Текст книги "Сын Человеческий. Истоки религии"

Часть четвертая
Через страдания и смерть… к вечному торжеству

Ночь и утро 7 апреля

Пятнадцать лет прошло с тех пор, как первосвященник Ханан бен Шет был смещен римлянами, тем не менее фактически все это время он находился у власти. Национальное правительство Иудеи поочередно возглавляли его сыновья и родственники[425]425
  Иосиф Флавий. Арх. XX, 9, 1.


[Закрыть]. Кайафа, зять Ханана, стал игрушкой в руках тестя. Влиятельный саддукейский клан подчинялся только прокуратору.

В народе Ханан не завоевал популярности, архиереев вообще недолюбливали. Они же, в свою очередь, с подозрением относились к любым признакам оппозиции. Появление Иисуса в городе и встреча, устроенная Ему богомольцами, были расценены саддукеями как начало беспорядков, которые следует подавить в зародыше.

Проще всего, казалось, было донести Пилату о новой мессианской секте и предоставить ему расправиться с Галилеянином. Но Ханан, видимо, боялся выпустить инициативу из рук и хотел действовать наверняка, подготовив заранее все улики. Чтобы арест Иисуса не выглядел самоуправством, о нем сообщили Пилату, и тот послал свой отряд в помощь храмовым служителям[426]426
  Согласно Ин. 18: 12, в Гефсиманию была отправлена когорта под командованием офицера (трибуна). Из этого следует, что арест согласовали с Пилатом.


[Закрыть]. Эти меры предосторожности были вызваны опасением властей, думавших, что приверженцы Назарянина будут сопротивляться.

В эту ночь Ханан, вероятно, не сомкнул глаз, ожидая исхода акции, организатором которой он был. Он успокоился лишь тогда, когда конвой доставил к нему связанного Узника.

До сих пор саддукеи мало интересовались самой проповедью Иисуса. Они слышали от фарисеев, что Он нарушал некоторые религиозные обычаи, но с такими обвинениями вести Его к прокуратору не имело смысла. Поэтому Ханан стал спрашивать Иисуса «об учениках Его и об учении Его»[427]427
  Христос был сначала отведен к Анне (Ханану), что явствует из Ин.; однако и в других Евангелиях есть указания на два допроса, из которых второй был утром в помещении Синедриона. Мф. 26: 57–68; 27: 1–2; Мк. 14: 53, 55–65; 15: 1; Лк. 22: 54, 63–71; 23: 1; Ин. 18: 12–14; 19–24.


[Закрыть]. Старому жрецу хотелось знать подробности, чтобы быстрее составить план следствия и завершить его до начала пасхального богослужения.

– Я все открыто сказал миру, – ответил Иисус. – Я всегда учил в синагогах и в храме, где все иудеи собираются, и тайно не говорил ничего. Почему ты Меня спрашиваешь? Спроси слышавших, что Я говорил им. Они знают, что сказал Я.

Стоявший рядом слуга ударил Иисуса по лицу:

– Так-то отвечаешь Ты первосвященнику?

– Если Я плохо сказал, свидетельствуй о том, что плохо. Если хорошо, почему ты Меня бьешь?

Ханан знал, что обычай разрешает только публичный допрос, и отложил дознание до утра, когда можно будет собрать Синедрион во главе с Кайафой.

Остаток ночи Иисус терпел издевательства архиерейской челяди. Ему плевали в лицо и развлекались тем, что били Узника, закрыв Ему глаза, а потом спрашивали: прореки, кто ударил Тебя?..

Между тем Петр и Иоанн подошли к дому первосвященника. Юноша, которого здесь знали, попросил, чтобы и Петра пропустили с ним во двор. Там находилась жаровня, около нее сидели, греясь, слуги. Продрогший Симон присоединился к ним. Привратница стала подозрительно вглядываться в его лицо.

– И ты с Назарянином был, с Иисусом, – внезапно сказала она.

– Я не знаю и не понимаю, что ты говоришь, – пробормотал Петр и отошел в другое место[428]428
  Рассказ об отречении Петра содержится у всех четырех евангелистов. Из него можно заключить, что допрос Каиафы и суд Синедриона происходили в одном и том же дворце. Мф. 26: 69–75; Мк. 14: 66–72; Лк. 22: 54–62; Ин. 18: 15–18, 25–27.


[Закрыть].

Наступило утро. Город просыпался. У Кайафы был собран «Малый Синедрион», состоявший из двадцати трех человек[429]429
  Великий Синедрион состоял из 70 членов. В римскую эпоху он был целиком во власти саддукеев (Иосиф Флавий. Арх. XX, 2, 1). Малый Синедрион созывался в экстренных случаях. Он состоял из 23 человек; см.: Санхедрин, 1, 1–6.


[Закрыть]. В него входили священники и старейшины. На «Великий Синедрион» допускались и представители фарисейской партии, но сейчас судьями были только саддукеи. Поэтому мы напрасно стали бы искать в талмудических кодексах подробностей, которые помогли бы увидеть процесс в деталях. О саддукейском же праве известно только одно: оно отличалось неумолимой жестокостью[430]430
  Иосиф Флавий, Арх. XX, 9, 1. Мегиллат Таанит, 10. Напомним, что Талмуд отражает главным образом принцип фарисейского права.


[Закрыть].

В присутствии фарисеев речь обязательно зашла бы о субботе и толковании Торы; кроме того, в их среде были колебания относительно Иисуса. Год спустя глава фарисейского Совета Гамалиил скажет об апостолах: «Если от людей начинание это или дело это – оно будет разрушено. А если от Бога, то вы не можете одолеть их. Как бы вам не оказаться богоборцами». Позднее фарисейская партия в Синедрионе открыто выступит в защиту апостола Павла[431]431
  Деян. 5: 34–39; 23: 1–10. Примечательно, что с того момента, как началось следствие, фарисеи в Евангелиях больше не упоминаются. Последний раз о них сказано в Ин. 18: 3: «Иуда взял когорту, а от первосвященников и фарисеев – служителей». Это может означать, что для ареста была привлечена не только храмовая стража, но и лица, наблюдавшие за порядком при иерусалимских школах. В Малом Синедрионе, возможно, и было несколько фарисеев, однако, вероятней всего, они отсутствовали, поскольку в обвинениях не фигурировало то, что обычно фарисеи ставили в вину Иисусу: прощение грехов, нарушение субботы, волшебство, см., наприм., Лк. 5: 21; Ин. 9: 16; Мф. 12: 24.


[Закрыть]. Но совершенно иной была атмосфера на экстренном заседании «Малого Синедриона» утром 7 апреля 30 года. Судьба Назарянина была предрешена заранее при полном единодушии всей коллегии.

Вероятно, трибунал хотел одновременно соблюсти видимость законности и дискредитировать Иисуса в глазах иудеев. Если бы Он оказался виновен только перед римскими властями, это привлекло бы к Нему симпатии народа.

Разбирательство началось с допроса свидетелей. Но тут Синедрион постигла неудача. Требовалось согласное показание хотя бы двух лиц, но именно этого не смогли сразу добиться. Очевидно, поспешность ареста все же помешала тщательно подготовить сценарий суда. Лишь одно обвинение сочли доказанным: Иисус обещал «разрушить храм рукотворный». Но подобные слова были явно недостаточны для осуждения, тем более для ходатайства перед Пилатом о смертной казни[432]432
  Разрушение храма предсказывали многие пророки. В 64 г. некий Иисус бен Ханан ходил по Иерусалиму, предрекая гибель городу и храму. Прокуратор допросил его и отпустил (Иосиф Флавий. Война, VI, 5, 2). Ессеи также верили, что на месте прежнего Бог воздвигнет новый храм, см. так наз. «Свиток храма» – Тексты Кумрана, т. I, с. 393.


[Закрыть].

Кайафа надеялся, что Сам Обвиняемый, защищаясь, невольно даст улики против Себя. Но Иисус не произнес ни слова. Тогда первосвященник вышел на середину зала и спросил:

– Ты не отвечаешь ничего? Что они против Тебя свидетельствуют?

Иисус продолжал хранить молчание.

Ждать дальше Кайафа не мог.

– Заклинаю Тебя Богом Живым, – воскликнул он, – скажи нам: Ты ли Мессия, Сын Благословенного?

– Я есмь, – был ответ. – Но Я говорю вам: отныне увидите Сына Человеческого, восседающего по правую сторону Силы и грядущего на облаках небесных[433]433
  Очевидно, в словах Христа подразумевается не второе пришествие, а явление Мессии перед миром согласно пророчеству Даниила (7, 13).


[Закрыть].

Это было беспримерное свидетельство. Редко когда Иисус говорил столь прямо о Своем мессианстве. Он скрывал его даже в те дни, когда народ готов был венчать Его на царство. Но сейчас, в этот страшный миг, связанный, подвергнутый оскорблениям, жертва лживого судилища, Он открыто возвестил о неземном торжестве Сына Человеческого, Которого искупительные страдания возведут на престол…

Кайафа, как и все саддукеи, не очень-то верил в мессианские пророчества, да и вообще нельзя было вменять человеку в вину только то, что он объявил себя Мессией. Однако повод для приговора был найден. Подсудимый произнес сокровенное имя Господне – «Я есмь». Но кто Он такой? Безвестный простолюдин, бунтовщик, хулитель храма, несущий ответ перед Законом! И Он притязает на божественную власть! Это ли не насмешка над святыми чаяниями народа?

– Итак, Ты – Сын Божий? – спросил Кайафа.

– Ты сказал.

Называть Мессию Сыном Божиим вполне допускалось, но первосвященнику этих слов было достаточно, чтобы обвинить Иисуса[434]434
  Ни один из лжемессий той эпохи не предавался иудейскому суду, а Бар-Кохба (ок. 130 г.) был признан Мессией таким выдающимся раввином, как Акиба. В связи с этим возникает вопрос: на каком основании был вынесен приговор Иисусу Христу? Из Евангелия можно заключить, что в преступление Ему было вменено не просто провозглашение Себя Мессией, а утверждение, что Он – Сын Божий (Ин. 19: 7). Титул этот иудеи могли толковать двояко: как царский и как указывающий на сверхчеловеческую природу Мессии (о библейском понятии Сын Божий см. выше с. 137 сл.). Первое толкование еще не считалось преступным, но в глазах Синедриона лжеучитель не мог претендовать на роль Мессии. Второе толкование могли легко изобразить религиозным преступлением. Хотя в иудейском праве таких прецедентов не было, Кайафа построил все обвинение на словах Иисуса, признавшего Себя Сыном Божиим. В обстановке враждебности этого было достаточно. Следует помнить, что участь Подсудимого была решена заранее и утром 14 нисана имел место не объективный суд, а совершалось настоящее юридическое убийство.


[Закрыть].

Разодрав одежды, как принято было делать при горестном известии или кощунстве, Кайафа вскричал в лицемерном ужасе:

– Какая нам еще нужда в свидетелях? Вы слышали хулу? Как вам кажется?

– Повинен смерти, – решили члены Синедриона.

Таким образом, приговор саддукеев был подведен под параграф о святотатцах. Виновного полагалось побивать камнями, но архиерейский Совет не имел права казнить кого бы то ни было[435]435
  Иосиф Флавий. Арх. XX, 9, 1; Шаббат, 15а.


[Закрыть]. Оставалось передать Иисуса в руки Пилата для суда по римским законам.

Все это время Петр не покидал двора. Но напрасно надеялся он остаться в тени; слуга, приходивший в Гефсиманию с отрядом, узнал его.

– Не тебя ли я видел в саду с Ним?

– Поистине ты один из них, – подтвердили стоявшие рядом, – ибо и говор твой обличает тебя: ты ведь галилеянин?

Безумный страх овладел Симоном. Он стал клятвенно уверять, что «не знает Человека того». В эту минуту наверху по галерее проводили Иисуса. Его глаза встретились с глазами Кифы. Стыд и боль пронзили апостола. Еле сдерживая рыдания, он поспешил на улицу…

Среди людей, ждавших у ворот, был еще один из Двенадцати.

Что пережил он, когда увидел дело своих рук? Все было кончено. Холодная озлобленность ренегата сменилась неподдельным отчаянием. Пусть Иуда и обманулся в своих ожиданиях, но заслужил ли Иисус те мучения, которые ждут Его, заслужил ли смерть?

Быть может, Иуда втайне ждал, что сторонники освободят Христа или Он Сам чудом ускользнет от врагов. Но ничего подобного не произошло. От слуг бывшему ученику стал известен приговор, мог он и видеть, как связанного учителя повели в резиденцию прокуратора. Не вынеся этого, Иуда отправился к тем, кто вручил ему деньги, чтобы вернуть их.

– Согрешил я, предав кровь невинную, – заявил он. Но в ответ услышал равнодушные слова:

– Какое нам дело? Смотри сам.

Иуда, бросив деньги в храме, повесился[436]436
  Сведения, содержавшиеся в Мф. 27: 3–9 и Деян. 1: 16–20, согласовать пока довольно трудно. Вероятно, в Новом Завете приведена лишь молва о конце Иуды, которая ходила по Иерусалиму.


[Закрыть].

7 апреля

Преторию, временную резиденцию Понтия Пилата, опоясывали толстые стены; внутри же крепость была оборудована с роскошью, подобающей царскому дворцу. Там были просторные галереи, покои, богато обставленные залы для приемов. Дорогая утварь и украшения сохранились еще со времен Ирода Великого. Иосиф Флавий, видевший ансамбль до его разрушения, в восторженных словах описывал это детище последнего тирана Иудеи[437]437
  Иосиф Флавий. Иудейская война, V. Временная резиденция Пилата прежде была дворцом самого Ирода, там находились во время своего пребывания в Иерусалиме и другие прокураторы (см., напр., Иосиф Флавий. Иуд. война, XVII, 14, 8; Филон. Посольство к Каю, 39). Некоторые историки, следуя старому преданию, считают, однако, что претория находилась в крепости Антонии. Во всяком случае, обе резиденции были обнесены стенами и роскошно оборудованы внутри. См. дискуссию по этому вопросу в BTS, 1974, № 159.


[Закрыть]. Теперь здесь останавливался прокуратор, когда необходимость вынуждала его покидать Кесарию.

Утром в пятницу Пилату доложили, что Мятежник, Который с его согласия был арестован накануне вечером, доставлен под вооруженной охраной[438]438
  Суд Пилата в целом вполне согласно описан у всех четырех евангелистов: Мф. 27: 11–31; Мк. 15: 2–15; Лк. 23: 2–25; Ин. 18: 28–40; 19: 1–16.


[Закрыть]. Приказав сторожить Его в претории, Пилат вызвал к себе обвинителей и свидетелей. Однако ему сказали, что они не желают войти: быть в доме язычника в день пасхальных обрядов считалось у иудеев осквернением. Раздраженный правитель вынужден был сам выйти к ним на открытый помост, с которого обычно говорил к народу.

У помоста стояли священники и старейшины в сопровождении толпы. Хотя город был занят приготовлениями к Пасхе, архиереям удалось найти праздных зевак, чтобы те криками поддерживали их петицию.

– Какое обвинение вы выставляете против этого Человека? – спросил Пилат. Когда же он понял, что Назарянин является в их глазах проповедником ложных теорий, он сказал:

– Возьмите Его вы и по Закону вашему судите Его.

Однако Ханан и Кайафа были уже готовы к такому повороту дела. Прокуратору объяснили, что речь идет о политическом преступлении, поскольку Иисус «запрещает платить налоги кесарю и называет Себя Мессией, Царем». Пилат насторожился. В том, что архиереи озабочены престижем римского правительства, не было ничего удивительного. Прожив в Иудее четыре года, он уже знал, что интересы иерархии совпадали с интересами Рима. Она боялась собственного народа. По-видимому, действительно предстоит серьезный процесс.

Пилат вернулся в преторию, чтобы допросить Арестованного. Собравшиеся напряженно ждали. Минуты шли за минутами.

Результат допроса оказался неожиданным. Став на возвышении, Пилат сказал:

– Я не нахожу вины в этом Человеке.

Это могло показаться странным. Почему прокуратор, известный своей беспощадностью, проявил сегодня столь необычную мягкость? Что произошло в претории?

Разговор Пилата с Иисусом не мог остаться тайной. Он шел при свидетелях – слугах и карауле. Кто-то из них рассказал о подробностях, которые были бережно сохранены первым поколением христиан.

Прежде всего прокуратор задал вопрос:

– Ты Царь иудейский?

– От себя ли ты это говоришь? – в свою очередь спросил Иисус, – или другие сказали тебе обо Мне?

– Разве я иудей? – презрительно заметил Пилат. – Народ Твой и первосвященники предали Тебя мне. Что Ты сделал?

– Царство Мое не от мира сего, – сказал Иисус. – Если бы от мира сего было Царство Мое, служители Мои боролись бы за то, чтобы Я не был предан иудеям. Теперь же Царство Мое не отсюда.

Прокуратор из всего этого уловил лишь одно: Подсудимый действительно претендует на какую-то власть.

– Ты все-таки Царь? – пожелал уточнить он.

– Ты говоришь, что Я Царь.

Это была обычная на Востоке форма утвердительного ответа. Но тут же, чтобы рассеять заблуждение Пилата, Иисус добавил:

– Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине. Всякий, кто от истины, слушает Моего голоса.

Слова Иисуса показались римлянину лишенными смысла. Как многие его соотечественники, Пилат был скептиком.

– Что есть истина? – усмехнулся он.

Он понял, что имеет дело с Проповедником, Который едва ли опасен для режима. К тому же прокуратор вовсе не хотел вмешиваться в религиозные распри и тем более идти на поводу у иерусалимских интриганов. Довольно он делал уступок этим варварам! Настал для них случай убедиться, что такое нелицеприятное имперское правосудие. Его часто обвиняли в незаконных расправах. Так вот теперь он будет безупречен и заодно покажет, кто подлинный господин в Иерусалиме…

Однако архиереи не собирались брать назад свои требования. Снова посыпались обвинения, приводились новые улики. Они кричали, что Иисус «возбуждает народ, уча по всей Иудее, начав с Галилеи».

– Этот Человек из Галилеи? – спросил Пилат. У него возникла мысль если не избавиться от процесса, то хотя бы подтвердить свое мнение у компетентного лица, лучше знающего местные обычаи. Он приказал отвести Иисуса в Хасмонейский дворец, куда на время Пасхи прибыл тетрарх Галилеи.

Все эти годы отношения между прокуратором и Антипой были натянутые. Оба подчинялись легату Сирии, но Антипа хотел бы видеть себя единственным хозяином страны. Отсылая Галилеянина к Ироду, правитель Иудеи достигал двух целей: примирялся с соперником, происки которого были для него опасны, и облегчал себе задачу в запутанном деле.

Тетрарх был польщен жестом римлянина. Его обрадовала также возможность увидеть Назарянина, молва о Котором будила его любопытство и тревогу. Вот Он наконец перед ним, загадочный Пророк, превзошедший, как говорили, самого Иоанна! Быть может, Он покажет какое-нибудь знамение, чтобы скрасить Ироду скучные дни в Иерусалиме? Но его постигло разочарование. Иисус не ответил ни на один его вопрос, и никакого чуда от Него нельзя было добиться. Антипа сразу потерял к Нему интерес. Обвинения архиереев он пропустил мимо ушей. Поиздевавшись со своими воинами над Иисусом, он велел одеть Его в шутовской царский наряд и отослать обратно к Пилату. Это был знак примирения между двумя представителями власти.

Пилат пришел к выводу, что духовенство просто из зависти мстит популярному Проповеднику, согласно же римскому закону, осудить Его на смерть нет оснований. Он опять вышел на помост и, сев в судейское кресло, объявил: «Вы привели ко мне этого Человека как смущающего народ. И вот я, произведя расследование в вашем присутствии, не нашел за этим Человеком никакой вины из тех, что вы выставляете против Него. Но не нашел и Ирод, ибо он отослал Его к нам. И вот ничего достойного смерти Он не совершил. Итак, наказав Его, отпущу».

Он считал бичевание достаточной мерой устрашения для Человека, Который Своими словами нарушил общественное спокойствие.

Архиереи поняли, что их план близок к крушению. Они стали шумно протестовать. Пилат же, надеясь найти поддержку в толпе, сказал, что освободит Иисуса хотя бы ради праздника. В тюрьме ждали казни на кресте три бунтовщика, в числе которых находился некий Иисус бар-Абба, или Варавва, узник, хорошо известный в городе[439]439
  Варавва тоже носил имя Иисус, об этом свидетельствуют древние манускрипты Мф., на что обратил внимание еще Ориген (На Мф. 131). Ин. (18: 40) называет Варавву просто λῃστής, «разбойником» или (как в некоторых рукописях) ἀϱχιλῃστης, «предводителем разбойников». Однако Мф. и Мк. уточняют, что этот человек был осужден «вместе с повстанцами, которые во время восстания совершили убийство» (Мк. 15: 7), а Мф. (27: 16) отмечает, что в городе Варавва был «узник известный» (δέσμιον ἐπίοημον). Все это дает право отнести Варавву к числу партизан-зелотов и понять, почему толпа так страстно добивалась его помилования. Обычай отпускать осужденного в день праздника был, вероятно, римским. Ср.: Ливий. История, V, 13.


[Закрыть]. Обвинители воспользовались этим и стали требовать, чтобы был отпущен именно он. Подстрекаемая ими толпа начала выкрикивать это имя. Варавву в Иерусалиме не только знали, но и считали героем, а Иисус был пришлец, имя Которого мало что говорило горожанам. Даже когда Пилат назвал Галилеянина «Царем иудейским», это не повлияло на толпу, хотевшую избавить Варавву от казни.

Пилат, однако, не спешил. Против собственной воли он проникся сочувствием к Обвиняемому. Его желание настоять на своем еще больше окрепло после того, как жена прислала к нему слугу, прося за «Праведника». Она уверяла, что во сне ей было грозное предостережение о Нем, а римляне, даже неверующие, придавали большое значение снам. Словом, все сходилось к тому, что Пилату не следует менять своего приговора.

По его указу Узник был отведен в караульное помещение претории и отдан в руки палачей. Там собралась вся когорта, вероятно та самая, которая участвовала в задержании Иисуса. Его привязали к столбу и подвергли бичеванию. В ход были пущены римские бичи с шипами, которые раздирали тело до крови. После такой экзекуции человек обычно находился в полуобморочном состоянии, но солдат это только забавляло.

У Пилата служили в основном греки, самаряне и сирийцы, ненавидевшие иудеев[440]440
  См.: Иосиф Флавий. Арх. XX, 8, 7; Война, II, 12, 5.


[Закрыть]. Пользуясь случаем, эти люди выместили всю свою злобу на Страдальце. Один из воинов накинул на Него свой красный плащ, другой сунул Ему в руки палку, чтобы Он походил на шутовского царя. На голову Иисуса надели импровизированную «корону», сплетенную из терновника. Все это время Он не проронил ни слова. Солдаты же кланялись Ему до земли и кричали: «Да здравствует Царь иудейский!» Некоторые из них плевали на Иисуса и били Его палкой по лицу и по голове.

Пилат думал, что можно ограничиться этим наказанием, но пока длилось бичевание, архиереи не теряли времени и возбудили толпу до крайности. Сейчас уже все в один голос требовали, чтобы Назарянин был отдан на распятие вместо Вараввы.

Едва на помосте появился Иисус, жестоко избитый, израненный, в кровавом плаще, как над площадью пронесся крик: «На крест! Распни Его!» – «Вот – Человек!» – воскликнул прокуратор, пытаясь, вероятно, сказать, что именно Он достоин быть освобожденным. Но в ответ слышались вопли: «Варавву! Отпусти нам Варавву!..»

Пилат не знал, что подумать. Он велел снова увести Иисуса.

– Какое же зло сделал Он? Возьмите Его вы и распните, ибо я не нахожу в Нем вины, – с досадой сказал он.

– У нас есть Закон, – ответили книжники, – и по Закону Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим.

Суеверный страх закрался в душу римлянина. Он отказывался понимать происходящее.

– Откуда Ты? – спросил он Христа, вернувшись в преторию.

Иисус молчал.

– Мне ли не говоришь? Разве Ты не знаешь, что я власть имею отпустить Тебя и власть имею распять Тебя?

– Ты не имел бы надо Мной никакой власти, – сказал Узник, – если бы не было дано тебе свыше. Поэтому тот, кто Меня предал тебе, больший грех имеет.

Эти слова понравились Пилату. Он больше был не намерен торговаться и ронять свой престиж. Однако, когда он в последний раз занял судейское кресло, его ждал неприятный сюрприз. Обвинители выдвинули новый, но самый веский аргумент: Галилеянин называл Себя Мессией, за это одно Его следует считать бунтовщиком. «Если ты Этого отпустишь, ты не друг кесарю, – говорили они. – Всякий, делающий себя царем, восстает против кесаря».

Пилат отлично уловил угрозу и понял, что речь идет о его собственном благополучии. Зная строгость Тиберия, пристально наблюдавшего за спокойствием провинций, он и без того имел основания опасаться. Жалобы на его бесчинства все чаще стали приходить в Рим[441]441
  «Он боялся, – пишет Филон, – что посольство раскроет в Риме все его преступления, его продажность и хищничество, разорение целых фамилий, все низости, виновником которых он был, казнив множество людей, не подвергнутых даже никакому суду, и другие ужасы, переходившие всякие пределы» (Филон. Посольство к Каю, 38).


[Закрыть]. Недруги прокуратора могли использовать этот процесс против него, а Пилат отнюдь не хотел лишаться выгодной должности и нести ответ перед легатом Сирии или самим императором. Уже колеблясь, он сделал слабую попытку еще раз повлиять на чувства толпы. Иисус был поставлен на возвышение Габатту, или Лифостротон, и, указав на Него, прокуратор воскликнул:

– Вот Царь ваш!

– Долой, долой! Распни Его! – завывала чернь.

– Царя ли вашего распну?

– Нет у нас царя, кроме кесаря! – сказали архиереи.

Такое верноподданическое заявление не оставило Пилату выбора. В конце концов, что для него судьба какого-то еврейского Пророка, когда на карту поставлено его, Пилата, благополучие? Желая показать, что он действует не по Закону, а в угоду просьбам, прокуратор велел принести воды и, как требовал восточный обычай, демонстративно умыл руки: «Не виновен я в крови Праведника».

Но люди у помоста по-прежнему бушевали, нисколько не смущаясь жестом судьи. «Кровь Его на нас и на детях наших», – кричали они, давая понять, что все совершается по их настоянию[442]442
  В Мишне подчеркивается, что, если показания свидетеля приводят к казни обвиняемого, он тем самым «берет на себя кровь этого человека» (Санхедрин, IV, 5).


[Закрыть].

Весть о помиловании Иисуса Вараввы была встречена шумными овациями; и в них потонули слова приговора, обращенные к Иисусу Назарянину: «Ibis ad crucem» – «Ты будешь распят».

Осужденный был передан в руки солдат.

7 апреля

В Иерусалиме до сих пор показывают «Скорбный путь» (Via dolorosa), по которому люди вели на смерть Спасителя мира. С евангельских времен многое изменилось в топографии города, и поэтому трудно отстаивать достоверность предания. Несомненно, однако, что именно по такой же узкой восточной улице двигалась процессия, вышедшая из претории в полдень пасхальной пятницы 14 нисана[443]443
  Ин. говорит, что приговор был вынесен Христу «около шестого часа» (19: 14). По нашему счету времени, это час пополудни (на Востоке сутки отсчитывали с вечера). Указание Ин. большинство библеистов считают более точным, чем у Мк. (15: 25), где распятие отнесено к третьему часу (Лк. 23: 44, по-видимому, повторяет хронологию Мк.). В пользу Ин. говорит то, что между утренним заседанием Синедриона и приговором должно было пройти по крайней мере несколько часов. См.: С. Соболевский. Суд над Христом и распятие Его с точки зрения истории и археологии. – Ст, 1906, № 3, с. 411 сл.; Н. Розанов. Евангелие от Иоанна, – ТБ, СПб., 1912, с. 487; P. Benoit. The Passion and Resurrection of Jesus Christ. New York, 1970, p. 175.


[Закрыть].

Никого из близких не было рядом с Христом. Он шел в окружении угрюмых солдат, два преступника, вероятно сообщники Вараввы, делили с Ним путь к месту казни. Каждый имел titulum, табличку с указанием его вины. Та, что висела на груди Христа, была написана на трех языках: еврейском, греческом и латинском, чтобы все могли прочесть ее. Она гласила: «Иисус Назарянин, Царь иудейский»[444]444
  Евангелисты приводят надпись на кресте с незначительными вариациями. Возможно, что это связано с различиями в трех строках, написанных на еврейском, греческом и латинском языках.


[Закрыть].

Синедрион пытался протестовать против такой надписи, видя в ней оскорбление патриотических чувств народа. Но Пилат на этот раз остался непреклонен. «Что я написал – то написал», – ответил он, довольный, что хотя бы таким образом смог досадить людям, принудившим его к уступке.

По жестокому правилу обреченные сами несли patibulum, перекладины крестов, на которых их распинали. Иисус шел медленно. Он был истерзан бичами и ослабел после бессонной ночи. Власти же стремились кончить с делом поскорее, до начала торжеств. Поэтому центурион задержал некоего Симона, иудея из Киренской общины, который шел со своего поля в Иерусалим, и приказал ему нести крест Назарянина. Впоследствии сыновья этого человека стали христианами и, вероятно, от него узнали основные подробности Голгофской трагедии[445]445
  То, что Мк. говорит о Симоне как об «отце Александра и Руфа», не объясняя, кто эти люди (15: 21), указывает на знакомство с ними его читателей. По-видимому, Руф есть лицо, упомянутое ап. Павлом в числе членов одной из первохристианских общин («приветствуйте Руфа, избранного в Господе, и мать его и мою» – Рим. 16: 13). По свидетельству Мф., Мк. и Лк., Симон был родом из египетского города Кирены. Репатрианты из него имели в Иерусалиме собственную синагогу (Деян. 6: 9). Симон и другие свидетели распятия, несомненно, сохранили воспоминания о нем, которые вошли позднее в Евангелия. Характерно, что эти повествования составлены в строгих сдержанных тонах и резко отличаются от тех народных легенд, где оплакивается гибель героя. По стилю они – почти хроника. Мф. 27: 31–56; Мк. 15: 20–41; Лк. 23: 26–49; Ин. 19: 16–30.


[Закрыть].

У Эфраимских ворот шествие окружили люди. Послышались плач и причитания женщин. Иисус повернулся к ним и впервые за долгое время заговорил. «Дочери иерусалимские, – сказал Он, – не плачьте обо Мне, но о себе плачьте и о детях ваших. Ибо вот приходят дни, когда скажут: „счастливы неплодные и утробы, никогда не рождавшие, и сосцы, никогда не питавшие!“ Тогда начнут говорить горам: падите на нас! – и холмам: покройте нас! Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?» В эти последние часы Он продолжал думать об участи, которая постигнет Иерусалим через сорок лет…

Выйдя из города, повернули к крутому главному холму, расположенному недалеко от стен, у дороги. За свою форму он получил название Голгофа – «Череп», или «Лобное место»[446]446
  Место Голгофы в настоящее время почти не вызывает сомнений. Оно находилось за старой стеной у Эфраимских ворот. Там, по-видимому, был пустынный карьер для добывания камня. Голгофа рано стала местом почитания у христиан. Ее расположение не было забыто и после того, как в 30-х годах II века император Адриан воздвиг там новые здания. Неподалеку находился и гроб Господень, над которым в IV веке соорудили храм Воскресения. См.: A. Benoît. Le Calvaire et le Sépulcre. – BTS, 1963, № 53.


[Закрыть]. На его вершине должны были поставить кресты. Римляне всегда распинали осужденных вдоль людных путей, чтобы их видом устрашать непокорных.

На холме казнимым поднесли напиток, притупляющий чувства. Его делали еврейские женщины для облегчения мук распятых[447]447
  Санхедрин, 43a.


[Закрыть]. Но Иисус отказался от питья, готовясь перенести все в полном сознании.

Распятие на кресте не только считалось позорным концом, но и было одной из самых бесчеловечных казней, какие изобрел Древний мир. Оно соединяло физическую пытку с нравственным унижением. Не случайно в империи от этого «ужаснейшего и гнуснейшего» вида смерти избавляли всех, кто имел римское гражданство. Распинали обычно мятежных варваров и рабов. Заимствованная римлянами из Карфагена казнь широко применялась уже в дни Республики[448]448
  См.: Полибий. I, 86; Цицерон. De officio, III, 27; In verr., I, 5; Аппиан. Гражданские войны. I, 120; V, 132.


[Закрыть].

Осужденного нагим привязывали, а иногда и прибивали к столбу с перекладиной и оставляли на медленное умирание[449]449
  Вероятно, крест Христов был римский crux comissia, т. е. имел форму буквы Т, о чем свидетельствует ряд древних источников (Псевдо-Варнавва. Послание, IX; Тертуллиан. Против Маркиона, III, 22). Надпись «над головой» была, вероятно, прикреплена на особом стержне, откуда и представление о кресте в форме + (см.: Ириней, II, 24). Впоследствии христианская символика отождествила крест в форме + с древней эмблемой вечной жизни (в частности, у египтян).


[Закрыть]. Удушье мучило его, солнце жгло голову, все тело затекало от неестественного положения, раны воспалялись, причиняя нестерпимую боль. Он звал смерть как освобождение, но она не приходила. Бывали случаи, когда люди висели на крестах много дней; иногда им, еще живым, птицы выклевали глаза…

Чтобы близкие не могли спасти распятых, у крестов выставлялась вооруженная охрана. И на этот раз было выделено четыре солдата с приказом привести приговор в исполнение и остаться у «Лобного места» в качестве караула. Конвоем командовал уже не трибун, как в Гефсимании, а только центурион. Власти поняли, что тревога оказалась напрасной: никаких беспорядков процесс не вызвал. Сторонники Галилеянина разбежались, а многие, наверно, узнали о случившемся, когда было поздно. Арест, суд и казнь были проведены быстро, как и планировали архиереи. Если кто и поверил в мессианство Иисуса, то сейчас они были парализованы. Ведь крест значил только одно: Назарянин – лжемессия. О Его притязаниях напоминала теперь только ироническая надпись, прибитая ко кресту.

Издалека за казнью следила толпа галилейских женщин. То были: Мария Магдалина, Мария Клеопова, Саломея и другие. Среди них находилась и Мать Господа со Своей сестрой. Горе и отчаяние их были беспредельны. Вот он – «престол Давидов», уготованный Мессии! Из всех пророчеств исполнилось только одно: «оружие пронзило душу Марии». Как могло случиться, что Бог попустил это? Иисус, воплощенная Вера и воплощенная Любовь, стоял беззащитный перед Своими палачами. Давно ли Саломея просила у Него почетного места для сыновей? А сейчас Он должен умереть вместе с преступниками…

Женщины видели, как солдаты сорвали с Иисуса одежды, оставив на Нем лишь набедренную повязку; видели, как был приготовлен крест и Осужденного положили на него[450]450
  Осужденные обычно находились на кресте обнаженными. Однако в Иудее полагалось оставлять им набедренную повязку (Санхедрин, VI, 3; Тосефта к Санх., IX, 6). Согласно Евангелиям, Христос был не привязан, а прибит ко кресту (Ин. 20: 25). Некоторые критики ставили этот факт под сомнение, но археологическая находа близ Иерусалима доказала, что такой вид казни был известен в Иудее.


[Закрыть]. Послышался страшный стук молотков, которыми вгоняли в запястья рук и в ступни огромные гвозди. Это был ни с чем не сравнимый ужас. Стоявший рядом Симон Киренский слышал слова Иисуса: «Отче, прости им, ибо не знают они, что делают». Поистине, ни бездушные палачи, ни иерархи, добившиеся осуждения Иисуса, не понимали, что совершается в этот час. Для одних казнь была просто перерывом в скучных казарменных буднях, а другие были уверены, что оградили народ от «месита», опасного богохульника и соблазнителя[451]451
  Ср.: Деян. 3: 17.


[Закрыть].

После того как кресты с повешенными были водружены, их завалили у подножий камнями. Теперь конвою предстояло ждать последнего вздоха осужденных. Чтобы скоротать время, солдаты перекидывались шутками, играли в кости. По обычаю им полагалось забирать себе одежду смертников. Они разорвали ее на части, только цельнотканый хитон Иисуса решили не портить и бросили жребий – кому он достанется.

Нередко говорят, что смерть Христа была событием, которое прошло почти незамеченным в тогдашнем мире. Это вполне справедливо. Даже сто лет спустя римский историк Тацит посвятил ему только одну короткую фразу: «Христос в царствование Тиберия был казнен прокуратором Понтием Пилатом»[452]452
  Тацит. Анналы, XV, 44.


[Закрыть]. Однако и в Иерусалиме распятию Иисуса Назарянина не придавали слишком большого значения. Переполненный богомольцами город жил своей жизнью. За четыре года правления Пилата народ привык к многочисленным казням.

Люди, спешившие в Иерусалим, не удивлялись, видя кресты на холме. В дни праздников показательные расправы были нередки[453]453
  Санхедрин, XI, 4.


[Закрыть]. Прохожие останавливались и с холодным любопытством читали надписи. Некоторые слышавшие о Назарянине, злорадно кричали: «Эй! Разрушающий храм и воздвигающий его в три дня! Спаси Себя самого, сойди с креста!»

Те члены Синедриона, которые не могли отказаться от мстительного удовольствия видеть конец Осужденного, тоже пришли на Голгофу. Других спасал, – со смехом переговаривались они, намекая на крики «Осанна!», – а Себя Самого не может спасти! Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы видели и уверовали. Он возложил упование на Бога; пусть избавит Его теперь, если Он угоден Ему. Ибо Он сказал: Я Божий Сын».[454]454
  Возглас «Осанна!» буквально означает «Спасай нас».


[Закрыть]

Между тем подул ветер и хмурые тучи заволокли небо[455]455
  «Тьма», описанная в Евангелии, не могла быть солнечным затмением, т. к. Пасха падала на первое весеннее полнолуние. На это указывал еще св. Иоанн Златоуст (Беседы на Матфея, 88). По-видимому, над Иерусалимом скопились тучи или воздух потемнел, как бывает, когда поднимается ветер хамсин.


[Закрыть]. Казалось, само солнце скрылось, чтобы не видеть безумия людей. А они продолжали глумиться над Христом, безмолвно терпевшим нечеловеческую муку. Глумились солдаты, глумились старейшины, глумились случайные зрители. Даже один из мятежников, повешенный рядом с Ним, присоединился к злобному хору…

Три года, проходя по этой земле, Иисус учил людей быть сынами Отца Небесного, облегчал страдания, проповедовал Евангелие Царства. Но люди не захотели войти в это Царство. И язычники, и иудеи верили в царство мира сего, а Христово Царство сходило с Неба и вело к Небу.

Но вот теперь Он умолк, Он побежден и никогда больше не будет вселять в них тревогу.

Вдруг произошло нечто неожиданное. Второй осужденный сказал своему товарищу, который вместе с толпой насмехался над Галилеянином: «Не боишься ты Бога! Ведь сам ты приговорен к тому же. Мы-то – справедливо, ибо достойное по делам получаем. Он же ничего дурного не сделал». Быть может, человек этот еще раньше слышал проповедь Иисуса; быть может, лишь в этот миг ощутил какую-то силу, исходящую от Распятого рядом с ним, только в душе его внезапно вспыхнул луч веры, исторгнутый предсмертной тоской.

– Вспомни меня, – сказал он, взглянув на Христа, – когда Ты придешь как Царь.

Запекшиеся уста Иисуса разомкнулись, и Он ответил:

– Истинно говорю тебе, сегодня со Мною будешь в раю.

Толпа постепенно редела. Стоявшие поодаль женщины осмелились, невзирая на солдат, приблизиться. Крест был высок, однако с Распятым можно было говорить[456]456
  Чаще всего кресты были в рост человека. Но поскольку воин, чтобы протянуть смоченную губку Христу, должен был надеть ее на трость, можно полагать, что Его крест был высоким, около 3 м.


[Закрыть]. Увидев Свою Мать, подошедшую с Иоанном, Иисус в последний раз обратился к Ней. «Вот сын Твой, – сказал Он, а потом взглянул на любимого ученика: – Вот Мать твоя». И после этого Он умолк…

Тучи сгущались; к трем часам дня стало темно, как в сумерках. Неимоверная тяжесть, которая начала спускаться на Иисуса еще в Гефсиманскую ночь, достигла предела. Уже давно ждал Мессия этой последней встречи со злом мира, окутавшим Его теперь, как черная пелена. Он поистине сходил в ад, созданный руками людей.

– Элахи, Элахи, лема шабактани! Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!

В этом вопле псалмопевца Христос излил всю глубину Своего беспредельного томления. Конца молитвы Он не дочитал…

Стоявшие на Голгофе не разобрали Его слов. Солдаты решили, что Распятый призывает Гелиос, Солнце, а иудеям по созвучию послышалось имя Илии-пророка[457]457
  Пс. 21. Еврейский текст этой строки псалма звучит: «Эли, Эли, лама азабтани!» Христос же произнес молитву в арамейском варианте (если судить по греческой транскрипции слов у Мф. и Мк.). Произнесение Христом этой молитвы на языке, который Он употреблял в повседневности, указывает на глубоко личное переживание Им слов псалмопевца. Имя Илии-пророка произносилось как «Элиягу», что объясняет ошибку находившихся у креста. В некоторых древних рукописях стоит: «зовет Солнце». Для язычников эта ассоциация со словом Элиос (Гелиос) более естественна.


[Закрыть]. «Вот Илию зовет!» – сказал кто-то.

Начиналась агония. «Шахена!», «Пить!» – просил Иисус. Один из воинов, движимый состраданием, подбежал к кувшину с «поской», кислым напитком, который солдаты постоянно носили с собой, и, обмакнув в него губку, протянул на палке Умирающему. Более черствые отговаривали его: «Оставь, посмотрим, придет ли Илия спасти Его».

Едва только влага коснулась воспаленных губ Иисуса, Он проговорил: «Совершилось». Он знал, что смерть уже рядом, и снова стал молиться, повторяя слова, которые Мать учила Его произносить перед сном: «Отче, в руки Твои предаю дух Мой…»

Внезапно у Страдальца вырвался крик. Потом голова Его упала на грудь. Сердце остановилось. Он был мертв.

Сын Человеческий выпил Свою чашу до дна.

В это мгновение люди почувствовали, как вздрогнула земля, и увидели трещины, пробежавшие по камням. Воздух был душным, как перед грозой. Центурион, который долго всматривался в лицо Распятого, воскликнул: «Поистине этот Человек – сын богов!» Что-то таинственное открылось римлянину в последние минуты казни[458]458
  Мф. 27: 54. В устах римлянина-язычника более вероятно выражение «сын богов». Из текста Мк. 15: 39 следует, что центуриона поразил облик и слова Иисуса перед смертью. Мф. (27: 51–53) говорит о знамениях, сопровождавших смерть Иисуса (разорванная завеса в храме, землетрясение, явления умерших). Древнее Евангелие от Назарян поясняет, что землетрясение повредило балку храмовых дверей (см.: Иероним. Письмо 120 к Эбидию). Некоторые экзегеты рассматривают эти сообщения просто как символ конца Ветхого Завета. Однако вполне вероятно, что в тот день действительно произошло землетрясение. Тектонические явления в Иудее были нередки.


[Закрыть].