Текст книги "Путь к сердцу горы (сборник)"

«А на поле моем…»

 
А на поле моем
Все трава да цветы.
Все ручьи да ничьи письмена.
Все следы у воды
Да развеянный дым,
Да в ночи все кричит тишина.
 
 
А за полем моим
Все леса да леса.
Там роса, как глаза
По утрам.
Там тепло и темно.
И на пятую ночь
Все горит на горе
Храм.
 

Звезды

 
Звезды виснут на потолке.
Звезды падают на ковер.
Сохнет желтых цветов букет.
Так вот, братик мой, и живем.
 
 
Раздаем постепенно дни:
День – веселию, день – тоске.
Сколько ж там, не опавших, их
Остается па потолке?
 
 
Мы о будущем не споем.
Мы оставим его другим.
Пусть по скатерти чешуей
Рассыпаются лепестки.
 
 
Пусть не знающий сна гравер
Вдоль висков – за чертой черту…
Звезды падают на ковер.
Это лучше, чём в пустоту.
 
 
Пусть оставшееся вовне
Шевелит половинки штор,
Ничего, ведь не пыль, не снег
3везды падают на ковер.
 
 
Но, пройдя босиком к столу
По шуршанью опавших звезд,
Ты сиреневый лунный луч
Осторожно в ладонь возьмешь.
 
 
И сквозь серое полотно
Вдруг сама проскользнет рука,
И, само по себе, окно
Распахнется, сдвигая ткань.
 
 
И вольется в остывший дом
Запах влажной от сна травы.
И дыханье живых цветов.
И сияние звезд живых.
 

«До свиданья, туманный вестник…»

 
До свиданья, туманный вестник!
На груди непропетой песни
Восковая горит свеча.
На распухшей дороге – лужи.
Рассветает. Закончен ужин.
На столе остывает чай.
 
 
А дорога уходит к югу.
Полагаешь, что я испуган?
Что улыбка не вдаль, а вбок?
Пусть! Я видел узоры краше,
Чем на кромке заздравной чаши,
И запутанней был клубок.
 
 
Где ты, солнце мое, Возможность?
Может, волк твои кости гложет,
Изолгавшийся Волк Степей?..
Или здесь ты, а я не слышу?..
 
 
А любил я шальных и рыжих!
И всегда мне твердили: пей!
 
 
Положи меня здесь, мой верный
Обольститель – Владыка Первых.
Положи, я хочу один,
Без роскошных твоих приманок
Проползти по тропе обмана.
А куда ж мне еще?..
Прости!
Я пойду и обрежу кудри.
Что мне вечность и что мне мудрость?
Если крылья мои – в пыли?
Мне потворствовать должно нраву,
Но не взять мне такого права,
Потому что я – сын земли,
А не демон. В моей ли власти
Без любви предаваться страсти?
Да и где она, эта страсть?
Только теплая влажность кожи…
Где ты, солнце мое, Возможность?
Отзовись! Я хочу упасть!
 
 
Покажи мне дорогу к югу.
Чтоб не биться нам друг о друга,
Я уйду от слепых побед
Через синие массы кряжей
К каменистым соленым пляжам…
 
 
Чтоб не помнилось о тебе.
 

«Перевернуться к собственной спине…»

 
Перевернуться к собственной спине
И посмотреть в затылочную ямку
Сквозь зеркало. Узорчатая рамка —
Навязчивый намек о старине?
 
 
Пути приводят нас в один мираж.
Его когда-то называли Римом.
Он постарел, но следует незримо
За нами. Обнаглевший карандаш
Прокладывает линию на карте
Еще не наступившего «потом».
Май проникает выпяченным ртом
К чертам апреля, высеченным в марте
Отточенными днями февраля.
 
 
Счастливейшим – пурпурные поля.
А остальным – пупырчатость азарта
И странный дар – гадать по облакам,
И, обоняя едкий запах серы,
Разглядывать летящую Химеру
Сквозь крохотную щелку кулака.
И, отделив пророчество от веры,
Перерождаться в прошлые века.
 
 
Под сводами игольного ушка
Пустынно и тревожно. Только эхо
Приветствует. Но путнику не к спеху:
Достаточно предлога, пустяка,
Чтоб, отвернувшись, выйти из стены
Отбросив, как досадную помеху,
Воспоминанье собственной спины,
Поросшей серебристо-черным мехом.
 
 
Но женщина с ребенком на руках,
Легко ступая смуглыми ногами.
Идет через удушливое пламя
По зыбкой ряби красного песка
К изъеденной заклятьями стене.
Едва заметно шевелит губами —
И камень исчезает. Перед ней
Распахнутый и освещенный вход.
Поторопись! Сейчас она войдет —
И дверь закроется…
 

Маленькие стихотворения

«Черный бушприт корабля разорвал полосой горизонт…»

 
Черный бушприт корабля разорвал полосой горизонт.
Вот и окончилась ссылка твоя, Робинзон.
Скоро уж, скоро отдашься вокзальной толпе.
Только не лучше ли было б остаться тебе?
 

«Обрывистый берег…»

 
Обрывистый берег,
Сыпучие склоны.
Наивные, верим
В гранитность колонны
Святилища Жизни
Над краем провала.
И солнечным брызгам
На вкрадчивом жале
Сомнения.
 

«Ветер крепчает над городом розовых снов…»

 
Ветер крепчает над городом розовых снов.
Неба украина к вечеру тронулась хной.
Тянутся птицы вдоль зарева рваной чертой.
Между домами качается воздух густой.
Впитаны звуки звенящей в ушах тишиной.
Ветер крепчает…
 

Тетраптих

1

 
Старик и грешник был Дедал,
Служитель тайны чар.
И труд его, как должно, стал
Подспорьем палача.
Опорой тяжкого ножа
С кудлатой головой.
Он своего не избежал.
А, впрочем, – жаль его!
 

2

 
Брошена сталь вперёд.
Рев сотрясает свод.
Жертва о жертву – вмах.
Разница – лишь в главах.
Крови вкусил клинок.
Топот упругих ног.
Воздух визжит в груди.
Кто из них победил?
Скажешь: Тезей!
Но, нет! Хохот Эриний – вслед.
Нет ему в свет пути.
Здесь победил один
Меч!
 

3

 
Дело сделано быстро и по-молодечески ладно.
Торопись же, убийца, у входа в слезах Ариадна
Жадно слушает мрак, окончание нити сжимая.
И петляет Тезей, позабывший, что только прямая,
Лишь прямая ведет в свет единственный, не иллюзорный.
Но как быть, если ждет дева с чистым сияющим взором?
Как ему не бежать между, стен, от воды потемнелых?
Но осталось лежать Минотаврово мертвое тело.
Нить златая ведет меч, покрытый запекшейся кровью.
И, не медля, грядет час расплаты за славу героя.
 

4

 
Ты уже не зовешь. И не надо.
Не для тебя Ариадна.
Белое – белому в масть.
Красное – черному служит.
Преданный звону оружий,
Свету больше не нужен,
Время ему – пасть.
 

«Ночное поле. Ветер и песок…»

 
Ночное поле. Ветер и песок.
И синий шар.
И след через барханы.
Обломок камня. Выгиб тени странный
Невольно укорачивает шаг.
Да, где-то близко трехголовый пёс
Сверкает ядовитыми клыками.
Да, Вечность здесь: под нашими ногами
Белеет кость. Песок.
Уколы звезд.
 

«Рука онемела и стала чужой…»

 
Рука онемела и стала чужой.
Как ты.
А время ползет желтоглазым ужом
Тщеты.
Невидим застывший обрубок пня
В снегу.
Я мог бы убить тебя… Но обнять…
Нет, не могу.
 

«Топот ног в коридоре…»

 
Топот ног в коридоре.
И – с грохотом – дверь о косяк.
Удаляющееся молчание.
Вот так в практике
Происходит крах тактики
Единоначалия.
 

«Ты в этом доме – уже не гость…»

 
Ты в этом доме – уже не гость.
Но завтра – фук! – и тебя здесь нет.
И только криво забитый гвоздь,
Воспоминаньем торчит в стене,
И только в щетке меж двух дверей
Остатки пыли твоих сапог.
Да в тесной кухне за батареей
Клочок бумаги в тринадцать строк.
 

«Сумерки…»

 
Сумерки.
Разошедшийся будней шов.
Умерло
Прежде бывшее. Новый же – не пришел.
Слабое
В полутьме шевеленье тел.
Запахи
Ласк. И ужина на плите.
 

«Стынут пальцы в струе ручья…»

 
Стынут пальцы в струе ручья.
Пламя прыгает на ветру.
Преломляя движенье рук,
По воде расходится круг.
Россыпь раннего соловья.
Ты, наверное, спишь. И я,
Может быть, задремлю к утру.
Мотылек прилетел к костру.
Мы похожи.
 

«Давай назовем этот луг…»

 
Давай назовем этот луг,
Поросший мягкой волнистой травой,
Поляной Пляшущих Фей.
Стена сплетенных ветвей
Обрамляет правильный круг его,
Не раскрываясь разрывами тропок-путей
Да где же еще танцевать им, если не здесь
В ночь полнолуния?
 

«Протяни мне, мой друг, свою легкую руку…»

 
Протяни мне, мой друг, свою легкую руку.
Эта линия жизни – занятная штука,
Даже если ты полный профан
В хиромантии – каждому дан
Случай видеть, что ни у кого, никогда
Ей не свойственна правильность круга.
 

«Я рассыпаюсь…»

 
Я рассыпаюсь
Полированным рисом по гравию.
Роль у меня такая.
И мне не уйти, не отыграв ее.
Добрая участь —
Быть упокоенну в теплых живых желудках.
Вот оно – лучшее!
Вы говорите: жутко!
Да нет, ничего.
 

«Дверь плотней прикрой, дружок…»

 
Дверь плотней прикрой, дружок,
За собой.
Не споткнись о порожок,
Не споткнись.
Все ли твой вместил мешок,
Ведь не на дни,
Не на дни, а навеки ты ушел,
Бог с тобой.
 

«Мы сидим за одним столом…»

 
Мы сидим за одним столом,
И едим и болтаем вздор.
Нам уютно, тепло, светло,
Но за стенкой есть коридор,
Тот, в котором в урочный час
Простучат тяжело шаги.
И тогда уж ни нас, ни вас…
И за стол посадят других.
 

1987

«Нет меня. Я выплеснулся весь…»

 
Нет меня. Я выплеснулся весь.
Без остатка. Ни следа, ни звука.
Только пух, мятущийся по кругу,
Да холодный выстекленный блеск
Неба сквозь изломанные руки
Кленов в жесткой глянцевой листве.
Нет меня. Я выплеснулся весь.
Без остатка.
 

«А на челке у нее – стебелек…»

 
А на челке у нее – стебелек.
А на губках – до сих пор – перламутр.
Опустился у щеки мотылек
И сказал: «Пора вставать! С добрым утром!»
 

«Слишком просто пальцем на песке…»

 
Слишком просто пальцем на песке
Выводить сыпучие узоры.
Примостился лучик беспризорный
Пятнышком на матовом виске.
Слишком просто плыть по воле волн,
Полагаясь только на удачу.
Но давай, мой славный, поплывем,
Не терзаясь… Разве мы иначе
Можем?
 

«Я брызгал на скулы холодную воду…»

 
Я брызгал на скулы холодную воду,
Не бывшую, впрочем, настолько холодной,
Чтоб выгнать из черепа сонную одурь,
И слушал обрывки прогноза погоды,
И думал при этом, что слабость природна,
Что вялость присуща и сильным натурам…
И силился вспомнить, что выболтал сдуру
Вчера.
 

«Пусто в кармашке у мима – обманщика..»

 
Пусто в кармашке у мима – обманщика:
Пара ключей да пятак.
Сетуй, не сетуй – мы все – одуванчики.
Только киваем не в такт.
Встань – и прямехонько в чьи-нибудь пальчики.
Спрячешься – и невредим.
Нет! Замечательно быть одуванчиком!
Дунет – и мы полетим!
 

«Назови меня по имени, Энай…»

 
Назови меня по имени, Энай.
Надыши его на зеркало воды.
Дымка – танец твой, а песня – тишина.
Я соскучился по солнышку, а ты?
 
 
Мы не виделись, Бог знает, сколько дней.
Лед подтаял – нынче ранняя весна.
Если встретимся на сумеречном дне,
Ты признай меня и вынеси, Энай.