Текст книги "Другой Зорге. История Исии Ханако"

Агнес и Урсула

Завербованный, как мы видим, специально для работы на советскую военную разведку в Китае, Зорге отправился туда почти сразу же – в конце 1929 года. Это многое, кстати, говорит о хваленой подготовке разведчиков-нелегалов – она почти отсутствовала. Едва ли не все навыки, которыми располагал новый агент, были приобретены им либо во время работы в коммунистическом подполье в Германии, либо (и в основном) в ходе выполнения заданий ОМС Коминтерна в Европе. Военные лишь ознакомили его с некоторыми нюансами криптографии и способов поддержания связи – на остальное у них не было ни времени, ни собственного умения. Тем не менее работа в шанхайской резидентуре, вообще китайский период биографии Рихарда Зорге – до сих пор недооцененная историками часть его жизни.

В Шанхае Рихарду Зорге, направленному туда рядовым агентом, почти сразу же пришлось возглавить резидентуру в этой важнейшей точке пересечения мировых интересов, противоречий, интриг и, как следствие, в фокусе внимания многих разведок. В этом огромном городе на разных условиях и с разными целями работали агенты национального правительства Китая и партии Гоминьдан, китайских красных – представителей Мао Цзэдуна, и генералов-милитаристов, английской, французской, японской разведок. Добавим сюда прессинг контрразведок, государственной и муниципальной полиции (точнее, полиций, ибо в Шанхае, наводненном беженцами, действовали разные полицейские формирования, имелись среди них даже «русские отряды»). Со всем этим и пришлось столкнуться Зорге – сразу и по полной программе.

Новоиспеченный резидент советской военной разведки впервые использовал тогда свой позывной, который потом прославит его, войдет вместе с ним в историю: «Рамзай» – Р. З., Рихард Зорге. И… едва избежал ареста: английские разведчики вычислили его как большевистского агента, но сначала затянули с арестом, а потом ошиблись, приняв за него другого, и в итоге совсем потеряли цель.

Рихарду Зорге повезло, но на грани провала он оказался не по своей воле. Ему неоднократно приходилось нарушать правила конспирации – иногда из-за собственного видения ситуации, но чаще всего по приказу Москвы, постоянно фонтанировавшей новыми идеями по поддержке китайских коммунистов. Москва же постоянно его в этом – в нарушении конспирации – и упрекала, и тут же требовала продолжать действовать тем же манером – во имя дела.

Дело «Рамзай» умел вести как никто. В его шанхайской сети трудились более девяноста человек, в основном китайцы и немцы (последних немало служило в Китае в качестве военных советников) – в самых разных общественных слоях, регионах и областях деятельности. Он имел информаторов среди военных и крестьян, среди инженеров, журналистов. Уровень его компетентности в дальневосточных вопросах поражал: уже 30 марта 1932 года, почти за десять (!) лет до Пёрл-Харбора, он отправил в Москву доклад о том, что главным вопросом будущей войны на Тихом океане станет выбор направления главного удара: на север, против Советского Союза, или на юг, против Великобритании и США. Зорге пытался спасти Москву в провальном для всего мирового коммунистического движения «Деле Нуленсов» и найти рычаги воздействия на главного противника китайских красных – Чан Кайши. Он лично познакомился с атаманом Григорием Семеновым и оценил возможности военной «реинкарнации» русской эмиграции в Китае. Вынужденно помогал хорошо знакомой ему разведке Коминтерна (у них не было в Шанхае своей рации, и Москва возложила эту головную боль на резидентуру «Рамзая»), колесил по Китаю, выезжал в Японию, и общался, общался, общался… Все это очень помогло ему в дальнейшем – и как разведчику, и как востоковеду. С точки зрения прикрытия Зорге уже тогда, в Шанхае, создал себе реноме крупнейшего знатока Дальнего Востока среди германских журналистов. Это ему удалось отчасти и благодаря женщинам, отнюдь не со всеми из которых он состоял в любовной, а не только профессиональной связи. Но настоящим потрясением для Рихарда стало знакомство с Агнес Смедли.

Талантливая американская журналистка всю жизнь боролась за права угнетенных и против угнетателей, где бы она их ни находила, работала в Шанхае как внештатный корреспондент множества газет и имела за спиной не менее богатый опыт, чем Рихард. Состоявшая в Социалистической партии США, она уехала в Индию со своим тогдашним мужем – индийцем, чтобы вместе с ним спасать его народ от британского владычества. В 1920 году, отсидев шесть месяцев в индийской тюрьме, Агнес перебралась в Европу, где вскоре стала, как и Зорге, сотрудницей Коминтерна. В Шанхае она оказалась лишь на два года раньше его, но все местные полицейские и местные красные уже знали ее как автора антиимпериалистического романа «Дочь Земли» и как женщину, чьи контакты были настолько обширны, разнообразны и интенсивны, что даже организовать слежку за ней становилось не самым простым делом. В шанхайском котле разведок ее подозревали все и едва ли не во всем, но никто так и не смог ничего доказать. Не случайно, полтора десятилетия спустя – десятилетия, в которое поместились и мировая война, и подвиг и гибель Зорге, американская разведка будет особенно пристально интересоваться всем, что могло иметь хоть какое-то отношение именно к его давней связи с Агнес Смедли.

Зорге сначала узнал ее заочно – как автора книги, новость о начале публикации которой застала разведчика еще в Берлине. В Шанхае Агнес исполняла обязанности корреспондента «Франкфуртер цайтунг» – потом сам Зорге в Токио прославится как журналист этого издания. Газета писала, что Смедли «…в настоящее время работает на Дальнем Востоке в качестве нашего специального корреспондента; как предоставляемые ею материалы, так и этот автобиографический роман демонстрируют ее незаурядный писательский талант, умение сочетать решительность и твердость в описании фактов с поэтической утонченностью».

Агнес Смедли, приехав в Китай, очень скоро нашла конфиденциальные контакты в окружении Чан Кайши и сблизилась со вдовой Сунь Ятсена Сун Цинлин, жившей в Шанхае. Именно эти связи помогли Зорге в первую же неделю после прибытия стать членом престижного «Китайского автомобильного клуба», президентом которого являлся сам Чан Кайши. Оставаясь, благодаря таким связям, в курсе малейших политических и экономических изменений, Смедли занялась еще и созданием специальной картотеки на высших чинов армии Гоминьдана, куда включала не только служебные характеристики, но и информацию интимного характера: рост, вес, количество и имена жен и любовниц. «Коллекция» Смедли насчитывала досье на 218 китайских генералов. Неудивительно, что журналистка была необходима Зорге как воздух: в качестве вербовщика, информатора, собеседника, единомышленника, друга. Он оказался в высшей степени заинтригован ею и позже подтвердил, что личное знакомство его не разочаровало: «Это совершенно чудесная женщина. Она будоражит коммунистическими идеями сыновей и дочерей франкфуртских капиталистов… С точки зрения математической логики, она нуль, но такой, который увеличивает стоящее перед ним число на десяток». Внешность же Смедли описала ее подруга и сотрудница резидентуры «Рамзая» советская разведчица Урсула Кучински (она же – Гамбургер, Бертон, Рут Вернер, «Соня»): «…Агнес выглядит как интеллигентная работница. Просто одета, редкие каштановые волосы, очень живые, большие темно-зеленые глаза, отнюдь не красавица, но черты лица правильные. Когда она отбрасывает волосы назад, виден большой, выступающий вперед лоб. Ей здесь нелегко. Европейцы ее не приемлют, поскольку она их глубоко оскорбила. По случаю ее приезда американский клуб с феодальными замашками устроил чай. Агнес пришла и, интересуясь всем, что имеет отношение к Китаю, спросила, есть ли здесь кто-либо из китайцев. “Нет, – ответили ей, – среди членов клуба китайцев нет”. “А среди гостей?” – спросила она. Ответ: “Китайцам не разрешено посещать клуб”. После этого она поднялась и ушла».

Неясно, когда именно познакомились Зорге и Смедли, но очевидно, это произошло вскоре после его приезда в Шанхай. Похоже, что притирка характеров двух сильных личностей проходила нелегко. Во всяком случае, непростой нрав Агнес отмечал и Рихард. Характеризуя ее как агента, он писал:

«№ 4. Анна. Источник связан с широкими кругами журналистов и политических деятелей. Поступающая через него информация обильна и ценна, но связь с ним очень сложна и затруднительна. Качество работы всецело зависит от личных взаимоотношений источника с резидентом».

У «Рамзая» сложились «личные взаимоотношения» с «№ 4». Рассуждая сегодня об этом, важно понимать, что и Рихард, и Агнес жили в эпоху и в среде первой сексуальной революции ХХ века. Они спокойно, раскрепощенно и даже радостно относились к свободным отношениям и не особенно скрывали их от окружающих. Дочь коллеги «Рамзая» – Александра Улановского Майя рассказывала об этом: «Отец хорошо относился к Зорге, уважал его, но все же Рихард не был для него “своим в доску”. “Все-таки он немец, – говорил отец, – из тех, кто переспит с женщиной, а потом хвастает”. Но Зорге вовсе не хвастал своими победами, просто немецкие радикалы являлись “передовыми” в вопросах морали и удивлялись нашей с отцом “отсталости”. Еще в 1923 году в Гамбурге коммунисты и анархисты уверяли нас, что купальные костюмы – буржуазный предрассудок. На общественных пляжах купаться голыми запрещалось, радикалы с трудом находили место для купанья, и мы смеялись: “В этом заключается вся их революционность!” Немцы были также очень откровенны насчет секса. Поэтому Зорге запросто рассказывал о своей связи с Агнесс Смедли, ведь она была своим человеком, коммунисткой, к тому же незамужней. А отца его откровенность коробила».

Агнес Смедли так же нелегко было смутить, как и Рихарда Зорге. Она была старше его на три года, и так же, как и он, не делала из сексуальных связей культа, считая главным в отношениях с мужчинами дружбу и взаимопонимание. Из Шанхая писала о своем настроении тайному другу: «Я замужем, детка, так сказать до какой-то степени замужем, ну, ты понимаешь; но он тоже мужчина в полном смысле слова, и у нас все 50 на 50 – он помогает мне, а я ему, и мы работаем вместе или по отдельности и все такое; большая, широкая многосторонняя дружба и товарищество. Не знаю, как долго это продлится; от нас это не зависит. Боюсь, что не очень долго. Однако эти дни будут лучшими в моей жизни. Никогда я не знала таких прекрасных дней, никогда не переживала столь здоровой жизни – и умственно, и физически».

Смедли и Зорге хорошо понимали друг друга. Во многом похожие, они притягивались и отталкивались одновременно. Несомненно, в их отношениях присутствовала взаимная симпатия, но даже если между ними и была близость, как между мужчиной и женщиной, это не стало главным для них. Куда важнее (или хотя бы в определенной самой Смедли пропорции «50 на 50») оказались общность интересов и взаимное товарищество, уважение, граничившее с, опять же, взаимным восхищением. Забыть Агнес было невозможно, как невозможно было забыть и Рихарда. Трудно в нее было и не влюбиться, и влюблялись многие.

Похоже, что одним из очарованных Агнес Смедли журналистов оказался японец Одзаки Хоцуми, с которым она познакомила Зорге и для которого это знакомство стало роковым. Их общение не было долгим, «Рамзай» мгновенно оценил личные и деловые качества Одзаки и понял, что в будущем этот человек будет невероятно полезен. Зорге поверил японскому журналисту, но ни сам не открылся ему до конца (еще очень долго Одзаки считал, что имеет дело с американским коллегой по фамилии Джонсон – так ему преставился «Рамзай»), ни изучил досконально детали жизни своего будущего агента. Ни тогда, ни годы спустя, когда они уже тесно сотрудничали в Японии – отсюда странная, на наш взгляд, сцена «сватовства» Ханако за Одзаки, которая ждет вас впереди. Удивительно, но Зорге действительно во многом рассчитывал на удачу и свое невероятно точное, удивительно тонкое чутье на людей и, в общем-то, ни разу не ошибся.

Что же касается Урсулы Кучински, то было бы странно, если бы не появились слухи о ее романе с Зорге. Слухи беспочвенные. Урсуле, родившейся в семье профессиональных германских подпольщиков-коммунистов, в 1930 году исполнилось 23 года, но она уже успела выйти замуж. Более того, в Китай, где нашел работу ее муж – архитектор Рудольф Гамбургер, она приехала беременной. В Шанхае она познакомилась с Агнес Смедли: та «…сказала, что в случае моего согласия меня мог бы навестить один коммунист, которому я могу полностью доверять. Товарищ пришел ко мне домой. Это был Рихард Зорге…

Вряд ли мне следует описывать внешность этого необыкновенного человека. Это уже сделано во многих книгах и статьях. Впервые он посетил меня в ноябре 1930 года… Рихарду Зорге было 35 лет. Я нашла его обаятельным и красивым, таким, каким его описывали другие. Продолговатое лицо, густые, вьющиеся волосы, глубокие уже тогда морщины на лице, ярко-голубые глаза, обрамленные темными ресницами, красиво очерченный рот. Я описываю Рихарда только потому, что, видимо, о нем нельзя думать, не видя его перед собой.

При первой нашей встрече я еще не знала его имени. Оно бы мне ничего и не сказало. Рихард сказал, что он слышал о моей готовности помочь китайским товарищам в их работе. Он говорил о борьбе против реакционного правительства страны, об ответственности и опасности, связанной с малейшей помощью товарищам, рекомендовал мне еще раз все обдумать. Пока я еще могу отказаться, говорил он, и никто меня в этом не упрекнет.

По мне было уже видно, что я ожидаю ребенка. Агнес также наверняка ему об этом сказала. Мне показался обидным вопрос, могу ли я и в условиях опасности работать в духе интернациональной солидарности. Тогда я не понимала, что он сам себе задает аналогичные вопросы и что он не пришел бы сам, если бы не был уверен в моем согласии. В течение получаса, пока Рихард оставался у меня после моего согласия, высказанного в несколько резкой форме, он обстоятельно обсудил со мной вопрос о возможности организации встреч с китайскими товарищами в нашей квартире. Я должна была лишь предоставить комнату, но не принимать участия в беседах…

Как он сумел столь быстро получить информацию о моей надежности? Я вспоминаю, что Рихард предложил мне присутствовать на демонстрации на центральной улице города, не принимая в ней непосредственного участия. Нагруженная покупками, дабы как европейке оправдать свое присутствие, я стояла перед большим магазином “Винг-Он” и видела, как избивают и арестовывают китайцев. Во многих случаях арест был равнозначен смерти. Я видела лица молодых людей, которым только что был объявлен смертный приговор, и знала, что уже ради них я выполню любую работу, которая от меня потребуется. Впоследствии я узнала, что на демонстрации меня видел Герхард Эйслер – мы были с ним немного знакомы еще в Германии. Он обратил внимание товарищей на то, что в будущем в подобных обстоятельствах я должна выглядеть более женственной, например, надевать шляпу.

После того как я познакомилась с Рихардом, я узнала, что обо мне стало известно Коминтерну и что от меня ожидают сотрудничества. Рихард считал необходимым, чтобы я состояла в его группе. С точки зрения интересов конспирации он считал замену нежелательной, однако окончательное решение этого вопроса оставил за мной. Я осталась с Рихардом и его группой, не задумываясь над тем, какие особые задачи они выполняют. Значительно позднее я узнала, что речь идет о работе в советской разведке Генерального штаба Красной Армии».

Очевидно, у Рихарда и Урсулы сложились дружеские отношения, но не такие, как в случае с Агнес Смедли. Теперь он выступал и с позиций начальника по разведывательной линии, и как старший товарищ, старший брат. Они проводили вместе не так уж много времени, но ставшая в будущем профессиональной разведчицей Урсула имела зоркий взгляд и хорошую память. Описание Рихарда, оставленное ею, удивительно напоминает то, что уже после войны напишет главная героиня этой книги – Исии Ханако. Ну и, конечно, нельзя не упомянуть, что именно ей принадлежит первый документальный рассказ о Зорге-мотоциклисте:

«Были дни, когда в отличие от своей обычной жизнерадостности, юмора и иронии он был молчалив и подавлен. В первые недели весны – моему сыну было примерно два месяца – Рихард неожиданно спросил меня, не желаю ли я прокатиться с ним на мотоцикле. Мы встретились с ним на окраине города, находящейся неподалеку от моего дома. Впервые в жизни я ездила на мотоцикле. Ему пришлось объяснить мне, что у мотоцикла есть педали, в которые можно упереться ногами.

Лишь спустя полгода, когда я навестила Рихарда в больнице – его нога была в гипсе, – другие товарищи сказали мне, что он всегда ездил с недозволенной скоростью. Я была в восторге от этой гонки, кричала, чтобы он ехал быстрее, и он гнал мотоцикл во весь опор. Когда мы остановились, у меня было такое чувство, будто я заново родилась. Ненавистная жизнь шанхайского общества была забыта, так же как и необходимость постоянно чувствовать себя солидной дамой, нести ответственность за нелегальную работу, заботиться о своем чудесном малыше. Я смеялась, болтала без умолку, и мне было безразлично, что об этом подумает Рихард. Может быть, он предпринял эту поездку для того, чтобы испытать мою выносливость и мужество. Если же он принял это мудрое решение, чтобы установить между нами более тесный контакт, то он выбрал правильное средство. После этой поездки я больше не испытывала смущения, и наши беседы стали более содержательными. Это лишний раз свидетельствует о том, какое большое значение имеют отношения между людьми. Ради них можно, пожалуй, иной раз и нарушить строгие правила конспирации».

На исходе 1932 года рискового мотоциклиста и бесстрашного резидента Рихарда Зорге отозвали из Китая. Срок его командировки истек, а резидентура отчаянно нуждалась в переформатировании. В Москву «Рамзай» вернулся победителем, доложил о выполнении задания руководству Разведупра, получил долгожданный отпуск и… вновь встретился с женщиной, которую вскоре назвал своей женой.

Катя и Хельма

Екатерина Александровна Максимова родилась 6 ноября (по старому стилю) 1904 года в Петрозаводске. Мать – Александра Степановна имела немецкие корни и в девичестве носила фамилию Гаупт, так что, как и Рихард, Катя была ребенком от смешанного, интернационального, брака и тоже наполовину немка. Правда, в семье она оказалась не младшей, а старшей из пятерых детей, но у ее родителей нашлись возможности для обучения девочки музыке и театральному мастерству даже в сложные годы Гражданской войны и последующей разрухи. В 1920 году, окончив семь классов школы, Катя поступила на службу в Оленецкое статистическое бюро, а летом 1921-го успешно выпустилась из городской театральной студии. Училась она у местной знаменитости – Юрия Николаевича Вентцеля, известного под театральным псевдонимом Юрий Юрьин, а потом снова встретилась с ним, поступив в Петроградский институт сценического искусства. Как часто бывает, молодая актриса влюбилась в наставника, и 22-летняя красавица Катя вышла за своего 38-летнего преподавателя замуж. Взяв с собой дочку Юрьина Наташу, весной 1926 года молодожены отправились в Италию, на остров Капри. У Юрия Николаевича открылся туберкулез, и поездка к южному солнцу оставалась последним шансом на выздоровление – не сбывшимся шансом.

1 сентября 1927 года муж Кати умер и был похоронен в Италии. Дочка вернулась к родной матери, а Екатерина Александровна отправилась в Москву.

Согласно официальной версии, по дороге, в поезде она познакомилась с немецким коммунистом и военным разведчиком Вилли Шталем, который попросил девушку давать ему уроки русского языка и, в свою очередь, познакомил со своим другом – Рихардом Зорге. Тот еще служил в ОМС Коминтерна и часто бывал в заграничных командировках, но в 1929 году Ика переехал к Кате, в ее полуподвальную комнату без удобств в Нижнем Кисловском переулке. Сестра Кати вспоминала:

«Свадьба была очень скромной – оба презирали этот “мещанский обряд”. Просто вечер с друзьями после регистрации брака здесь же, в Нижнем Кисловском, куда Ика перенес из гостиницы свои чемоданы.

Бутылка легкого вина и разговоры о музыке, о театре и, естественно, о “текущем моменте” – в Германии к власти пришли фашисты…

А потом мы вновь встретились с сестрой.

– Мы были всего полгода вместе, но это были шесть месяцев самого настоящего счастья, – говорила мне Катя…

Нам с сестрой Татьяной не довелось познакомиться с мужем Кати, но мне всегда казалось, что мы хорошо его знаем. Катя говорила, что он ученый, специалист по Востоку. Мы знали и о том, что он находится на трудной и опасной работе».

Зорге вернулся с этой работы в начале 1933 года – вернулся к гражданской жене Екатерине, чтобы провести с ней несколько месяцев вместе, а потом снова отправиться в командировку – на этот раз в Японию.

6 сентября 1933 года резидент «Рамзай» сошел с борта трансатлантического лайнера «Императрица России» в порту Йокогама и отправился в Токио, чтобы создать одну из самых эффективных разведывательных сетей в мировой истории. К началу 1934 года ядро резидентуры в Токио было собрано. Поначалу их было всего пять человек: Рихард Зорге, Одзаки Хоцуми, французский журналист сербского происхождения Бранко Вукелич, японский художник, присланный советской разведкой из Америки, Мияги Ётоку и радист, которого вскоре пришлось заменить на знакомого Зорге по Шанхаю немецкого коммуниста Макса Клаузена. В будущем эта сеть разрастется до тридцати пяти человек. Возможно, их было еще больше, но когда в октябре 1941 года резидентура провалится, именно это число будет названо в качестве официального количества агентов, входивших в так называемое «шпионское кольцо Зорге».

Следующие почти два года резидент провел, создавая легальную базу для своей работы в Японии – к большому неудовольствию Центра, который требовал активности, однако ничего поделать не мог и скрепя сердце разрешил Зорге спокойно упрочивать свои позиции как специалиста по Дальнему Востоку. Возможно, это стало одним из самых важных, умных и правильных решений советской военной разведки в тот период. Существует представление о Зорге, как о светском льве, который фланировал под руку с роскошными дамами по посольским раутам, ночным клубам, вечеринкам, напивался в стельку в элитных ресторанах и вообще приятно проводил время, каким-то загадочным образом попутно «добывая» у собеседников сверхсекретные сведения. Такой образ, мягко говоря, далек от действительности. Приводимый в воспоминаниях Исии Ханако примерный распорядок дня Зорге служит отличной иллюстрацией того, как много и эффективно он работал (и, скажем сразу, как не часто или, во всяком случае, не так часто, как принято думать, выпивал). Одними из важнейших личных качеств Рихарда Зорге были чрезвычайно высокая работоспособность, железная воля, отличная память и постоянная жажда знаний. В первую очередь именно эти составляющие и сделали его сначала звездой германской журналистики на Дальнем Востоке, а затем самым незаменимым человеком в Японии для немецкого посольства в Токио.

Еще в Китае Зорге начал уверенно писать для немецких газет на темы, в которых мало кто, кроме него, разбирался (да и сегодня специалистов по ним не так уж много). Он стал отличным специалистом по сельскому хозяйству, вопросам ценообразования и экспорту и импорту сельскохозяйственных продуктов, в том числе соевого шрота, из Китая и в Китай. Эти чрезвычайно скучные, с точки зрения нормального обывателя, но невероятно важные для экономики, для немецкого рынка, темы стали «коньком» Зорге, пока он работал в Шанхае, и помогли ему освоиться в Токио. Но еще отправляясь в 1933 году в японскую столицу и объезжая редакции немецких газет и журналов с целью приобрести редакционные задания на время своего пребывания в Токио, «Рамзай» сам для себя выбрал главную и больше соответствовавшую ему, как политологу и исследователю, тему: геополитика. Специалистам уже давно было ясно, что Япония стала не просто крупнейшим игроком в Азиатско-Тихоокеанском регионе, она весьма агрессивно претендует на вхождение в клуб Великих держав. Даже называлась официально эта страна тогда «Дай Ниппон» (так писалось и по-русски в эмигрантской прессе, книгах и учебниках), то есть Великая Япония (японский язык именовался дайниппонским или просто ниппонским). А вот со специалистами, способными разобраться в коллизиях внешней и внутренней политики дальневосточной империи, в Германии было не очень. Поэтому, проезжая через Мюнхен, Зорге нанес визит в редакцию журнала, который так и назывался: «Геополитика» и где в 1926 году публиковалась шанхайская знакомая Зорге – Агнес Смедли. Основал журнал бывший баварский военный атташе в Токио, учитель «наци № 2» Рудольфа Гесса и автор книги, название которой звучало как тема нового исследования Зорге: «Дай Ниппон: размышления о вооруженных силах, месте в мире и будущем Великой Японии», генерал Карл Хаусхофер. Очевидно, Хаусхофер читал статьи Зорге из Китая, потому что он сразу и с радостью согласился получать теперь подготовленные доктором Зорге специально для «Геополитики» материалы из Токио и даже запретил своему редактору править их. Более того, Хаусхофер снабдил журналиста рекомендательными письмами, которые позволили тому очень быстро занять важное положение в германской колонии в японской столице. Так что те самые почти два года, что ушли у Зорге на изучение Японии, создание и подтверждение своей репутации как крупнейшего специалиста по ее политике и экономике, были не просто не потрачены зря – они стали залогом его дальнейшей успешной работы как разведчика. Москва напрасно со слезами на глазах подсчитывала убытки от содержания пока что малоэффективно работающей резидентуры – все это еще окупится сторицей.

Но и это далеко не всё. «Геополитика» – научный журнал, статьи Рихарда Зорге в котором выходили относительно редко. Поэтому помимо него он стал токийским корреспондентом немецких газет «Теглихе рундшау», «Франкфуртер цайтунг», «Берлинер бёрзен-курир», «Дойчер фольксвирт», «Мюнхенер илллюстрирте прессе» и голландских «Хот фатерлянд» и «Алхемеен ханделсблад». Работы было – не продохнуть, но и конспиративный эффект от нее превосходил самые смелые ожидания. Рихард Зорге становился лучшим европейским журналистом-востоковедом – всегда занятым, обросшим серьезными связями, не вызывающим никаких подозрений.

Первая командировка завершилась в 1935 году. На родине «Рамзая» ждали не только начальники и отчеты, но и жена – Катя. Строго говоря, мы не знаем до сих пор, заключили они брак формально или нет, но в будущем Екатерина Александровна получала его денежное довольствие как жена военнослужащего, хотя документов о браке, судя по всему, не было, да и Зорге так никогда и не стал штатным сотрудником разведки. Расходы на содержание Екатерины Максимовой просто включались в смету токийской резидентуры «Рамзая». Рихард и Катя вместе съездили на отдых, но времени было совсем мало. В Москву Зорге приехал в начале июля, а в конце августа уже отправился обратно в Токио. Самолеты тогда не летали, и дорога, с учетом того, что путь необходимо было запутать, возвращаясь через Европу и/или Америку, занимал несколько недель.

Уже в Токио Зорге получил известие, что Катя беременна. Известие в хорошем смысле потрясло его. Резидент писал жене нежные письма на английском, которого она не знала, и сотрудники военной разведки, краснея, переводили ей их с листа. Она отвечала ему по-французски, успокаивая и советуясь по поводу выбора имени – верила, что будет девочка. Эта переписка стала сегодня основным источником знаний о их отношениях, и нежнейшие письма подтверждают: Рихард искренне любил Катю, а она отвечала ему взаимностью. Узнав о беременности, Зорге принялся покупать в Токио детские вещи и загружать ими секретную почту, отправляя домой, ей – любимой Кате.

«Милая моя Катюша!

Наконец я получил от тебя радостную весть, мне передали твои письма. Мне также сказали, что ты живешь хорошо и что получила лучшую квартиру. Я очень счастлив всем этим и невероятно радуюсь вестям о тебе.

Единственное, почему я грустен, это то, что ты одна все должна делать, а я при этом не могу тебе чем-либо помочь, не могу доказать свои чувства любви к тебе. Это грустно и, может быть, жестоко, как вообще наша разлука… Но я знаю, что существуешь ты, что есть человек, которого я очень люблю, и о ком я здесь, вдали, могу думать, когда мои дела идут хорошо или плохо. И скоро будет кто-то еще, который будет принадлежать нам обоим.

Помнишь ли ты еще наш уговор насчет имени?

С моей стороны, я хотел бы изменить этот договор таким образом: если это будет девочка, она должна носить твое имя. Во всяком случае, имя с буквы “К”. Я не хочу другого имени, если даже это будет имя моей сестры, которая всегда ко мне хорошо относилась. Или же дай этому новому человеку два имени, одно из которых обязательно должно быть твоим. Пожалуйста, выполни мое желание, если речь будет идти о девочке. Если же это будет мальчик, то ты можешь решить вопрос о его имени.

Я, естественно, очень озабочен тем, как ты все это выдержишь, и будет ли все хорошо. Позаботься, пожалуйста, о том, чтобы я сразу, без задержки, получил известие.

Сегодня я займусь вещами и посылочкой для ребенка, правда, когда это до тебя дойдет – совершенно неопределенно. Будешь ли ты дома у своих родителей? Пожалуйста, передай им привет от меня. Пусть они не сердятся за то, что я тебя оставил одну. Потом я постараюсь исправить все это моей большой любовью и нежностью к тебе.

У меня дела идут хорошо, и я надеюсь, что тебе сказали, что мною довольны.

Будь здорова, крепко жму твою руку и сердечно целую.

Твой Ика».

Но еще до получения известия о беременности жены Рихард познакомился с Исии Ханако.

Она не была единственной женщиной, с которой у Зорге сложились близкие отношения в Японии. Еще во время первой командировки случилась удивительная встреча, которую нельзя было предусмотреть и которая могла стоить Рихарду жизни. Прибыв в Токио, он познакомился с подполковником Ойгеном Оттом, ожидавшим скорого назначения на должность германского военного атташе в Японии, и его женой Хельмой. Точнее, знакомиться с Хельмой пришлось только для вида, потому что десять лет назад он знал эту эффектную блондинку очень высокого роста (она была выше мужа почти на голову) как Хельму Бодевиг. Вместе с Рихардом она состояла в марксистском кружке и спорила с товарищами о судьбах мировой революции. Затем их пути разошлись: она вышла замуж за профессионального военного, ветерана, как и Зорге, Первой мировой, а он уехал в Москву и стал разведчиком. Теперь судьба свела всех троих в Токио. В 1933 году, когда они вновь встретились, упоминать о подобных политических увлечениях молодости стало уже небезопасно, но ни Рихард, ни Хельма друг друга не выдали. Возможно, общий секрет способствовал тому, что между ними возник роман, о котором хорошо знал муж Хельмы Ойген Отт. Позже именно фотографию Хельмы найдет Ханако в ящике письменного стола Зорге, и даже на окнах в доме разведчика будут висеть занавески, вышитые заботливой рукой жены немецкого посла. Любовные отношения Рихарда и фрау Отт не привели к разводу посольской четы. Не привели они и Ханако к разрыву со своим новым другом, не создали напряжения в этом странном любовном четырехугольнике. Скорее всего, к тому времени отношения супругов Отт уже не были безупречными, а как военного атташе полковника Отта больше заботили служебные вопросы, чем семейные проблемы. В решении первых Зорге оказался неоценимым помощником. В отличие от Рихарда Зорге, Отт плохо разбирался в японских делах и оказался недостаточно хорошим аналитиком, чтобы обходиться в своей важной и ответственной работе без помощи со стороны. Эту функцию Зорге взял на себя, и в дальнейшем Отт и шагу не мог ступить без консультации со своим другом и другом своей жены. В 1938 году, когда Отт стал послом (что и произошло в значительной степени благодаря знаниям Зорге, за которые в Берлине ошибочно принимали знания и усилия Отта), советский разведчик получил полный доступ к дипломатической переписке и использовал это на благо Москвы. А вот роман с Хельмой к тому времени совершенно иссяк. И не только потому, что окрепли отношения с Ханако.