Текст книги "Лисбет"

Пивной бар

И я пошел. Но сначала долго выспрашивал у хозяйки, куда ходят местные мужчины. Она сначала не могла понять, зачем это мне? Считала нас с Лиззи счастливой парочкой, сбежавшей подальше в глушь, чтобы побыть вместе. И вдруг я убегаю от нее, ищу мужское общество. Но все же объяснила. Такси здесь не дождешься в субботу, поэтому я пошел пешком, хотя накрапывал дождичек. Благо было недалеко. Собственно, в этом городишке все недалеко.

В пивной, когда я зашел, было немноголюдно. Да и само помещение не предназначено для шумной толпы. Два столика слева от входа и один столик побольше – справа. Вокруг него шесть стульев. Слева два молодых парня молча пьют свои вторые кружки. Первые рядом, уже пустые. За правым столом неторопливо разговаривают двое почтенных бюргеров. Одного я узнал. Это господин Брукмайер – управляющий замком. Его сосед, судя по одежде, священник. Местные жители испокон веков лютеране, но я не очень четко знаю, как его называть: пастор, евангелический священник или как-то по-другому.

Брукмайер увидел меня и приветливо помахал рукой, приглашая сесть рядом. Наверное, правильно, я ведь приезжий, уважаемый историк. Да и возраст соответствующий. Но это то, что мне нужно. Общество уважаемых и уважающих себя бюргеров, неторопливая беседа за кружкой доброго немецкого пива. Пастор рассказывал длинную историю о сердобольной прихожанке, которая приютила у себя беженку из Ливии, и пытается ввести ее в истинную веру. Мы с интересом слушали историю, запивая маленькими глотками пива. Потом я заказал для всех троих еще по кружке. Хорошее пиво располагает к дружеской беседе. Я спросил пастора:

– Как посещает службы новая прихожанка из Ливии?

– Почти как все, но чаще.

– А все?

– Обычно в воскресенье на службу приходит не менее пяти-шести процентов прихожан. Для нашего помещения это нормально. Не пусто. Хотелось бы больше, но это значительно лучше, чем в евангелических приходах Саксонии или Берлина. Однако в большие праздники, на Рождество например, церковь не вмещает всех желающих. Приходится верующим приходить пораньше, чтобы занять место.

Я обратился к Брукмайеру:

– А как служащие замка? Ходят в воскресенье в церковь? Ведь многие работают с туристами.

– Ходят те, кто не работает в воскресенье. Те, кто работают в помещениях Общества, в романском дворце.

– И господин библиотекарь в том числе?

– Нет, господин Либкнехт – католик. Он из швабов, они там почти все католики.

– Понятно. А новая прихожанка понимает, что читают во время службы?

Я обратился уже к священнику.

– Конечно, нет. Она еще плохо знает немецкий язык. Но она старается. Она будет хорошей лютеранкой.

О моем вероисповедании они тактично не спрашивали. Я хотел заказать еще по кружке, но Брукмайер запротестовал:

– Нет, так не положено. Теперь закажу я.

Мы уже хотели пригубить содержимое третьей кружки (у пастора и Брукмайера это была, вероятно, четвертая), но в пивную вошел, снял фуражку, аккуратно сложил мокрый зонт и привычно сел за наш стол полицейский. Я с ним не был знаком, но догадался, что это начальник полицейского поста в городе. К нему сразу обратился пастор:

– Что нового расскажете нам, господин Шульцмахер? Вы у нас источник всех новостей.

– Я думаю, вы могли бы быть для нас источником. Ведь это вам все наши кумушки приносят самые свежие новости.

– И небылицы. К сожалению, не могу вам рассказывать. Вы бы со смеху покатились, если бы услышали, что они мне рассказывают. А я слушаю с вниманием и сочувствием.

– Да, такая у вас служба. Я у себя на службе не могу сочувствовать моим «клиентам».

Я начал чувствовать, что не смогу выпить третью кружку. Как эти мужики спокойно пьют четвертую кружку, да еще с таким удовольствием? Внимательный пастор тихо подсказал мне:

– Вам туда, слева от стойки имеется дверь.

Я с благодарностью последовал его совету. Жить сразу стало веселее. Теперь я спокойно мог слушать разглагольствования полицейского начальника о еженедельных набегах туристов из Кёльна и даже из Франкфурта. С удивлением узнал, что не все немцы законопослушны. Ну, может быть, не немцы, а иммигранты, заполонившие благодатные немецкие земли. Он продолжал:

– Вот вчера, два каких-то турка или курда, кто их разберет, устроили драку возле ресторана. Пришлось их привести в помещение поста. Но ведь у нас нет переводчика. Разве поймешь, кто из них прав, а кто виноват? Пришлось отпустить обоих. Только внушение сделали, да они ничего и не поняли из наших слов.

Я не удержался и спросил:

– Это, наверное, были случайные люди, приехавшие на день-другой?

– Да, и непонятно, что им нужно. Может быть, искали работу. Но у нас своим работы не хватает.

– А имеются люди без определенных занятий, приехавшие надолго? Но не отдыхающие немцы, а сторонние люди.

– Вы интересуетесь в связи с происшествием в замке?

– Вы очень проницательны.

– Если люди ведут себя нормально, не мешают другим, не буянят, зачем нам ими интересоваться. Других забот хватает.

– Но, если случайно вам покажется что-то странным, сообщите нам или господину Брукмайеру.

– Вам бы лучше поинтересоваться у господина пастора. Он знает о людях нашего города значительно больше, чем я. С ним здороваются все и рассказывают всё. А у меня нет времени на разговоры.

Опасная прогулка

Мы все немного посмеялись. Беседа становилась для меня неинтересной, больше я ничего не узнаю. Для приличия я еще посидел несколько минут, слушая неторопливые рассуждения пастора, с благодарностью за хорошую компанию распрощался со всеми и вышел под дождь. Хорошо, что хоть идти недалеко.

Лисбет была не в настроении. Сидеть без дела, слушать оперу, как я посоветовал, – это не для нее. Но что делать вечером в этом тихом месте? Правда, место уже нельзя назвать тихим. Приехавшая большая компания кёльнцев расположилась за столами под навесом перед рестораном, уже хорошо зарядилась пивом и орет песни. Плевать им на дождь. И хор этот ну очень нестройный. Я-то после трех кружек пива в хорошем настроении. Возможно, даже присоединился бы к ним. Но для Лисбет это слишком тягостно. Она говорит мне:

– Давай уедем куда-нибудь. Хоть на часок. Не могу их выслушивать больше ни минуты.

– Куда можно уехать в девять часов вечера? Ума не приложу.

– Хоть в Кёльн, хоть просто километров на пятьдесят на север и вернуться. Может, они к тому времени устанут.

– Хорошо. Только ты за рулем, а я буду штурманом. Мне после трех кружек пива встречаться с дорожной полицией не хочется. Поедем через Кобленц до Бонна по левому берегу, развернемся там и спокойно вернемся по правому берегу. Только езжай потихоньку, на дорогах скользко.

– Пожалуйста, не учи меня, как ездить.

Собственно, так бы мы и сделали. Но когда около Кобленца переезжали на левый берег, я заметил серый «фольксваген», который свернул почти сразу за нами на мост. Без приключений добрались до Бонна, однако, когда Лисбет два раза повернула по его опустевшим из-за дождя улицам, обнаружили, что серый «фольксваген» опять сидит у нас на хвосте. Теперь мы не можем просто так переехать на правый берег и вернуться домой. Я попросил Лисбет оторваться от преследующей машины. Она два раза круто свернула на перекрестках и спряталась в узком проезде между домами. «Фольксваген» проскочил мимо. Мы уже хотели выезжать, но следом за фольксвагеном мимо нас проехал синий «вольво». Что это? Повторение истории в Валенсии?

Лисбет тихо выехала из проезда и поехала за «вольво». Далеко впереди «фольксваген» притормозил на перекрестке. Наверное, думают – куда ехать. Притормозил и «вольво», а следом и мы. Теперь нужно срочно отрываться от этой парочки. Я ничего не подсказываю Лисбет. Чувствую, что она лучше меня разбирается в подобных ситуациях. Действительно, она круто въехала в чей-то двор, развернулась там и поехала в обратную сторону. Мы еще немного попетляли по сонному городу, вырвались на мост и на большой скорости поехали по правому берегу домой.

Скуки как не бывало. Мы и расстроены, и возбуждены. На всякий случай спросил Лисбет:

– Не твоя ли группа поддержки была на «фольксвагене»? Как в Валенсии.

– Нет. Теперь здесь только мы с тобой.

Зачем мы ездили? Просто так, не хотелось сидеть в четырех стенах. Быть в Грюнбахе вечером без дела – хуже, чем на круизном лайнере. Но теперь многое изменилось. Еще только одиннадцать часов. Мы сидим у Лисбет в номере, обсуждаем ситуацию и завтрашний день. Первый вывод: меч еще в замке или в городе. Иначе что здесь делает одна или две неизвестные нам группы. Очевидно – ищут меч. И действуют нагло. К сожалению, номера машин мы не смогли увидеть. Они были заляпаны грязью. Еще одно подтверждение, что это не были люди, связанные с полицией или другими официальными службами. Неясно, стоит ли нам посвящать в это событие полицию. Лисбет категорически против. Второй вывод: эта группа (или две группы) знает нас с Лисбет, знает нашу миссию и находится в городе. Нужно быть осторожными.

Обсудили завтрашний день. Если романский дворец будет открыт, посмотрим его подвалы. Если нет – придется смотреть готический дворец. Хотя мы по нему прошлись, вернее, пробежались с господином Брукмайером, но это не осмотр. Нужно идти без назойливого сопровождающего, все время отвлекающего своими замечаниями.

А потом Лисбет вытащила из шкафчика бутылку мозельского красного, немного сыра, черный хлеб и стаканчики:

– Больше никаких разговоров по работе. Я хочу отвлечься.

«Гордость и предубеждение»

Я было подумал о вполне определенном процессе «отвлечения от дел», но Лисбет, вероятно заметив на моем лице весьма неопределенную блуждающую улыбку, твердо сказала:

– Это не то, о чем ты подумал.

– Ладно, как скажешь. Но лучше было бы «то». Тогда расскажи, что ты будешь делать после Витсбурга? Если мы, разумеется, окончим дело успешно.

– Другого исхода не может и быть. Все равно раскопаем. Тем более что у тебя уже имеются зацепки. А что потом делать? Поработаю еще разок и уеду надолго к маме. Куплю там поблизости небольшое поместье. Обязательно с большим участком земли. Пусть даже с фермой.

– И будешь доить коров?

– Ты все хочешь вывернуть наизнанку. Зачем доить? На ферме кто-то будет жить и работать. А я хочу иметь место, где можно посидеть в одиночестве. Представляешь – ты сидишь под деревом, перед тобой луг, по которому гуляют коровы, рядом протекает небольшая речка. Нравится картинка?

– Ну, если ты сидишь рядом со мной, то нравится. А если тебя рядом нет, то зачем мне такая картинка?

– Нет, меня рядом нет, вернее тебя нет рядом со мной, к твоему сожалению, возможно. Но ты все смеешься. В поместье, в глуши без людей, без казино ты не захочешь жить.

– Боже мой, ты думаешь, что если моя фамилия Шпильман, то я без казино не проживу? Казино – это тяжелая работа. А я работать не люблю. Сижу в нем по необходимости. Деньги иногда нужны. Это у тебя такой проблемы нет. А бедный бывший учитель истории должен крутиться.

– Насчет твоей бедности мы уже говорили на корабле. Не прибедняйся.

– Только давай не будем сегодня говорить обо мне. Твоя картинка не полная. Под деревом ты сможешь усидеть в одиночестве двадцать минут. Если никого не будет рядом, ты заскучаешь и уедешь в Лондон. И прощай поместье надолго. До самого Рождества, когда все равно нужно ехать к маме.

Если вы думаете, что мы только разговаривали, то вы ошибаетесь. Бутылка мозельского – это только пятнадцать маленьких стаканчиков вина. И мы уже восемь из них успели выпить, пока длилось это препирательство. И съели почти весь сыр. Но я вспомнил о сыре, купленном в Генуе, принес его, и мы продолжили этот странный разговор.

Мне по-прежнему хотелось расколоть Лисбет, понять, что кроется за этой необычной для нашего XXI века гордостью. Или «гордостью и предубеждением», если вам это больше нравится. Просто стремление к самостоятельности, независимости от кого бы то ни было, или растерянность, непонимание, что дальше делать после неудачной первой половины жизни. Вы спросите, при чем тут неудачность жизни? Самостоятельная и состоятельная женщина в расцвете сил и привлекательности. Да, но женщина. Женщины немного не так оценивают удачу в жизни. Без любви, без надежного спутника, без детей, в конце концов, – разве это удача в жизни? Но может быть, я слишком самонадеянно сужу ее внутреннее состояние, ее самооценку? Не знаю. Я продолжал ее пытать:

– Я не думаю, что ты вот так, в один миг, покончишь со своим «бизнесом». После следующего дела будет еще одно следующее. И так очень долго. Все время интересные события, а время будет проплывать мимо. Ты это заметишь не сразу, потом заметишь, остановишься на время и… махнешь на все рукой.

– Что это ты зафилософствовался. И все обо мне. А о себе, о своей жизни думал?

– Что мне думать? У меня уже почти все позади. Еще несколько лет и я сяду на лавочке около своего дома в моем славном городишке, буду читать вчерашнюю газету и ждать субботу. Может быть, приедет внук, если срочно нужны будут деньги. У меня все просто и понятно.

– Не юродствуй. Плохо играешь, нет у тебя внука. Не верю.

– Ты как Станиславский.

– Какой Станиславский?

– Был такой режиссер в России. Давно, еще в XIX веке. Его любимые слова на репетициях: «Не верю».

– Все равно не верю. Не верю, что у тебя все позади.

– А что впереди? Ты?

– При чем тут я? Мы сегодня разговаривали с Эммой. Она звонила. Так что обо мне можешь не упоминать.

– Не буду спрашивать, о чем говорили. По твоему тону – ясно.

– Могу тебя только поздравить. Хороший выбор. Но есть закавыка. Ты понимаешь, о чем я.

– О том, что я старый? Что я старше ее в два раза с копейками? Мы с ней что, по твоему разумению, собираемся вместе жить?

– А ты собираешься поматросить ее?

– Дорогая Лиззи! Эмма взрослая девушка. Давно перестала слушать чужие советы. Живет так, как хочет. Ни от кого не зависит. Собственно, как и ты. Только ты не даешь воли своим чувствам. Обжегшись на молоке – дуешь на воду.

– При чем здесь молоко?

– Это такая русская поговорка. Для непонятливых перевожу: «Первый муж был сволочь – другие мужики не могут быть иными».

– Ты неправ. У меня были мужчины!

– Были…

– Замолчи, а то я действительно рассержусь.

– Но ты же меня юродивым назвала. А на юродивых не сердятся.

Вино мы выпили, мой сыр тоже съели. Лисбет вытолкала меня из своего номера. Сижу у себя в номере и размышляю: «Какая же она – Лисбет?»

По моему мнению, в характере каждого субъекта человеческого рода есть что-то от женщины и от мужчины. Я имею в виду как физиологию, так и психологию субъекта. Если у субъекта физиология на восемьдесят-девяносто процентов мужская, а психология на те же восемьдесят-девяносто процентов женская, он ощущает полнейший дискомфорт своей жизни. Некоторые пытаются изменить свою физиологию, иногда успешно. Другие подавляют психологию, и это может привести к срывам, психическим заболеваниям. Субъекту трудно найти свое место в жизни, свою пару или половину, как иногда говорят. Великолепно, если и психология, и физиология сильно сдвинуты в одну сторону. Но что делать тем, у кого психология и физиология сдвинуты в разные стороны, но не на критические величины? Я не знаю, каковы эти критические величины – не медик и не психолог. Но я привык внимательно смотреть на людей и часто вижу дисгармонию в их характерах и жизни. В Лисбет дисгармония ощущается очень сильно, просто оглушительно. И это ее беда.

Слава Богу, что Лисбет не знает об этих размышлениях. Опять посмеялась бы над моим философствованием. Нужно ложиться спать. Завтра будет снова день. И тут зазвонил телефон.

– Андре, извини, я тебя не разбудила?

– Нет, Эмма. Я еще не ложился. Как у тебя дела? Ты еще в Риме?

– Да, сижу одна, смотрю проклятый телевизор. Какая-то слащавая история про счастливую семейку. Он, она и пара очень послушных детей.

– Мальчик и девочка?

– Да, разумеется. Представляешь? Ей двадцать девять лет, а дочка уже во втором классе.

– Я тоже видел этот фильм. Что ты хочешь? Она почти после школы вышла за богатенького мальчика, никогда не работала. Сначала его родители содержали молодую семью. Потом мальчик окончил университет, получил солидную должность в концерне папаши. Почему не жить без проблем? Мечта каждой бездельницы. Тебе это не грозило.

– Да уж. Это не про меня. Но так скучно сидеть одной в квартире. Не зря ты сказал, что сидеть в моей квартире – подвиг.

– Выходи на работу. Там веселее. По крайней мере, там тебе некогда было скучать.

– Это тебе так казалось. Ты еще надолго застрял в Германии?

– Пока никакой ясности. Я позвоню, когда дело подойдет к концу. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Отдых

2 ноября, воскресенье.

Утро не принесло нам ничего хорошего, кроме вполне приличного завтрака. Как наша хозяйка умудряется накормить такую ораву требовательных отдыхающих? Но в замке мы с огорчением узнали, что романский дворец закрыт, и нам туда не попасть. Мы снова пошли, сопровождаемые Максом, по помещениям готического дворца. Начали с вместительного винного погреба. Да… Здесь в бочках при желании можно отару овец спрятать, не то что какой-то меч. Однако у нас не возникало желания трогать бочки. Больше смотрели на стены, но я инстинктивно чувствовал, что не может здесь быть ничего интересного. Хотя очень большое незастроенное пространство на схемах между винным погребом и подвалом башни с капеллой вполне могло вызвать подозрение.

Потом перешли в помещение для прислуги на первом этаже. Ну не в лавках же будут прятать? Мы все время рассматривали каждое помещение именно с этой точки зрения, потому что главной версией у нас с Лисбет было, что меч находится на территории замка. Далее перешли на кухню с ее большим очагом, вернее чем-то средним между очагом и камином. С одной стороны, здесь можно было зажарить на вертеле большую овцу или, возможно, даже бычка. С другой стороны, этот очаг отапливал графские помещения второго этажа. И снова ничего подозрительного, хотя и здесь много укромных уголков.

Поднимаемся на второй этаж в личные покои графской семьи. Не очень богатое помещение. Ведь отсюда ландграфом Гессенским было вывезено все ценное. Удивляет графское ложе. На нем бы не уместился не только я, но даже и Эмма, хотя она совсем небольшая. Низкорослые были графы в то время. Но здесь точно ничего спрятать нельзя.

Следующее помещение – рыцарский зал. Ничего лишнего. И гигантский стол посредине зала. Здесь заседали благородные вассалы графов. Я посмотрел на столешник. Как его уносили, когда меняли блюда на столе? Не верится. Да такой столешник с остатками еды просто не прошел бы в двери. Но в рекламном описании, которое мы тщательно изучили, пишут именно так. Самое интересное в зале, вернее рядом с ним, – узкое оригинальное помещение, в котором гости избавлялись от последствий обжорства. При этом приходилось быть практически вне замка, в эркере, нижнее отверстие которого нависало над замковым огородом. В рачительном графском хозяйстве даже «последствия обжорства» не должны пропадать даром. Но и здесь нет ничего занимательного, разве только предположить, что меч мог быть спущен именно через нижнее отверстие эркера. Но ведь потом нужно было бы преодолевать два ряда стен замка.

Дальше идет уже дворцовая капелла. Здесь тем более ничего не спрячешь – почти пустое помещение. На чердак капеллы мы не поднимались: Макс сказал, что дверь в него забита очень давно. Спустились из капеллы по «потайному» ходу в стене, – узкой почти винтовой каменной лестнице, ведущей из капеллы вниз, в здание рейнской стороны. Там уже все осмотрела Лисбет, но она хотела показать мне зал, где был стенд с мечом. Меня больше, чем пустой стенд, впечатлили фигуры рыцарей в полном облачении, хмуро стоящих вдоль одной из стен. Оттуда спустились во двор. Прямо перед нами громада бергфрида. Чаще такую, самую высокую и не связанную с другими постройками башню называют донжон. Но здесь это бергфрид. Лисбет внимательно смотрит на башню и просит меня посмотреть на нее. Ничего интересного, башня как башня. Никакого входа с земли. Только на уровне крыши здания Рейнской стороны деревянный переход на башню, переход, который в случае опасности легко разрушить мощными секирами.

– Андре, что ты скажешь по поводу этой башни?

– Неплохо сделали. Не войдешь.

– Посмотри, нигде нет следов прежнего входа в башню.

– А зачем? Есть вход на уровне третьего этажа.

– Но откуда? Ведь из довольно нового здания. Это здание закончили строить в XV веке. Судя по планам, не раньше середины века. А как входили в башню раньше? Конечно, можно войти по веревочной лестнице. Но это очень неудобно.

Мы два раза обошли башню. Действительно, замурованные входы отсутствуют. Башня и колодец – самые старые постройки замка. Следом был построен романский дворец, вернее его первый этаж, и уже позднее – капелла. Больше ничего, кроме стен, разумеется, здесь долго не было. Мы переглянулись. Подземный ход. Еще одна идея, может быть даже зацепка. Все, на сегодня хватит. Все равно здесь больше делать нечего, да и время обедать.

Пока я веду машину по знакомой уже дороге, Лисбет медленно говорит:

– Не хочется обедать в нашем ресторане.

– Но вряд ли мы найдем здесь более симпатичный.

– Мне не ресторан не нравится, а вся эта куча народа. Шум, гвалт, чрезмерно соленые шуточки. Тебе хорошо, ты многое не слышишь, если не хочешь. А меня это нервирует. Поедем на природу, например, куда-нибудь по Мозелю.

– На пароходе?

– Нет, на машине. Погода прекрасная, обещают, что дождя не будет. Найдем где-нибудь прелестный уголок, приготовим обед, поедим и отдохнем в тишине.

– Прекрасно, только где здесь магазин – купить скатерть-самобранку?

– Мне Эмма сказала, что ты чудеса можешь сотворить из самых обычных продуктов.

– Не обманывай. Не могла она так сказать. Всего-то сделал утром яичницу и украсил ее немного.

– Может, ей и это показалось чудом. Для многих женщин мужчина, умеющий из простой яичницы сделать «блюдо», покажется волшебником.

Я деликатно промолчал. Готовить на пленэре? Без плиты? Это значит разжигать костер. Но где здесь найдешь место для костра? Скорее всего, мигом попадешь в полицию.

Мы только на минутку заскочили в свои номера и отправились в ресторан. Фрау Эльза приветливо предложила нам место у окна, но я отозвал ее в сторонку и попросил о помощи:

– Нельзя ли подготовить что-то на двоих для обеда на природе? Хочется отдохнуть на пленэре, приготовить нечто приятное, но без излишних сложностей.

– Нет проблем. Я могу все упаковать в термосы, дать комплекты всей посуды и вообще всего, что может потребоваться.

– Мы будем вам очень благодарны.

Действительно, через пятнадцать минут все было упаковано в багажник, и мы с Лисбет отправились через Кобленц в долину Мозеля. Лисбет за рулем, а я пытаюсь рассказывать хоть что-то о прибрежных городках и замках. Долина Мозеля, на мой взгляд, еще более красочная, чем Рейнская. Может быть, потому, что здесь все более камерное. Невысокие горы ближе сходятся к реке, бесконечные замки, к сожалению, почти все разрушенные, украшают каждую горку. До проплывающих рядом с берегом барж, кажется, рукой можно достать – так близко к берегу иногда идет машина. И бесконечные виноградники на холмах. Виноградный рай.

Все дальше едем вверх против ленивого течения Мозеля; два раза переезжаем с одного берега на другой, не останавливаясь в игрушечных прибрежных городках. По дороге увидели одинокую старушку, продающую поблескивающую на солнце клубнику. Для клубники поздно: наверное, парниковая. Остановились, купили очень дешево полную коробку. И дальше, дальше. Наконец, проехав правобережную часть городка Кохем, остановились у одинокой башни, почему-то стоящей совсем недалеко от реки. Около нее небольшая лужайка, защищенная со стороны пригорка старыми деревьями и полностью открытая со стороны Мозеля. Прекрасное место: башня, старые деревья, вид на левобережный Кохем и почти сросшийся с ним небольшой городок Зель на противоположном берегу. Кстати, как связаны друг с другом слова «Мозель» и «Зель»?

Приготовление обеда – моя работа. Лисбет ждет обещанного Эммой чуда. Как я его могу сотворить, когда уже все приготовлено фрау Эльзой? И от продуктов в квадратных термосах мне не уклониться ни вправо, ни влево. Расстилаю на траве заботливо заготовленную фрау Эльзой скатерть и начинаю рассматривать содержимое термосов. Так: салат, бульон с гренками, куриные ножки и грудки, картофель фри, зелень четырех сортов. Это на первое и второе. На каждом термосе надпись аккуратными буквами. На десерт взглянул только мельком, но не удержался от улыбки, кофе пока можно не вскрывать. Максимум, что я могу сделать – это украсить каждое блюдо зеленью. Благо ее положено в отдельный пакет с избытком.

Лисбет отошла к берегу Мозеля, села на большой валун и любуется открывшимися видами. Да, видами, так как Мозель здесь делает излучину. Башня на самом носу берегового выступа. И влево, и вправо Мозель виден на несколько километров. Мне башня мешает видеть, что там слева, а Лисбет с ее валуна все видно великолепно. Но я и не смотрю по сторонам. Аккуратно разливаю суп по бульонным чашкам, блюдо со вторым отставляю в сторону на скатерти, в середине ставлю картонный ящик из-под термосов и воздвигаю над ним бутылку белого мозельского со стаканчиками.

Все, можно садиться. Лисбет деланно ахает, увидев накрытый стол, но я-то не виноват. Что было, то и поставил. Я не фокусник – из рукава жареного зайца не вытащу. О чем и заявляю Лисбет вполне официально. Впрочем, она рада и такому столу, ожидала еще более прозаический обед. Мы едим, запивая мозельским, разговаривать не хочется, приятное чувство расслабленности. После первого и второго открываю термос с десертом. Я-то заглянул в него раньше, но Лисбет видит этот тортик с претенциозными сердцем и стрелами в первый раз. Молчит, глядя на него, не знает, что делать: смеяться или скривиться при виде этой провинциальной пошлости. Но потом посмотрела на меня и расхохоталась. Что она увидела на моем лице?

Пошлость не пошлость, а тортик вкусный. К крепкому кофе – как раз. Съели почти половину. Теперь собрать все отходы, все несъеденное в термосы, засунуть в ящик и можно отправляться домой. Основная программа выполнена. Через километр переезжаем Мозель по Кохемскому мосту и медленно проезжаем по городку, рассматривая все вокруг. Позднее я заглянул в интернет и обнаружил смешной факт: Кохем – самый маленький из окружных центров в Германии.

Нельзя заехать в Кохем и не заметить замок Райхсбург, возвышающийся над Мозелем и над всем городом. Издали он выглядит как сказочная игрушка, как символ германских замков. Никаких следов разрушений, прекрасный силуэт. Но, подъехав ближе, мы убедились, что это достаточно грозное фортификационное сооружение. На территорию замка не решились заходить: нужно было уже ехать домой. Но еще несколько раз любовались им, пока он не скрылся за поворотом реки. Еще один мост у городка Трайс, и мы возвращаемся на правый берег. Теперь можно не смотреть по сторонам на все эти бесконечные полуразрушенные замки.

Выгрузили мусор в бак во дворе гостиницы, вернули термосы и все остальное фрау Эльзе и предупредили, что ужинать придем поздно, к закрытию ресторана. Теперь можно спокойно отдохнуть в своих номерах. Но фрау Эльза передала мне пакетик, принесенный почтальоном. Оказывается, прислали удостоверение сотрудника страховой компании. Пустяк, но будет удобнее разговаривать в архивах. Лисбет, посмеиваясь, поздравила меня. Сказала, что с меня причитается. Хорошо, причитается, но потом, во время ужина. Лисбет уже ушла к себе, а я спросил у фрау Эльзе:

– Какое игристое вино вы порекомендуете на вечер?

Она, не задумываясь, ответила:

– Конечно «Эльблинг»! У меня есть еще пара бутылок этого непревзойденного белого игристого. Но оно дорогое.

– Я вас попрошу, поставьте нам на стол вечером бутылочку. У нас маленький праздник.

– Хорошо, господин Шпильман. А все остальное?

– На ваш непревзойденный вкус. Я во всем полагаюсь на вас.

Первый раз она назвала меня господином. Я расту в глазах общественности. Возможно, мою вчерашнюю встречу в пивной с местной элитой уже обсуждают кумушки.

Вечером наш стол был особенно хорош. В ресторане практически никого нет. Только на улице сидит за столом парочка прибывших из Франции, кажется, туристов. А наш стол украшен по-праздничному. В центре – бутылка белого игристого «Эльблинга» в серебряном ведерке со льдом. Действительно серебряном: я посмотрел клейма. Это ведерко еще имперского времени. По вазочке с цветами слева от каждого из нас. А все остальное место занимают легкие закуски. Не буду описывать – даже сейчас вспоминаю все с ностальгией. А потом на стол был водружен поднос с жареным поросенком, в зубах у которого карточка с красивой надписью: «Mit Liebe». Лисбет долго сдерживалась, но, когда фрау Эльза отошла наконец от нашего стола, рассмеялась от души. Про десерт даже не буду писать, чтобы не расстраиваться. И Лисбет уже не над чем было смеяться. Однако она ехидно добавила, что счет за такой ужин фирма мне не оплатит. Но всему приходит конец. Ужин кончился, и мы разошлись с Лисбет по своим номерам.