Текст книги "Царьград (сборник)"

Александр Борисович Михайловский, Александр Петрович Харников
Царьград: Путь в Царьград. Афинский синдром. Встречный марш. Бремя русских

© Александр Михайловский, Александр Харников, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Путь в Царьград

Авторы благодарят за помощь и поддержку Юрия Жукова и Макса Д (он же Road Warrior).

Пролог
Дан приказ ему на Запад

17 декабря 2012 года, порт Усть-Луга, Ленинградская область

Водная поверхность Лужской губы курилась морозным паром, едва прихваченная тонким хрустящим ледком. Начало зимы в этом году в Питере выдалось морозным, с обильными снегопадами.

Лайнер «Колхида» под флагом вспомогательных судов российских ВМС стоял у причала, одетый в белое кружево инея. Над водой пронзительно голосили чайки.

Я прогуливался по пирсу, вздрагивая от холодного ветра, дующего с залива. Даже теплая зимняя куртка на меху не помогала, и я зябко ежился, наблюдая за деловой суетой докеров, опускавших в трюмы транспортного судна «Колхида» контейнеры защитного цвета без обычной грузовой маркировки. Рядом, у причалов, стояли учебные суда Балтфлота «Смольный», «Перекоп» и белоснежный плавучий госпиталь Черноморского флота «Енисей», прошедший в Питере текущий ремонт. Царила обычная в таких случаях суета, а громкие крики докеров смешивались с ненормативной лексикой.

А все началось каких-то две недели назад. Меня неожиданно вызвал шеф питерского отделения Агентства и сделал предложение, от которого я не смог отказаться. А именно – отправиться в очередную командировку в очередную горячую точку на борту одного из кораблей объединенной эскадры Северного, Балтийского и Черноморского флотов.

Корабли следовали в Сирию, где фактически шла гражданская война с применением тяжелого оружия. Эскадра должна была «показать флаг» соседям Сирии, мечтавшим под шумок урвать от раздираемой внутренней смутой страны лакомые кусочки ее территории. А у нас в Сирии были свои интересы, плюс база в Тартусе – единственное (не считая Севастополя) заграничное место базирования российских кораблей.

Командировка должна быть интересной и, скажем прямо, опасной. Ведь янки и их прихлебатели хотели под вывеской «гуманитарной интервенции» повторить иракский и ливийский варианты. С учетом резкого ухудшения отношений между США и Россией – один акт Магницкого чего стоит! – возможны были самые крутые варианты развития событий, вплоть до прямого боестолкновения между нашими и американскими кораблями. Ну, а что за этим могло последовать, даже думать не хотелось.

Оформив в темпе «держи вора» все необходимые документы, я собрал свой походный рюкзак, захватил неразлучный ноутбук и фотоаппарат, и в понедельник семнадцатого декабря отправился к месту посадки на автобус, который должен был доставить меня и других представителей СМИ в Усть-Лугу. Именно там нам и предстояло погрузиться на учебное судно ВМФ с революционным названием «Смольный».

Рандеву было назначено у станции метро «Автово», рядом с танком КВ-85, установленным на постаменте в качестве памятника. В блокаду здесь начиналась прифронтовая полоса.

Для меня это место было не просто памятным, но и святым. В нескольких километрах отсюда, у Старо-Паново, в 1943 году получил осколок в живот мой дед по отцу, Тамбовцев Петр Иванович. На следующий день он умер в полевом медсанбате. Похоронили его на Красненьком кладбище, которое находилось метрах в двухстах от танка-памятника. Позднее рядом с ним похоронили и мою бабку, а еще позже – моих родителей. Все они были блокадниками.

Я приехал на метро за час до назначенной встречи. Сходил на кладбище, смахнул снег с памятника, положил на могилы родных цветы. Потом зашел в стоящий рядом с кладбищем храм Казанской иконы Божьей Матери, помолился, заказал сорокоуст по душам усопших и поставил свечку к иконе Николая Чудотворца – покровителя всех странствующих и плавающих по морям. В числе оных с сегодняшнего дня я мог считать и свою скромную персону.

На выходе из церкви я почувствовал, как вдруг защемило сердце. Почему-то подумалось, что сюда мне уже больше никогда не вернуться… Предчувствие – великая вещь, в этом я сумел убедиться в своих командировках. И оно не раз спасало меня от смерти.

У покрашенного в веселый салатный цвет кэвэшки толпилось десятка два человек. Среди них я узнал и своих коллег – журналистов из ГТРК «Звезда». Кое с кем мне уже довелось побывать в местах, где стреляют, взрывают и убивают.

Помимо «акул пера» у постамента танка КВ-85 компактной группой стояли десятка полтора неуловимо похожих друг на друга людей среднего возраста. Хотя они отнюдь не были близнецами. Среди них была симпатичная неяркая блондинка неопределенных лет и сразу же бросавшийся в глаза высокий брюнет с ярко выраженной восточной внешностью – то ли турок, то ли араб, подумал я.

И все равно, общего между этими людьми было гораздо больше, чем различий. Кого же они напоминали? Скорее всего, коллег, но не нынешних собратьев по журналистскому цеху, азартно обсуждающих предстоящую командировку, а тех, с кем довелось работать четверть века назад.

В те годы я, тогда еще тридцатилетний старлей, служил в одной тихой конторе, трехбуквенная аббревиатура которой была известна всему миру. К началу «катастройки» я дослужился до капитана, впереди уже маячили майорские погоны, но… Грянул роковой девяносто первый год, и великой страны не стало. А тому образованию, что возникло на ее месте – какое-то невнятное «эсэнге на палочке» – уже были не нужны такие, как я.

Кто-то из моих бывших коллег подался в начальники коммерческих «служб безопасности», кто-то в бандиты, кто-то в бизнес… А я пошел в журналистику, потому что там, где мне когда-то доводилось работать под другой фамилией, я иногда использовал для прикрытия журналистское удостоверение. Ну, а теперь бейджик с надписью «Пресса» окончательно заменил мне корочки сотрудника ПГУ.

Впрочем, некоторые из моей конторы подались и в президенты. С нынешним я знаком не был (у нас были разные направления), но в детстве мы вполне могли с ним встречаться. Ведь школы – моя и его – находились рядом, да и жили мы на соседних улицах. А в числе моих одноклассников были и те, кто неплохо знали Вовку с Баскова переулка.

Журналистская карьера у меня, в общем, заладилась. С помощью старых связей мне удавалось попадать в такие места, куда обычным представителям прессы попасть было затруднительно. В основном это были горячие точки. Благодаря оперативным и объективным материалам с мест событий, мое имя достаточно быстро стало широко известно в узких кругах.

Даже в самые мерзкие годы «разгула демократии» я не опускался до откровенных чернухи и заказухи, что было соответствующим образом оценено где надо, и командировки, куда меня направляли, становились все интереснее и интереснее.

Но, несмотря на вполне успешную карьеру, меня не покидала тоска по молодым годам и работе в «конторе»…

Да, кстати, вон с тем подтянутым мужчиной средних лет, с сединой на висках, я уже был знаком. Лет двадцать назад, перед самым августом девяносто первого года, в наш отдел пришел молодой лейтенант… Как же его звали? Кажется, Николай Ильин? Точно, Ильин…

Но – молчок! Машинально погладив свою седую бороду, я скользнул по бывшему коллеге взглядом. Если нам и впрямь по пути, то значит, Николай и по сей день работает в «конторе». Ибо в турпоездку в Сирию сегодня никто уже не ездит. Времени поздороваться и покалякать о делах наших скорбных у нас потом будет предостаточно. Особенно когда вокруг не будет посторонних глаз. Тем более что Николай, встретившись со мной взглядом, чуть заметно кивнул, как бы признавая былое знакомство.

В это время от группы московских телевизионщиков меня окликнули:

– Тамбовцев! Александр Васильевич!

Обернувшись, я увидел знакомого мне по командировке на войну «трех восьмерок» телеоператора «Звезды» Андрея Романова. Ну конечно, съемочная группа ВГТРК за аналогичную командировку уже была награждена медалями «За отвагу». Пришло время и парням из «Звезды» зарабатывать награды…

Поздороваться и поговорить с Андреем я так и не успел, потому что именно в это время к танку-памятнику подкатил вместительный «Неотон». Молчаливые люди в штатском компактно расселись на задних сиденьях автобуса, съемочная же группа «Звезды», забросив в багажник свои кофры и ящики с аппаратурой, шумной компанией разместилась спереди.

Романов подсел ко мне, поставив сумку со своей навороченной камерой на пол в проходе.

– Александр Васильевич, здравствуйте! Какими судьбами?

– Теми же, что и ты, Андрей, – ответил я, поудобнее устраиваясь на мягком сиденье у окна. – Командирован редакцией ИТАР-ТАСС в известную тебе страну для освещения известных тебе событий. И, наверно, хватит пока об этом – еще успеем наговориться в дороге.

Автобус тем временем плавно тронулся с места и покатил по проспекту Стачек в сторону Петергофа. Миновав Красное Село, «Неотон» прибавил скорости. Я задумчиво смотрел в окно, прощаясь с родным городом. Ведь человек предполагает, а Бог располагает. И едем мы не в колхоз «Червоное дышло» брать интервью у знатной доярки Марьи Ивановны о рекордных надоях, а в далекую страну, где давно уже полыхает война, подогреваемая силами международного терроризма и странами НАТО, и где счет убитым идет на десятки тысяч. Вполне вероятно, что эта гражданская война в самое ближайшее время перерастет в Большую Ближневосточную, если не сразу в Третью мировую. Андрей Романов понял мое настроение и больше не пытался заговорить.

За окном автобуса плыли присыпанные снегом леса. Разговаривать почему-то совершенно не хотелось, даже с хорошим знакомым. Я все смотрел и смотрел в окно, пытаясь сохранить в памяти картины зимней России.

В Кингисеппе автобус сошел с трассы и повернул в сторону Усть-Луги, где под погрузкой стояло учебное судно «Смольный» Балтийского флота Российской Федерации, на котором мы и должны были отправиться в путешествие.

У причала, кроме нашего автобуса, который привез журналистов и людей в штатском, стояло еще несколько машин и длинный, как песня акына, междугородний автобус MAN. Из него выгружались какие-то люди, в которых опытный глаз мог без напряга распознать медиков, причем военных. Но для меня все эти наблюдения были излишни, так как среди людей с чемоданами у трапа я снова увидел знакомое лицо.

Игорь Петрович Сергачев, военный хирург, а в далекие шестидесятые – мой школьный товарищ. Последний раз мы виделись с ним в мае этого года, на встрече одноклассников, собравшихся на сорокалетие нашего выпуска.

Именно тогда я прочувствовал то, что ощущают немногие еще живые ветераны Великой Отечественной, собираясь в День Победы – сиротство и горечь потерь. Из тридцати выпускников на встречу в сквер возле нашей школы пришло меньше половины… Иных уж нет, а те далече. Кто-то бесследно затерялся на необъятных просторах СССР, кто-то уехал «на историческую родину», кто-то умер…

Тем временем Игорь, как будто почувствовав, что на него смотрят, обернулся.

– Компаньеро Алехандро, салюд! – это было его шуточное приветствие еще со школьных времен.

– Геноссе Игорь, и ты туда же? – мы крепко обнялись и начали расспрашивать друг друга, задавая привычные в таких случаях вопросы: как жизнь, здоровье, как дела. Тем более что посадка, похоже, задерживалась.

– Да вот, знаешь, надо попрактиковаться, пока глаз остер и рука тверда, – Игорь характерным жестом размял пальцы в тонких кожаных перчатках. – А то ведь еще пара лет – и годы возьмут свое…

– Ерунда, Игорек, вон, покойный хирург Федор Углов делал операции на сердце в девяностолетнем возрасте. А насчет здоровья, так ты еще простудишься на наших похоронах, вон какой здоровый! – я хлопнул одноклассника по могучему плечу. – Скажи, ты это какими судьбами оказался здесь?

– Скажу тебе по старой дружбе, только ничего не пиши об этом, – Сергачев оглянулся по сторонам. – Формально мы – мобильный госпиталь МЧС, и едем в Сирию на плавучем госпитале «Енисей» оказывать помощь пострадавшим. Но на самом деле здесь собраны опытные военные медики из госпиталей дивизионного и армейского уровня, причем преимущественно с Северного Кавказа. Большинству моих коллег огнестрельные и осколочные ранения, контузии и термические ожоги куда более знакомы, чем простуды, мигрени и запоры. Вот как-то так.

– М-да, дружище, спасибо за инсайд, но о чем-то подобном мне уже мысль приходила в голову, – я понизил голос: – Моя «чуйка» шепчет, что едва мы успеем добраться до места назначения, как начнется или очередное «принуждение к миру», или вообще «интернациональная помощь».

– Ладно, Шурик, увидимся еще, а мне пора.

Медики, получив команду, гуськом направились к причалу, где стоял «Енисей».

А на другом причале, у которого стояли два учебных судна Балтфлота – «Смольный» и «Перекоп», – по трапу на борт длинной вереницей поднимались… Нет, не курсанты военно-морских училищ, а офицеры и солдаты-контрактники, навьюченные вещмешками и баулами. «Да, становится все чудесатее и чудесатее, – подумал я. – Похоже, что в командировке мне будет совсем не скучно».

У трапа «Смольного» пограничники тщательно проверили мои документы, заглянув в какие-то свои шпаргалки. Примерно такая же процедура ожидала меня и на самом судне. Вахтенный сверился с длинным свитком, поставил галочку напротив моей фамилии и дал мне ксерокопию со схемой расположения помещений корабля, где птичкой было отмечено мое жилище на время путешествия.

Двухместная каюта была оборудована в спартанском стиле: две койки, столик, рундук и тумбочка. Вскоре пришел и мой сосед. Им оказался телевизионщик Андрей Романов. Бросив свой сидор на койку, я поднялся на верхнюю палубу. Там уже вовсю шли приготовления к выходу в море. Палубная команда отдала швартовые, буксиры отвели «Смольный» от причала, палуба под моими ногами завибрировала.

Дав прощальный гудок, корабль, раздвигая форштевнем ледяное «сало», плавно и величаво двинулся из Лужской губы в Финский залив. На границе российских территориальных вод, где-то на траверзе Усть-Нарвы, к «Колхиде», «Енисею», «Смольному» и «Перекопу» присоединились сторожевой корабль Балтфлота «Ярослав Мудрый» и танкер «Дубна».

Коля Ильин нашел меня почти сразу же после того, как «Смольный» отошел от причала. Да и какой он теперь Коля? Подполковник Службы внешней разведки Российской Федерации Ильин Николай Викторович. Ага, меня уже переплюнул, салага! Но теперь назвать его так язык не повернется. В самом деле: он вполне солидный мужчина и, с его слов, имеет взрослого сына, который служит офицером в морской пехоте, и дочь-красавицу на выданье.

Мы спрятались с ним от посторонних глаз на корме, под навесом надстройки, где можно было хоть немного защититься от пронзительного холодного ветра, но не от вездесущей морозной сырости. Насколько я знаю своих бывших коллег, на эту встречу Николаю было необходимо получить разрешение от командира группы. Тем более что о моем присутствии на «Смольном» ребятам из «конторы» было, скорее всего, известно заранее. В одном «богоугодном заведении» на меня давно уже собрано досье, пожалуй, потолще, чем бюджетное послание министра финансов Госдуме. Но раз он все-таки пришел, то это значит, что карты легли как надо.

Мы стояли – он покуривал трубку, а я уже лет двадцать, как бросил эту пагубную привычку – и разговаривали вроде бы ни о чем. А в голове крутилась только одна мысль. Сам факт нахождения моих бывших коллег на борту корабля, идущего в Сирию, «Смольный» и «Перекоп», превращенные в военные транспорты и набитые офицерами и солдатами, – все говорило о том, что игры в войну с условным противником закончились и вот-вот пойдет такая пьянка, что последнему огурцу явно не поздоровится. А пока мы рассматривали наш эскорт.

– Серьезный парниша, – кивнул в сторону хищного силуэта сторожевика Николай, – без него нам в Балтике было бы не совсем уютно. Эстов с прочими гордыми шпротоедами наши «партнеры» так накачали, что они просто на ушах стоят.

– Ну, эсты – это известные американские прилипалы, – я плотнее запахнул куртку. – Но в любом случае, знаешь, с этой командировкой я вдруг почувствовал себя, как когда-то в добрые старые времена моей работы в «конторе». Уж больно все быстро произошло, в стиле, типа, «пятнадцать минут на сборы».

Николай пожал плечами:

– Да и я еще вчера утром был не в курсе ни сном ни духом, хотя ты сам знаешь нашу «богадельню»: «Достать луну с неба к завтрему», – или: «Закат солнца вручную»…

– Ну так ведь и доставали же, и закатывали… – вздохнул я. – Вот были времена…

– И небо было голубее, и солнце ярче, и девушки красивее, и мы моложе… – Николай мотнул головой. – Ну, да хватит пессимизма. Васильевич, расскажи-ка лучше немного о себе. Ведь, считай, двадцать лет не виделись?

Я грустно усмехнулся:

– И как будто вы меня перед встречей по своим базам не пробили? Я ведь, Коля, может, и постарел, но отнюдь не поглупел. Знаешь ведь, что тружусь все двадцать лет корреспондентом в питерском отделении ИТАР-ТАСС. И в этом качестве повидал и Крым и рым, и попову грушу, и даже его дочку… Сначала, при Борьке-козле, совсем мерзко было, так что и жить не хотелось. Потом полегчало чуток. В декабре 1994 года чуть не ухлопали меня в Грозном во время Первой чеченской, потом в Югославии был в 1999 году, вместе с парнями Евкурова на Слатину шел. В 2000 году – Вторая чеченская, потом Ирак, потом Цхинвал, в известном тебе августе.

До сих пор душа болит, как тогда мы облажались. До Тбилиси рукой подать осталось, грызуны бегут быстрее своего визга, гарнизоны брошены, оружие горами на складах, все канавы забиты брошенным натовским армейским барахлом… Ну, что тебе рассказывать – ты и сам все видел, – я подмигнул своему собеседнику: – У меня ведь тоже есть свои источники информации… И тут команда: «Стоп»! Айфоныч, видать, просто струсил. А Цхинвал? Этого выкидыша Мишико надо было не галстуком кормить, а на том самом галстуке повесить за «фаберже». Тем более что наш бывший коллега это пообещал, а он, сам знаешь, умеет держать обещания.

Эх, ладно, кто видел – не забудет, а кто не видел – не поймет. Потом, после восьмого года, командировочки были так, по мелочи – испытания техники да учения… И вот теперь снова – Сирия.

– Сирия, Васильевич, это серьезно… – Коля оглянулся по сторонам. – Так сказать, не для печати… Где-то с месяц назад наши вдруг зашевелились по этому вопросу… А уж после визита Путина в Турцию все забегали, как наскипидаренные…

– Это когда Лавров руку то ли сломал, то ли растянул? – улыбнулся я. – Помню, помню, как же… Та еще была история! Не прониклись, значит, турки словесным внушениям, воспоминания об оттоманской славе в голову ударили?

– Как-то так, Васильевич, но это тема из тех, что имеют гриф «совершенно секретно, перед прочтением сжечь», – Коля опять обернулся. – Но, в общем, ты прав.

– Имеющий уши да услышит, имеющий глаза да увидит, имеющий язык да скажет, а имеющий мозги да поймет… – я тяжело вздохнул. – На дипломатическом фронте в последнее время по этому вопросу наше стойкое «нет» начало переходить в простонародное «на…», «в…» и «к…». И наш совместный поход к теплым берегам только подтверждает этот вывод. Уже, считай, почти семьдесят лет не было такого, чтоб журналистов награждали боевыми орденами и медалями… Ты слышал, что вся группа ВГТРК, что работала в Сирии до нас, представлена к медали «За отвагу»?

Коля задумался.

– Не только представлена, но и награждена… Я слышал только про эту журналистку… как ее… Анастасию Попову. Но ты прав, Васильевич, это война.

– Поверь мне, в представлении оказалась вся группа, даже те, кто в кадр никогда не попадал. – Я зябко передернул плечами, когда очередной порыв студеного ветра с Балтики пронесся по палубе. – Было бы это не наше дело, то при первой опасности их просто вывели бы оттуда и не стали бы рисковать. А насчет войны ты прав, и для каждого это будет своя война. Для меня и ребят из «Звезды» – информационная, для вас, разведки, – интеллектуальная и военно-политическая. А возможно, кому-то из коллег придется повоевать в самом изначальном смысле этого слова. Вон в тех контейнерах на палубе «Колхиды», к примеру, явно не подарки от Санта-Клауса везут. И в трюме тоже… По осадке видно, что корабль загружен до упора…

– Да, Васильевич, не потерял ты хватки, не потерял… – покачал головой Николай. – Правильно говорят, что мастерство не пропьешь. Не ушел бы тогда от нас, сейчас бы тебе цены не было.

– Если бы сам не ушел, меня бы все равно ушли. Да и какая тут хватка, Коля? – отмахнулся я. – Все просто, как комбинация из трех пальцев. В воздухе пахнет грозой, и собаки воют, а у меня, у старого, остатки волос на голове дыбом встают. Эта Сирия сейчас – как Испания в тридцатых. После нее вся эта банда снова прямиком к нам в гости заявится. Чем больше мы там этих уродов намолотим, тем легче будет потом. Ты же знаешь, что в Сирию вся нечисть из Чечни, Таджикистана и прочих веселых мест сбежалась. Да и турецкую борзость обломать надо. Эрдоган и Гюль, они ведь не просто так на Сирию зубы точат. У нас вот Союз хотят возродить, ну или Российскую империю – не суть важно. А туркам мечта об Оттоманской Порте спать не дает, у арабов-саудитов – о халифате времен Карла Великого. И для всех эта война как свет в окошке. И для нас она тоже многое значит. Победим на внешнем рубеже – и будет нам счастье, новоявленные Хоттабычи все полягут в сирийскую землю, и ни до Кавказа с Поволжьем, ни до Средней Азии не доберутся. Впрочем, мы еще поговорим с тобой на эту тему… – Я подошел к борту и, облокотившись на поручни, стал смотреть на бегущую внизу воду. – Знаешь, Коля, если будет надо – вернусь в «контору»! Только ведь мы, журналисты, тоже нужны Родине, и у нас своя война…

– А вот тут ты прав, Васильич, – Николай облокотился на поручни рядом со мной, – не будет таких, как ты – все заполонят либеральные шавки из «средств массовой дезинформации». Чистая отрава. Ты делай свое дело, мы будем делать свое. Я тут в ближайшее время тебя с одним человечком познакомлю, вам интересно будет, это я тебе гарантирую. Смежник он. Мы негодяев находим, а он их в лучший мир отправляет. Но только, чур, без имен и подробностей…

– Группа «А»? – заинтересовался я.

– Нет, он из другого ведомства, – Коля замялся, – ну, ты понимаешь?

– «Летучий мыш»? – Коля кивнул, и я, по старой привычке, присвистнул: – Серьезно!

– Ну ладно, Васильевич, свидимся! – подполковник Ильин пожал мне руку. – А сейчас мне пора, извини – дела!

Он ушел, а я остался рассматривать волны, рассекаемые форштевнем нашего корабля, и размышлять о превратностях судьбы, которые совершенно неожиданно сводят и разводят людей.

18 декабря 2012 года, Балтийское море, восемьдесят миль северо-западнее Балтийска

Утреннее солнце разогнало туман, и по левому борту в его радужном ореоле показались идущие с юго-востока два больших десантных корабля 775-го проекта, «Калининград» и «Александр Шабалин». И морской буксир, кажется, СБ-921, который на фоне «больших парней» выглядел несколько забавно.

После объединения наш отряд смотрелся солидно, тем более что на «Смольном» поговаривали о том, что до Скагеррака нас скрытно сопровождают одна или две подлодки «Варшавянки».

Вспомнился вчерашний курьезный случай. Вечером, когда мы аккуратно огибали северную оконечность острова Хиумаа, к нам подвалило занюханное суденышко под эстонским военно-морским флагом. Это был катерок со смешным названием «Suurop», наши мореманы-шутники сразу же окрестили его «Сиропом».

Я заглянул в свои шпаргалки в ноутбуке и узнал, что сие плавсредство почти мой ровесник – во всяком случае, в 1957 году оно уже числилось в составе ВМС Финляндии. В 1999 году катер этот финны подлатали и сбагрили «мааленькоой, но гоордоой» стране. Вооружен «Сироп» был спаренной советской малокалиберной пушкой ЗУ-23-2 и двумя реактивными бомбометами полувековой давности. Забавно было смотреть на этот недомерок: длина катера – тридцать четыре метра, водоизмещение – сто десять тонн. Это две железнодорожные цистерны, экипаж – шестнадцать человек.

Однако «дредноут эстонского разлива» крутился вокруг нашего каравана, провоцируя столкновение с одним из российских судов. Стоящий на палубе шкипер этой посудины с помощью рупора на ломаном русском языке поинтересовался нашим курсом, грузом и пунктом назначения. Вахтенный «Смольного» вместо ответа показал любознательному эстонцу интернациональную фигуру, составленную из ребра ладони правой руки и предплечья левой.

В конце концов капитану нашего каравана надоело любоваться на эстонские экзерциции, и он приказал прибавить ходу. Несмотря на обозначенные в справочнике пятнадцать узлов, «Сироп» явно до них не дотягивал. Вот он в очередной раз, практически впритирку, прошел у борта идущей впереди нас «Колхиды», собрав в свой адрес солидную порцию матюгов. А корабельный кок вылил на голову командира «Сиропчика» ведро помоев из камбуза. Мы обошли болтающийся на волнах, как некая субстанция в проруби, флагманский корабль «непобедимого эстонского флота», и он вскоре растаял за горизонтом.

А на рассвете, часа полтора назад, случилось еще одно происшествие… С юга, со стороны Калининграда, прилетел вертолет Ми-8. Зависнув над кормовой частью «Смольного», он сбросил веревочный трап, по которому на палубу спустились человек шесть, внешность которых говорила сама за себя. Это были «спецы», скорее всего, «из племени ГРУ», и их «тотемом» была летучая мышь, парящая над земным шаром. Встречали их Коля Ильин и его начальница, полковник Антонова Нина Викторовна. Похоже, что прибыла обещанная Колей опергруппа, и один из новых пассажиров – тот самый полковник «Славян», о котором я уже был немало наслышан. Да и сам когда-то с ним пересекался при весьма драматических обстоятельствах.

Примерно то же время, внешний рейд Североморска, центральный командный пункт ТАКР «Адмирал Кузнецов»

– Товарищи офицеры, – контр-адмирал Ларионов обвел взглядом собравшихся, – получен приказ: выйти в море на усиление группы кораблей, возглавляемой ВПК «Североморск». По расчетам штаба флота, мы должны встретиться с ними на траверзе Тронхейма. Дальнейший курс – в Средиземное море, куда вышли уже отряды кораблей с Балтики и Черного моря. Задачу по прибытии на место поставит лично президент. Вместе с «Адмиралом Кузнецовым» для проведения операции штабом ВМФ направлен эсминец «Адмирал Ушаков». Командиру БЧ-6 приготовиться для приема отдельной специальной вертолетной эскадрильи гвардии майора Смирнова, позывной – «Борей». Эскадрилья укомплектована ударными вертолетами: четырьмя Ка-52, четырьмя Ми-28 и восемью транспортно-боевыми вертолетами Ка-29. Сразу после посадки всю технику убрать в ангар. Вместе с эскадрильей прибудет отдельная разведрота специального назначения под командованием гвардии майора Гордеева. Получено указание – контакты команды с личным составом спецроты свести к минимуму. Ответственный – начальник особого отдела капитан 2-го ранга Иванцов.

– Антон Иванович, – обратился адмирал к командиру «Адмирала Кузнецова» капитану 1-го ранга Андрееву, – выделите им изолированное помещение, а также обеспечьте максимальный уровень секретности. Эскадрилья прибудет тремя группами. Первая – восемь Ка-29 с десантом; вторая – четыре Ка-52; и самой последней прилетит группа из четырех Ми-28Н и двух транспортных Ми-8, которые доставят технический состав эскадрильи и ЗИПы к ударным вертолетам. Группы прибудут с интервалом в сорок пять минут. После разгрузки Ми-8 вылетят обратно в пункт постоянной дислокации Североморск-1. Все всем понятно?

– Товарищ контр-адмирал, это война?! – с тревогой в голосе спросил командир «Адмирала Кузнецова».

– Пока нет, Антон Иванович, и, надеюсь, все обойдется без применения оружия, – ответил контр-адмирал. – В том смысле, что не ожидаются боевые действия против наших «заклятых друзей». Их уже спугнули наши коллеги черноморцы, и американская эскадра покинула восточное Средиземноморье. Теперь их никакими пряниками не заманить на расстояние стрельбы ракетного комплекса «Вулкан» с крейсера «Москва». А узнав про нас, они отойдут еще дальше. Таким образом, возможно «принуждение к миру» турецких отморозков. Но это если господа Гюль с Эрдоганом не проникнутся трепетом от самого факта наличия нашей группировки рядом с их побережьем. Товарищи офицеры, приказ понятен?

Офицеры молча кивнули.

– Если так, то исполняйте! Еще раз обращаю внимание на соблюдение строжайших мер секретности. О нашем походе, точнее, о том, куда мы направляемся, и что у нас будет на борту, никто, кроме вас, знать не должен. К болтунам будут приняты строжайшие меры – вплоть до… ну, вы понимаете… Антон Иванович, обеспечьте передачу приказа о суточной готовности к выходу в дальний поход на «Ушаков». Если нет вопросов, то все свободны! А вот вас, капитан 3-го ранга Максюта, я попрошу остаться, – в стиле «папы Мюллера», остановил адмирал уже собравшегося покинуть помещение начальника БЧ-6.

– Александр Иванович, – Ларионов доверительно обратился к Максюте, – у нас будет проходить испытание техника, которая предназначена для оснащения авиакрыльев первых двух кораблей-доков типа «Мистраль». Пока они строятся во Франции, и наше командование решило определиться, нужны ли нам эти французские «поросята», и чем их кормить. После недавних событий на самом верху, опять возникли, ну скажем так, сомнения. Поэтому на вас ложится ответственность подтвердить или опровергнуть эти сомнения в обстановке похода, максимально приближенной к боевой. К сожалению, наша промышленность в очередной раз подвела, так что Ка-52 будут не корабельной версии. А палубных Ми-28Н пока не существует даже в проекте. В общем, легкой жизни я вам не обещаю.

Меньше всего хлопот будет, как мне кажется, с серийными Ка-29 из 830-го полка. Сразу после прибытия уберите их в ангар. Обслуживать серийную технику в походе будут их и ваши авиаспециалисты. Надеюсь, что Ка-29 не так сильно отличаются от привычной вашим орлам модели Ка-27?

Максюта кивнул.

– Вот и хорошо! Теперь по ударным вертолетам. Вместе с ними прибудут технические специалисты из 340-го центра, старший – майор Голованов. Будьте добры, окажите им всю необходимую помощь. До самого конца похода вам придется работать вместе. Понятно?

– Так точно, товарищ контр-адмирал.

– Все, товарищ капитан 3-го ранга, можете идти, я вас больше не задерживаю.

Еще минута – и контр-адмирал Ларионов, оставшись один, погрузился в размышления – чем же все-таки может кончиться для него вся эта история: карьерным взлетом или кровавой заварушкой, по сравнению с которой война «трех восьмерок» покажется детской возней в песочнице? Размышляй не размышляй, но все равно для него, как для военного, существует только одно – то, что в свое время произнес римский император-философ Марк Аврелий: «Делай что должен, и будь что будет».