Текст книги "Чудаки на Кипре (сборник)"

Александр Иванович Матвеев
Чудаки на Кипре

© Матвеев А.И., 2017

© Метельский Ю.Н., иллюстрации, 2017

© Самсонадзе М., иллюстрация на обложку, 2017

© Оформление. ИПО «У Никитских ворот», 2017

* * *

Женщина в парео

Увидев её, Всеволод привстал с лежака в восторге и смущении. Мысленно назвав её Мадам, представил, как он подойдёт к ней и попытается что-то сказать, чтобы познакомиться. Например: «Мадам, вы так прекрасны, что я…». Нет, слишком обыденно.

Мадам, видимо, тоже понимала, что она нравится окружающим. Может, она ощущала эти цветные мысли-стрелы, которые мужчины и женщины метали в её сторону: красные жгли её кожу страстью, зелёные холодили завистью, а оранжевые – ласкали восхищением. Под туникой отчётливо проступало красное бикини, которое будоражило воображение Всеволода. А фигура?! Сказка! Песня! Высокая шея, слегка удлинённое лицо, аккуратно причёсанные волосы, стянутые сзади голубой лентой. Хвостик волос интригующе прыгал в такт её движениям. Казалось, что, поставь ей на голову кувшин с водой, она на ходу не прольёт ни капли и даже не заметит его. И лицо… На расстоянии черты не просматривались чётко, но было понятно, что она – не юная девушка, а зрелая, в самом соку женщина элитного розлива.

Всеволод подумал, что дивная красавица – нездешняя, не из этой компании людей на пляже, не из этого города и не из этого времени. Но, видимо, она всё-таки была туристкой, так как в её руках была большая белая пляжная сумка с логотипом отеля «Four Seasons».

Невероятно было видеть, как таинственная незнакомка, словно пришелица из других миров, идёт по пляжу среди полуобнажённых фигур, не обращая ни на кого внимания, останавливается возле деревянного лежака, и тут же, как по мановению волшебной палочки, возле неё появляется киприот Джордж с пляжными полотенцами.

Она снисходительно кивает головой, отпуская Джорджа, и он постепенно исчезает в утренней дымке, подобно «Летучему голландцу».

Начинался спектакль, за которым наблюдал пляжный люд. Мадам медленно снимала платье. Те мужчины, которые дремали, не выдерживали и вскакивали в каком-то неясном для них самих возбуждении. Мужик лет за шестьдесят, восточной внешности, забыв о том, что рядом с ним находится жена и многочисленные родственники, привстал с лежака, попробовал подтянуть отвисший живот и уставился на Мадам, как на чудо. В позе готового к прыжку престарелого кота он стоял, не обращая внимания на жену и родню, наблюдая за явлением женщины на пляже, то и дело смахивая пот со лба и залысин. А наблюдать было за чем. Мадам выскользнула из туники, на некоторое время замерла, потом аккуратно уложила одежду в пляжную сумку; потом… потом – тишина, вдруг нарушенная стайкой воробышков, усевшихся на траву рядом с ней и тут же притихших, видимо, от восхищения молочно-белым телом женщины.

Сидевший невдалеке от Всеволода молодой мужчина, словно очнувшись от летаргического сна, с трудом закрыл рот и прошептал громко:

– Что это? Мираж?

– Это – женщина! – сказал глупость Всеволод категоричным тоном.

Но сосед продолжал:

– Да! Королева. Впервые вижу такую на пляже.

Всеволоду очень хотелось подойти к Мадам, сказать что-нибудь, посмотреть в её глаза, но он понимал, что нельзя этого делать, чтобы не навлечь гнев остальных мужчин.

Тем временем Мадам побрызгала на своё мраморное тело жидкостью из баллончика, и оно на глазах стало приобретать бронзовый загар.

– Охренеть можно! Ашот, купи мне такой баллончик! – громко сказала полная блондинка, спутница восточного человека.

– Угу… – прохрипел Ашот, не отрывая взгляда от Мадам.

Она достала из сумки какой-то пакет и стала медлено разворачивать его, внутри оказался кусок белоснежной ткани с двумя длинными лентами; завернулась в ткань, небрежно завязав ленты на груди и соорудив из них большой бант. Все её движения были изящны и утончённы. И Всеволод поймал себя на том, что его мысли стали обретать высокопарную стихотворную форму:

 
И не постичь нам тайну этой Жизни, данной Богом,
Как не постичь вовеки таинство любви земной.
Молюсь я сердцем Женщине в уединенье строгом:
О Женщина! Ты – Жизнь! И всё – в тебе одной.
 

Опять раздался голос толстухи:

– Вот это да! Ашот, я хочу такое же парео.

– Угу… – повторил Ашот.

А Мадам, перебросив через плечо маленькую красную сумочку, плывущей походкой отправилась к морю, но на прогулочной дорожке свернула влево и исчезла за изгородью из цветущего кустарника. Хотя Всеволоду показалось, что в последний момент она повернула голову в его сторону и слегка улыбнулась.

Что тут началось после её ухода!

– Красавица! Чудо! – воскликнул сосед Всеволода.

– Ведьма! – взвизгнула Ашотова дама.

– Фея! – негромко сказала бабушка, идущая с внуком к морю.

– Принцесса! – вскрикнула девочка лет семи. – Она – принцесса. Я читала! Мама, она – принцесса!

Ашот продолжал молча стоять, словно в столбняке, пока одна из женщин не утащила его к многочисленной свите. Ашотова жена с рязанским миловидным лицом стала назидательно и требовательно увещевать его. Тощий мужичок, видимо, родственник, тоже будучи в прострации, пытался что-то сказать. Невзрачные женщины перебили его, не дав закончить фразу, и показывали Ашоту на девушку лет двадцати с крупным бюстом и прелестным животом, которая из гостиничного полотенца пыталась изобразить парео.

О, парео! Колдовство полинезийских женщин! Кусочки ткани, прикрывающие избранные места на теле. Парео… В любом киоске на юге можете купить лёгкий цветной платок, обернуть вокруг талии и, завязав узлом концы, превратить его в платье или юбку. Так издревле поступают знойные красавицы тропических стран, так поступают и наши современницы на любом пляже.

«Э, нет, – думал Всеволод, – таитянские девушки вряд ли носили бикини, парео было их единственной одеждой». Вдруг он, словно споткнувшись на бегу, стал лихорадочно вспоминать. Мадам пришла на пляж в полупрозрачной цветной тунике, под ней ясно виделось красное бикини. Потом она сняла тунику и осталась… В чём же она осталась? Получается, что она снимала бикини и какое-то время стояла обнажённой? Всеволод готов был биться об заклад, что она обернула голое тело белоснежной тканью так, как это делают женщины Полинезии, Гаити или какой-нибудь другой тропической страны. Красного бикини не было под парео. И вообще никакого бикини не было! Но почему, почему он не заметил, как Мадам снимала бюстгальтер, трусики и оборачивала тело платком? Никто на пляже не заметил? Никто не видел её стоящей какое-то время совершенно голой? Всеобщий ступор! Почему?

«Старым становишься, Мареев!» – сказал он и подошёл к лежаку Мадам. В сумке увидел красное бикини. «Дурак слепой, – обругал себя в сердцах Всеволод. – Накинула парео, а потом освободилась от бикини. Все женщины так делают».

Не задерживаясь, он прошёл дальше, к палатке Джорджа.

– Джордж, что это было?

– Мадам? Она сегодня впервые появилась у нас, – ответил, улыбаясь, всё понимающий Джордж, мужчина лет сорока.

Странное дело, Джордж тоже назвал женщину Мадам. Впрочем, это обычное обращение к незнакомой женщине более высокого положения в Англии и некоторых других европейских странах. Но гордые киприоты, даже когда Кипр был под протекторатом Англии, не использовали слово «мадам» при обращении к женщине. Тем удивительнее было слышать его от опытного ловеласа Джорджа.

– И ты не познакомился с ней? Зная тебя уже лет десять, я не могу поверить, что ты упустил такой шанс.

– Я смутился впервые в жизни. Не знал даже, что ей сказать.

– Почему?

– Невероятно красивая. Таких красивых не бывает.

– Куда она ушла?

– Не знаю. Если бы не работа, я побежал бы за ней.

Но Всеволод не побежал, и не потому, что вспомнил про подагру, а потому, что смысла не усмотрел. Зачем он, старый хрыч, молодой и эффектной женщине? Чем он отличается от тучного восточного человека? Тем, что у него нет такого огромного живота? Тем, что Всеволод отдыхает один, а восточный человек с женой и многочисленными родственниками? Но всё же он присел на скамейку у прогулочной дорожки. Конечно, Мадам пошла прогуляться, и она обязательно вернётся. И вот когда она будет проходить мимо, Всеволод ей скажет… и он стал мысленно подбирать первые слова, с которыми он обратится к красавице.

Красивая женщина может выбить мужчину из седла – или сделать его более сильным, и тогда он взлетит без крыльев до небес, поднимется на Эверест, покорит Южный полюс или станет невероятно богатым и бросит к ногам женщины весь мир. Так думал Всеволод, коротая время в ожидании возвращения Мадам.

Кто-то из китайских мудрецов сказал, что если долго сидеть на берегу реки, то труп твоего врага рано или поздно проплывёт мимо тебя. А если сидеть на скамейке и ждать красавицу, то она рано или поздно появится, и у тебя будет шанс. По дорожке шли женщины и мужчины с яркими пакетами, на которые он вначале не обращал внимания, а спустя какое-то время, чтобы отвлечь себя от нетерпеливых мыслей, стал рассматривать броские надписи: «Dead Sea», «Beauty and Health», «Stop Age», «Care and Beauty».

«Распродажа косметики, – догадался Всеволод, – с ума сойти!» До чего люди падки на всякие косметические средства, которые им впаривают разные проходимцы. Вспомнил, как пару лет назад в центре Карловых Вар от столика с баночками и флакончиками к нему кинулась молодящаяся дама и, приторно улыбаясь, пропела:

– Дайте мне вашу руку. Я надолго вас не задержу. Дайте руку, и вы всё увидите сами.

– Я вам сердце готов отдать, – пошутил Всеволод.

Женщина нанесла на тыльную сторону его ладони зелёную мазь из стеклянной баночки и спустя минуту вскричала:

– Смотрите, две большие разницы! Кожа помолодела. Мазь с минералами Мёртвого моря от фирмы «Регина» творит чудеса.

– Да, – машинально ответил Всеволод, не замечая никакой разницы. – А вы не из Одессы?

– Я из Израиля. А в Одессе родилась.

– О! Землячка. Одесса – мой любимый город. Учился я там в мореходке.

И пошёл разговор двоих влюблённых в Одессу людей. Всеволод расслабился от воспоминаний юности о дефиле красавиц на Дерибасовской и под напором энергичной торговки красотой купил несколько пузатых фарфоровых баночек с мазью для рук, для ног и для лица. Категорически отказался приобретать кремы для интимных мест, хотя дамочка настойчиво рекомендовала и даже была готова на практике продемонстрировать, как это работает. Она полировала ему ногти на руках и покрывала их каким-то бесцветным лаком, заливала в уши чудо-капли, улучшающие слух. Он ушёл от неё отягощённый пакетами с косметикой и со значительно полегчавшим кошельком.

Отгоняя пустые воспоминания, Всеволод ждал своей минуты, но Мадам не появлялась. Солнце спряталось за вершинами деревьев, хотя и море, и песчаный пляж пока ещё купались в его закатном свете. Всеволод пошёл на газон под пальмы и, проходя мимо лежака Мадам, увидел молодого спортивного парня, который аккуратно собирал вещи.

– Простите, это вещи Мадам. Она куда-то ушла, – не выдержал и сказал по-английски Всеволод.

– Я знаю. Не волнуйтесь. Она демонстрирует красоту в «Amathus Beach». А вечером Регина будет на минусовом этаже этого отеля. Приходите, – учтиво пригласил парень на хорошем русском языке.

Не зная, что и думать, Всеволод отправился к себе в номер.

В семь часов вечера в фойе уже толпились люди. Восточный человек Ашот с женой и многочисленной роднёй, сосед Всеволода по пляжу, несколько молодых девушек, семейные пары. В центре толпы стояла Она в голубой тунике, с распущенными волосами.

– Уважаемые дамы и господа! – обратилась Мадам к собравшимся. – Фирма «Regina Health & Beauty» разработала новые кремы на основе минералов Мёртвого моря! Сейчас я продемонстрирую их возможности.

– А спрей, чтобы кожа бронзовела, у вас есть? Вы на пляже им пользовались, – выкрикнула жена Ашота.

У неё был какой-то ненатурально акающий говор.

– Да. У нас всё для вас есть.

Мадам брызнула из баллончика немного жидкости на свою загорелую руку. Через несколько секунд она стала белой.

«Какой смысл отбеливать тело после загара? Хотя, видимо, женщина знает, что делает», – подумал Всеволод.

– Вы только сегодня приехали? – обратилась Мадам ласково-журчащим голосом к рыжей бледнокожей девушке, – Откуда вы?

– Из Мурманска, – бойко ответила та.

– Вот поэтому вы такая беленькая. А на Кипре очень агрессивное солнце, будьте осторожны. Чтобы хорошо загореть, а не сгореть, вам не хватит и двух недель, а с кремом нашей фирмы вы обретёте естественный загар немедленно. Подойдите ко мне.

Девушка несмело приблизилась к Мадам.

– Не бойтесь. Я вас надолго не задержу. Как вас зовут? – Света, – неуверенно сказала рыжая.

– А я – Регина. Смотрите, Светочка, как в течение нескольких секунд цвет вашего тела станет таким же красивым, как у меня.

Мадам намазала руку Светы кремом из золотистой баночки, и спустя какое-то время белая кожа руки на глазах у публики стала бронзовой.

Жена Ашота ахнула от восторга и дёрнула мужа за руку.

– Ашот, я хочу этот крем.

– Угу… – ответствовал Ашот, по-прежнему не отрывая взгляда от Мадам.

Тем временем рыжая девушка растерянно произнесла: – Я не могу ходить полузагорелой.

– Не волнуйтесь, Светочка. У нас достаточно крема. Подойдите к Давиду, нашему эксперту, – и она указала на давешнего молодого человека, стоящего у стола, заставленного баночками.

Все немедленно кинулись к Давиду, кроме Всеволода и шумно дышавшего Ашота. Последний стоял как истукан, то ли поражённый красотой Мадам, то ли под впечатлением от действия её крема.

Регина поощрительно посмотрела на Всеволода:

– А вы что же, молодой человек? Позвольте предложить и вам наш чудо-крем.

Всеволод действительно почувствовал себя молодым человеком. Если такая ослепительная красавица это утверждает, то, возможно, так оно и есть.

«Вот бы сфотографироваться с Мадам и выложить фото в фейсбуке», – подумал Всеволод и включил свой айпад.

– Вы желаете сделать фото со мной? – прозвучал трепетный голос. – Передайте айпад нашему другу и подходите ко мне. Смелее. Мне будет приятно сфотографироваться с таким импозантным мужчиной.

– Царица! – воскликнул Ашот, неожиданно ставший другом по воле Мадам. – Всё сделаю! На руках носить буду!

Всеволод с трудом втолковал ошалевшему Ашоту, какую кнопку нажимать на айпаде.

Потом, сидя в гостиничном номере, он с удивлением рассматривал снимки. Вот он стоит рядом с ослепительно красивой женщиной в белом парео. Его даже в жар бросило от увиденного. Как же так? Он точно помнил, что Мадам была в голубой тунике, а не в белом парео. Как такое могло случиться? Неужели кремы влияют и на фототехнику?

Где-то ближе к полуночи раздался звонок:

– Всеволод, это Регина. Вы не могли бы спуститься в бар?

– Регина? Да, да! Иду! Сейчас буду! – поспешно ответил Всеволод, уже ничему не удивляясь и готовый прыгнуть с балкона пятого этажа, только бы быстрее попасть в этот самый бар, чёрт бы его побрал.

Утром он проснулся в своём номере среди многочисленных пакетов с баночками и флакончиками продукции косметической фирмы «Regina Health & Beauty». В ванной комнате Марееву бросилось в глаза то самое роскошное белое парео с пляжа, но… что было вчерашним вечером, он вспомнить не мог. Приходила ли Мадам в номер? А если была, то не голышом же она удирала?

На соседнем балконе мужской голос с восточным акцентом, нещадно фальшивя, напевал слова шансонной песенки:

 
Ах, какая женщина, какая женщина,
Мне б такую…
 

День апельсина

Покрытая тёмно-коричневой краской палуба корабля огромна, словно футбольное поле. На ней в одних плавках стоит Мареев и в недоумении оглядывается вокруг. Как он здесь оказался? Что за корабль? Примерно в кабельтове от него – другое судно под странным флагом, на котором изображена женщина с палицей в одной руке и то ли человеческой головой, то ли маской в другой. Вдали виднеется берег с почти незаметной прибрежной полосой и какими-то строениями. Над ними нависают горы, перед ними по водной глади бежит катер.

Что за люди бродят по палубе, о чём-то разговаривая? Некоторые, как и он, в плавках. Нет, похоже, он не пассажир здесь, потому что с мостика корабля его приветствует человек в огромной белой фуражке с высокой тульей и большим козырьком. Человек поднял вверх руку и посмотрел на Мареева, широко улыбаясь, но вместе с тем как-то безразлично, и сразу отвернулся к невесть откуда подскочившему шустрому блондину. Похоже, этот блондин – капитан корабля. Но он, Всеволод Мареев, разве не капитан? Уж не на чужом ли он корабле? И почему эти двое на мостике поют дуэтом? Словно майские бабочки, с неба вдруг опустились две девушки в коротких цветастых платьицах, они беззаботно смеются. Хмурый мужчина о чём-то размышляет, концентрируя взгляд где-то за границами окоёма. Средних лет парочка ходит по палубе из конца в конец, словно заведённые куклы. Кажется, им нет никакого дела до окружающих; непонятно, отчего их движения так фантастично синхронны, хотя они и не смотрят друг на друга. Парень в матроске мчится с напором свирепого быка, вот-вот подымет на рога кого-нибудь! Мареев едва успел отскочить, но, не удержавшись на ногах, упал и покатился к борту, нависшему над бездонным ничейным морем. Ещё раньше Мареев заметил, что нет лееров, можно легко свалиться в воду. В ужасе он внезапно осознал, что скользит по палубе, словно камень по льду в кёрлинге; пока медленно, но движение неуклонно, и не за что зацепиться, как во сне. Скольжение, кажется, замедляется и вот-вот остановится, но нет… ноги уже над пропастью! Будто рыбина на берегу, Мареев напрягал мышцы живота, груди, рук, ног, имитируя движение назад. Последнее, что ему удалось сделать, – это зацепиться руками за округлую кромку палубы и удержаться от падения на какое-то время. «Почему меня никто не видит? Почему не спасают? – мелькнула паническая мысль, – Как они могут не видеть меня, ведь я вижу их?» Вот две девушки в цветастых платьях, явно испугавшись, с каменными лицами бросились как будто на помощь, но на полпути остановились и стали делать селфи на фоне несчастного Мареева, со смехом передавая смартфон друг дружке. Он ожидал, что глупые девчата, закончив фотосессию, подымут шум, позовут других людей спасать его, но ничего не происходит, а руки Мареева всё слабее и слабее. Нет больше сил удерживать голову над палубой, а если он повиснет на пальцах, то никто его, посиневшего от напряжения, вообще не заметит. О, наконец-то! Хмурый мужчина повернулся в его сторону, взгляд вроде бы осмыслен, он осторожно приближается к Марееву, протягивает руку, хватает за запястье и тянет-тянет на себя. Но – куда ему, силы не те, как бы сам не свалился за борт! «Зови других на помощь! Почему молчишь? Зови-и-и!» – безмолвно кричит Мареев и летит с огромной высоты на блестяще-металлическую гладь моря. Не почувствовав боли от удара, сразу сообразил, что при памяти, не разбился и ему надо плыть к соседнему кораблю с вахтенным матросом и ещё какими-то людьми у трапа. Экономя силы, Мареев подгребал брассом и не сразу понял, что его сносит течением и вот-вот пронесёт мимо носа корабля и его якорной цепи. Течение должно быть в сторону кормы, но… чёрт возьми, его несёт в сторону носа!

Не может такого быть в природе вещей! Если громадную посудину развернуло течением и она держится на якоре, то почему его сносит, словно щепку, совсем в другую сторону? То ли с течением что-то не так, то ли с ним. Мареев понимает, что трап – единственное спасение. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих», – вспомнилась банальная поговорка, и он что есть мочи замолотил руками и ногами по воде. Силы на исходе, но постепенно расстояние до трапа сокращается, и вот он уже цепляется руками за нижнюю площадку и с трудом взбирается на неё. Сверху за ним безразлично наблюдают вахтенный матрос и какие-то странные люди. Все они в оранжевой форме. Мареев поднимается по трапу и, тяжело дыша, говорит по-английски: «Я свалился в воду с того корабля», – он показывает рукой в сторону огромной махины с высокими чёрными бортами и добавляет, что ему нужна помощь. Матрос бессмысленно смотрит на Мареева, явно не понимая, что ему говорят. К ним подходит другой человек и говорит по-русски: «Матрос не понимает вас. Что вы хотите сказать? Я переведу. Я – Антонов, русский, шипчандлер. Привёз с берега апельсины». Мареев объясняет «апельсиновозу», что упал с соседнего корабля в воду, дальше – про течение, про документы… Шипчандлер Антонов смотрит на него с высоты положения «апельсиновоза», слегка кивает, давая понять, что слышит, но в его глазах скачут смешливые чёртики. Всё же Мареев просит связаться с его кораблём, у которого тёмно-коричневая палуба без леера, и передать, чтобы за ним прислали катер. Но Антонов, весело улыбаясь, предлагает Марееву плыть дальше по течению туда, где можно встретиться с капитаном этой посудины. «Дурак ты, боцман, и шутки твои дурацкие», – чуть не сорвалось с губ Мареева, но шипчандлер со смешком добавляет, что у него в данный момент апофеоз праздника – День Апельсина.

– Где мы находимся?

– На палубе корабля «Мельпомена»! – смеётся Антонов.

– Да нет. В каком порту?

– Лимассол. Кипр.

– И в порту праздник?

– Хе-хе. Да ты странный какой-то. И вопросы у тебя странные, – удивляется Антонов, – из моря вылез и не знаешь, где находишься! Сегодня День Апельсина в Амстердаме, а капитан этого корыта – голландец! Усёк?

Бессмыслица! Вместо того чтобы просто доставить Мареева на корабль, с которого он так трагически свалился в воду… У людей что, лучевая болезнь ума по случаю Дня Апельсина в Амстердаме? Вот тут-то Мареев и замечает неподалеку Жору Жилича, закадычного дружка из одесской мореходки. Та же смущённая улыбка, те же чёрные, как смоль, курчавые волосы, давно не бритое лицо покрыто седой щетиной. Но разве этот человек – Жора? Да, это – Жора, и он тоже смотрит на Мареева, узнавая его. Чудо в решете – пятьдесят лет прошло с тех пор, как они расстались после окончания мореходки! Мареев кричит: «Жора! Это ты? Как я рад!» Но – нет, опять разочарование. Человек его не понимает, и никакой он не Жора Жилич! Вдруг Мареев замечает, что его корабль уже поднял якорь и, разворачиваясь, норовит куда-то сгинуть!

– Антонов, скажи матросу, пусть вызовет вахтенного офицера, пусть свяжутся по рации с капитаном чёрного корабля, пусть сообщат, что я здесь, без документов! Пусть остановятся, вызовут катер и заберут меня отсюда!

– Глупец! Радуйся, что свалился в воду и отстал от этой уродины, – шипчандлер покровительственно похлопывает Мареева по плечу.

Все словно глухие, никто его не понимает, никто ничего не делает. Мареев видит огромную корму какой-то странной полукруглой формы, словно большой жирный зад человека или какого-то огромного чудища; корма удаляется всё дальше и дальше, оставляя за собой мощный желтоватый бурун!

Мареев кричит: «Люди! Вы что? С ума сошли? Или я на том свете? Помогите мне!» От крика он просыпается в собственной кровати.

Окно спальни на втором этаже залито ярким весенним солнцем, слышится залихватское пение скворцов, недавно вернувшихся из африканских прерий, а может быть, с Кипра, где с ним приключилась эта ужасная история. В этом сне он встретил двух знакомых людей. Антонова – друга его друга из дальневосточного порта Советская Гавань. Мареев его никогда не видел, но знал, что он существует и даже иногда бывает на Кипре. Этот самый знакомый незнакомец Антонов то ли поставляет продукты на морские суда, то ли снабжает их топливом; а если и апельсинами, то вполне по праву он представился шипчандлером. Спасибо тебе, Антонов, что уберёг от возвращения на чёрный корабль! А Жора Жилич, дружок из одесской юности? Вспомнилось Марееву, как он восемнадцатилетним юнцом поступил в мореходку, и белорус Жора поступил туда же. Сдружились с первых дней. Время было голодное, постоянно хотелось кушать. У Жоры были кое-какие деньги. После скудного курсантского ужина он покупал ароматные, посыпанные сахаром сухари, и они, гуляя по улицам Одессы недалеко от спального корпуса – «Экипажа», наслаждались ими, немыслимо вкусными, какие и дома не едали. «Эх, – подумал Мареев, – за все годы после мореходки так и не разыскал Жору!»

Вспомнилась морская жизнь на Сахалине: штормы, льды, туманы. А Жора – в южных морях, в танкерном флоте, вот и не пересекались их пути-дорожки. А потом поэзия пришла в жизнь Мареева, заполонила душу. Композитор Катя Иволга объединила их совместные песни в жизненные сцены, которые покруче морских течений. Получился мюзикл о любви морского капитана и оперной певицы. Мюзикл есть, а толку от него никакого. Может, он не подходит для постановки на сцене? А вдруг его корабль поэзии захвачен роботами-пиратами и перекрашен в чёрный цвет? А на чужом корабле «Мельпомена» – пустота и безразличие! Может, об этом его сон?

Мареев продолжал лежать в кровати, размышляя о сложностях творческой жизни композиторов, поэтов, артистов. Метафора суровой жизни! А что публика? Не всё, что публике нравится, есть хорошо. Публику тоже нужно воспитывать песнями и спектаклями! «Что я банальные вещи сам себе впариваю? – разозлился Мареев. – Неча на зеркало пенять, коли у самого рожа крива!» Если бы мюзикл был нужен, то нашлись бы и продюсер, и постановщик. А так, к кому ни обращались, все хвалят, а ставить никто не берётся!

Раздался звонок, Мареев протянул руку к телефону.

– Всеволод Иванович, доброе утро! Как вы?

– Здравствуйте, Катя! Я на даче. Замечательно всё. Солнце – разливанный свет! Весна! Птички поют. Вот только сон дурацкий приснился. Чуть не утонул в море.

– А чем закончился сон?

– Выплыл к чужому кораблю. Пока думал, как вернуться мне на свой, он – возьми снимись с якоря и был таков. Только за кормой жёлтый бурун остался. А я на рейде Лимассола, что на Кипре, остался без штанов, без документов и без денег. И что мне думать теперь?

– И рукописи горят, и поэты, случается, тонут! – засмеялась Катя. – А если серьёзно, Всеволод Иванович, то московский театр берётся наш мюзикл ставить! Может, сон в руку?

– Ой, не знаю, Катя! Не знаю, радоваться или печалиться. Ведь в том сне я один оказался, почти голым и без денег… чёрный корабль… и главное: никто меня не слышит и не видит. И почему на Кипре? Нет, мюзикл здесь ни при чём. Ведь я на остров собираюсь. Какие там приключения меня ждут? С возрастом я стал немного мнительным!

– Не волнуйтесь, Всеволод Иванович, поезжайте на Кипр спокойно! А я буду здесь заниматься мюзиклом. И денежку буду вам высылать.

– Какие там деньги, Катя! Главное, чтоб нас, как курсантов мореходки, не держали на голодном пайке!

Сказать-то сказал, но потом поймал себя на мысли о том, что нужно бы поехать в авторское агентство и зарегистрировать свои права на стихи в мюзикле. Не раз он ещё пожалеет потом, что его мысли повернулись в сторону мюзикла и что он стал думать и мечтать о нём больше, чем следовало. Оказалось, что авторские права на либретто Катя уже приписала себе. Сколько людей таким способом кормится, и все – поставщики-шипчандлеры шоу-бизнеса! Под стать настроению написал стихотворение, где была такая строчка: «Жизнь – о’кей, ядрёна мать!»

И вообще жизнь – это корабль в море, то в штормовом, то в спокойном. А порой она бывает как палуба, покрытая тёмно-коричневой краской. И пошла у Мареева длинная тёмная полоса. Тёща заболела. С женой из-за пустяка разругался, да так крепко, что до развода чуть не дошло. Мошенники развели его, словно лоха: под видом социологического опроса выудили у него номер телефона и адрес, копию паспорта где-то раздобыли и оформили на него кредит на сотню тысяч рублей под огромные проценты. Пока разбирался, сотня тысяч превратилась в несколько миллионов, судиться пришлось. Еле-еле отбился от мошенников-финансистов и их подручных-коллекторов. Разве не оказался он висящим за бортом, из последних сил цепляясь пальцами за ускользающую палубу?

Жизнь – ещё и заразная вещь, недаром американцы никогда не рассказывают посторонним о своих делах и делишках. Спросишь: как поживаешь? А какой-нибудь зачуханный американец, сверкнув белозубой искусственной улыбкой, ответит, что у него всё о’кей. В чём здесь смысл? А в том, чтобы головная боль рассказчика не перекочевала на слушателя. А у нас? Спросишь шапочного знакомого, как дела. А он в подробностях загружает тебя, как шипчандлер апельсинами, даже о тёщином геморрое не забудет. Выговорится и уйдёт, а ты потом думай-гадай, откуда новая напасть свалилась на тебя. Через какое-то время до Мареева дошло, что всякий сон заразен, он овладевает жизнью. Категорически предупредил он занудного поэта Петра Заречкина, чтобы тот не делился с ним своими фантазиями о некой риэлторше Клаве, которая по ночам внедряется в Петино сознание и занимается с ним виртуальным сексом.

– Слушай, Петро Григорьевич! Не морочь мне голову этой твоей хренотенью с Клавой! А вдруг ты не разыгрываешь меня, а эта озабоченная сумасшедшая Клавка на самом деле существует? Оно мне надо, чтобы она с тебя на меня переключилась, тем более что я её ни разу в жизни не видел? Мне недавно сон приснился – чуть не утонул. Оказался на Кипре без денег и без штанов, да и без документов. Хочешь, расскажу в деталях?

– В другой раз. У меня с поэтом Исаевым встреча назначена, а заодно, может, и зубы полечу. Ведь он зубником работает. А кораблей боится. Пойду я, – заторопился Заречкин, явно раскусив подоплёку сновидения Мареева.

Но Мареев знал, что у старого дедули зубы давно казённые, за пять тысяч рубликов.

Ох, непростой этот Заречкин. Ещё тот жук! Сразу учуял неладное. А у Мареева было всё-таки желание поделиться с ним своим, сокровенным. Может быть, что-то отлипло бы от него и перешло бы к Заречкину? Одна-другая лишняя нелюбовь уже не имеет значения для старого поэта, потому что их у него как апельсинов в бочке, хоть становись шипчандлером и вези на корабль.

Мареев шёл по прогулочной дорожке вдоль моря, в сторону порта Лимассол, и думал о перипетиях своей жизни. Убежал из Москвы на Кипр, так и здесь тревожные мысли не покидают его. Конец апреля. Спокойное море. Зелёные горы. Доброжелательные улыбающиеся киприоты. Выбрался на широкую набережную. Красота! Полно гуляющих людей. Палатки с напитками. Горы апельсинов, которые поставил уж точно не шипчандлер Антонов. На открытых жаровнях початки молодой кукурузы. Откуда в апреле молодая кукуруза? Какая разница! Киприоты живут в мире разливанной красоты.

Он спустился к кромке воды и стал бросать куски лепёшки вездесущим чайкам. Красивые птицы, когда кружат над морем, а сейчас, в борьбе за пищу – ничего красивого. Противно визжат, пикируя на брошенный в воду хлеб, стараясь победить в извечной борьбе за выживание в этом мире, полном контрастов. Нет пищи – нет жизни! Вот так и некоторые артисты – вольные птицы, когда поют романсы о любви и их сердца наполняются радостью или печалью. Но как только дело касается дележа гонораров, тут уж, извините, каждый за себя, как эти чайки: суды-пересуды, скандалы, а то и похлеще истории бывают с драматичными финалами.