Текст книги "Музей «Шпионский Токио»"

Всадник Евразии

Экспонат № 8

Свиток, каллиграфия работы Фукусима Ясумаса

Перед большим свитком с мощно выписанными иероглифами висит фотография японского генерала. По «иконостасу» на груди этого человека можно изучать фалеристику. Он стал героем песен и картин, в честь его подвига отчеканена специальная и довольно редкая (строго говоря, не вполне ясного происхождения) медаль. Каллиграфия его работы в коллекции нашего музея – один из лучших экспонатов зала «Штабс-капитан Рыбников». Человек, о котором у нас слышали немногие, в Японии стал легендой разведки. Неутомимый всадник Евразии – генерал Фукусима Ясумаса.

Он появился на свет в мае 1852 года в небольшом городке Мацумото, недалеко от красивейшего замка, привлекающего ныне туристов со всего света. Сейчас на первых этажах самурайского форпоста выставлена на всеобщее обозрение небольшая, но любопытная коллекция оружия скрытого ношения. Выбор экспозиции не случаен: о ниндзя провинции Синано, на бывших землях которой стоит Мацумото, издревле слагали легенды. Ясумаса, старший сын служившего в замке самурая, эти легенды наверняка слышал или читал. Когда в возрасте пятнадцати лет он отправился в Эдо для изучения военной науки, они должны были подпитывать его честолюбие, но… Уже на следующий год Япония перестала быть феодальной страной, Эдо переименовали в Токио, а главным делом жаждущих славы отпрысков славных семей стало не сохранение самурайских устоев, а изучение иностранных языков и вообще следование прогрессу. Совсем как в уличной песенке тех лет, воспроизведенной Борисом Акуниным в одном из его романов:

 
Если стукнуть по башке
С лаковой косичкой,
То услышишь треск тупой
Косности дремучей.
 
 
Если стукнуть по башке,
Стриженной культурно,
То услышишь звонкий треск
Светлого прогресса.
 

Не остался в стороне от новомодных течений и молодой Ясумаса. Он взялся за иностранные (прогрессивные!) языки и, получив высшее образование, отправился на службу в министерство юстиции, а оттуда перевелся в министерство военное. В 1876-м – в год окончательного запрета «лаковых косичек» – юноша совершил краткий вояж в Америку еще как гражданский сотрудник, а в мае 1878-го сдал экзамены и облачился в мундир офицера сухопутных войск. Вероятно, уже в то время основным приложением сил лейтенанта Фукусима становится военная разведка. Известно, что сын самурая для начала занялся анализом состояния вооруженных сил потенциальных противников Японии в Азии. В 1882–1884 годах он получил назначение в военный атташат Японии в Пекине, затем посетил Индию и Бирму, составив для себя общую картину борьбы мировых супердержав за Азию и выделив в ней наиболее полезное для родины, а значит, приоритетное для себя направление. Отныне и навсегда в фокусе его основных интересов (как и всей японской военной разведки в те годы) оказались Китай и Россия.

В 1887 году Фукусима в звании майора продолжил службу в должности военного атташе Японии в Берлине, но и тогда ему не суждено было забыть о нашей стране. Во-первых, Япония уже приняла решение о войне с Китаем и понимала, что стратегическое развитие этого, неизбежно победоносного, конфликта приведет к куда более серьезной войне с Россией за Корею. В связи с этим начавшееся в 1891 году строительство Транссибирской магистрали сильно встревожило японский Генштаб, отдававший себе отчет: даже одна, но безотказно функционирующая нитка железной дороги, тянущейся из европейской части России на Дальний Восток, резко снижает шансы Японии на, казалось бы, неизбежную победу в грядущем противостоянии. В том, что самой войны ждать оставалось недолго, на Островах не сомневался уже никто. Многие были даже уверены, что в основу конфликта лягут не только споры за территорию: несмотря на личные извинения императора Мэйдзи и выкуренную сигаретку, цесаревич Николай должен был теперь хранить в своем сердце чувство ненависти ко всем японцам. Точно – войны не миновать.

Кроме того, в Российской империи ширилось и крепло революционное движение, а вместе с ним поднимал голову национальный сепаратизм, не в последнюю очередь – польский. «Враг нашего врага – наш друг», – рассуждали в Токио и одинаково внимательно следили и за революционерами, и за националистами. И те и другие могли и должны были пригодиться в случае войны с Россией. По версии польских историков, японский военный атташе в Берлине майор Фукусима вступил в контакт с поляками, используя их в качестве своих агентов, а когда срок его службы в Европе подошел к концу, решил лично проверить полученную от них информацию. Ему пора было поработать в поле – в буквальном смысле этого выражения.

Существует легенда, что незадолго до окончания командировки в Берлине Фукусима в состоянии подпития заключил пари с одним германским офицером, что сумеет верхом в одиночку вернуться на родину. Поверить в столь легкомысленную причину спора мешает статус японского разведчика – человек военный, при погонах, потратить время на какое бы то ни было героическое приключение мог только с разрешения своего командования. Но как прикрытие такое пари и правда смотрелось неплохо. Так что, судя по всему, майор Фукусима действовал совершенно трезво – получил приказ или разрешение на возвращение в Японию сухопутным путем через территорию Российской империи, включая потенциально интересную для агентурной японской разведки Польшу, а главное – вдоль строящейся Транссибирской магистрали.

К путешествию Фукусима Ясумаса готовился долго – несколько месяцев. Наконец 11 февраля 1892 года он выехал из Берлина. Никаких препятствий на территории скорого и вероятного противника ему не чинили, а если русские и стесняли свободу действий японского разведчика, то исключительно из традиций гостеприимства. 20 марта российская газета с характерным названием «Разведчик» сообщала дотошным читателям (орфография и пунктуация оригинала):

«Еще 22 февраля прибыл из Берлина в Сувалки, направляющийся через Сибирь, Манджурию, Китай на Японию, майор японского генерального штаба Фукушима (Foukoushima), верхом, один без вестового и заводной лошади. Фукушима выехал из Берлина 31 января (по нашему стилю) и сделал более 800 верст в 24 дня, в среднем по 36–37 верст в сутки, считая дневки в том числе.

Выехав 22 февраля в 11 часов утра, из Августова, при морозе свыше 12°, он в 2½ часа въехал в Сувалки, сопровождаемый командиром и офицерами 6-го лейб-драгунского Павлоградского Его Величества полка с музыкой, встретившими гостя на пути и предложившими ему завтрак, и вообще принявшими его с крайним радушием чисто по-русски.

Фукушима по прежнему роду службы пехотный офицер; родился в Японии, в Синано, много путешествовал в Америке, Индии, Китае и Европе; продолжительную поездку верхом делает первый раз. Ему 37 лет, вид чрезвычайно моложавый. Вес его около 63 килограммов, седла – 12 килограммов, одежда и снаряжение 21 килограмм, всего лошадь несет около 6 пуд. (5 пуд. 32 ф. = 95 килограммам).

Одет Фукушима во время езды в походную японскую форму: черная походная венгерка, чакчиры в роде казачьих, пальто на меху и холодная фуражка. Сапоги и перчатки не из теплых, башлык на плечах, голову не покрывает. В чемодане, притороченном сзади седла, – смена белья. Пищевой режим: утром чашек 6 чаю, во время пути ничего и по приезде обед и бесконечный чай (по-европейски, с лимоном). Вин никаких не пьет. Во время пути не курит. Седло желтой кожи, без потника, взамен коего фильцевая попона; лошадь на мундштуке, который снимается во время сильного мороза. Лошадь гнедая английская (не чистой крови)… 3 ½ вершков, 9 лет, готовлена к поездке 2–3 месяца. <…>

Переезд делается: небольшой, при хорошей дороге, с одним привалом в ½ – 1 час; усиленный с двумя тоже по ½ – 1 часу, причем первый привал после кратчайшего расстояния, последний перегон наибольший; примерно так: 15 верст – привал, 20 верст – привал и 25 – ночлег.

Переход ведется переменным аллюром: верста рысью, верста шагом. Видоизменяя в зависимости от пути. Из Сувалок Фукушима выехал в Мариамполь (59 верст) 23 февраля в 11 часов утра при морозе в 10° и при сильном встречном ветре, особенно резком в поле. Его сопровождали офицеры Павлоградского полка, причем подполковник Захаров проехал с ним вплоть до Мариамполя, одетый совершенно по-летнему (на другой день вернулся назад).

Дорога была занесена снегом, и единственная узкая колея была изрыта так, что двум рядом нельзя было ехать. На пути их встретили офицеры 5-го лейб-драгунского Курляндского полка и проводили до Мариамполя, где командиром предложен был обед и ночлег. По расстоянию в 59 верст для нашей кавалерии, привыкшей целыми частями свободно делать такие концы, переход этот ничего удивительного не представляет, но принимая во внимание адский ветер при морозе в 10° и скверную дорогу, можно отдать должное свежему виду обоих путников, у которых не было замечено ни малейшего утомления.

24 февраля Фукушима выехал в Ковно (59 верст), сопровождаемый корнетом Герне.

Владея тремя языками (английским, немецким, французским) и путешествуя по пунктам расположения войск, встречая везде русское радушие и прием, Фукушима не встречает пока неудобств, но в дальнейшем пути, зная только шесть слов по-русски, ему не миновать затруднений, если он не озаботится пополнить свой лексикон».

Майор Фукусима, видимо, озаботился пополнением лексикона (поздние легенды безосновательно приписывают ему «свободное владение» то пятью, то десятью иностранными языками), поскольку трудности похода «в дальнейшем пути» преодолевал успешно, часто с поистине стоическим упорством. Побывав в столице России, проскакав в русскую распутицу по более или менее приличным дорогам центральной части страны, лето он провел в изучении Заволжья и Предуралья. Места эти Фукусима решительно не понравились. На подъезде к Казани температура воздуха достигала тридцати градусов в тени. Фукусима ехал в шинели, и, судя по его описанию, у него случилось несколько тепловых ударов, пока он додумался изменить график и ехать по ночам, а отдыхать днем. Участок пути же от Казани до Перми – 618 километров по подсчетам Фукусима – был почти сплошь покрыт дремучим лесом. Местные жители прочили экзотическому путешественнику встречи там со стаями бродячих собак, волками и разбойниками, но места оказались настолько дикими, что Фукусима «…ни разу не увидал теней ни одного волка и дикой собаки, ни одного разбойника». Зато японец встретил представителя власти: 19 июня в поселке Кильмезь его пригласил на обед местный мировой судья Оттон Александрович Забудский, которому Фукусима подарил на память свою фотокарточку с дарственной надписью. Позже Забудский основал в находящемся неподалеку городке Малмыж первый краеведческий музей, где эта фотокарточка хранится и поныне³⁰.

В начале сентября разведчик ступил на Сибирскую землю, открыв самую важную страницу своей поездки.

Японская газета «Иомиури» не баловала своих читателей описанием гостеприимства русских военных, зато живописала трудности сибирского климата: «Страшный мороз затруднял передвижение лошадей по льду рек и озер; из-за ураганов и снежных заносов копыта их глубоко увязали в снегу, пот тут же застывал, и лошадь вся покрывалась инеем. Выдыхаемый воздух на козырьке шапки, воротнике сразу же замерзал и как бы покрывал шапку сосульками; нос, брови, усы полностью покрывались инеем, и, если на какое-то время закрыть глаза, ресницы смерзлись бы. Кроме того, замерзали и покрывались инеем, как плесенью, металлические предметы в мешке и, конечно, сабля, шпоры и пистолет»³¹.

Жуткие русские морозы не мешали майору регулярно докладывать о своих перемещениях в Генеральный штаб. Так как в русской армии, полиции и жандармерии в те годы еще не было службы контрразведки, равно как и переводчиков японского языка, Фукусима мог делать это вполне открыто, используя свой родной язык как не поддающийся вскрытию шифр и отправляя письма обычной почтой. Ее никто не перлюстрировал, а если бы нашлись такие инициативные и грамотные работники, знающие иероглифы, возникли бы проблемы с чтением и переводом скорописи.

Новый год он встретил в Сибири, побывал в Иркутске, проехал вдоль всего строящегося Транссиба, как бы инспектируя его, в феврале 1893 года – к годовщине своего перехода – получил воинское звание подполковника и в конце концов прибыл в важнейшую точку своего маршрута – Владивосток. Здесь его ждал радушный прием не только русского командования, начитавшегося за год газетных статей об отважном кавалеристе, но и долгожданная встреча с представителями разведывательного сообщества Японии – резидентами Генерального штаба, военно-морской разведки и тайных националистических обществ, обосновавшихся в городе. Затем, хотя до родины оставалось рукой подать, если сесть на пароход, подполковник Фукусима, верный своему начальному плану, развернул коня и продолжил путешествие на юг – в район предполагаемого театра военных действий с Китаем и Россией. Он пересек Маньчжурию, проскакал через Внутреннюю Монголию, заскочил в Пекин и оттуда направился в Шанхай, из которого морем вернулся в Японию. «Конный пробег» по маршруту Берлин – Варшава – Ковно (Каунас) – Псков – Петербург – Новгород – Тверь – Москва – Владимир – Нижний Новгород – Казань – Омск – Семипалатинск – Улясутай (Улиастай) – Урга (Улан-Батор) – Иркутск – Чита – Нерчинск – Благовещенск – Хабаровск – Владивосток – Пекин – Шанхай – Токио завершился успешно.

29 июня 1893 года восторженная толпа встречала своего героя в центре Токио, на вокзале Симбаси. Газета «Асахи» сообщала в тот день: «Подполковник был одет, как обычно, в военную форму, которую надевают во время конных одиночных переходов. Местами она была порвана, запачкана и очень поношена. Когда он сошел с поезда на вокзале Симбаси, он нес небольшой кожаный саквояж и хлыст. Сапоги сильно порваны, обветренное лицо выражало человека отважного и выносливого. Все это должно было показать значительность его героического подвига. Но при этом у него было по-детски наивное и доброе лицо»³². Вечером того же дня человеку с «наивным» лицом устроили чествование на берегу пруда Синобадзу в районе Уэно, превзошедшее своим размахом празднование Дня конституции, совпавшее с возвращением героя.

Японцам было чем гордиться. За почти полтора года своего путешествия Фукусима Ясумаса в одиночку преодолел около 14,5 тысячи километров в сложных климатических и дорожных условиях, выполняя важнейшую разведывательную задачу по описанию русских коммуникаций, встречаясь с агентами, получая ценную информацию по дислокации, вооружению и боевой готовности российской и китайской армий. Япония по праву ликовала и заслуженно боготворила его. Фукусима стал знаковой фигурой японского общества за несколько лет до возникновения культа «воинских богов» – гунси. Ими были объявлены погибшие на полях сражений с Китаем и Россией солдаты и офицеры Императорских армии и флота. Один из овеществленных признаков такого обожания – упомянутая медаль Фукусима Ясумаса. Судя по всему, выпуск ее был чьей-то частной инициативой, но так или иначе, в списках неофициальных японских наград числится и этот необычный знак, по смыслу немного напоминающий более известную и существующую на законных началах британскую медаль Лоуренса Аравийского.

Экспонат № 9

Гравюра Утагава Ёсимунэ II «Фукусима Ясумаса. Одинокий всадник в снегу», 1892–1893 годы

Не прошли мимо подвига японского разведчика и представители творческой элиты. В те годы чрезвычайно популярна стала гравюра укиё-э работы Утагава Ёсимунэ II под названием «Фукусима Ясумаса. Одинокий всадник в снегу» из серии «66 историй, связанных со снегом», мастерски передающая крепость духа японского воина перед непреодолимыми, казалось бы, тяготами путешествия в морозной Сибири. Один из ее оттисков хранится в собрании японской графики Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве. Гравюра эта много раз воспроизводилась как иллюстрация в книгах, журналах и даже детских воспитательных пособиях, демонстрируя подрастающему поколению пример несгибаемой самурайской решимости. Как показали произошедшие вскоре события близ Аомори – в противовес обученности.

Появилась и песня, написанная в стиле гунка – военного марша, на стихи Отиаи Наобуми. Она называется «Порандо кайко», то есть «Воспоминания о Польше», и является частью поэмы «Путешествие верхом», посвященной Фукусима. Название не случайно отсылает слушателя к первой части поездки разведчика: в преддверии войны с Россией популярный тогда поэт акцентировал внимание японцев на экспансионистской политике империалистической России на Западе, от которой, по версии Токио, теперь предстояло спасать народы Китая и Кореи – на Востоке:

 
Пересек немецкую землю
И вошел в российские пределы.
А холод все крепчал,
И не проходило ни дня без метели.
Пришел он в одинокую деревню
И спросил, что это за место.
Спрашивает и с жалостью [думает]:
в давние времена
Польша была разрушена…
 

Сам Фукусима, пока о нем слагали стихи и песни, продолжал шагать по служебной лестнице. Много раз был награжден. Посетил Египет, Турцию, Персию и Аравию. Как офицер разведывательного отдела штаба армии, участвовал в Японо-китайской войне 1894–1895 годов, дослужился до полковника. Продолжил службу в Китае, занимаясь любимым делом – разведкой, а в 1902 году побывал в Великобритании. С началом Русско-японской войны, в 1904 году, вернулся в Маньчжурию – снова как офицер штаба. После победы стал генералом и аристократом – получил титул барона. Уже под закат военной карьеры узнал о подвиге оренбургской казачки Александры Кудашевой, в одиночку на монгольской лошадке покрывшей расстояние от Харбина до Санкт-Петербурга и совершенно забытой на ее родине сегодня. Подивился, наверно, храбрости и выносливости наездницы, а возможно, еще и отсутствию разведывательной составляющей в ее вояже, обессмысливавшему с точки зрения японского рационализма сам поступок. В 1912 году самый известный японский кавалерист-разведчик переместился в чиновное кресло губернатора Квантунской области – важнейшей для Японии колонизируемой территории Китая.

В 1914 году барон Фукусима Ясумаса вышел в отставку и возглавил Общество резервистов японской армии. Говорят, он много общался в те годы с заместителем начальника Генерального штаба японской армии генералом Акаси Мотодзиро – зловещим гением русской революции 1905 года. Им было о чем вместе вспомнить и поразмышлять (они и умерли в один год – 1919-й, во время пандемии «испанки»). Оба, как истинные японские аристократы, писали стихи. Кисти Фукусима принадлежат несколько произведений, в том числе на шпионскую тему. Например, о важности использования проституток в подготовке к войне – он когда-то посетил штаб-квартиру их профсоюза «Акэбоно» во Владивостоке, располагавшуюся в храме Урадзио хонгандзи на Семеновской, 19.

Фукусима оставил после себя несколько образцов собственноручной каллиграфии, в которых в максимально сжатой форме снова и снова возвращался к главному событию в своей жизни – к легендарному марш-броску, который, как он думал, вернет его на родину, но который вместо этого вознес Фукусима Ясумаса прямиком в историю. В коллекции нашего музея теперь хранится один из них – двухметровой высоты свиток, на котором всего семью иероглифами рассказана вся та самая длинная история, которую вы только что прочитали: «Один меч. Четыре копыта. Небо Евразии».

Дружить с драконом

Экспонат № 10

Знак Японско-русского общества дружбы образца 1906 года

В собрании японских редкостей историка из Хабаровска Алексея Сергеевича Колесникова есть уникальный знак. Значок. Металлический символ принадлежности к некоему Японско-русскому обществу Нитиро кёкай). Со скрещенными русским и японским флагами, обилием растительности (Японию символизируют сакура и хризантема, Россию – дуб и лавр), в черной лаковой коробочке, в каких обычно в Японии держат награды. Он и выглядит как маленький орден на лацкане – фрачник.

Кому конкретно принадлежал именно этот знак, неизвестно. Да и с самим обществом все не очень просто. Подобного рода «народных» организаций существовало и существует в Японии несколько. В годы наибольшего сближения наших стран, когда полетел в космос Гагарин или разлетелся на куски Советский Союз, их стало особенно много. Но наш знак старый, очень старый. По некоторым признакам, он изготовлен в начале ХХ века, а значит…

Алексей Колесников в своем исследовании выяснил: меморабилия относится к первой подобной организации, созданной в Токио то ли в 1902-м, то ли в 1906 году³³. Известно, что одним из учредителей-консультантов общества стал кадровый дипломат Андо Кэнсукэ – соратник министра и посла в Петербурге Эномото Такэаки (Такэюки), успевший еще в 1876 году послужить на Сахалине, а затем переехавший в русскую столицу. Весной 1906 года группу желающих дружить с Россией возглавил граф Тэраути Масатакэ – бывший военный министр и будущий премьер-министр Японии. Вице-президентом стал Гото Симпэй – бывший глава гражданской администрации японского Тайваня, будущий губернатор Токио и министр в нескольких кабинетах японского правительства. Как раз в то время, через полгода после окончания Русско-японской войны, Гото и Тэраути приступили к налаживанию работы в Китае Южно-Маньчжурской железной дороги (ЮМЖД). Возможно, это был главный трофей войны: грандиозная госкорпорация – один из основных инструментов осуществления колониальной политики Японии в Поднебесной, своеобразный пищевод Японской империи, соединяющий ее маньчжурский рот с токийским желудком. Дружить с Россией руководителям ЮМЖД, упиравшейся в нашу Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), требовалось по долгу службы, так же как и другим членам общества. Среди них числился дипломат Мацуока Ёсукэ, которому еще предстояло возглавить ЮМЖД, а потом – последнему в истории – представлять Японию в Лиге Наций, в 1941 году подписать советско-японский пакт о нейтралитете и жать руку Сталину на Ярославском вокзале, а в 1946-м умереть в тюрьме в ожидании суда. Дружили с нашей страной «отец японского капитализма» Сибусава Эйти и ветеран Русско-японской войны профессиональный разведчик и будущий военный министр Араки Садао. Последний с 1909 года служил в России в разных должностях, в 1913-м был арестован в Сибири по подозрению в шпионаже, но ненадолго, а в Первую мировую оказался награжден двумя русскими орденами. Участвовал Араки и в японской интервенции в Сибири, и по совокупности опыта работы против России мог считаться отличным военным экспертом по Советскому Союзу. После Второй мировой войны он был приговорен Международным военным трибуналом для Дальнего Востока к пожизненному заключению, но в 1955 году вышел на свободу. Числилось в этом обществе еще немалое количество любопытнейших персонажей, однако самое интересное заключается в том, что Алексей Колесников в итоге своего расследования пришел к абсолютно правильному выводу: изначально Японско-русское общество было основано не в 1906-м, а в 1902 году, а инициатором его учреждения стал человек по имени Утида Рёхэй.

Родившийся в 1874 году в семье бывшего самурая с острова Кюсю под именем Утида Рёгоро, он принял наследование семейной школой дзюдзюцу, так и называвшейся: Утида-рю, школа Утида. Мальчик с детства интересовался японской историей, воспитывался на еще не заглохшем в провинциальной Фукуоке, в отличие от Токио, культе бусидо – Пути воина, изучал разные виды единоборств и вообще рос чрезвычайно активным во всех отношениях пареньком. Несколько своеобразному направлению его развития способствовало то, что дядей ему приходился Хираока Котаро – один из создателей крайне правого националистического общества Гэнъёся (и заодно предок знаменитого писателя Мисима Юкио). Со временем Утида тоже вступил в Гэнъёся, но в 1901 году, когда ему исполнилось 27 лет, создал похожую организацию, с более свободными правилами и широкими задачами – Кокурюкай.

Об это название до сих пор спотыкаются многие авторы, ибо в первой половине ХХ века, когда общество стало известно во всем мире, с легкой руки американских исследователей оно переводилось буквально, по иероглифам: Общество Черного дракона или, в старом написании, Сам Утида Рёхэй был категорически против «кальки», а нынешние его последователи (Кокурюкай существует и сегодня) утверждают вслед за ним: буквальный перевод не отражает истинной сути названия. Заключается же она в том, что Черный дракон – это китайское название реки Амур. В начале ХХ века по-японски оно писалось как  – Кокурюто. Следовательно, правильно было бы именовать Кокурюкай в переводах как Общество реки Амур или просто Амурское общество. Тем более что любивший, как истинный сын своего времени и своего социума, красивые выражения, Утида пояснял: «Название нашего союза происходит от местности, где ветер созывает облака над рекой, от местности, которую, как мечту, увидел наш отважный воин»³⁴. На то, чтобы сделать мечту достижимой для «отважного японского воина», и была направлена вся последующая деятельность главы Кокурюкай.

Сам Утида Рёхэй (теперь его звали так) к 1901 году не только побывал на Амуре, но и очень неплохо изучил Сибирь и бόльшую часть Приморья с Забайкальем. Стимулом для этого послужила, как он считал, необходимость кровью смыть оскорбление, нанесенное Россией Японии. В 1895 году по итогам войны с Китаем Токио получил в качестве трофеев Тайвань и Ляодунский полуостров. Однако представители «великих держав» вмешались в перераспределение богатств и заставили вернуть полуостров Китаю, а Россия немедленно арендовала его у Пекина и приступила к строительству порта Дальний и крепости Порт-Артур. Из Маньчжурии на Ляодун потянулась железная дорога – та самая: Южно-Маньчжурская, ЮМЖД. Утида Рёхэй написал тогда, что это «не может не вызвать негодования»: «Прежде всего, я собираюсь изучить внутреннее положение России и отомстить». Причина понятна, цели ясны, осталось приступить к работе: с его тяжелой руки началась полувековая эпоха участия в разведывательной деятельности против России многочисленных националистических обществ Японии.

Вопрос этот еще не очень хорошо изучен³⁵, можно предположить, что сильно мифологизирован за пределами узкого круга исследователей, но, бесспорно, Кокурюкай стал своеобразным знаменем подобной деятельности, а среди его активных членов «засветилось» немало как профессиональных разведчиков, так и добровольных фанатов-русофобов. Некоторые из них, вроде упоминавшегося в пройденном нами зале в связи с рекордами по поглощению сакэ, Фудзита Сэйко, открыли для себя охваченную хаосом и войнами Маньчжурию как полигон для испытания самых разнообразных навыков синоби.

К созданию Кокурюкай и Японско-русского общества дружбы Утида Рёхэй подтолкнули одни и те же события. В 1896 году он приехал во Владивосток, где на территории буддийского храма Урадзио хонгандзи открыл додзё – зал для занятий боевыми искусствами. Преподавал только японцам (их насчитывалось несколько десятков человек). Что именно, неизвестно. Возможно, Кодокан-дзюдо, в котором имел высокую степень мастерства. Возможно, свою школу – Утида-рю, в которой появились важные дополнения в духе синоби: например (пусть и не им изобретенные) приемы работы со шляпой-котелком и с зонтом в качестве оружия против полиции – русской, конечно же. Цель – знакомство со страной пребывания: «Я обучаю молодых людей дзюдзюцу, но в действительности я замыслил изучать Россию».

Выполняя эту задачу, 17 августа 1897 года Утида отправился из Владивостока в Санкт-Петербург. По тем временам путешествие стало кратким – всего десять месяцев туда и обратно, но позволило Утида сделать далекоидущие выводы о том, как Россия осваивает Сибирь: «Это действительно внушает трепет. Если все будет оставаться в таком положении лет десять, прямо над Японией нависнет мощное государство». Нашлись и резоны, которые должны были успокоить японцев. В них тоже нет для нас ничего нового: «Мораль в России находится на низком уровне, политика прогнила окончательно… Революционеры пользуются ситуацией в своих целях и планируют свержение самодержавия. В ответ российское правительство усиливает тайную деятельность за границей и еще упорнее берет курс на внешнюю агрессию. Следовательно, Япония не сможет решить проблемы, имеющиеся в отношениях с Россией, дипломатическим путем, и тогда крупные столкновения неизбежны. Как раз сейчас, если между Россией и Японией возникнет конфликт, нет сомнения в том, что нашу армию ждет верная победа, а Россия, исходя из того положения, в котором страна находится сегодня, будет разгромлена».

Далее Утида довольно подробно, по пунктам, описал, в чем он видит главные проблемы России, где находятся ее болевые точки, в которые следует нанести удар не только японской армии во время войны, но и японским тайным службам в период подготовки к ней. Деятельность военного атташе в Петербурге полковника Акаси Мотодзиро в этом свете выглядит как исполнение рекомендаций Утида Рёхэй: всяческая помощь извне российским революционерам – вплоть до снабжения их орудием и взрывчаткой, организация мятежей в крупнейших городах, развал страны изнутри с целью лишить ее возможности вести войну на Дальнем Востоке.

Из Петербурга во Владивосток Утида выехал с очередным «исследователем Сибири» майором Нонака Кацуаки, а по прибытии на родину с самурайской прямотой продолжил излагать свои мысли в большой статье, вывод которой был предсказуем для постоянных читателей «философа правого толка»: «Продвижение России на Дальний Восток невозможно остановить путем дипломатических переговоров. Наша страна должна выступить неожиданным для неприятеля образом. Необходимо быстро подняться и начать сражение». Россия – неприятель. Не друг. Недруг.

Утида Рёхэй был нетерпеливым (особенно для японца) человеком. Он настойчиво требовал от властей скорейшей реакции на свои сигналы, а в 1900 году, когда понял, что не дождется, решил сам, с группой соратников, организовать в Маньчжурии грандиозную провокацию, которая втянула бы Россию в войну – он вполне созрел для того, чтобы перейти к диверсиям. Однако японское правительство и военное командование, которые держались полностью в курсе намерений Утида, смотрели на это дело иначе и настойчиво посоветовали энтузиасту воздержаться от резких движений. Вот тогда, в январе 1901 года, вынужденный сидеть сложа руки Утида и организовал Кокурюкай, чьей «…первой неотложной задачей является война с Россией и изгнание ее войск из Азии». Название общества лучше и придумать было невозможно. Кокурюкай – звучит красиво, грозно, а для посвященных еще и сразу указывает на место действия – Общество реки Черного дракона: все туда!