгороде, где провёл раннюю молодость. И на Руси беднота живёт в тесных курных избёнках. Да всё ж не сравнить те избёнки с булгарскими камышовыми мазанками и юртами. Зато и хан булгарский, и боярство живут в каменных хороминах. А где на Руси такие увидишь? И всё же не стал бы он жить в Булгаре. Не глянулся русичам чужой город. Но после гощения у хана точил Владимира червячок зависти. И не только из-за каменных хором. Не велик город Булгар рядом с Киевом. А уж земли булгарские с Русью и сравнивать нечего. А вот же чеканят в Булгаре свои ногаты, по-ихнему дирхемы. Обо всём том беседовал с Добрыней.
Нет на Руси каменщиков. Свои каменотесцы только и умеют капи тесать, про которые бывалые люди говорят, что смотреть срам. Каменников на Руси вдосталь, да что с того, ежели мастеров нет. И велика, и могуча Русь, а кун своих не имеет. Давно пора свои чеканить. И на тех кунах, как на византийских серебряных милисариях или золотых солидах, на коих лики басилевсов тиснены, его, Владимира, лик делать.
Мысль о ромеях не давала Владимиру покоя. Хитрая Византия плетёт которы против Руси, его, великого киевского князя считает князьком, вроде торкских или печенежских ханов. Киевским князьям льстят, когда те приходят на византийские рубежи с великой ратью.
Сравняться с византийскими басилевсами было затаённой мечтой Владимира. Но знал: сколько ни пыжься, равным себе басилевсы признают его, лишь видя перед собой могучую непобедимую Русь.
Обрадованные коням, полученной дани, торки умчались в свои степи. За ними, нагрузив лодии, отплыли и новгородцы. Владимир с киевской дружиной пировал ещё седмицу. Угощали булгары, хорошо угощали, грызть жилистую конину не приходилось. Свадьбу справили в Булгаре по магометанскому обычаю, по русскому обычаю наметили сыграть в Киеве. Булгарыня Владимиру понравилась: черноброва, черноглаза, с яркими чувственными губами, высокой налитой грудью, полными бёдрами, но не толста, стан гибкий, тонкий.
* * *
Русская дружина вернулась домой. Не голосили вдовицы, не плакали сироты, с Булгаром урядились миром. За то славили киевляне своего великого князя.
Радмила, жена боярина Брячислава, пеняла мужу:
– Путята да Позвизд – чуть не вдвое молодше тебя, а уж в ближних ходят. А ты брюхо своё растрясти боишься.
Брячислав и сам досадовал на себя. Поход мирным вышел, а он немощным сказался. Великий князь такое долго помнит, и не прощает.
Глава 17
1Перед Купалой, на русальную седмицу постигло Борея несчастье. Невестка на сносях, а семейство коровы лишилось. Да не одной коровы, а вместе с ней и обеих телушек, прошлогодней и нынешней. Отродясь такого не бывало, старики не припомнят, чтоб летом волки в хлев забирались да пакостили. Да вот же забрались, и собака не помогла. Нашли утром с разодранным боком. Среди ночи залаяла бедолага, тут же и завизжала, за ней и скотина взревела. Пока вздули огонь, выскочили из избы, похватали кто вилы, кто дубьё, корова с телушками уже не мычали. Лежали на боку в кровище. Желан с Млавой не оставили в беде, пригнали нетель. Так когда от той нетели молока дождёшься… Не одного Борея беда посетила. Купалу справили, перед Перуновым днём у соседей медведь четырёх тёлок задрал. Потом то одна корова с порванным выменем придёт, то другая. И пастух не ведает, како такое приключиться могло. Нарядили унот в помощь пастуху. Ходили миром и к Путше. Творил волхв заговоры, приносил требы, возносил молитвы Велесу. Оставила нечисть Дубравку в покое. Осенью же леший стал перевесища портить. Придут ловцы, а перевесища то разодраны, то спутанные на земле валяются. Хоть и не велик урон, да в прибытках недостача. В Ольшанке же лихо лютое приключилось.
2Ляшко шагнул мимо тропы, зацепился за кочан капусты, упал, пребольно ткнулся носом в твёрдый вилок, завозился клушей, ругательства забормотал.
– Ай, Перун тя порази! Ну и телепень же ты. Нишкни, хозяев разбудишь, – Талец застыл на месте, шипел, как рассерженный гусак.
– Да я чё, ни зги не видать. Погодь, кукуль потерял.
– Ищи, – зло процедил Талец. – А ну как найдут завтрева?
Тусклые звёзды мутно просвечивали сквозь хмарную пелену, затянувшую небо. Порывистый ветер рвал волосы. Ляшко на карачках лазил меж капустных кочанов. Талец не выдержал, принялся помогать в поисках. Закрученный вихрем, кукуль обнаружился по другую сторону тропы.
Гораздый ломить силой, крушить всё и вся кулаками-ковадлами, в хитрых, ночных делах Ляшко признавал верховенство пройдошливого Талеца. Страху-то, страху натерпелся, когда зорили волчье логово и подбрасывали дохлых волчат в хлев Борею. А ну как волчара нагонит, да не на Борееву скотину накинется, а на них самих? Он от каждого скрипа дёргался, а Талец только похохатывал, глядючи на боязливое озиранье по сторонам. Борея выбрал он, Ляшко, наперснику было наплевать, кому из дубравинцев устраивать подлянку. Зорить смердов по неведомой причине велел Олович. Тугодумный рядович переспросил – кого? Огнищанин скривил рот в ухмылке:
– Кто тебе больше люб, тому волчат и подбросьте.
Люб Ляшку был Борей, свёкор Купавы. Теперь они пробирались к гумну отца строптивицы.
Лето выдалось жаркое, засушливое. Ходили сельчане миром к волхвам. Путша и Студенец, Торчин весной, как зазеленела трава, помер, творили у святых родников молитвы о ниспослании дождя. После тех молений небо хмарилось, дождь проливался скорым ливнем, только ребятишкам под струями поплясать. А земля, едва солнце выглядывало, опять сохла, трескалась, словно и не было дождя. Сена накосили скудные, жито уродилось худо, сам-трет. С Перунова дня и дождинки не пролилось. Отава выгорела, всё высохло, как трут.
Сегодня с утра поднялся ветерок, днём крепчал, к вечеру уже осокори гнулись. Олович в полдни позвал, велел готовиться.
– Сегодняшняя ночь в самый раз. И сухо, и тёмно, безлунно, и ветер задувает. А к завтрему беспременно дождя нагонит. Да глядите же, с волчатами у вас добре получилось, чтоб и сёдни також. Сплохуете, смердам попадётесь – и не вздумайте на меня надеяться. Я вас на таки дела не подбивал. Сделаете как надобно – не сомневайтесь, награжу, не обижу. Теперь ступайте.
Подходы к Желанову гумну Талец, не доверяя мешкотному соратнику, высматривал сам. Прошёлся леском по другому бережку вдоль всего сельца. Огненного петуха сподручней было бы пускать с крайнего двора, Желанов был вторым. Талец бы так и сделал, на злобствующего Ляшка и внимания не обратил. Да Желанова соседа случай спас. Сука под банькой ощенилась. Вот же нашла место! Втихую мимо никак не пройти.
Волчьей стаей завывал ветер, скрипели деревья, шуршала солома на крышах, что-то хлопало, грюкало. Талец всматривался в темень, вслушивался в шумы. Но даже собаки, забившись в свои логова, не лаяли в сельце. Взвизгнула свинья, но изба оставалась тихой. Талец вернулся к гумну.
– Ну, чё там? – прогудел Ляшко, хоронившийся за копами.
– Чё там, чё там, – передразнил Талец. – Куделю давай.
Подручник послушно вытащил из-за пазухи завёрнутый в тряпицу клок сухой кудели, присел на корточки. Талец на миг задержался, глубоко вздохнул, нелегко попервоначалу такие дела вершить, решительно ударил огнивом кремень, запалил трут. Куделя превратилась в комок пламени, не успел глазом моргнуть – солома взялась огнём. Совесть ли торкнулась в тёмной душе Ляшка, взгляд ли не мог отвести от скоро разгорающегося огня, засмотрелся рядович на злющих зверьков, болюче кусающих житные снопы.
– Бежим! – верховод дёрнул за рукав, вывел из морока. – Кукуль придержи, опять потеряешь.
Талец опрометью бросился к реке, сзади шумно гупал Ляшко. Борзо, теперь уже не остерегаясь, перебрели на тот берег. Песчанка обмелела, на самой глуби вода едва доходила до пояса. Челнок приткнули на том берегу, чтоб на этом и следов не оставить. Перебредали сторожко, босые, перебравшись, обули сухие лапти. Теперь не сторожились, поскорей бы ноги унести. Спустив челнок в воду, едва не опрокинули в спешке утлое судёнышко. Ляшко пихнулся шестом, придерживая челнок подальше от света, ближе к берегу. Талец оглянулся, любуясь делом рук своих, словно не уничтожал чужие труды, а сотворил нечто, крайне полезное людям. Гумно полыхало, занялась крыша на риге. По-дурному выла собака, суетились люди, клочья огня летели на соседние дворы.
– Поедят сёдни ольшанцы хлебушка, с пылу с жару, – молвил с коротким хохотком Талец, неизвестно чему злорадствуя.
Уже и на Чюдиновом, следующем дворе злобно плясало пламя. Ляшко налегал на шест. Челнок ушёл в темень, куда не доставали отблески разгоравшегося пожара. Рядович утёр вспотевший лоб, уселся на корме. Течение несло к Городне, там ждала награда.
Утром пролился дождь, омочил головешки, обгорелые стены, не догоревшие, тлеющие снопы.
Глава 18
Седмицу стояло ненастье, дул резкий ветер, сыпал холодным секучим дождём, сыпал ледяной крупкой. Но и в ненастье выдавались погожие деньки с утренним морозцем, солнцем, в полдни греющим почти по-летнему.
Доднесь Добрыга велел Дубку и Рудому перебросить от дманицы домой готовые крицы да навозить от углежогов берёзовых углей. Сам собрался в святилище. Работа работой, никто её за тебя не сделает, но и о богах забывать не след. Требы волхвам Добрыга всегда относил сам. Дело было не только в требах. Имелся в святилище добрый знакомец – хранильник Колот, и Добрыга не упускал случая потолковать с волхвом. Очень уважал ковач хранильника, и волхв отвечал хытрецу тем же. Башковитым мужиком был Колот. Греческий язык знал и латыньский, руськие письмена ведал, старую глаголицу и новую кириллицу. Не для забавы стародавние писания читал, пользу для жизни искал. Строить дманицы выше прежних – вдвоём с Колотом обдумывали.
С отцом увязался младший сынишка. Былины, кощуны были наполнены для мальчишки чарующей силой. И хоть не было в будний день в святилище песнопений, а всё ж интересно. Натолкал Добрыга в мешок из востолы копчёной дичины, взвалил поклажу на плечо и отправился с сыном со двора. Спустились с холма по Рогатице, пошли низиной. Разрастался посад на Славне. Иной раз посад Торговой стороной зовут. И есть за что. Три улицы – Рогатица, Лубяница, Славная – мостовой кладью оделись, по всему холму протянулись. Славная с холма спустилась, к Волхову подобраться ладится. Посреди холма купища уличанские устроились, со съестным припасом и мелким товаром. На этом берегу первая пристань появилась – вымол гостя Березича. В этот час на вымоле разгружали лодию, последнюю в этом году. Лёгкие однолезвийные мечи Добрыга поставлял Березичу, тот сбывал оружье в Киеве. Великий киевский князь покупал воинские доспехи охотно, платил исправно и не торгуясь. Стало быть, заботился о дружине, помнил отцовский завет: с железом всё добудешь: и злато, и серебро, и паволоки. Березич – гость многоопытный, заматеревший. И по Варяжскому морю ходил, и далее на запад, до франков. Бывал и в Константинополе. Много людей, стран Березич повидал, много иных порядков узнал, что с русской Правью не схожи. Главная забота у гостя – сбыть поскорей привезённый товар, и для того надобно ему жить в ладу с порядками в чужой стороне, дабы препон в торговле никто не чинил. Много иных порядков бывалый гость узнал, о многих богах ведал. Теперь и не поймёшь, какой веры Березич. Дома и Рода славит, и Сварога, и Перуна, и Велеса, и требы волхвам относит, все праздники и святые дни соблюдает. Как уйдёт за море – христианином делается. Сам рассказывал. Христианином в заморских краях не доброй волей сказывается. Христианские волхвы, что попами зовутся, хитрые. Науськивают своих христиан-царей да князей, чтоб с нехристиан мыто побольше брали да всякие препоны в торговле чинили. Вот руським гостям и приходится христианами сказываться и в христианские церквы ходить. Уже и в Новгороде, в Неревском конце есть христианская храмина – церковь Преображения. Попы медовыми речами новгородцев в церкву завлекают, рассказывают, какой их бог милосердный, да благостный, да заступник за правду, за сирых и убогих. Березич порассказывал, какой христианский бог милосердный да какой заступник. У греков такие порядки – ежели какие людие молятся не так, как басилевс и главный поп велят, то тех людий по-всякому измучивают. На крестах распинают, в порубы бросают, огнём жгут, на кол сажают. Ромеи лживы и жестоки, и бог у них такой же. Да и сами попы ссорятся да меж собой грызутся. Греческие попы учат – их вера правая, латыньские твердят – они христианского бога правильно славят. А чего ссориться, ежели бог один? Русичам такой бог не надобен. Руськие боги не такие, никого не примучивают. Перун может родией поразить. Так за дело, ежели против Прави или Руськой земли пойдёшь.
Так размышлял Добрыга, направляясь на свидание с богами.
* * *
Капь Рода стоит в святилище на славненской стороне пять лет. До того пребывала в святилище у озера Ильмень, где весь Новгород собирался богов славить. Пять лет тому привёз из Киева Добрыня капь Перуна. Велел из главного Новгородского святилища Рода убрать, а на его место поставить Громовика. Такова, дескать, княжья воля. Какая такая княжья воля указывать, какого бога славить? На Руси так не водилось. Всяк славит бога, коего уважает. Перун свой бог, славянский. Новгородцы и Перуна с досюльщины славят, и требы ему дают. Но дид богов – Род. Перун – княжий бог, дружинный, варяги его тоже более всех других богов почитают. Роты дают – Перуном клянутся. Ну и пусть им. Для людий главные боги – Род, животворящий, да Сварог, старший над богами, что Правь людиям дал. Вот бы к нему, к Добрыге, тысяцкий во двор пришёл да сказал: «Теперь у вас не Добрыга старший, а Ставр. Его во всём слушайте, на то моя воля». Смех один. Так почто же князь указывает, какого бога чтить более других? Как можно Перуна выше Рода и Сварога ставить? Не принесла добра княжья воля, раздоры пошли, чего до того не бывало. Волхвы, кои не захотели Перуна выше Рода ставить, забрали капь и поставили в святилище у холма Славно. И новгородцы: одни на Новый год ходят в Перынь, так теперь святилище у Ильменя зовётся, иные – в славенское святилище. Высший же новгородский волхв Богомил, за сладкоголосое пение прозванный Словишей, на Новый год священный огонь возжигает в святилище Рода, в остальные святые дни – в Перыне.
* * *
Путники шли по торной дороге, прорезавшей луговину. Слева глухо шумел Волхов, готовящийся к зимней спячке. Искрился иней, пятнами и полосами прихвативший траву. Воздух был свеж и чист, лёгким утренним морозцем нарумянил щёки мальчишке. Голоса грузчиков, разгружавших лодию, долго сопровождали паломников. Дорога свернула вправо и вывела к плоской возвышенности. Середину возвышенности занимало святилище, представлявшее собой окружённую земляным валом округлую, вытянутую с севера на юг площадку. Длина святилища имела два на сто саженей, ширина – полсотни. Дорога поднялась по пологому склону и вывела к проходу в земляном ограждении. Ставрик притих, утишил дыхание, словно оробел. На праздники, моления, в святилище бывало многолюдно, он только и видел, что чужие спины. Теперь же они входили в святилище вдвоём, и ничто не препятствовало взору. Верх крады имел в ширину сажени полторы. Вал был не сплошь земляной. По обе стороны от входа на валу располагались несколько вогнутых площадок, выложенных почерневшими от огнищ каменьями. То были места, где тела покойников превращали в пепел, души вместе с дымом уносились к богам и навечно переселялись в Навь. В полутора десятках саженей от входа, вдоль крады располагались с обеих сторон бревенчатые хоромы. Перед хороминой, из трубы которой поднимался дым, лежали кучи песка и глины. Возле другой, лицом к солнцу, сидели двое седобородых старцев. Узловатые пальцы их перебирали струны на крыластых гуслях, губы беззвучно шевелились.
– То старцы-кощунники, – негромко произнёс отец.
– Ага, – так же тихо отозвался сын, во все глаза разглядывая волхвов.
Посреди утоптанного за многолетье требища Добрыга остановился, велел сыну:
– Стой здесь, – сам скрылся в храмине.
Ставр постоял, оглядываясь, почесал ногой ногу. Пробежаться бы, заглянуть в храмины, поглядеть, чем волхвы заняты. Поди, день-деньской над чарами колдуют, смотрят, что было, что будет. Но святилище не родная Рогатица, куда захотел, туда пошёл, заругаются волхвы, боязно. Не успел Ставр забояться по-настоящему, вернулся отец в сопровождении средних лет волхва. Ставр думал, все волхвы – старые старики.
– Идите, восславьте Рода и всех богов наших, – приговаривал волхв. – Требы твои обильны, боги помнят тебя. Мы довольны тобой, Добрыга. Учи тому же челядо своего, по Прави жить, богов славить. Идите.
Отец с сыном пересекли требище и оказались у внутренней крады, правильным кругом опоясывавшей вымощенную камнем площадку. На краде выступающими лепестками располагались восемь каменных кострищ. Сейчас камни были серы от усыпавшей их золы. В противоположной стороне круга высилась святыня – капь Рода.
Капь представляла собой закопанный в землю полуторасаженный четырёхгранный дубовый столб, завершаемый круглой шапкой. С верхней грани на молящихся смотрела важная женщина, под ней мужчина раза в три меньше ростом тянул в стороны руки, словно хотел с кем-то сплести их. На нижней грани был изображён хвостатый ящер.
Добрыга поблагодарил богов за мирную жизнь, за достаток в доме, просил не оставлять его с семейством своим попечением. Затем обратился к Сварогу, покровителю ковачей. То была главная молитва, из-за неё и пришёл в святилище, с вечера ещё задумал. Просил Добрыга Сварога обратить сердце старшего сына Якуна к корчему делу. Давно приметил: нет у Якуна усердия, не лежит душа у сына к отцовскому делу, и от того болело отцовское сердце. Помолившись, объяснил сыну:
– На нас смотрит Макошь, с той стороны, – показал левой рукой, – Лада, а там, – поднял десницу, – Перун. На полдни смотрит Дажьбог. То всё – небесные боги, под ними людие в хороводе, то – земля, внизу – ящер, то поддонный и подземный мир. Всё вместе – Род животворящий, он во всё сущее жизнь вдохнул.
Перед капью горел небольшой костёр, питаемый дубовыми полешками. На исходе года, тёмной студеньской ночью костёр угасал. Верховный новгородский волхв Богомил добывал живой огонь, и начинался праздник Рода, рождался Род и зимнее солнце – Колядо, а через пять дней начинался Новый год. Живой огонь волхвы добывали ещё дважды – в месяце сухом, на Масленицу, и в кресене – на Купалу. Ставр с приятелями, сколько ни пытались, не смогли добыть огня, как волхвы. Деревяшки обугливались, пахло жжёным деревом, даже дымок курился, мальчишеские ладошки немели от усилий, но огонь так и не появлялся.
Научить отпрыска жить по Прави и славить богов – первейшая отцовская обязанность. Не выходя за пределы внутренней крады, Добрыга объяснял челяду устройство мироздания, как сам его понимал. По отдельности мальчонка понимал про каждого бога, но единым целым божественное устройство не воспринималось.
Световит – божий свет, Дажьбог – белый свет, Хорс – солнце. А ещё – Колядо, Ярило, Купала.
Все разные и всё едино. Если Хорс – солнце, то кто такой Колядо? И почему зимой – Колядо, а летом – Купала?
В детской головёнке полученные сведения не укладывались в единое гармоничное целое. Потому Ставр оставлял на долю взрослых разбираться в хитросплетении существования небожителей. Детская голова воспринимала небесный мир как данность, как составную, не совсем понятную, но тем не менее реальную часть всего необъятного мира. Главное для мальчишки заключалось в ином. Новый год – весёлый праздник, как Купала. Мороз кусается, горят щёки, щиплет нос, уши, а всё равно – весело. Мать печёт сладкие медовые и творожные заедки. Из погреба достают мочёные яблоки, бруснику. Еды вдоволь, какой хочешь. Взрослые веселятся, поют песни, устраивают игрища. Парни и молодые мужики сходятся на поединки. Детвора крутится меж взрослыми. Гусельники поют былины про Садко, Марью Маревну, князя Славена. Старцы-кощунники поют жития богов. Слушать гусельников, конечно, веселей. Детвора катается на санках, сбившись стайками, ходит по соседским избам, славит Рода, Коляду. Гостям всюду рады, угощают сладкими заедками, квасом. Весело!
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?