Текст книги "Музей «Шпионский Токио»"

Зал «Ниндзя»

Экспонат № 1

Японско-русский словарь Гошкевича – Татибана, 1857 год

На титульном листе этого издания 1857 года написано «Русско-японский словарь», но на самом деле это ошибка, которую заметили уже после того, как отдали словарь в печать. До этого существовали рукописные словари, и они были только русско-японскими¹⁸.

Пером и шпагой. Вариант ниндзя

Экспонат № 2

Ятатэ в стиле хисяку-гата, с нэцкэ в виде черепа

Экспонат № 3

Ятатэ хиоги-гата с накладным изображением дракона

Сегодня в антикварных магазинах и на блошиных рынках Японии можно найти очень много предметов, имеющих отношение к синоби. Там, например, в изобилии представлены слесарные инструменты, которые применяются как отмычки, портативные пилы для проделывания отверстий, через которые можно использовать подобные инструменты, разнообразное оружие вроде дзюттэ – небольшой металлической дубинки, внешне очень похожей на кинжал и бывшей в ходу у японских полицейских вплоть до ХХ века. Иногда встречается манрики-гусари – цепь длиною около метра с утяжелителями на концах (мне попадались такие с клеймами семьи Токугава, но, несмотря на уверения продавца в их подлинности, цепь стоила подозрительно дешево, а в Китае сто лет назад обожали подделывать японский антиквариат). Попадаются тяжеленные колеса-жернова ягэн для растирания снадобий (а там кто знает, как пойдет – и ядов, и противоядий) – с таким изображен синоби, стоящий памятником перед вокзалом городка Кока, и это многое говорит о том, чем на самом деле занимались ниндзя. Изредка в куче скобяного хлама попадаются тэцубиси – металлические звезды, похожие на пробники противотанковых ежей, которые так приятно было бросить под копыта преследующей вас кавалерии или просто под ноги полубосым самураям. Можно купить еще какое-нибудь «оружие ниндзя»¹⁹. Но чаще всего, проще и дешевле можно приобрести три вида артефактов, связанных с ниндзя:

1. Гравюры укиё-э.

2. Фонари синоби-гандо.

3. Пеналы ятатэ.

Рассмотрим их поподробнее и попробуем уловить эту самую тайную связь с миром ниндзя.

Впервые увидев ятатэ на блошином рынке в Киото, я принял их за футляр для кисэру – японских курительных трубочек. Форма изделия показалась странной, а представлена загадочная вещица была в таком заманчивом многообразии исполнения и цен, что я решил поинтересоваться у продавца, верна ли моя догадка, и, по возможности, купить симпатичную безделушку. Каково же было мое изумление, когда выяснилось, что это действительно футляр, но для… кисти, то есть, по сути, старинный японский пенал. Несколько лет спустя, узнав, что подобные аксессуары в свое время часто использовали синоби, я уже не удивился. Ибо если существует какой-либо футляр, ниндзя непременно засунут туда что-нибудь запрещенное. К тому же одна из парадигм японских воинских искусств гласит: бун бу ити – кисть и меч едины. Или, по-нашему говоря, пером и шпагой…

Эта милая деталь делового облика самурая называется ятатэ, и слово это записывается иероглифами, намекающими на историю ее происхождения: «стрела» и «стоять, стойка». Вместе получается очень просто: колчан. Почему именно колчан? В далеком японском Средневековье, в эпоху Камакура (1185–1333), к власти в стране пришло сословие воинов – самураев, буси. Сегодня для нас самурай – это человек в кимоно с двумя мечами за поясом. Однако в ту пору новоиспеченная элита выглядела несколько иначе: их главным оружием считались вовсе не острые клинки, а большой лук и набор хороших стрел к нему. В мирное же время – тонкая кисточка и тушь, с помощью которых можно было и отчет о поступлениях с подконтрольных территорий накропать (самураи выполняли и функции чиновников), и трогательное хайку зафиксировать для памяти, в очередной раз восхитившись тем, как «прекрасна сакура в горах Камакура».

Писать тушью непросто. Хотя бы потому, что ее сначала надо приготовить. Для этого требовалось растереть чернильную палочку (обычно из связанной смолой сосновой сажи) на смоченном водой точильном камне с небольшим углублением. Этот нехитрый, но совершенно необходимый для образованного человека, набор «канцпринадлежностей» воины древности носили с собой в небольшой коробочке, которую укладывали на дно колчана со стрелами (либо крепили за поясом под колчаном) и называли ятатэ-но судзури – «точильный камень из колчана», а потом просто ятатэ. Возвращаясь к процессу приготовления туши, легко заметить, что для начала использования ятатэ-но судзури требовалась еще и вода. Водонепроницаемых контейнеров в те далекие времена еще не изобрели, и хотя японские горы – не пустыня Сахара, но жидкость для разведения туши далеко не всегда оказывалась под рукой в нужный момент.

Выходом из этого положения стала корпия – комочек из шелковых или хлопковых волокон, напоминающих нашу современную вату. Достаточно было хорошенько пропитать его уже готовой жидкой тушью и убрать в более или менее плотно закрывающийся сосуд, и все: на некоторое время интеллигентный воин обеспечивал себя «чернильницей-непроливайкой». Ни камень, ни палочка туши, ни даже вода больше не нужны. Благородному воину оставалось только достать кисточку, вдавить ее в «ватку» и изложить свои мудрые мысли на бумаге, которую тоже, конечно, требовалось иметь в достаточном количестве под рукой. По окончании творческого процесса полагалось все это, за исключением бумаги, убрать – в максимально удобную для переноски форму – и для порядка присвоить ей специальное наименование.

Камакура была и остается центром школы дзэн японского буддизма. Решение относительно нового боевого аксессуара было принято в лаконичном – дзэнском – стиле. Общее название, без затей, оставили прежним: ятатэ. При этом первый и самый простой вариант пенала имел форму сложенного веера хиоги-гата (по сути, пенала в современном его понимании), где емкость открывалась путем сдвигания в сторону плоской верхней крышки. Со временем (к началу XVII века) форма ятатэ изменилась. Хотя и сегодня еще можно встретить в продаже старые чернильницы хиоги-гата, самым популярным вариантом стал хисяку-гата – с длинной трубкой, внутрь которой засовывалась кисточка щетиной наружу, и укрепленной намертво (или на шарнире) чернильницей сумицубо. Любовь к хисяку объяснялась просто: самураи крайне редко теперь, с наступлением долгого мира, обращались к луку и стрелам, не носили доспехи, ограничиваясь мечами, и класть хиоги-гата было некуда. А вот за поясом кимоно новый вариант ятатэ держался с легкостью и даже не без некоторой элегантности, которую донесли до нас гравюры Хокусай и Хиросигэ. Надежная крышечка при этом, в отличие от хиоги, не сдвигалась вне зависимости от того, на какую сторону она откидывалась.

Японцы, невероятно любящие окружать любое явление, каждый предмет своей жизни душистым флёром разъяснений, уточняют: те ятатэ, у которых крышечка сумицубо откидывалась на правую сторону, засовывались за пояс с правой же стороны (с левой самураи носили два меча), а те, что с крышечкой, открывающейся влево, предназначались для левшей. Проверить это уже невозможно, и не исключено, что это один из многочисленных самурайских мифов, но действительно, унификации этой функции у ятатэ не наблюдается. Более того, судя по некоторым изображениям, портативные письменные приборы очень часто носили заткнутыми за пояс строго позади – там, откуда руки растут только у японских монстров ёкаи.

Сегодня можно купить ятатэ самых разных размеров – от полностью ложащихся в ладонь и весящих несколько десятков граммов до полуметровых и килограммовых бронзовых приборов, напоминающих вычурно отделанные молотки. Неудивительно, что с давних времен ходили слухи о возможности использования самурайской чернильницы в качестве оружия. Отрицать саму такую возможность бессмысленно, ведь и палочки для еды, и заколки для волос в умелых ниндзевских руках могли стать (и становились!) опаснейшими средствами обороны и нападения (последнее – значительно чаще). Хранящийся в нашей коллекции ятатэ классической формы хиоги с драконом на крышке весит 580 граммов, и его вполне можно использовать как кастет – тяжелые травмы противнику гарантированы. Но, скорее всего, такой вес чаще использовался в мирных целях: для того чтобы придерживать на столе развернутый свиток тонкой и постоянно скручивающейся японской бумаги.

И все же таскать здоровенный и тяжеленный пенал за поясом только для того, чтобы в случае чего использовать его для самообороны, идея несколько странная. Другое дело, что пенал на то и пенал, чтобы вкладывать в него как то, что положено, так и то, что обычные люди в чернильницах не носят.

Известно, что существовали вполне, назовем их так, легальные ятатэ со специальными отделениями для складных линеечек, небольших ножей, пинцетов и прочего мелкого инструмента. Отдельная история – трубки для хранения кисти бинарного назначения. Разведчики, коим в докарандашную эпоху исключительно важно было иметь под рукой средства письменной фиксации наблюдений, не могли отказаться от самой кисточки с ее великой гуманитарной миссией. Однако ничто не мешало им с противоположной стороны в трубку ввинтить, например, длинное и острое шило – страшное оружие в умелых руках – или настоящий, пусть и не ужасающих размеров нож. В интернете можно найти изображение ятатэ с раскладывающимся вбок лезвием, принимающим форму серпа кама, и приделанной к нему цепью кусари, продающихся как изделия эпохи Эдо. С очень высокой степенью вероятности в подобных образцах страшного внешне, но неудобного и малоэффективного в реальном бою оружия можно подозревать имитацию, изготовленную в середине ХХ века на волне популярности фильмов о ниндзя. С другой стороны, такая простая штука, как «флакончик»-сумицубо, будто специально придумана для того, чтобы хранить в нем не только смоченную тушью корпию, но и немножко, совсем чуть-чуть, смертоносного яда, которым можно было при необходимости тайно устранить врага, а в самом крайнем случае и… себя самого.

Можно, но снова… Убийство, даже в целях самообороны – крайнее и самое нежелательное действие для любого профессионального разведчика, для ниндзя в том числе. Ятатэ действительно использовались ими давно и постоянно, и наставления по искусству японского шпионажа неизменно включают чернильницу из колчана в список шести самых необходимых атрибутов настоящего синоби. При этом основное предназначение пенала нам уже хорошо известно. Прекрасно, если у разведчика крепкая, развитая память, но совсем хорошо, если он будет записывать самые важные сведения на бумаге, пусть даже и для того, чтобы потом эту бумагу уничтожить. Записанное лучше сохранится в голове благодаря подключению механического запоминания – этому и сегодня учат и ниндзя, и нениндзя в любой начальной школе. Важнейшие факты, данные, имена синоби мог запомнить и так. Для мелочей же, которые, может быть, пока и не казались заслуживающими особого внимания, но потом могли стать таковыми при анализе ситуации старым и мудрым дзёнином, необходимы были бумага и кисть. Поистине в ремесле профессионального разведчика кисть и меч оказывались едины: бун бу ити.

Начальнику разведки прославленного полководца Минамото Ёсицунэ (во многом благодаря которому в японской истории и наступила та самая эпоха Камакура, с которой мы начали наш рассказ о ятатэ) по имени Исэ Сабуро Ёсимори приписывается следующее напутствие начинающим ниндзя:

 
Кисть и тушь
В тысяче случаев
Используются.
Синоби без ятатэ
Не следует работать.
 

Великий же поэт Мацуо Басё, которого людская молва настоятельно относит к сонму ниндзя и памятник которому стоит ныне на его родине в том самом городе Ига, однажды написал необычно длинное послание потомкам:

«Беру кисть, пытаясь запечатлеть на бумаге свои чувства, но способности мои так ничтожны! Хочу отыскать слова, но сердце мое сжимается и, опершись на подлокотник, я только смотрю и смотрю на ночное небо. И мысли расплываются в бескрайних просторах Вселенной. И до меня доносятся отблески Света с миллиардов звезд, с миллиардных расстояний за миллиарды лет. О, безмерный мир Вселенной».

Возможно, он это сделал с помощью ятатэ. И даже при свете особого фонаря, который обычно так и называют – «фонарь ниндзя».

Неверный луч синоби

Экспонат № 4

Гравюра Утагава Хиросигэ с иллюстрацией эпизода похождений благородного разбойника Дзирайя из цикла «картины сыновней почтительности и кровной мести», 1844–1845 годы

Экспонат № 5

Синоби тётин – «фонарь ниндзя», металлический, ориентировочно – начало ХХ века

Эти странные штуки, внешне больше всего напоминающие ведра (попадаются и очень старые, деревянные, похожие на бадьи), называются для русского уха нехорошо: синоби гандо, то есть «фонарь синоби». По сути, это и есть деревянные или жестяные ведра, но только совершенно иного назначения. С наружной стороны «дна» к ним прикреплена ручка, а внутри, на деревянных шкантах или обычных заклепках держится устройство, сильно напоминающее гироскоп. Закрепленный внутри источник света – обычная свеча – остается в устойчивом вертикальном состоянии, как бы этот фонарь ни вертели, при условии, что движения будут достаточно плавными и пламя не задует ветром. Поднимаем ли мы фонарь вверх, опускаем вниз, светим в сторону – свеча не падает, а раструб «ведра» дает более или менее четко сфокусированный луч, который плохо виден со стороны, но обеспечивает возможность его обладателю творить свое темное дело при свете.

Происхождение главной детали – «гироскопа» неясно. Привезли в Японию эту конструкцию китайцы или же она попала сюда с португальскими или голландскими мореплавателями, пока непонятно. Что же касается сугубо японской или даже ниндзевской истории этого аппарата, то обратимся за разъяснениями к историку ниндзюцу Федору Витальевичу Кубасову: «В книгах про ниндзя эти фонари обычно именуют просто гандо хотя полное его название в словарях гандо-тётин или В первом случае  – постамент под буддийской статуей (где порой прятали сокровища), так что возможно, этимология этого слова предполагает, что такой фонарь удобен для поиска (возможно, не совсем законного) сокровищ. При втором же написании перед нами оказывается фонарь (тё: тин для ограбления (го: то: Хотя очень может быть, что гото/гаддо в данном случае обозначает не ограбление, а вращающийся механизм, поскольку в театре кабуки существует метод смены декораций, называющийся гандо-гаэси где картинка с мизансценой для следующего акта лежит на полу (собственно картинкой вниз) и прикреплена под прямым углом к аналогичной декорации нынешнего акта, находящейся, как положено, на заднем плане сцены. Для смены декораций, таким образом, достаточно опрокинуть ставшую ненужной декорацию назад, и на ее место автоматически встанет новая… С другой стороны, существует гандо-дзукин “разбойничья шапка”, закрывающая все лицо кроме глаз). В работе историка ниндзюцу А. М. Горбылева этот же фонарь назван кюто-дзётин – вероятно, под влиянием японского исследователя Нава Юмио, который записывает это слово как

Как и в большинстве случаев, когда речь идет о каких-то материальных свидетельствах «уникальной традиции ниндзя», едва ли не все упоминания об этом фонаре именно как об инструменте синоби встречаются в авторской литературе уже ХХ века. А вот в старинных наставлениях и трактатах о ниндзюцу синоби гандо не фигурирует ни под каким из своих многочисленных названий. Зато его часто изображали мастера гравюр укиё-э как часть этой самой традиции. Возможно, именно поэтому к началу ХХ века не оставалось сомнений, что синоби без гандо просто не бывает. И на черно-белых иллюстрациях в книгах, и на пестрых отдельных листах укиё-э этот самый фонарь попадается нередко, а хронологический охват событий, в которых приняли участие обладатели секретного прибора, довольно широк: от легендарных схваток героев XVII–XVIII веков до вполне реальных, зафиксированных только что появившейся в Японии прессой инцидентов конца XIX века.

Вот, например, лист с работой великого Утагава Хиросигэ (Андо Хиросигэ, Итирюсай Хиросигэ; 1797–1858) с иллюстрацией эпизода похождений благородного разбойника Дзирайи. Несмотря на то, что работы Утагава Хиросигэ хранятся во многих престижных коллекциях мира, картины с изображениями ниндзя не относятся к числу известных шедевров мастера. Впрочем, в Музее изобразительных искусств Бостона хранится именно такая гравюра, купленная в 1911 году и подаренная Бостону американским коллекционером японского искусства Уильямом Стерджисом Бигелоу. Она относится к циклу под названием «Картины сыновней почтительности и кровной мести» и создана в 1844-м или 1845 году (1-й год Кока) в Эдо.

Текст на гравюре принадлежит кисти Рюкатэй Танэкадзу:

«По всем дорогам провинции Этиго гремит имя Дзирайя. Настоящее же имя его Огата Хироюки. Он отбирал деньги у беспутных богачей и раздавал честным беднякам. Хоть он и был разбойником, но разбойником благородным. В долине у горы Яхикояма, что в Этиго, он подобрал грудного младенца – сына Исами Гэнго, а младшему брату Исами, Масадзиро, помог расправиться с кровным врагом по имени Рокуяон Гумпати.

Отпечатано в Восточной столице издателем Вакасая Ёити, чья лавка находится перед Симмё»^[9].

Дзирайя («Молодой гром») – один из наиболее популярных в конце XIX – начале ХХ века героев японского фольклора, напоминающий, с одной стороны, социальной мотивированностью своих действий японский вариант Робин Гуда, а с другой – использующий магию, волшебных жаб (любимое средство передвижения ниндзя в легендах), чудом побеждающий огромного змея, носитель тайных шпионских знаний и техник, выполняющий самые щекотливые задания. В период с 1839 по 1866 год тем самым Рюкатэй Танэкадзу было написано 44 (!) книжки о похождениях Дзирайя, ставших необыкновенно популярными в народе и, как мы видим, иллюстрировавшихся выдающимися мастерами японской ксилографии. И он был отнюдь не единственным певцом ниндзя Дзирайя. Но не только этого персонажа и не только с фонарем в руках изображали японские мастера прошлого, когда речь заходила о синоби. Встречались примеры и заковыристее.

Ниндзя Никки

Экспонат № 6

Гравюра укиё-э работы Кунитика Тоёхара с изображением актера кабуки Итикавы Дандзюро в роли ниндзя Никки Дандзё, 1898 год

«Твои крылья – локоны у ушей Никки Дандзё. Свечи, освещающие лицо актера, гаснут от одного их взмаха. Мордочка с острым носиком, внимательным взглядом, опущенными уголками рта на фоне темной поблескивающей слюды выглядит неприятно…» – писал об этом персонаже Акутагава Рюноскэ, и этот неприятный герой с внимательным взглядом, как ни странно, тоже ниндзя. Точнее, актер театра кабуки в образе ниндзя, перевоплотившегося в крысу, чтобы… Нет, давайте по порядку.

Перед нами гравюра работы Кунитика Тоёхара (1835–1900), изготовленная им в самом конце карьеры и в финале жизненного пути – в 1898 году. Кунитика Тоёхара– прославленный художник, оставивший о себе память практически во всех стилях ксилографии укиё-э: от изображения пейзажей до порногравюр сюнга, но, пожалуй, особую славу ему стяжали портреты актеров театра кабуки. Картина перед нами относится к серии «100 ролей Итикава Дандзюро», на ней этот актер в костюме ниндзя по имени Никки Дандзё.

Итикава Дандзюро – наследственное имя представителей ныне уже тринадцати поколений актерской династии театра кабуки. Начиная с 1675 года, сменяя друг друга и далеко не всегда приходясь друг другу родственниками, лучшие актеры своим талантом, трудом и готовностью преданно служить сохранению традиции японского театра завоевывают право назваться очередным Дандзюро, получая порядковый номер не по праву крови, а по заслугам. В 1898 году, когда была создана наша гравюра, в кабуки играл великий Итикава Дандзюро IX – один из самых успешных и знаменитых актеров Японии второй половины XIX века, настоящая суперзвезда – по современным понятиям. Помимо актерского дарования, Дандзюро IX обладал незаурядными организаторскими способностями, начав реформы кабуки в стремлении повысить убедительность сценического действия более точным соблюдением исторических деталей и со временем возглавив сам театр. Его талант высоко ценился самим императором Мэйдзи, перед которым Дандзюро доводилось выступать, а фанаты кабуки неаристократического происхождения доходили в своей любви к мастеру перевоплощений до исступления. Рассказывают, что после спектаклей, где по ходу действия герой, которого играл Дандзюро, прыгал в бочку с водой, эту самую воду, разлитую по маленьким пузырькам, продавали потом на выходе за хорошие деньги: местные красотки подмешивали ее в свою косметику, дабы улучшить цвет лица.

Удивительный факт: заставший появление кинематографа, Итикава Дандзюро IX в 1897 году был запечатлен на пленке во время исполнения женской роли в пьесе «Момидзигари». Но две минуты на старой пленке – не единственный памятник великому актеру. Похороненный на центральном токийском городском кладбище Аояма, Итикава Дандзюро IX удостоился еще и особой чести – в самом старом, известном и почитаемом буддийском храме Токио – Сэнсо-дзи ему открыт великолепный монумент, где мастер изображен в одной из прославивших его ролей – мужественного самурая Кагэмаса Гонгоро из пьесы «Сибараку». Однако на нашей гравюре великий актер в другой своей роли. Она сама по себе стоит особого нашего внимания, хотя и не принесла ему такой известности, как роль Гонгоро, однако этот образ вошел в «Большую сотню» Кунитика Тоёхара. Это роль ниндзя по имени Никки Дандзё.

Нередко случается, что между героем художественного произведения и его прототипом лежит неодолимая пропасть. Полевой маршал д’Артаньян, погибший под голландским Маастрихтом, и шевалье д’Артаньян из романа Александра Дюма – совершенно разные люди, Робинзон Крузо прожил 28 лет на острове в Атлантическом океане, но его прототип Александр Селькирк был спасен «всего» через четыре года одиночества в океане Тихом. Исторический Никки Дандзё жил во второй половине XVI века и не был оборотнем, но действительно имел самое непосредственное отношение к настоящим синоби.

В провинции Ига, что лежала на пути из Киото в Эдо и которую сегодня называют «родиной ниндзя», в эпоху Сэнгоку сложилась патовая ситуация. «Война всех против всех», как часто называют тот период истории Японии, привела к возникновению здесь своеобразной «республики синоби», управляемой не владетельным князем, даймё, как это было принято в других японских провинциях, а некой аморфной коалицией местных деревенских самураев – по сути, тех же самых синоби. Со временем коалиция договорилась о выборе даймё – в стане шпионов и специалистов тайных дел демократия победила на 300 лет раньше, чем в остальной Японии. «Президентом ниндзя» как раз и оказался человек по имени Никки Дандзё Томоумэ. Как часто бывает в подобных случаях, добравшись до власти, он решил действовать самостоятельно, вне зависимости от наказов своих «избирателей», за что немедленно подвергся остракизму и был… нет, не убит особо изощренным способом, а всего лишь изгнан за пределы провинции, после чего следы его потерялись. Впрочем, самой демократии Ига тоже скоро пришел конец. Могущественный полководец Ода Нобунага не любил проявлений народного волеизъявления, особенно подкрепленного вооруженной силой, и, пройдясь по провинции огнем и мечом, положил конец «республике ниндзя».

Много лет спустя события, связанные с именем Никки Дандзё, получили неожиданное переосмысление и воплощение в художественном ключе. В 1777 году на сцене театра Кёгэн появилась пьеса под затейливым названием «Драгоценные благовония и осенние цветы Сэндай», или просто «Сэндай хаги», не имеющая, однако, никакого отношения к любованию красотами природы. Постановка, перенесенная чуть позже и на сцену кабуки, относится к популярному в Японии (да и во всем мире) жанру пьес о вероломстве, предательствах и иного рода распрях, постоянно сопровождающих жизнь знатных семейств. Главная героиня пьесы – кормилица Масаока, приставленная к юному наследнику даймё соседней с Ига провинции Исэ, постоянно опасается убийства своего воспитанника. Она вынуждена следить за каждым его шагом, лично готовит ему еду и старается не допустить, чтобы в руки ребенка попало хоть что-то, не прошедшее ее проверки. Однажды она получает от синоби по имени Сакаэ Годзэн сладости для мальчика, но не решается сразу передать их ему. Она не верит Сакаэ и предлагает попробовать лакомство… своему единственному сыну. Контролировавшие операцию синоби поняли: Масаока подозревает, что сладости отравлены. Они убивают ее сына до того, как станет ясно, что причиной смерти могло стать отравление. Кровь одного преступления смывает следы другого. Ребенок погибает, но Масаока ведет себя совсем не как мать, убитая горем, и Сакаэ Годзэн совершает роковую ошибку. Он решает, что она в какой-то момент подменила детей и на самом деле погиб не ее родной сын, а воспитанник. Запутавшись, ниндзя решает открыться женщине и показывает ей свиток с текстом клятвы бороться против юного наследника, скрепленной кровью и подписями заговорщиков. Одним из первых имен там значится «наш» Никки Дандзё.

В конце концов заговорщики понимают, что несчастная мать ввела их в заблуждение ценой жизни собственного ребенка и теперь уже их жизни в ее руках. Свиток необходимо вернуть или уничтожить, и его похищает крыса. В самый последний момент самурай Арадзиси Отоконодзё (Отоконосукэ) пытается раздавить ее ногой, наступает ей на хвост, бьет по голове своим веером с железной рукоятью, но все тщетно. Мерзкой твари удается сбежать (в спектакле ее играет актер, одетый в совершенно детсадовский, по нашим представлениям, костюм мышки), и тут все видят, что крыса и есть сам Никки Дандзё, мастерски владеющий искусством магии и перевоплощения.

В сюжете «Сэндай хаги» сплелись и представления об истинной самурайской морали, покоящейся на фундаменте японского неоконфуцианства, когда долг перед господином ставится неизмеримо выше материнской любви, и подлинные события полной коварства истории Японии, и даже представления о сверхъестественном могуществе синоби, основанные на простых тактических приемах реальных ниндзя. Известно, например, что для того, чтобы внести суматоху, напугать противника при поспешном бегстве, японские разведчики использовали змей, которых бросали в комнаты (желательно в женские покои) или просто в лицо преследующим, разъяренных и специально надрессированных обезьян, и… крыс, которые были способны вызвать такую панику на женской половине дома, что его хозяину приходилось думать не о погоне, а о том, что такое страшное могло приключиться с его женой, наложницами, дочерьми. Специалисты указывают и на возможность использования синоби элементарных спецэффектов. Например, рядом с заранее припасенным и брошенным при бегстве животным – жабой или крысой – поджигался магний, дававший мощную вспышку. В проекции на белой стене отображалось не маленькое земноводное или грызун, а чудовищный монстр. И без того верившие в магические силы ниндзя, преследователи не сомневались, что те таким образом превращаются в этих самых жаб и крыс, и не торопились вступать в спор с силами зла. Так что ассоциация реального Никки Дандзё с крысой-оборотнем для японцев XVII–XIX веков имела вполне устойчивые основания и отнюдь не выглядела сказкой.

К тому же, когда Никки обращался в человеческую плоть, на лбу у него становилась видна кровоточащая рана, нанесенная веером Арадзиси (многие художники изображали ее на гравюрах, хорошо заметна она и на нашем экземпляре), а сам ниндзя облачен в одежды серых, мышиных тонов, что не только ассоциируется с цветом крысиной шерсти, но и в представлениях тех лет олицетворяло отрицательное, темное начало. Парик, который носит актер, играющий Никки, напоминает своей формой крысиную голову (вытянутое, аристократическое лицо Итикава Дандзюро IX как нельзя лучше подходило для исполнения этой роли), и одновременно является визуальным символом злодея при изображении характерных ролей в кабуки.

Наконец, на гравюре хорошо видна, как сказали бы сегодня, «пальцовка» ниндзя. Это мудра – особый способ сплетения пальцев, пришедший в Японию из Индии через Китай и служащий, согласно поверьям, действенным способом освобождения и управления внутренней энергией человека и энергией, его окружающей. Буддийские мудры или, в случае с ниндзя, кэцуин, после долгих изнурительных тренировок и при их правильном исполнении и в сочетании с телесными (например, дыхательными) и магическими (чтением заклинаний) практиками могут активизировать энергию, протекающую через тело человека и наиболее доступную для управления именно в пальцах. Японцы верили, что каждому из пальцев соответствует одна из первостихий. Мизинцу – земля, безымянному – вода, среднему – огонь, указательному – воздух и большому – пустота. Замыкая соответствующие энергетические потоки и читая тайные заклинания, синоби, как говорили, был вполне способен стать невидимым, мог летать или, при необходимости, превращаться в животное и обратно. Тем более что помимо стихий определенные мудры воплощали еще и космическую силу символов китайского астрологического цикла, в том числе, конечно, знака Крысы. Стоит ли говорить, что в спектакле Никки Дандзё, обращаясь в человека, держит в зубах заветный свиток, строит перед собой магическую решетку из пальцев под названием «кудзиин». А на гравюрах синоби изображается с мордой грызуна, символизирующей к тому же (вот совпадение!) тайные перемещения, скрытность и неожиданную атаку…