Текст книги "Выжить в лесу Междумирья"

Глава 3
Тебя видят все

– Вообще-то, маленький шанс у тебя есть. – Тимофей прижимал бурундука передними лапами и смотрел ему в глаза. – Но сначала я должен убедиться, что ты действительно такой умный и честный, каким мне кажешься. Нет, не надо кивать, я все равно должен проверить. Итак, первый вопрос: почему эту рыжую пройдоху Патрикеевну никто в лесу не любит?

– Потому что… потому что она не как вы, а вся рыжая.

– Правильно, поскромней надо быть, попроще! Теперь второй вопрос: сколько полосок на спине у твоей мамы?

– Три.

Тимофей подумал, пошевелил усами.

– Ты до скольки считать умеешь?

– До трех.

– Ладно, тогда правильно. Ну и наконец, последний вопрос. Надеюсь, что ты опять не оплошаешь. Куда ведет тропинка от ведьминого колодца?

– На край света за зеленым камнем.

– М-да, коротко и точно… поэтому самый последний третий вопрос: что видит такой любознательный парнишка, как ты, с зеленого камня?

– Дядя Тимофей, а вы не расскажете маме, что я на зеленый камень залазил?

– Я тебя не продам, клянусь моими седыми усами!

– За краем света начинается ужасная Солнечная поляна, но вы, дядя Тимофей, туда не ходите – там негде спрятаться!

Щегол прыгал по срубу колодца, пытаясь что-то разглядеть в глубине.

– Только черную воду вижу, нет там никакой дороги!

– Конечно нет. Отдохни лучше, не суетись, – устало ответил Николай. Он сидел, прислонившись к колодцу и положив одну руку на рюкзак.

Подошел Тимофей, поскреб за ухом.

– Тропинка ведет до зеленого камня, – думаю, он мхом зарос. Дальше местные бурундуки не ходят, потому что открытое место начинается, большая поляна… Возможно, она только кажется им большой.

– Чив-чив! Тима, почему ты уверен, что выход из леса именно в этом направлении?

– Кто тебе сказал, что я уверен? – удивился кот. – Но если я вместе с тобой буду по колодцу прыгать, то мы уж точно никуда Колю не приведем. Получается, что к выходу из леса тоже не приведем. Соображаешь?

– Подожди… нет, не соображаю!

– Чир, ты иногда до обеда мне сильно на нервы действуешь!

– Я-то здесь при чем? Ты же сам мне признался, что сегодня как пьяный и не можешь ни на чем сосредоточиться, потому что Колин рюкзак колбаской пахнет!

– Не ругайтесь, – сказал Николай. – Поляну перейдем, пообедаем и сосредоточенно подумаем.

Высоко над колодцем сгрудились ярко освещенные солнцем облака. Казалось, что они скрывают дворец с куполами, размытые очертания которого порой угадывались за плотным белым покровом. Если бы кто-то крылатый случайно пролетал мимо, то услышал бы уверенные, хорошо поставленные голоса:

– Не имея благородных, а также иных целей жизни, он защищался от хаоса бессмысленного существования пьянством и сквернословием. Я согласен, во время сквернословия он редко имел в виду действительно то, о чем говорил, но все-таки другим душам было обидно. Этим в какой-то степени можно объяснить, почему никто не решился ему помочь, однако главным было понимание того, что пьянство в его случае неизлечимо. Нет сомнений, что он и сам инстинктивно об этом догадывался. Его попытки вести трезвый образ жизни были короткими и смехотворными. Я убежден, что мы не должны принимать их во внимание.

– Высокочтимый коллега, вы ошибаетесь! Любую попытку встать на путь добродетели мы должны учитывать, сколь бы короткой и беспомощной она ни была. Разве можем мы замалчивать тот факт, что уже в последние часы перед Странствием он не положил в рюкзак ни одной бутылки, хотя изначально хотел положить две, и они у него были, стояли на подоконнике на видном месте – он думал о них при выходе из квартиры и по дороге на вокзал, очень хотел вернуться, но медленно шел дальше!

– Переходя дорогу, он забыл посмотреть налево, ибо по-прежнему думал об оставленном дома привычном утешении. В последние мгновенья перед Странствием он принял решение вернуться!

– Подобные решения он принимал восемнадцать раз, но все-таки переубеждал себя, и непосредственно перед Странствием в его рюкзаке не было спиртного. Именно из этого мы должны исходить при дальнейшем написании его судьбы, в которой ставить точку я категорически отказываюсь.

– Однако радуется ли он в сию минуту и тихо хвалит себя добрыми словами за то, что не взял ни одной бутылки, или лучше не будем включать мыслетранслятор? И почему мы уходим от главной темы нашей дискуссии – о бессмысленности его существования?

– Вы говорите страшные слова и забываете упомянуть, что его жизнь не всегда была бессмысленной, и ему только сорок один год!

– Отсутствие детей, недостаток образования и монотонная работа с железом способствовали тому, что у него довольно долго сохранялись примитивные романтические фантазии. Однако на 5715-м конгрессе, как вы, несомненно, знаете, было принято решение, что детско-юношеские фантазии у разумных существ только до тридцати пяти лет допускается приравнивать к целям жизни, и лишь при неоспоримом наличии смягчающих обстоятельств.

– Весьма спорное решение рекомендательного характера. Осмелюсь напомнить вам: мы призваны воздать по заслугам, исправляя ошибки других, ибо нам доверяется всецело. Только силы безграничного зла могут заметить нашу ошибку, но не укажут нам на нее, а тайно возрадуются.

– Милосердный коллега! Устыдившись моего ехидства и жестокосердия, молю о прощении и боюсь, что не смогу теперь быть достаточно строгим, поэтому считаю благоразумным перенести продолжение нашей беседы на другой удобный для вас день.

Русалки и леший сидели на берегу озера, маленький дедушка рассказывал:

– Коля был хмурым – кажется, он из-за чего-то злился на себя, а Тимофей и Чир тем временем орали друг на друга. Потом все успокоились и пошли почему-то по направлению к Змеиному оврагу. Однако сразу за Солнечной поляной они сели под березой и открыли большую консерву… ах, как она пахла! Но я к ним не пошел.

– Правильно, дедушка. Мы тебе за это карасика поймаем.

– Да знаю я, Настенька, что вы мне пяток карасиков дадите, но не в них же дело! Мы с вами хорошие знакомые. Конечно, просто так мы друг для друга пальцем не пошевелим, но вас я понимаю, а Коля чужой… хоть и не вредный.

– Трудно мне будет его топить, – вздохнула Цветочек. – Даже когда он на мои груди смотрел, не смогла я разозлиться, не противно было. Глаза у него не волчьи.

Настя, поджав губы, взглянула строго на старшую русалку и повернула головку опять к лешему.

– Дедушка, он консервой закусывал?

– Ну да, кушал он ее… а Тимофеюшка еще колбаску кушал, потом глаза у него были круглыми, и, кажется, он ни фига не соображал.

– Значит, он дядю Тимофея и дядю Чира тоже напоил?

– Нет, зачем бы он их поил? Они сами из ручейка пили, сколько хотели. Много пили, но ведь это же вода была. Ты, Настенька, уж чересчур придираешься!

– Дяденьки умеют притворяться, но я про них все знаю!

Девочка быстро, тяжело задышала. Цветочек села рядом с ней, обняла ее большими, сильными руками и, прижав к себе, поцеловала кудрявую головку и лобик.

– Звездочка любимая, котеночек мой нежный, успокойся, мы про них все знаем!

– Конечно, все они водку пьют, – сказал леший грустно, – и меня, похоже, однажды напоили, потому что совсем не помню я, зачем в этот лес приплелся и, главное, откуда. Хотя, может, сам я с тоски мухоморов наелся… только вот что интересно: на здешнем болоте я, бывало, тоже мухоморы ел, но потом там же и просыпался.

– Дедушка, – прошептала Настя, – зря ты не веришь, что от сырости завелся… ты поверь.

Глава 4
В плену у феи

– Чив-чив! Воробьи сказали, что вдоль ручья мы дойдем до Змеиного оврага. Оттуда иногда выползают ужи и гадюки, чтобы погреться на солнышке, но если другие жители леса, например мышки, в овраг из любопытства спускаются, то потом их никто больше не видит.

Тимофей зевнул во всю пасть – показывая, что такому здоровенному коту, как он, начхать на ужей и на этих… про кого там еще щегол рассказывал?

– Я воробьев спросил, можно ли овраг обойти. Они ответили, что не пробовали, поэтому точно сказать не могут.

– А если мы ручей перепрыгнем и пойдем, куда глаза глядят? – предложил Николай.

– Почему бы и нет? – согласился Тимофей.

– Я что-то, Тима, не понимаю, – зачирикал щегол, – сначала ты нас сюда привел, а теперь мы должны идти, куда глаза глядят!

– Мы не должны, но можем, – объяснил кот. – Теперь понимаешь?

Щегол задумался.

– Ладно, Чир, по дороге поймешь, – сказал Николай. Он перебросил рюкзак на другую сторону ручья. Потом спросил Тимофея, хочет ли он замочить лапки и усы или предпочитает немножко полетать. Кот, не колеблясь, выбрал воздушное путешествие, поэтому Николай отправил его вслед за рюкзаком. Ну и наконец, коротко разбежавшись, сам перепрыгнул через ручей.

– Интересно было наблюдать, – сказал щегол. – Так бурну реку перешли они, сапог не замочив. Чив-чив!

– Коля, у тебя, что ли, сапоги промокают?

– Нет, просто хотелось подурачиться, давно я не прыгал.

– Молодой ты еще мужик… когда лицо не опухшее. – Тимофей, кажется, хотел что-то добавить, но передумал.

Николай предложил ему снова идти впереди, хотя и так было ясно, что это единственно возможный вариант: при всей любви к человеку не смог бы кот идти рядом или сзади, тотчас бы свернул в сторону – не со зла, но из принципа.

Щегол занял наблюдательный пункт на кепке и рассказывал коту, где трава пониже и пореже. Однако лучше бы он этого не делал, так как Тимофей сразу поворачивал в другую сторону. Неудивительно, что трава вскоре уже была Николаю почти по пояс. Тимофей выбился из сил и начал ворчать на щегла, потому что тот теперь не видел, где травы было поменьше.

– Подними, наконец, свой ленивый хвост и полетай немного! – прошипел кот. – Коля, пожалуйста, потряси кепкой.

– Ох и злыдень ты бываешь, Тима! – ответил щегол, но все-таки взлетел. Сил он, похоже, накопил много и вскоре исчез в небесной лазури.

Николай улыбнулся.

– Хорошо, когда летать умеешь…

– Я понимаю, что для этого голова совсем легкой должна быть, но все-таки каждый раз он меня удивляет! Ясно же было, что надо лететь вперед, на разведку, а не вверх, где только пустота и ястребы! Уже жалею, что его попросил.

Однако через несколько минут щегол вернулся живым и невредимым. Он приземлился не на кепку, а на плечо Николая – вероятно, чтобы оба друга его видели, – и возбужденно зачирикал:

– Что я расскажу! Вы не поверите! Пусть лучше музы скажут: «И с высоты дворец небесной красоты поэт узрел – и обомлел!»

Щегол крутил головой, глядя на Николая и Тимофея, – те выглядели, как и он сам, обомлевшими.

* * *

Маленький дворец оказался сказочной, неописуемой красоты. Балконы и окна были во всю длину увешаны ящичками с розами, хризантемами, шафранами, бархатцами, но королевами цветов здесь были герани, которые иногда образовывали роскошные, многоцветные шары. На первом этаже к стенам дворца были кое-где прикреплены вазы, а потом цветочное царство спускалось в сад.

Главная дорожка и тропинки в саду были посыпаны золотисто-желтым гравием. Там и сям на невысоких цилиндрических постаментах, украшенных скульптурными орнаментами, стояли белые статуи животных, в том числе мифологических.

Все эти мраморные существа, задрав головы и, кажется, испуганно сжавшись, смотрели на величественную, тоже мраморную, крылатую женщину. В центре сада она стояла на массивном круглом пьедестале из серого гранита. Правую руку она простирала вперед и немного вниз, как бы приказывая животным покорно лечь. В левой руке держала… скипетр или просто какую-то палочку.

В саду было несколько крохотных прудов. Путешественники даже сначала приняли их за лужи, но там плескались разноцветные рыбки, а берега были облагорожены камнем. На одном берегу был устроен фонтанчик для питья.

– Вы оставайтесь пока за бугорком, – сказал кот. – Я пойду разузнаю, что да как.

– Не вздумай! – возмутился Чир. – Музам очень не понравится, если ты в Прекрасном саду рыбачить будешь!

– Ну и пусть они дуются! Все равно у нас сегодня на ужин будет уха – это так же верно, как то, что я – красавец кот по имени Тимоха!

– Мужики, подождите, – прошептал Николай. – Я, признаться, растерялся.

– Коля, только не говори, что ты разучился уху варить!

– Ну, нет, это нет.

– Прекратите разговоры о рыбном супе! Я не позволю в чудесной обители муз безобразничать!

– Чирок, сколько раз я угощал тебя рыбными потрошками? Клевал ты, за уши не оттащишь! А настоящая уха, которую мы с Колей варим, еще намного вкусней, один только запах от всех болезней излечивает. Я однажды лапку занозил, и она сильно болела, но тут Коля котелок открыл, чтобы уху помешать, – ну и все, больше лапка меня не беспокоила.

– Тима, ты не преувеличиваешь?

– Когда я тебе в серьезных делал врал?

Щегол нахохлился, размышляя.

– Если уха действительно такая целебная… но я должен спросить разрешения у милых принцесс!

– Чирок, успокойся. Думаешь, они рыбок считают?

– Надо, наверное, ноги уносить, – по-прежнему шепотом сказал Николай. – У крылатой бестии характер, похоже, еще тот, может и собак на нас спустить.

– Коля, не чую я, чтобы собаками воняло… хотя, конечно, никогда нельзя быть полностью уверенным.

– Как неприятно вас слушать! – опять возмутился щегол. – Собаки, воняло, бестии – мне стыдно за вас! Вы, пожалуйста, молчите, когда я буду с музами беседовать!

– Хорошо, Чирок, молчать будем. Даже если тебя ощипывать начнут, чтобы в суп бросить.

– Насчет супа ты, может быть, – Николай проглотил комок в горле, – точно сказал. Я вот думаю, кто все это построил и куда потом строители подевались?

– Чив-чив! – Щегол подпрыгивал, страшно волнуясь. – Коля, какой же ты недоверчивый, когда трезвый! Тут все по волшебству устроилось! Посмотрите – в руке у принцессы волшебная палочка!

Николай зло усмехнулся.

– Такие же мраморно-белые ручки открывали толстые книги законов и тыкали меня туда носом, когда я квартиру бандитам не отдавал… и если бы бандюганы меня на куски порезали, то белорукая красавица не отказалась бы пару кусков в суп бросить.

– Ведьма и разбойники! – зашипел кот.

– Ох, Тимоха, сколько нечистой силы развелось: взмахнут острой волшебной палочкой, почитают в магической книге справа налево – и все у них появляется, как бы из воздуха, по волшебству.

– Чив-чив! Коля, ты меня очень расстроил, я ужасно негодую и безгранично презираю ведьму и разбойников, но ты, пожалуйста, не путай их с милыми, прелестными музами!

– Успокойся, Чир, я не собираюсь крылатой женщине плохие слова говорить, но и знакомиться не хочу, ты уж извини.

– Конечно, – поддержал кот, – зачем мы будем из-за пары рыбок с ней знакомиться?

– Друзья, – грустно ответил щегол, – в таком случае я вынужден на некоторое время вас покинуть.

Тимофей и правая рука Николая одновременно метнулись к щеглу, однако тот взлетел на мгновенье раньше.

Приземлившись на карнизе, Чир почистил перышки и тихо, деликатно постучал клювом в окно. Музы, похоже, не отличались тонким слухом, маленькому поэту пришлось преодолеть застенчивость и постучать посильней.

– София, – раздался в доме мелодичный, удивительно красивый голос, – посмотри, какого там идиота принесло?

Разумеется, идиотов в мире гораздо больше, чем поэтов, так что вопрос был вполне оправданным, и Чир решил не обижаться.

Юная, симпатичная девушка со шваброй в руках подошла к окну, но заметила Чира, только когда он приветливо прощебетал:

– Здравствуйте, прекрасное дитя!

Девушка улыбнулась и чуть приоткрыла окно.

– Заходи, дружок, если пообещаешь вести себя прилично и никаких сюрпризов на коврах не оставлять!

– Благородство духа и манер свойственно всем поэтам! – уверил девушку Чир и учтиво поклонился.

– Пусть только Чиру что-нибудь плохое сделают! Я дверь исцарапаю и в фонтан написаю!

– Да, все, тогда конец ихнему дому и саду!

Вероятно, Чиру не понравилось бы слово «ихнему», однако Николай почему-то никогда не задумывался о том, как правильно говорить на родном языке.

Кипя от злости, друзья по-прежнему лежали за бугорком и пытались приободрить друг друга, хотя ясно было, что теперь уже ничего хорошего не жди.

– Ах, милая Софи, я вижу на перилах темное пятнышко – очень похоже, что не тронутое вашей тряпочкой!

– Голубчик, мог бы ты на минутку закрыть клювик или чирикать немножко потише, чтобы госпожа фея не слышала? – прошептала девушка, упрямо продолжая чистить ковровую дорожку на лестнице.

– Но как же пятнышко?

– Оно тебе привиделось.

– Нет, это был не мираж, не фата-моргана! Если ваши прекрасные ножки сделают два шага вверх, то я уверен, что снова увижу обойденный тряпочкой участок!

– Так я никогда не закончу воскресную уборку и не успею испечь торт на ужин! Вместо пышных крошек с масляным кремом тебе придется клевать черствый, очень старый сухарик. Кажется, у меня есть один такой, уже позеленевший.

– Надо его сейчас же выбросить!

– Я стараюсь ничего не выбрасывать – в хозяйстве все может пригодиться. И вообще, малыш, мое плечо устало тебя держать!

– Простите! – Чир перелетел на другое плечо девушки.

На втором этаже скрипнула дверь, и на лестничную площадку вышла крылатая женщина. Она удивленно и строго посмотрела на щегла.

– София, почему наш гость не в клетке?

– Он… госпожа фея, наш гость – поэт и композитор!

– Тем более! Ты уже забыла, что я тебе о них рассказывала?

– Нет, госпожа, но господин Чир такой маленький и добрый!

– Они все кажутся чудаковатыми и добрыми, однако для глупой крестьянской девушки нет никого опасней, чем странствующий трубадур! Если господин Чир не хочет в клетку, то, возможно, он предпочитает окаменеть? Он довольно пестрый, и статуэтка получится красивая, тебе даже не придется его подкрашивать, разве только края крыльев и, может быть, хвостик.

– Нет-нет, госпожа фея, разрешите мне принести клетку! Наш гость знает много веселых песенок!

– И грустных?

– О да! Он может петь очень жалобно и… и может печально молчать – все, что вы прикажете!

– Ну хорошо, София, неси клетку, но пошевеливайся – уже давно надо было уборку закончить!

* * *

– И в фонтан написаю!

– Еще полчаса ждем, и конец им, все!

Нахохлившийся Чир сидел на кухне в клетке, подвешенной к потолку.

– Миленький, не обижайся, – прошептала София. – Я самую большую клетку выбрала. Раньше в ней жила ворона Варя.

– Потом ей надоело в клетке каркать, и она улетела на волю?

– Да… можно так сказать. Я ее поставила на скамейку в саду, рядом с сорокой Степанидой.

– У меня раньше тоже клетка была. Конечно, не с позолоченной проволокой и не такая большая, но мне нравилась. Часто ее вспоминаю. Я там кушал, ну и спал иногда: по рассеянности я мог не обратить внимания, что Коля уже брюки на стул бросил и с закрытыми глазами зевает, – значит, сейчас свет выключит, а в темноте у меня не было шансов мою любимую гардину найти. Приходилось устраиваться на жердочке. Случалось, я в моем домике прятался, если Тимофей был настроен порезвиться, а мне хотелось побеседовать с музами.

– Вот видишь, малыш, тебе не привыкать жить за проволочкой. Будь умницей и слушайся госпожу фею. Если она начнет на меня ворчать, прячься сразу за поилкой и не высовывай клювик, пока я не скажу, что уже можно. Даже если ты услышишь, что госпожа фея из кухни ушла, все равно сиди тихо – она может вернуться, чтобы еще поворчать.

– Милое дитя, не требуйте от меня невозможного! Смогу ли я сидеть с закрытым клювом, когда ведьма будет вас терзать?!

– Она не ведьма, не совсем… Нет, она строгая, но очень хорошая, а я неблагодарная!

– Софи, нежная птичка, позвольте мне спросить: где ваши родители?

– Не знаю, мы с бабушкой собирали хворост, и вдруг пришли волки… Потом я, видно, долго где-то была, но ничего не помню. Когда я очнулась, бабушка держала меня за руку. Мы стояли в глубоком снегу. Было очень холодно. Я боялась, что мы замерзнем, и тут увидела вдали маленький дворец. Я закричала от радости и хотела сказать бабушке, что теперь мы спасены, однако ее уже нигде не было.

– Бабушка, случайно, не Григорьевна?

– Да… да! Миленький, что с ней?

– Григорьевне хорошо, вокруг нее ангелы и добрые люди. Вот только шибко она переживает, что внучку к этой разна-ряженной злыдне привела, но куда же зимой-то было идти?

В столовой комнате требовательно, раздраженно зазвенел колокольчик. София вздрогнула.

– Девочка, не бойся, я тебя в обиду не дам! – Чир, все еще нахохлившийся, воинственно расправил крылья. – Пытали орла мелки птицы: «Кто гнезда спасет от куницы?» И так он ответил на это: «Бесстрашное сердце поэта!»

Клетку София поставила на обеденный стол. Фея пила кофе, держа чашечку только большим и указательным пальцем, – казалось, что чашечка вот-вот упадет, но пальцы у феи, похоже, были сильными. София стояла в двух шагах от стола, сложив руки на фартуке и ожидая приказаний.

– Значит, как ты сказал, на заказ петь не будешь? – Фея удивленно покачала головой. – А семечки ты клевал и водичку из моего колодца попил.

– Господин Чир скушал только несколько семечек, – робко вмешалась София.

– Это не имеет значения, неблагодарность налицо! – Фея строго посмотрела на девушку, и та опустила голову.

– Семечки мне насыпала прекрасная София. Откуда я мог знать, что они ваши?

– Ну вот, я тебе рассказала. – Фея улыбнулась. – Интересно, решил ты после ужина начать голодовку или все-таки будешь петь?

– Отворите темницу – и не надо мне ваших семечек!

– Какой ты шустрый пташек! Но много тут уже таких побывало, и всех я успокоила: стоят или сидят не шелохнувшись. Софи, принеси-ка мою волшебную палочку.

– Госпожа фея, можно я для вас спою? Пожалуйста, позвольте господину Чиру до завтрака еще подумать!

– Не сомневаюсь, что утром к завтраку у нашего гостя будет другое настроение, но как мы забудем его непослушание и неблагодарность?

– Госпожа, я буду долго петь и рассказывать, и мы потихоньку забудем. Хотите послушать песню про море синее, или сказку про аленький цветочек, или историю о благородном лыцаре?

– Софи, твоя необразованность и глупость иногда просто невыносимы!

– Да, – сказал Чир, – я вижу здесь одну невыносимую женщину!

Фея побледнела и поставила чашечку на блюдце.

– Ах, господин Чир! – София торопливо подошла к клетке и погрозили щеглу пальчиком. – Зачем вы обижаете крольчиху Катю? Она сейчас хоть и каменная, но все слышит!

– Чив-чив… – растерянно ответил щегол.

– Ничего не знаю! Немедленно извинитесь перед Катей!

– Ну, это, я ведь…

– Ничего не знаю!

– Да что ты к нему привязалась! – неожиданно заступилась за щегла фея. – Не хочет он перед какой-то длинноухой крольчихой извиняться, и правильно делает!

– Я, в общем-то…

– Ладно, не извиняйтесь, – согласилась София, – но теперь, пожалуйста, помолчите!

– Ух, какая ты строгая и злая! – усмехнулась одобрительно фея. – Не зря я тебя уму-разуму учу.

– Прелестная София, вы с Катей меня неправильно поняли!

– Нет, господин Чир, мы с Катей вас очень хорошо поняли! Можете не сомневаться!

– Пожалуй, я расколдую крольчиху на полчасика, пусть они с поэтом хорошенько поругаются. Думаю, будет гораздо интересней, чем история о благородном… – И фея передразнила Софию: – Лыцаре!

– Госпожа, я принесу волшебную палочку?

– Только не усни по дороге, ты сегодня такая копуша! Поди, этот маленький хулиган тебя отвлекал?

– Нет, что вы! – проговорила девушка и выпорхнула из столовой.

– Да, – признался Чир, – я сидел на прекрасном плече, любовался изящной шейкой и все щебетал, чтобы услышать в ответ нежный голосок. А у бедной девочки было так много работы!

– Вот уж правда, – кивнула фея, – любоваться и щебетать вы умеете, а помочь никто не догадается.

– Пожалуйста, госпожа! – София уже вернулась и, улыбаясь, протянула фее волшебную палочку.

Вздохнув, фея взяла палочку и указала ею на статуэтку крольчихи, стоявшую на столешнице серванта рядом с заварочным чайником.

– Ладно, сударыня, попрыгай немного. Только постарайся, чтобы я не скучала!

В этот момент кто-то пнул порог дома и начал энергично стучать в дверь, раздалось громкое мяуканье:

– Коля, если не откроют – будем ломать!

Глаза Тимофея горели, пасть была широко раскрыта, к верхнему левому клыку паучок прикрепил паутинку и потихоньку спускался вниз.

По другую сторону порога стоял Николай, по-бычьи немного опустив голову. София вытирала белой тряпочкой пыль с его ресниц и злых, прищуренных глаз.

Из-за яблони выглянула крольчиха и напряженно втягивала носом воздух. Заметив ее, девушка прошептала – кажется, даже не прошептала, а только изобразила губами слова:

– Катя, не бойся, госпожа еще спит!

Крольчиха сделала два прыжка и остановилась, испуганно сжавшись. София прислушалась, ее рука с тряпочкой застыла, закрывая Николаю один глаз.

– Нет, Катя, это несчастный малыш бьет крылышками и трясет проволоку.

– Попали мужики крепко! – так же беззвучно прошептала крольчиха и посмотрела сочувственно на Тимофея и Николая: – Ну и зачем вас сюда принесло?

Мужики молчали, поэтому Катя ответила сама себе:

– Понимаю… что уж теперь спрашивать. Выкарабкиваться как-то надо.

– Я госпоже фее пожаловалась, что кто-то повадился масло таскать. Она поставила одну мышеловку в кладовке и одну на кухне, но вряд ли кого-то поймает, потому что мышек я у нас никогда не видела. Я буду все дундеть про масло и еще, наверное, про шоколад и марципан – она ведь сластена. Придется ей все-таки котика расколдовать! – Девушка вытирала теперь лоб Николаю и ласково улыбалась ему. – Пожалуйста, не расстраивайтесь, с вами тоже все будет хорошо, только надо еще немножко постоять. Зимой у нас много снега выпадает, а кто будет дорожки в саду чистить?

– Тяжело стоять-то. – Катя покачала головой. – Ох как тяжело, уже через день ног под собой не чувствуешь, а упасть не можешь. Ну и скука смертная, и ужасно обидно!

София задумалась.

– В прошлом году госпожа фея заставила Михайло Потапыча и Хрюн Хрюныча делать этот… водапр… водапридет.

– Или водапрет… как-то так, но ведь у них вроде бы не получилось?

– Да, Катя, они канаву до колодца кое-как выкопали, а потом им удалось убежать. Я скажу госпоже, что наш маленький музыкант и его друзья ходят по деревням и спрашивают, кому водопрет нужен. Конечно, и к нам они пришли, чтобы его сделать, но не успели нас спросить.

– А смогут они водопрет смастерить?

– Катя, ну откуда ж я знаю!