Текст книги "Житие Иса. Апокриф"

– Возьму, Учитель, пяток учеников. Двоих – здесь, троих – за городом. Есть на примете! И инструмент дам, – сразу по-деловому смекнул Геф.

– Я – двоих. Остальных на месте научим, – присоединился Ртеп.

Когда гости по одному выскальзывали на улицу, Ис придержал кузнеца:

– Я бы хотел посмотреть на твою работу. Пришлось мне видеть здешние изделия и имперские.

– Что, не понравились?

– Не все, Геф. Бронза – ничего, а железо – плохое.

– Не так уж и плохое, – все мечи ныне железные! В Империи бронза только на панцири и шлемы идет – легче обрабатывать, да скоро и там железо будет!

– И все-таки – железо плохое. Завтра не смогу. Послезавтра – буду. Доброй ночи, кузнец!

6

Через день чуть свет Ис был у дверей Гефа. Кузнец не спал – на улицу доносились удары молота по металлу. Гость стукнул, как было условлено, и подмастерье сразу открыл калитку.

Двор кузнеца мало отличался от двора каменщика – та же крепость в миниатюре, только здесь дальний угол двора был под обширным навесом. Там сыпались искры и пахло горячим металлом.

– С добрым утром, Геф, – не по-здешнему приветствовал кузнеца Ис. Хозяин уже спешил навстречу, вытирая чугунные лапы. Как был – в кожаном фартуке.

– Что, может, сразу – к делу? – нетерпеливо, даже невежливо – по здешним понятиям – спросил Геф.

Но ему намекнули на новое, неизвестное, а в таких делах кузнец не умел ждать и размениваться на пустую болтовню.

– Сразу так сразу. Фартук дашь?

– Так и быть! Ты что, и в нашем чародействе смыслишь?

…Три дня не смолкал звон в кузнице Гефа. Лишь изредка высовывалась из-под навеса его разбойничья борода – глянет на солнце, прикинет и гаркнет испуганным подмастерьям – соваться в кузницу запретил:

– Воды! Баранью ногу! Лепешки!

И снова – тонко поют молотки.

Наконец – вышли. Устало присели на чурбаки в сетчатую тень.

И тогда Геф разрешающе махнул переминающимся в сторонке подмастерьям.

– Ну, Ис, не знаю, как с Богом, а с чертом ты точно в ладах, – сказал он, толкнув гостя в бок. – Эй, парни! – крикнул он под навес. – Несите железный прут. И новый меч прихватите. Буду показывать фокусы – закрываю кузницу, открываю балаган!

Из-под навеса выкатились все пятеро и остановились, разглядывая на свету клинок.

– Дайте-ка, ребятки, прут. Так…

Он положил железный прут толщиной в палец концами на два чурбака и протянул руку к мечу:

– Довольно узор разглядывать, не в том главное! Береги глаза!

И он резко рубанул по железу, казалось, хрупким золотистым клинком.

– Смотрите срез у прута! – бросил Геф.

– Зеркало! – ошеломленно выдохнул курчавый подмастерье.

– Теперь – лезвие!

– Ни зазубринки! – восторженно закричал другой.

– Марш под навес, три дня ничего не делали! Живо!

– Хорошие ребята, – широко улыбнулся Ис, впервые за много дней почувствовав себя легко и покойно, – что же ты их сразу к делу не допустил?

– Обычай! Такой секрет только мастер мастеру передать может.

– Запомнил? Выше красного каления не нагревай. И куй осторожно… Да что я учу – все сам делал, я только языком помогал – кузнец-то из меня никакой!

– Брось, как это ты насчет теории и практики сказал? А? – Он от души расхохотался, снова толкнув Иса в бок. – А палка твоя как, не очень потяжелела?

– Полезно для тренировки, – приподняв действительно потяжелевший посох, рассмеялся Ис.

За городскими стенами выли шакалы, по соседней улице, гремя щитами, шла ночная стража, когда Ис ступил во двор Ртепа.

Снова ночь. Ртеп, не желающий спать. Кошма под открытым небом. Чаша с разбавленным вином. И глуховатый голос Мер, поющей в винограднике древнюю пастушью песню.

«Они же потомки пастухов», – лениво проплыло в памяти. Звезды капали с листьев, как расплавленный металл.

– Явный перекал, – усмехнулся в темноту Ис, вспоминая работу с Гефом. Гасли на излете метеориты. Теперь каменщик и Учитель наблюдали разлеты падучих звезд.

– А те, неизменные, вбитые в безмерный свод, из года в год повторяют свои круги. Но есть блуждающие – они что, ниже свода?

– Все движутся, Ртеп. Но до них так далеко, что их перемещения не успеешь заметить за человеческую жизнь. Другие – ближе, о которых ты говоришь «блуждающие». И светят они отраженным от Солнца светом. Летят они, как и эта планета, вокруг серединного огня.

– Какая планета?

– Извини, забылся. Та, на которой мы с тобой. А серединный огонь – Солнце. И у дальних звезд, таких же огромных, как Солнце, есть и побольше, Ртеп, верь мне, свои планеты. На некоторых есть жизнь.

– Такая же, как у нас?

– Не всегда. Мы тоже мало знаем об этом. Однако несомненно – где-то она отстала от нас, где-то – умчалась вперед.

– Как понимать: «отстала», «ушла вперед», разве это дорога, по которой идут путники в город?

Смолкла песнь Мер. Она подошла, чтобы слышать ответ Иса.

– Спасибо за науку. Иногда привычная аналогия для свежего ума затеняет смысл. Я о том, что у предков твоих в руках был каменный топор, а на плечах – козья шкура. Это еще до того, когда они пригнали сюда стада. И для счета им хватало десяти пальцев. А будет…

Он долго смотрел вверх, словно искал там ответа. И так же, закинув руки за голову, лежал на кошме и ждал ответа Ртеп. Ждала и недвижная, невидимая Мер.

– Земля будет изобильна. Уйдут войны и голод. И Дальние потомки твои поведут корабли к звездам.

– Царство божие на земле? И не будет хлеб насущный Добываться в поте лица?

– Тут ты загнул – труд не исчезнет. Но из проклятия он станет потребностью. Он перестанет быть изнурительным, станет радостью. Не божье – человеческое царствие грядет, – опять скатился в местную фразеологию Ис, – но вернемся к нашим баранам.

– Баранам?

– В смысле – к нашим делам. Вы хотите разрушить несправедливость и построить то, что называете раем на земле.

– Так. И твоя проповедь равенства – ветер в наши паруса.

– Когда я говорю о равенстве, я говорю о равенстве для всех. А не только в твоем народе! Мне показалось, ты согласился с этим.

– Ты мыслишь как должно. Но не все могут понять тебя. Попробуй поговори с медноголовыми солдатами Империи, а ведь у них нет ни рабов, ни поместий.

– Дойдем и до них. Не всех проймет слово, но кого-то оно заденет.

– Держи карман шире! Поднимут на копьях и гвоздиками пришпилят к столбу! Лишь меч способен их вразумить.

– Но меч – способен? А может, после доброго удара мечами они задумаются, все ли решается силой? И слово тогда упадет на удобренную почву?

– Хорошо бы попробовать, но силу надо иметь!

– Нужны люди, Ртеп. И не плешивые пророки – воины.

– Будут. Сотен пять – хоть завтра. Пастухи, пахари, подмастерья.

– Нужно пойти к тем, кого готовят для боя на арене.

– К этому быдлу?

– Не по доброй воле они там.

– Лучше сдохнуть, чем развлекать своей кровью и кровью друзей низколобую имперскую сволочь!

– Еще раз – они не выбирали. И нам – не выбирать. А оружием они владеют. И хватит болтать! Или я уйду. Это – приказ.

– Ясно! А у тебя – железо в голосе. Я рад… Сим победиши!

Светало. Не было здесь привычной росы. И не у кого было спросить совета. А если уйти? Но с другим встанут они – лавину уже не остановить. А он дальше видит и больше знает. И хватит сомнений.

Назавтра с Гефом ушли в пески первые пятьдесят последователей – так именовали они себя. И каждому был дан знак, выкованный Гефом – крохотное изображение меча, чтобы носить под одеждой. А кузнец с подмастерьями взвалили на себя инструмент и три новых меча необычной длины и прочности. Вышли они из разных ворот и в разное время – так приказал Учитель. Вернулся Геф через пятнадцать дней. Тогда пошел Ртеп с другими И тоже вернулся через пятнадцать дней.

7

Наместник Липпин только что вышел из ванны, капельки воды еще дрожали на его рыжих жестких бровях. Недавно взошедшее солнце било в широкие окна имперской резиденции.

– Верховный жрец просит принять! – грохнув доспехами, по-солдатски гаркнул дежурный сотник.

– Проси, – пожал плечами Липпин и спокойно глянул на дверь.

Он принял жреца, стоя посреди комнаты как был, в льняной белой рубахе-хитоне, спускавшейся до колен. По подолу шла красная полоса. На ногах – красные же сандалии с ременной оплеткой по всей голени. От просторной короткой одежды наместник казался шире и приземистее А ширину лица подчеркивала короткая стрижка и челка на невысоком лбу.

«Не соизволил накинуть тоги, солдафон, нечистое животное», – подумал верховный жрец, оглядев упершего руки в бока и широко расставившего ноги наместника. И почтительно склонился, прошуршав тяжелыми длинными одеждами, черными и белыми, расшитыми сверху донизу золотом.

Наместник прошел к окну, забыв или не захотев пригласить гостя. Потом, что-то высмотрев на дворе, указал место рядом с собой. Липпин не был ни глупым, ни злым – он просто был бестактным человеком. Да и вся эта восточная церемонность стояла у него поперек горла. Кроме того, он знал, что человек, за спиной которого стоят одетые в металл несгибаемые имперские войска, может позволить себе любое хамство, не говоря уже о неуважительном приеме верховного жреца подвластной страны в столь ранний час.

– Рад видеть тебя, верховный жрец, – коротко кивнул наместник, когда жрец подошел к окну, – с чем пожаловал?

– Шатания и смута в народе растут, проповедники-безбожники подстрекают к бунту. Проходимец, называющий себя Учителем, что бродил, богохульствуя, в Рете и других малых городах Благословенной земли, ныне – уже с полгода – здесь, в столице государства!

– Провинции Империи, – поправил разошедшегося жреца Липпин. – И ты из-за этого поднялся так рано? Я в ваши религиозные распри лезть не намерен. У меня свои дела. А вы спорьте, мажьте друг друга дерьмом, целуйтесь – мне на это наплевать, только налоги платите.

– Ошибаешься, наместник, – с достоинством поднял голову жрец, – тебя это касается. Ибо Ис – так зовут проповедника – не только богохульник, но и бунтовщик По его учению все равны. Нет раба и нет хозяина.

– Мы тоже присматриваем за вашими юродивыми, но, насколько я знаю, до сих пор болтовня шла о духовной свободе.

– Прости назойливость, наместник, не о духовной свободе речь. Об этом толковали другие, что не мешало побивать их каменьями.

– Вашими руками, верховный жрец, вашими. Мы – чиновники Империи – тут ни при чем. Мы лишь против бунта. А этим, помнится – видишь справа обрушенные стены с обгорелыми балками? – грешили твои единоверцы. Тогда и столбы с перекладинами пришлось ставить вдоль всей Большой дорога. Не так ли?

– Я проклял их, ты знаешь. Сейчас – опаснее. Люди этого Учителя пошли в пески. Куда и зачем – неведомо. Но есть слух – собирать силы.

– Сколько? – отбросив деланное равнодушие, резко спросил наместник.

– Сказать трудно – из песков не возвратился никто, во всяком случае – мои люди не видели. Но только из города ушло около трехсот: Они осторожны – заслать лазутчиков не удалось. И есть у них свой знак.

– Что предлагаешь? – глядя прямо в глаза не привыкшему к подобному обращению жрецу, выпытывал Липпин.

– Арестовать. Повесить. Четвертовать, пока зараза не пошла дальше! – уже орал в ярости, пережив унижение, верховный жрец – плевать, в конце концов, на манеры этого хама-наместника, лишь бы направить его меч!

Липпин еще раз резанул по жрецу взглядом и задумался. Взять-то этого бродягу не сложно, но не зашумит ли народ? А если бунт? Что скажут в столице Империи?. Последнее волнение задавили недавно. Налога идут исправно. В случае заварушки грабить вроде бы уже нечего – в тот раз хорошо подчистили. А главное, здесь у него всего триста солдат, основные же силы, десять тысяч, в укрепленном лагере на берегу Лазурного моря. До них – три дня пути. Теперь – жрец. Привык загребать жар чужими руками. Задавит конкурента, сам усилится. А ослабления Империи эта собака ждет как светлого праздника. Долго ждать – тысячелетия не сдвинут этого монолита! Да, но этим проповедям сочувствует кое-кто в метрополии. Значит…

– Вот что, жрец, четвертовать мы пока подождем, а вот чем он дышит, посмотреть надо. В случае – чего – здесь и возьмем.

– Сам он не придет.

– Пошлю полсотни копейщиков, тогда, думаю, не откажется. Место где?

– У каменщика Ртепа – ты с ним за работу рабами расплачивался.

– Помню. Сотник!

Сразу же загремели доспехи – служба!

– Возьми пятьдесят копейщиков, иди к дому каменщика Ртепа, его здесь каждая собака знает, и приведи живущего там человека по прозвищу Учитель.

– Слушаюсь! – сделал «налево кругом» сотник – здесь знали порядок и не переспрашивали.

Через полчаса двор каменщика был окружен, а сотник с десятком солдат стоял перед дверью в глинобитной стене.

Внутри совещались. Вернее, говорил Ис. Остальные слушали.

– Нужно идти – нас трое, Мер не в счет. Силой не прорваться. Вряд ли со мной что-нибудь сделают – у наместника нет для этого повода, а рисковать вызвать возмущение просто так, когда в городе всего три сотни солдат… Тут что-то не так, – размышлял вслух Ис, прислушиваясь к грохоту в окованную дверь.

Каменщик и Геф молчали. Ртеп жалел, что двое его рабов, теперь уже бывших, еще не вернулись – среди гладиаторов у них были соплеменники, и Ис поручил узнать их настроение, а при удаче – привлечь на свою сторону.

– Можно попробовать, – повел плечами Геф, рассуждения Иса его не убедили.

– Порубим с десяток и сами ляжем. Дай-ка лучше кольчужку, что ты сковал, под плащ надену.

– Палку не забудь, – протянул посох Ртеп.

– Спокойно! Не будет наместник мне голову снимать – человек он неглупый. Прощупать хочет. Это уж – кто кого. Хуже, если жрецы замешаны. Но пока – не похоже. На всякий случай собирайте народ у резиденции. И всем нашим в городе – уходить.

Против ожиданий, наместник встретил его почти приветливо – сделал шаг навстречу, отослав солдат. Что поразило Иса – так это вскинутая рука сотника, приветствовавшего Липпина.

«Вероятно, есть и другие аналогии», – подумал Ис. И пощупал под одеждой кольчугу.

– На тебя жалуются. – обратился наместник к опершемуся на посох Ису. – Ну что ты богохульствуешь – полбеды. Но ты подстрекаешь на бунт против Империи Какое-то равенство проповедуешь. Что скажешь?

– Здесь все в кучу свалено. Чувствую, не без участия этого лица. – Ис указал глазами на верховного жреца, стоявшего у окна против света.

– А что не так? – вкрадчиво поинтересовался жрец.

– Мне отвечать? – взглянул на Липпина Ис. И, получив утвердительный кивок, обратился к жрецу: – Все не так. Я говорю, что люди равны, но где же призыв к бунту? Здесь призыв к вашим душам, желание приобщить вас к этой очевидной для меня истине. Я не согласен с догматами твоей веры, но с ними не согласен и наместник Липпин, он поклоняется другим богам, однако его ты не обвиняешь в богохульстве.

– Замолчи, отступник! – повысив голос, отошел от окна жрец и приблизился к стоявшему в середине комнаты Липпину. Учитель сделал неприметный шаг к окну.

– Слушай, верховный жрец, если вопросы веры решать копьями и каменьями, то не хватит песка пустыни засыпать людскую кровь. Я не заставляю верить в то, во что верю я. Я просто говорю о том, что знаю. Чего ж тут бояться? И зачем прибегать к таким острым аргументам, как имперские копья? – под конец уколол националистические чувства жреца Ис.

Учитель был почти спокоен – к бунту на улицах он не призывал, планами последователей ни с верховным жрецом, ни с Липпином делиться не собирался. Верховный жрец, опасаясь, что добыча может уйти из рук, едва сдерживал ярость, тем более что в окна вкатывался рев толпы:

– Отпустите Учителя!

И этот рев, памятуя о том, что у резиденции находилось всего полсотни копейщиков – остальные были в казарме, учитывал наместник. Ему было жарко от этой мысли и от удушливой пыли, поднятой сотнями ног, которая врывалась в окно.

– Что мне истина?! – перевел разговор в иную плоскость наместник. – Да улаживайте вы свои религиозные дела сами, но если дело коснется Империи, вялиться тебе на горячем ветру!

– У верховного жреца нет доказательств моей вины! Мои советы и помощь больным вряд ли можно считать преступлением!

– Ложь! Он объявил себя Мессией и царем Благословенной земли! – заявил жрец, с трудом сдерживаясь, чтобы не вцепиться в бороду Иса, – он видел, что убедить наместника казнить этого человека без оснований не удастся. И все средства для него сейчас были хороши – впрочем, священнослужители во все времена были не слишком разборчивы в средствах!

Казалось, вспышка жреца произвела впечатление на наместника. Но это только казалось! На него гораздо больше подействовало то, что за окном изменилось соотношение сил: туда подошел отряд храмовых стражей – род туземной полиции, дозволенной имперской властью, – сотни приверженцев верховного жреца, изрыгавших хулу на Иса и требовавших его казни. Теперь наместник решительно переменил свои намерения. Еще десять минут – и толпу последователей этого бродяги оттеснят от резиденции. Тогда этого проповедника, из-за которого собралась такая толпа, нужно будет взять и все-таки повесить… Лучше – руками верховного жреца. Тогда последователи лишатся главы. Верховный жрец получит еще более непримиримых врагов, а он, имперский наместник, истощивший силы в попытке примирения сторон, останется в стороне.

– Кому я должен отвечать? – кивнул Ис, посмотрев в окно и тоже оценив обстановку. Он стоял к окну правым боком, Липпин и жрец – левым. Расстояние до окна было одинаковым – шага два. Подоконник низкий – ниже колен.

– Мне, – прочно расставил толстые ноги наместник. Он сложил руки на груди и чуть наклонил голову. Ис еще выжидал.

– Ни Мессией, ни царем я себя не называл – так называть себя может только сумасшедший. Говорю тебе – верховный жрец сводит свои счеты. Он боится за власть влияние на людей. Подумай, кому выгодна моя смерть? И так ли уж ты любезен ему? Ты для него такой же иноверец, как и я!

– Врешь, собака нечестивая! – взвизгнул потерявший самообладание верховный жрец. Он подскочил к Учителю, пытаясь вцепиться в его горло своими жилистыми руками – не стар, да и не слаб был верховный жрец Иф! Но, на свою беду, он не знал, что Ис был институтским чемпионом по самбо. Впрочем, о том, что такое институт и что такое самбо, жрец тоже не знал. Поэтому ошеломленный служитель культа, едва не вылетев в окно, оказался в дальнем углу комнаты. Ис глянул в окно, там толпились сторонники верховного жреца.

Ис отметил, что наместник знаком остановил вбежавших солдат.

Липпин спокойно и с интересом следил за происходящим, ничуть не сочувствуя поверженному Ифу, который теперь опасался приближаться к Учителю.

– Продолжим. По моим сведениям, ты явился в Благословенную землю несколько лет назад из Черной земли и стал проповедовать. Да и врачевать. Это даже похвально, – улыбнулся Липпин, что ему явно не шло.

– Я пришел из Черной земли в Рет, а полгода назад – сюда, – подтвердил Ис, кося краем глаза на окно – там снова усилился шум.

– Его изгнали из Рета! – шипел, как прижатая змея, жрец. – Что бы он ни говорил, он – уроженец Рета и подсуден нашим законам! А в Черной земле он много лет скрывался от гнева нашего храма.

– Наместник, здесь ошибка, если это ошибка, а не желание заставить меня отвечать за другого. Я слышал о том человеке, говорят, он даже похож на меня. Этим хочет воспользоваться Иф! – впервые Учитель назвал жреца не по титулу.

– Ты не ответил на мои вопросы.

– Охотно отвечу: я не люблю читать проповеди. Но если кто-нибудь доискивается истины и спрашивает меня, я отвечаю.

– Что мне истина, – уже другим, брезгливым тоном, прерывая Иса, повторился наместник, – еще раз ответь, призывал ли ты к бунту, объявлял ли себя царем и Мессией?

– Я уже говорил: в Мессию не верю, к царской должности отношусь без симпатии. А вот у верховного жреца есть причины подстрекать к бунту, – улыбнулся он шипящему, как масло на сковороде, Ифу, – ему до сих пор снятся серебряные подсвечники, увезенные из храма в столицу Империи!

Липпин жестом остановил Иса – слишком памятным было ограбление Храма:

– Хватит! Но люди бегут за тобой и орут: «Мессия»! И это смущает народ.

– За мной этих криков не было.

– Последнее. Где твои люди, ушедшие в пески?

– У меня нет никаких людей.

Липпин на минуту задумался.

– Верховный жрец, кликни своих из храмовой стражи, пусть уведут отступника и смутьяна – отдаю его в твои руки. И все, что ты с ним сделаешь, меня не касается.

Но наместник напрасно не посмотрел за окно – там снова шла свалка!

– Не подходить! – не слишком благообразно рявкнул Ис, отступая к окну. Он сбросил мешающий плащ и остался в кольчуге с короткими рукавами и длинным мечом с узким лезвием в правой руке – посох служил ему ножнами. А в левой оказались тяжелые ножны. Верховный жрец, получив ножнами по тощим ягодицам, отлетел от окна, куда он подскочил, пытаясь помешать Ису. А четверо храмовых стражей замерли у дверей – под их защиту отступил Липпин. Он, однако, не потерял головы и крикнул:

– Копейщиков – под окно!

Но было уже поздно. Трехметровая высота не испугала Учителя (он не успел еще отяжелеть и разучиться прыгать). Ис подцепил плащ и кинул его на улицу, потом прыгнул сам, пока храмовые стражи не решались подойти к окну, а снаружи они были оттеснены, и громыхающие медью имперские солдаты еще не успели помочь сторонникам верховного жреца.

– Вправо, за стены, в пески, пока не перекрыли ворота! – командовал Ис – он любил критические ситуации, в этих случаях соображал быстро, командовал четко. Насколько это лучше, чем всякие таинственные беседы с Мистическим душком! Здесь – кто кого!

На пыльных запутанных улочках потные имперские солдаты в тяжелом вооружении не поспевали за оборванным и легконогим воинством Учителя. К тому же сам Ис был в хорошей спортивной форме, и легкая кольчуга, невиданное новшество в этих краях, не обременяла его. Он не считал зазорным оторваться от противника таким способом. Даже коренастый Геф, не лучший бегун этой земли, легко уходил от имперских воинов. И только легковооруженная храмовая стража шла за ними впритык, пока Учитель с Гефом и Ртепом, выждав, когда основная масса преследователей поотстала, не обрушили на запыхавшихся противников три звенящих меча. Враг замешкался и, потеряв в стычке одно ухо, более прыти в погоне не проявлял.

А когда медноголовые имперские солдаты, захлебываясь потом и пылью, подбежали к городским воротам, по палящим пескам, за барханы, расходились в разные стороны заплывающие следы да смущенные храмовые стражи переминались у городской стены – здесь пески подступали вплотную к городу.

Имперский сотник оглядел это воинство и растер подошвой плевок. Ему, солдату, было противно смотреть на эту зажравшуюся и погрязшую в мздоимстве опору храма. Он построил своих солдат и повел их назад. Зрелище было внушительным. У Империи было чем держать покоренные земли. И приобретать новые. Но сейчас они возвращались ни с чем.