Текст книги "Бармен из Шереметьево. История одного побега"

Франкфурт

– Тебя, наверное, прикрепят к толстовскому фонду, раз ты не жидак.

– Кто?

– Не еврей, – несколько смутившись, поправился переводчик Юрек. Оба языка – русский и немецкий, не были ему родными, но переводил он бойко и был нарасхват.

– А зачем меня прикреплять-то? – озадачился Дима.

– Ну, так положено. Они помогать будут.

– В чем? – не унимался беглец.

– Ну, чтобы ты, значит, адаптировался быстрее, язык там и прочее. А кстати, можно пана запытать? – Юрек, когда волновался, часто вставлял родные польские слова.

– Запытай! – смеется Димка.

– Но только это приватно! За между нами.

– Ну запытай уже!

– А зачем ты здесь остаешься? Для чего не едешь до Америки? Английский же разумеешь…

– А кто ж меня?.. А как? – Димка пришел в неописуемое волнение. Эта смутная, несформированная мысль сверлила его мозг уже довольно давно, но вот так обыденно, как от Юрека, она никогда не звучала. – Как это можно сделать? Ведь я уже признан беженцем в ФРГ?

– Ну, как я разумею, они пока только установили твою личность и начали процедуру. А потом – никто не может тебе запретить пойти к американцам. Я бы пошел, – сказал Юрек и стал смотреть в сторону, словно его обидели.

– Слушай, Юрек, – помоги! – взмолился беглец. – Через неделю мне уже неловко будет что-то менять! Сходи со мной к американцам или куда там надо.

– Да я-то тебе зачем там? По-английски ты и сам объяснишься. Скажешь, что всегда хотел до Америки, а раньше не пришел потому, что у немцев следствие шло. Возьми все бумаги, что у тебя есть, и иди. Нет, я не пойду с тобой – я простой переводчик, у меня еще и проблемы будут…

Три дня беглец сомневался и мучился, но все решили две чернокожие девчонки в форме ВВС США, зашедшие в фотомагазин. Димка долго помогал им выбрать линзы для макросъемки, попутно отвечая на вопросы о жизни в СССР и сам их о чем-то спрашивая, и вдруг отчетливо понял: пройдет несколько долгих-предолгих лет, прежде чем он сможет так же объясняться на немецком! Уже утром следующего дня он прошел в железные ворота гигантского светло-серого комплекса американского консульства во Франкфурте. Было полное ощущение, что он попал в какую-то военную часть – кругом ходили десятки людей в армейской форме, были слышны команды. Тут все были при деле и очень торопились – солдаты куда-то несли огромные, высоченные рюкзаки, офицеры сверяли бумаги в папках, изредка пробегали женщины в цивильной одежде, но со строевой выправкой. Огромную часть работы этого консульства занимало обслуживание военных баз, разбросанных в округе. Беглец почувствовал себя совершенно лишним, ему стало как-то зябко и одиноко. Тем не менее он решительно подошел к одной из стоек и сказал смуглолицему служащему, что он из Советского Союза и ищет политического убежища. Отрепетированные ночью английские фразы и предложения в развитие темы ему не понадобились. Дежурный что-то прокричал в микрофон, и через пять минут к Димке вышел невысокий человек средних лет с усталым лицом.

– Сэм, – представился он по-русски, – но можно и Семен. Он провел гостя в небольшой кабинет без окон, вынул длинную необычную тетрадь с желтыми листами. Листать их следовало снизу вверх. «У немцев таких нет», – зачем-то отметил про себя гость. Корявым почерком по-английски Семен быстро заполнял эти листы Димкиным жизнеописанием, не показывая при этом никаких эмоций. Так пролетело несколько часов.

– У тебя есть где жить? – спросил он, заканчивая писать.

– У меня, вообще-то, и работа есть, – сам не зная зачем, похвастался Дима.

– А может, ты уже и girlfriend завел? – улыбнулся американец, и лицо его преобразилось – исчезла без следа усталость, а в глазах заблестели смешинки.

– Завел… – опустив глаза, отвечал беглец. Сэм оттолкнулся от стола и покатился в своем кресле на колесиках. Витиевато, с некоей завистью присвистнул – эх, молодость, молодость… затем встал и начал складывать бумаги в портфель.

– Я отвезу тебя домой. Мне необходимо поговорить с господином Раевским, вашим священником. По-моему, мы даже с ним немного знакомы.

В машине Димка осмелел и начал расспрашивать своего нового друга. Особо не замыкаясь, Сэм рассказал, что когда-то был советским солдатом и ушел в Западный Берлин во время строительства стены. Женился на немке, затем уехал в Штаты, учился, развелся, воевал во Вьетнаме, а теперь вот на федеральной службе.

– А трудно, наверное, поступить на федеральную службу?

– Да нет, – отмахнулся Сэм, – сюда идут те, кто не способен найти себя в частном бизнесе, кто никогда не будет летать первым классом и жить в доме с видом на океан.

Так Димка и не понял, ирония это была, сарказм или факт. При этом он совершенно успокоился и сам себе объяснил, что нервничать больше незачем, что решат его судьбу теперь вот такие люди, как этот Сэм-Семен, и что повлиять на это он уже все равно никак не сможет. Кошмары закончились – он работал в магазине, занимался с детишками в церкви, пытался учить немецкий, но вместо этого без всяких усилий неплохо освоил польский. И еще ссорился с Гошкой, постоянно ссорился с Гошкой…

Сэм приезжал еще три или четыре раза с неизменными желтыми листами, каждый раз что-то уточняя. Примерно через месяц в фотомагазине зазвонил телефон и некто по-английски попросил Дмитрия, но напрасно радовался Сигизмунд – то не были покупатели. Голос с сержантскими интонациями вежливо попросил явиться в консульство США на Гизенер Штрассе в 9 утра понедельника.

В этот раз Диму провели в большой и светлый кабинет, где под новеньким портретом Рейгана сидела молодая спортивного вида женщина без следов косметики. По-английски она задала гостю с десяток довольно общих вопросов: что произойдет с ним в случае возвращения?.. Звонил ли он в Москву?.. Имел ли контакты с близкими?.. Знает ли об их судьбе?.. В каком звании демобилизовался из армии? Сделала какие-то записи в открытой перед ней папке, затем протянула холодную ладошку и распрощалась. Вся встреча заняла не больше пяти минут и совершенно раздавила Димку морально. Внезапно он осознал, что только что произошло нечто очень важное и, по всей видимости, не совсем для него хорошее. В состоянии, близком к тому, что испытал на регистрации в Шереметьево, на негнущихся ногах вышел он из кабинета. Не хватало воздуха, стучало в висках, и кружилась голова. В коридоре его встретил невеселый Сэм. Попросил подождать, зашел ненадолго к женщине под Рейганом, тут же вышел с бумагами в руках и знаком предложил следовать за ним. Полон дурных предчувствий, Дима поплелся в уже знакомый ему крохотный кабинет.

– У меня есть для тебя очень плохая новость, – начал Сэм и, взглянув с беспокойством на бледное лицо собеседника, добавил, указывая на стул: – Я хочу, чтоб ты присел.

«Выдадут!!! – кувалдой застучало в Димкиной голове. – Выдадут обратно!.. Поэтому она и спрашивала про Москву!.. Обратно… Выдадут… Как же так???»

– Что? – сказал он с вызовом каким-то хриплым, самому показавшимся незнакомым, чужим голосом. – Вы решили выдать меня обратно?

– Как это? – поднял голову от бумаг Сэм. – Зачем обратно? Куда обратно? По твоему кейсу консулом только что принято положительное решение – какое может быть «обратно»? Сейчас, возможно, тебе понадобится поехать в специальный лагерь в Мюнхене на пару недель, а затем – Нью-Йорк.

– А что же тогда? – шепотом прохрипел изумленный Дима. Округлившимися глазами он смотрел на Сэма и, кажется, ничего уже не соображал.

– Мне искренне жаль, но, похоже, у тебя больше нет родственников. По нашим сведениям, твой дядя – Климов Владислав Михайлович, умер. Покончил жизнь самоубийством еще в декабре прошлого года. Я не сообщал тебе раньше, но вот вчера эту информацию подтвердили наши друзья из немецкой BND – теперь нет оснований сомневаться.

…

– Не снимайте ее. Пусть висит.

– Ну как же не снять? А вдруг зайдут да начнут со мной по-английски разговаривать, а я и немецкого-то за все эти годы толком не выучил, – сокрушается Сигизмунд, тайком вытирая слезу.

– Скажете им, что я выходной. Что в отпуске. Скажете, что вернусь. Что приеду еще.

– А ты приедешь?

– Обязательно. Я теперь много ездить буду… Я точно знаю.

– Куда же, Дим?

– Да много куда, – конфузится важный Димка, – это большой мир. – И, поправив рюкзак, смущенно добавляет: – Очень большой мир!

– Удачи тебе, Дима.

New York, New York

– Хапнешь горя лопатой! – безапелляционно заявил Изя.

– Че так? – опечалился беженец.

– Кто ж тебе помогать-то будет? Ни Джуйка, ни Хиасс русского не возьмут, а толстовский ваш фонд и так нищий был, а теперь, говорят, и вовсе накрячился.

– А меня вот к этим приписали, – показал Дима желтый конверт плотной бумаги. Прямо по центру было написано The International Rescue Committee88
  IRC – Международный комитет спасения, организация, осуществляющая помощь беженцам. ХИАС, Джуйка – общества помощи еврейским иммигрантам.


[Закрыть].

– Херня какая-то, – отрезал Изя и отвернулся к окну. Читать по-английски он не умел.

Огромный «Боинг» компании «Пан-Ам» набрал высоту и нес нашего героя к новой жизни. Герой прикрыл глаза и отдался размышлениям. Мысли, однако, лезли какие-то глупые.

Что за странное имя – Изя? Женское какое-то имя. Он познакомился с ним при посадке, безошибочно выделив соотечественника. Изя этот тоже впервые летел в Америку, но, в отличие от Димки, прекрасно знал, куда летит и чем будет заниматься – в Бруклине у него родственники. Он, как положено, выехал с женой, дочерью и тещей. В Вене все получили убежище, но он тут же слег в больницу с почками, а семья улетела в Нью-Йорк – вот теперь он с пересадкой их догоняет. Долго и обстоятельно объяснял Изя благодарному слушателю прелести работы таксистом и даже приводил убедительные расчеты. По его рассказам получалось, что нет в эмиграции лучшего занятия, чем крутить баранку. Работаешь за наличные и одновременно можешь получать пособие, бесплатную медицину и даже субсидированное жилье! Диму такая перспектива не впечатлила, и он рассеянно заметил, что машину никогда не водил. Чертыхнулся про себя Изя, окончательно потерял интерес к разговору, а вскоре и заснул.

«Во нервы у человека!» – восхитился несостоявшийся таксист. Сам он заснуть, конечно, не мог – в голову лезли самые разные мысли. Удивительное дело – всю свою жизнь Димка интересовался заграницей и наивно полагал, что знает о ней немало. Как же так получилось, что он представления не имеет о таких важнейших вещах, как Джуйка, вэлфер, фудстемпы, Хиасс и другое, а вот этот Изя, пустивший во сне слюну на казенную подушку с надписью Pan-Am, ориентируется в этих понятиях как рыба в воде? Может, прав он – не «Голос Америки» мне нужно было слушать, а в московскую синагогу ходить – говорят, что именно там обсуждаются все перипетии отъезда и устройства на новом месте.

Первое, что он увидел в аэропорту Кеннеди, был гигантский портрет бывшего соотечественника – с фирменной ироничной улыбкой на него смотрел Михаил Барышников. «Welcome to New York!» – гостеприимно приветствовал танцор. Из вещей у Димки был только малюсенький рюкзак да большой желтый конверт с бумагами – он поднял его на уровень глаз надписью наружу, в точности как инструктировал Сэм, и вскоре к нему подошел невзрачный сухощавый человек с прозрачной пластиковой рамкой на шее. В рамку эту была вставлена бумажка с написанными на ней тремя буквами I.R.C. Узнав, что у прибывшего нет никакого багажа, встречающий пришел в крайнее изумление. «О, да ты настоящий беженец!» – засмеялся он. Снаружи лил проливной дождь. Исполинских размеров автомобиль встречающего поверг Диму в настоящий шок. «Понтиак Бонвилл», – прочел он название этого монстра. Вместо сидений там были настоящие широченные диваны, внутри было тепло, тихо и пахло ароматизаторами. В дороге разговорились. Дядька оказался румын, тоже беглый, но не какой-то грузчик, а целый дипломат. Сказал, что машина эта надежная и недорогая, что никаких особых прав на управление таким гигантом не требуется – по американским меркам это обычный седан. Сказал, что едут они в Бруклин, где на улице Флатбуш IRC держит квартиру для временного размещения беженцев перед отправкой по всей Америке – в Нью-Йорке не оставляют никого. Вскоре они остановились у мрачного здания бурого кирпича с кованым забором и калиткой. Румын выдал два ключа и показал, как открывать калитку во внутренний дворик. Затем вынул из багажника большой пластиковый куль и, ловко закинув его за спину, повел гостя на третий этаж. Квартира была огромной и замысловатой, с множеством комнат, выходящих в ломаный, как лабиринт, общий коридор. Большинство этих комнат пустовало, и новоприбывший выбрал самую маленькую с двумя кроватями. В куле у румына оказались постельные принадлежности, полотенце и еще какие-то мелочи. Он объяснил, что завтра следует прибыть в штаб-квартиру IRC на Парк Авеню, но, как туда добраться, не сказал. Выдал 60 долларов и ушел обратно в дождь, а новоприбывший завалился спать в хорошем настроении. Дело в том, что румын изъяснялся по-английски неважно, несколько даже хуже, чем наш герой. «Славненько, славненько! – повторил Димка про себя любимое выражение Сигизмунда, – значит, не пропаду, значит, найду работу, значит, устроюсь тут», – и с этой мыслью провалился в глубокий сон.

Утром его разбудили удары входной двери, разговоры в коридоре. Димка взял зубную пасту, щетку, полотенце и выглянул наружу. На кухне сидели шестеро поляков, пили чай и о чем-то спорили. Увидев гостя, все разом замолчали.

– Чещ! – сказал им Димка, и поляки возликовали.

– Полак?

– Ние, – отвечал гость, – ние мовие по-польску… але разуме пшистко99
  По-польски не говорю, но все понимаю (пол.)


[Закрыть]!

Поляки скрыли разочарование, а Димка безотлагательно спросил, как найти этот самый IRC. Тут же старший кинулся к окну и, высунувшись по пояс, заорал:

– Якуб!!! Якуб!!! Врощ тутай!1010
  Вернись сюда (пол.)


[Закрыть]

Оказалось, туда только что отправился словак Якуб, но поляки его перехватили, вернули в квартиру и заставили ждать Димку. С этим словаком, умывшись и почистив зубы, он и направился в самый центр Манхэттена. Нью-йоркский сабвей привел путешественника в смятение. Стойкий запах мочи и расписанные вагоны даже отдаленно не напоминали роскошный Московский метрополитен. Прямо между рельсов конвульсировала средних размеров крыса с голым хвостом и серебристым брюхом – видно, съела яд. По перрону парами прохаживались толстые и неопрятные полицейские в некрасивой черной форме. Было очень шумно. Группка чернокожих подростков поставила на пол приличных размеров стерео на батарейках, откуда звучал новый хит «Абракадабры» – полицейские не возражали. Они, собственно, и сами были чернокожие.

Якуб этот оказался большой весельчак. На безумной смеси русских, английских, польских и словацких слов он рассказал, что все до одного поляки живут в их квартире нелегально – они давно уже выбрали все беженские льготы и имеют работу, но из экономии продолжают жить в спонсорской квартире. Легальных обитателей там только двое – он, Якуб, и вот теперь еще Дима. Вчера нелегалы попрятались, так как верная полячка из офиса IRC сообщила, что вечером привезут русского, а сегодня опять пришли. Гнать их не стоит – с ними веселее и всегда можно подработать «на дохах», то есть на заливке крыш гудроном. Димка вовсе и не думал никого выгонять – пусть живут. Про себя Якуб рассказал, что был пограничником и ушел пешком в Австрию.

– Один ушел?

– Нет. Вдвоем с русским.

– С русским? – изумился Дима.

– Ага. С калашниковым! – отвечал Якуб, заржав при этом на весь вагон. Впрочем, никто даже не взглянул в их сторону.

Манхэттен ошеломил. Димке уже случалось бывать в центре Франкфурта, видал он и небоскребы, но сейчас у него натурально перехватило дух. Людские реки мчались друг на друга, закручивались в водовороты, разбивались о коляски с хот-догами, вновь сливались и неслись, неслись куда-то – очевидно, к богатству и успеху. Вершины небоскребов скрывал туман, и непонятно было, какая там жизнь, за этим молоком – светит ли солнышко? Улицы генерировали удивительную смесь разнообразных звуков: от автомобильных гудков и полицейских сирен до криков велокурьеров. Из-под решеток прорывался грохот подземки. Странно, но через пару минут ухо переставало замечать эту какофонию. Димка совершенно забыл о цели этой поездки и стоял потрясенный с закинутой назад головой. Якуб его не торопил – он уже месяц, как прилетел сюда, и чувствовал себя коренным ньюйоркцем – немного даже гидом. В конце концов он взял подопечного за рукав и они вышли на Парк Авеню. Широчайшую улицу небрежно перегораживал массивный небоскреб. Сквозь туман Димка разглядел огромные буквы – название авиакомпании, доставившей его вчера в Америку – Pan-Am. Чтобы не блокировать движение, в небоскребе были оставлены своего рода туннели для машин. «Чего ж его так хамски построили прямо поперек улицы?» – с восхищением подумал бывший грузчик. Но спросить было некого. Тут же, совсем неподалеку, располагался офис IRC, или Международного комитета спасения – организации, принявшей под свою опеку Якуба, Димку и сотни других беженцев. Зайдя с шумной улицы в пустынный холл здания и позже в лифте, Димка испытал странное ощущение. Так чувствует себя боксер сразу после победного боя – хочется дальше прыгать и махать кулаками, в организме бурлит переизбыток энергии, и кажется, весь мир принадлежит тебе. Много-много раз после этого бывал он на улицах Манхэттена и всегда получал от толпы заряд энергии. Просто от улицы, просто от тысяч спешащих за счастьем и успехом разноцветных, разноязыких озабоченных людей.

Бесшумный лифт поднял друзей точно под облако. Якуб получил какие-то деньги и немедленно ушел, а Диму попросили подождать. В холле он подошел к огромному, в пол, окну и прикипел к нему. Внизу бурлил человеческий муравейник. Тротуара не было видно из-за сплошного потока людей. Удивительным образом двигались машины – очень плотно и очень медленно. Половина машин была покрашена в желтый цвет. Иногда внизу появлялся автомобиль скорой помощи или полиции с яркими световыми маяками на крыше – все расступались и пропускали, но, что поразительно, – за этими спецмашинами на расстоянии сантиметра друг от друга выстраивался хвост ушлых желтых таксистов и огромной гусеницей неотрывно следовал за ними, пробиваясь таким образом из болота пробок. Димка был абсолютно зачарован, прилип к толстому стеклу и совершенно потерял счет времени, пока не ощутил, что кто-то осторожно взял его за локоть.

– Ну что же вы? Я зову, зову… – улыбалась очень полная женщина лет тридцати. – Мне поручено заниматься вашим кейсом, – с этими словами она протянула белую визитку.

«Tassia Soodi», – прочитал Димка. Они прошли в офис, и в следующие полтора часа беглец как губка впитывал информацию о своей новой жизни.

– Наша организация имеет офисы во многих городах Америки, – с едва уловимым акцентом сказала Тася, – с завтрашнего дня я начну искать для вас работу, но имейте в виду – здесь, в Нью-Йорке, остаться не получится. – С подкупающей откровенностью она объяснила почему: – Дело в том, что главным показателем нашей работы является скорейшее трудоустройство беженцев, но стоит русскому на полминутки очутиться в районе Брайтон Бич – как он тут же плотно садится на разные программы и пособия. На работу его потом не выгнать. Поэтому мы стараемся распределять новоприбывших по всей стране, подальше отсюда.

Тася перешла на английский, чтобы протестировать подопечного, и нашла его словарный запас очень значительным. Вместе с тем из-за отсутствия практики говорит он медленно, но это быстро пройдет. Затем немного рассказала о себе.

– Нет, нерусская. Нет, в Союзе не была. Кстати, почему всегда говорят «Союз», а не Россия или СССР? Нью-Йорк люблю осенью и ненавижу летом. Америку всегда люблю. Да, за жилье будет уходить половина зарплаты, но надо к этому привыкнуть. Слово «негр» лучше прямо сейчас насовсем-навсегда забыть. Какой бы хорошей ни была работа, – можно со второго дня искать лучшую, это нормально. И еще много было сказано интересного – Димка все запомнил, как таблицу умножения. Ему было выдано 200 долларов и бумага в Администрацию социального страхования, что находилась в соседнем здании – там бывшему грузчику был присвоен номер, дающий право на трудоустройство, а саму карточку-удостоверение обещали отправить на адрес IRC. А еще Тася дала адрес в Нижнем Манхэттене, где Диму будет ждать ее бывший подопечный, беглый матрос Алексей. Он в Штатах уже шесть лет, работает и недавно получил гражданство. «Вам будет полезно пообщаться с ним», – советовала она, подробно объясняя, как проехать на метро, но Димка предпочел водоворот улицы. Он долго шел по Парк авеню, затем по Бродвею, свернул на улицу Леонард, где сразу нашел нужное здание. С трудом разобрался в устройстве домофона и поднялся в лифте на восьмой этаж. Алексей этот как-то сразу не понравился – в отличие от открытой и бесхитростной Таси, он много рисовался, изображая из себя настоящего американца, постоянно вставлял в речь английские слова и при этом вопросительно поглядывал, ожидая реакции собеседника. На интересующие Димку вопросы Алексей не отвечал, даже на самые простые. Отказался сказать, сколько он платит за квартиру, где работает и сколько получает, зато давал много советов. Он настоятельно рекомендовал гостю пойти добровольцем в армию, долго и подробно перечислял преимущества и выгоды – от разговорной практики до оплаты за колледж. «После армии ты даже думать будешь по-английски!» – убеждал Алексей. Дима от предложения вновь оказаться в казарме и надеть форму пришел в ужас, но виду не подал. Разговор постепенно угасал, и гость засобирался домой, когда вдруг заметил накрытый тряпочкой проигрыватель дисков. Оказалось, это Technics SL-1200 – такой же, как был у Влада. Тут они вновь разговорились. Выяснилось, что Алексей, или Алекс, как он себя называл, тоже имеет внушительную коллекцию пластинок, но увлекается исключительно джазом. По обеим сторонам балкона его крохотной студии расположились высокие и узкие колонки, которых гость и не заметил, пока не закрутился диск. Звук был потрясающий. На столике образовалась маленькая бутылочка виски и сыр. Димка рассказывал о своих приоритетах, – поп-рок шестидесятых, в основном, конечно, «Битлз», Алекс снисходительно замечал, что это ничего, это не страшно – и поп, и рок, и «Битлз» тоже надо пройти, прежде чем созреешь и подойдешь к настоящей музыке – джазу. Расстались друзьями – хозяин даже проводил гостя до метро, объяснив, как ехать, и выдав кучу разного рода предостережений. Беглец благополучно добрался до Бруклина, поднялся в квартиру-лабиринт и заснул как убитый.

Утром его вновь ожидало кухонное дежавю в лице тех же поляков. Отставив чашки с чаем, они немедленно устроили вежливый допрос – их интересовало, ожидаются ли в эту квартиру новые беженцы и что вообще говорила ему «груба кобета». Димка хотел было возмутиться и сказать, что Тася, напротив, – весьма вежливая женщина, но вовремя вспомнил причитания Гошки на предмет избыточного веса: «О-о! Я така груба!» Груба – значит толстая. «Ну да, Тася, конечно, нехудая, но этот польский – это что-то», – скривился беглец. Он как мог успокоил кухонную общественность и помчался на метро – бродить по улицам Манхэттена. Так пролетели восемь дней, за которые бывший грузчик неплохо изучил город. Город, который убитый здесь два года назад Джон Леннон называл столицей мира. Дима поднимался на башни Всемирного торгового центра и на смотровую площадку Эмпайр Стейт Билдинг, прошагал весь Центральный парк и пересек на пароме Гудзон, сходил на бродвейскую постановку Jesus Christ Superstar и на последний «бондовский» фильм. Он влюбился в этот вечно пульсирующий мегаполис и уже совершенно не чувствовал себя здесь чужим. Но одна забота не давала ему покоя и точила мозг – как тут найти свое место, свою нишу? Особенно остро эта мысль резанула его во время паромной экскурсии на статую Свободы. Димка смотрел на группу шумных туристов из Японии и вдруг увидел, как один из них, сделав неловкое движение, уронил за борт дорогущую фотокамеру. Группа на полсекунды замолчала, и вдруг все начали… хохотать! Причем громче всех заливался бывший владелец этой камеры. «Смогу ли я когда-нибудь так же беспечно ржать, уронив в воду долларов пятьсот? – с печалью размышлял беженец, – как я вообще буду тут зарабатывать и на что жить?»

Медовую неделю с Манхэттеном завершил тот, кто и начал этот роман – словак Якуб. Однажды поздно вечером он вежливо постучался к соседу и объявил, что тому надлежит утром явиться к Тасе. Очень обрадовался простодушный грузчик и утром устремился в офис IRC. Он надеялся в этот раз подольше поговорить со своей благодетельницей, получить побольше полезной информации. Но все пошло не так. Перед Тасей сидела молодая пара, причем девушка плакала, а парень что-то горячо доказывал на незнакомом языке.

– Это надолго, – извинилась Тася, выходя с Димкой в коридор, – у меня к вам два предложения: Флорида и Калифорния. Орландо и Сан-Диего. Я лично советую второе, но у вас есть один день, чтобы принять решение. Позвоните мне утром со своим выбором и в конце дня приезжайте сюда за билетом. Сейчас мне, к сожалению, нужно вернуться в офис.

И беженец в смятении отправился в Сентрал Парк, где в прострации целый час рассматривал уток, а затем проголодался, купил вкуснейший хот-дог с приправой чили и мелко порезанным сочным луком, сел на скамейку и принялся размышлять. Опять жизнь делает крутой поворот, снова судьба кидает его за тысячи километров. Ну что же – ведь он об этом и мечтал. Но отчего же вдруг так грустно? Ему не нужна была карта, не нужна энциклопедия – никогда не бывав ни в одном из них, он тем не менее мог рассказать о населении, экономике и климате и Орландо, и Сан-Диего. Орландо, конечно, ближе к сумасшедшему Нью-Йорку, который уже полюбился путешественнику, но климат там не очень, а самое главное – Тася рекомендует Сан-Диего. Димка дошел до 72-ой улицы, постоял у знаменитого дома Дакота, где на тротуаре горели свечи и стояли портреты великого музыканта в круглых очках, развернулся и вновь направился в офис своих спонсоров. Тася была занята уже с другими людьми, и он, помахав рукой, губами прошептал: «Сан-Диего». – «Отлично», – показала она большим пальцем, подмигнула и постучала по телефону, напоминая, что завтра все равно нужно позвонить. Димка закивал головой и удалился.

– Приезжайте сюда с вещами часам к четырем, – сказала трубка голосом Таси, – Флорин, тот, что вас встречал, подвезет до Кеннеди, а рейс у вас в восемь вечера. Да, Кеннеди – это аэропорт, мы так его называем. В Сан-Диего вас встретит шеф тамошнего отделения, зовут его Боб. Нет, американец. В том отделении русскоговорящих нет, да вам и ни к чему. Зато они сняли отдельную квартиру.

Димка с грустью понял, что с Тасей ему уже никогда поговорить не удастся, иначе не стала бы она так подробно инструктировать его по телефону. Так и оказалось – в офисе его встретил знакомый румын, вручил привычный желтый конверт, но уже новый, и повез неспешно назад в Бруклин и дальше – в аэропорт.