Текст книги "Царьград (сборник)"

– А чем закончилась у вас эта война? – с интересом спросил меня цесаревич.

Я вывел на плазменную панель заранее заготовленную карту боевых действий.

– Русские войска форсировали Дунай и стремительно двигались к горным проходам через Балканы. Но из-за, прямо скажем, преступной нераспорядительности Верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, армия застряла под крепостью Плевна.

Трижды русские войска штурмовали ее, и трижды турки отбивали штурм. Потери были огромные. Лишь с помощью планомерной осады крепость была взята, турецкий гарнизон частично уничтожен, частично пленен. Зимой 1878 года русские войска перешли через Балканы, пленили армию Вессель-паши, разбили под Филиппополем армию Сулейман-паши и вышли к Адрианополю. Казалось, что осталось сделать одно, последнее усилие – и Константинополь наш. Но тут вмешались наши европейские «друзья», которые встали горой на защиту «бедных турок».

В результате был подписан Сан-Стефанский мирный договор, по которому признавалась независимость Сербии, Черногории и Румынии. Босния и Герцеговина должны были образовать автономную область. Создавалось новое автономное славянское княжество на Балканах – Болгария, границы которой должны были простираться от Дуная до Эгейского моря. Турция обязывалась выплатить 1,410 миллиарда золотых рублей контрибуции, из которых 1,1 миллиарда погашались за счет территориальных уступок – к нам отходили города Ардаган, Карс, Батум и Баязет.

– Замечательно, – воскликнул цесаревич, – эти условия мирного договора должны были удовлетворить Россию за все понесенные ею жертвы.

– Если бы… – я покачал головой. – Наши недоброжелатели – Британия и Австро-Венгрия – заставили вашего батюшку согласиться на пересмотр условий Сан-Стефанского мирного договора в Берлине.

Это была самая позорная страница в истории русской дипломатии. Глава нашей делегации канцлер Горчаков впал в полный маразм. На заседания его приносили сидящим в кресле, он ухитрился продемонстрировать секретные карты главе английской делегации Дизраэли, после чего все наши предложения дружно отметались участниками конгресса. В результате Сан-Стефанский мирный договор был пересмотрен. Границы Болгарии сильно урезали, мы вернули туркам Баязет.

– Какой позор! – буквально взревел Сан Саныч. – Как такое могло произойти?! Но ведь теперь все будет по-другому? Константинополь-то вы взяли, и теперь можете продиктовать пленному султану любые условия мира.

– Да, Александр Александрович, мы именно так и поступим. Россия получит все то, что она должна была получить по Сан-Стефанскому мирному договору, возможно, даже и больше… На Кавказе перед вашим дядюшкой Михаилом Николаевичем открывается прямой путь на Дамаск и Иерусалим. При разгромленной регулярной турецкой армии это будет не сложнее, чем поход на Ташкент и Ашгабат. А вот судьба Константинополя и Проливов…

– Действительно, господин адмирал, а что будет с ними? – хитро прищурился цесаревич.

– Мы намерены создать на этой части территорий бывшей Османской империи, населенной православными христианами, свое государство, которое, наверное, будет называться Югороссией. Были предложения относительно Новой Византии, но народу это нравится меньше.

– А почему Югороссия, господин контр-адмирал? – живо поинтересовался Александр Александрович.

Я вздохнул.

– Так: была в нашей истории на этих землях одна страна, называлась она Югославия. Хорватия, Босния, Сербия, Черногория, Словения, Македония… Европейские «демократизаторы» уничтожили ее в конце двадцатого века. Ну, а у нас, кроме этих земель, в зону влияния войдут Болгария и Греция, а организующая сила все же русская. Вот отсюда и Югороссия.

Форма правления на первое время – военная диктатура. Надеюсь, что в ближайшем будущем будет подписан договор о дружбе и взаимопомощи с Российской империей. Мы будем полностью автономны в наших внутренних делах и дадим такие же гарантии России – не вмешиваться в ее внутренние дела. Внешние дела можно вести согласованно, выступая одним фронтом. Впрочем, все подробности можно будет обговорить позднее.

– Хм, – цесаревич задумался, – государь мог бы даровать вам титул великого князя Константинопольского, так сказать, за заслуги и по факту владения.

Я отвернулся в сторону иллюминатора.

– Вопрос с титулом можно обговорить позже. Мои люди воспитаны в несколько иных традициях и не поймут, нет, категорически не поймут… В то же время местное население – для них человек без титула вообще никто. Тут надо думать – семь раз отмерить, и только один раз отрезать.

– Мне нравится ваш подход к делу, – кивнул цесаревич. – Будь я на месте моего папѣа, я бы дал достойный вас титул не задумываясь. Такие люди, как вы – это истинная опора трона во все времена. И кстати, господин адмирал, а что, Турции теперь вообще не станет?

– Почему вообще? – пожал плечами я. – Урезанная до своих естественных этнических границ – Анатолийского нагорья – она может существовать. Естественно, не как империя, но и не как пашалык… Скажем, Ангорский эмират… Хорошее название, связанное с мягким пухом ангорских коз и со страшным разгромом турок султана Баязета в 1402 году, устроенного грозным Тамерланом…

Цесаревич лукаво улыбнулся:

– Скажите, Виктор Сергеевич, вы действительно военный моряк? Уж очень вы похожи на опытного дипломата…

– Александр Александрович, я жил в такое время, когда любой командующий соединением кораблей поневоле должен быть дипломатом. От нас порой зависела судьба мира… Ваше счастье, что вам и вашему папѣа неизвестны такие слова, как «спецбоеприпас» и «готовность ноль». Апокалипсис, предсказанный апостолом Иоанном, бледнеет перед тем, что могли учинить над планетой люди, нажав всего несколько кнопок…

Я вздохнул: сейчас надо было переходить к самой трудной части нашего разговора. Эх, не люблю я огорчать людей, но порой приходится…

– Александр Александрович, сейчас я хочу рассказать о том, что произойдет с нашей любимой Россией в будущем. Заранее прошу прощения за то, что сказанное мною может вас огорчить… Очень огорчить.

Цесаревич подозрительно посмотрел на меня.

– Вы имеете в виду дату моей смерти? Бросьте, адмирал, мы все смертны, и наша жизнь в руце Божьей.

– Так-то оно так… Я знаю, что вы храбрый человек. Но смерть тоже бывает разной. Вы, действительно, умрете в октябре 1894 года от тяжелой болезни, окруженный любящими вас родными и домочадцами… А вот ваш батюшка и дети…

– Семнадцать лет, – пробормотал цесаревич задумчиво. – Это много, можно еще немало успеть сделать. А что может случиться с моим дорогим папѣа и с моими детьми?

– Ваш батюшка, государь-император Александр II, погибнет в марте 1881 года мученической смертью в центре Петербурга от рук террористов. Причем причиной его гибели будет не какая-нибудь особая изощренность покушения, а вопиющая халатность и некомпетентность личной охраны государя.

Вы скончаетесь в возрасте сорока девяти лет от воспаления почек. Из ваших детей первым, в 1899 году в Аббас-Тумане, от туберкулеза умрет ваш сын Георгий.

Но это, как и ваша смерть – вопрос сугубо медицинский, и думаю, что нашим медикам удастся с ним справиться. Ибо обе эти болезни в нашем времени далеко не смертельны. Я думаю, когда все утрясется, и вы, и ваши дети пройдете полное обследование у наших врачей.

Я сделал паузу, давая собеседнику обдумать предложение, и дождавшись его утвердительного кивка, продолжил:

– Ваш старший сын Николай, ставший после вашей смерти императором Николаем II, за двадцать три года своего правления доведет Россию до Великой революции, подобной Французской. И в июле 1918 года он будет расстрелян новыми якобинцами, именуемыми большевиками. Причем вместе с ним в подвале дома купца Ипатьева в Екатеринбурге убьют всю его семью…

Ваш, еще не рожденный, сын Михаил будет в том же году похищен и зверски убит в Мотовилихе местными сатрапами, возомнившими себя высшей властью.

От всего вашего семейства в живых останутся только ваша любящая супруга Мария Федоровна и дочери – Ксения и Ольга, которая тоже еще не родилась. Таким образом, по мужской линии ваш род прервется.

Мне жалко было смотреть на цесаревича. Лицо его исказила мука, на высоком лбу выступили капли пота… Он схватился за воротник мундира и рванул его. Пуговицы градом посыпались на пол…

– Виктор Сергеевич, голубчик, но как же это!.. Как это могло произойти?! Россия сошла с ума? На землю пришел Антихрист? Детей, женщин – без суда и следствия?!

– Нет, Александр Александрович, я же вам говорил, просто произошел еще один русский бунт, бессмысленный и беспощадный… Что самое обидное, многие из тех, кто потерял в этом бунте все – имущество, семью, жизнь – сделали все, чтобы вызвать этот самый бунт… И среди них были и ваши родственники.

Ну, и естественно, в немалой степени постарались и наши зарубежные «друзья», которым Великая Россия стоит как кость в горле, и рассчитывавшие на нашем пожаре погреть свои ручки, а потом вдоволь помародерствовать на пепелище.

Я посмотрел на своего собеседника. Он сидел какой-то поникший, усталый, в растерзанном мундире. Цесаревич слушал меня, и по лицу его катились слезы.

– Александр Александрович, – сказал я, – но ведь это было в нашем времени. Мы еще в силах сделать все, чтобы подобное в вашем времени не произошло. Вы сильный и мужественный человек, неужто с нашей помощью вы не сможете все это изменить?

Взгляд цесаревича стал осмысленным, он своей широкой лапищей вытер лицо и как-то стыдливо запахнул мундир.

– Виктор Сергеевич, дорогой, действительно, ведь это здесь еще только может произойти. И мы должны, просто обязаны, сделать все, чтобы этого не произошло.

– Александр Александрович, мы обещаем вам дать полную информацию о тех, кто злоумышляет против России, и поможем вам не допустить, чтобы они исполнили свои коварные планы. В этом вы можете быть уверены. Скажу честно, мы не случайно решили вам первому в этом мире рассказать всю правду о том, что произошло в нашей истории.

Ваш батюшка, к сожалению, окружен людьми, часть из которых может поделиться полученной от нас информацией со злейшими врагами России. Нам бы этого совсем не хотелось. Поэтому мы остановились на вас, как на человеке и монархе, который тщательно продумывает свои действия и не допустит поступков, идущих вразрез с интересами державы.

Сан Саныч уже полностью успокоился, и лишь легкая бледность и обильный пот на лбу и щеках показывали, что этот человек всего несколько минут назад был на гране нервного срыва.

– Да-да, Виктор Сергеевич, я хорошо понимаю – каким ужасным оружием может стать хранящаяся у вас информация о людях нашего времени. Я буду использовать ее лишь для того, чтобы лучше отстаивать интересы Российской империи, и все, что я от вас узнаю, не расскажу никому из своего окружения…

Я кивнул.

– Давайте на том и порешим, ваше императорское высочество. Хотя я надеюсь, что ваше окружение будет состоять из таких людей, которых можно будет посвящать в некоторые подробности. Ибо, как сказал Александр Васильевич Суворов, каждый солдат должен знать свой маневр.

Я глянул на часы:

– О, уже два – время обеденное. Надеюсь, что полковник Александров не откажется от гостеприимства нашей кают-компании?

Цесаревич кивнул, и я указал рукой на дверь:

– Прошу! Позвольте мне стать вашим Вергилием в нашем техническом и электронном аду?

День Д+2, 7 июня 1877 года, 15:35, Черное море, Сухум, БПК «Североморск»

Старший лейтенант Игорь Синицын

Старший лейтенант Синицын всю жизнь был уверен, что все интересное происходит там, где его нет. Даже война «трех восьмерок», в которой он мог бы поучаствовать, обошла его стороной. То есть, конечно, не совсем стороной. Тогда еще лейтенант Синицын в составе группировки генерала Шаманова вступил в Грузию десятого числа со стороны Абхазии. Но грузинская армия вместе со своими командирами подло разбежалась по кустам, побросав все свое вооружение, не оказав русским войскам сопротивления. Даже во время морского боя малых ракетных кораблей Черноморского флота с грузинскими катерами, он вместе со своими бойцами просидел в трюме БДК, оставаясь в полном неведении о намерениях грузин утопить его вместе с кораблем. Но в результате получилось несколько по-иному, о чем лейтенант Синицын совершенно не жалел. Но ведь он опять так ничего и не увидел.

И вот снова тот же берег, те же пальмы. Именно тут их рота выгружалась с БДК почти сто тридцать один год тому вперед. Райски-безмятежную картину портило зрелище чадного костра, в который превратился турецкий корвет всего через пять минут после начала боя. Вооруженный турецкий пароход, поймав прямое попадание реактивной бомбы, разломился пополам и затонул.

Турецкие корабли были вооружены английскими дульнозарядными пушками с дальностью стрельбы до четырех тысяч метров, в то время как РБУ-6000 плюется на эти самые шесть тысяч метров бомбами со взрывателями ударного действия и начиненными сотней килограммов современной взрывчатки.

Возле корвета кто-то еще бултыхался в воде, слышались отчаянные крики о помощи. Но сейчас это не было главным. Акулы в здешних водах не обитают, а температура воды вполне курортная.

Главным был парусно-колесный торгаш, который, распустив все паруса и отчаянно дымя паровой машиной, уходил в открытое море. Водоизмещение двухмачтовой посудины, как определил на глаз командир «Североморска» капитан 1-го ранга Перов, было где-то около тысячи тонн. Гнаться ВПК за ним было бы слишком жирно. Тем более что какие-то темные личности, своими синими мундирами сильно смахивающие на турецких солдат, начали разворачивать на пляже полевую батарею из восьми новеньких английских трехфунтовок.

Капитан 1-го ранга Перов опустил бинокль и повернулся к Синицыну:

– Вот что, товарищ старший лейтенант, я тут пока буду немного объяснять местному населению, как нехорошо они поступили, восстав против доброго русского царя. А ты возьми оба катера и поймай мне тех господ, что пытаются удалиться не попрощавшись. По тому, что они ушли «по-английски», мне думается, что не простые там господа, ох не простые.

Синицын козырнул, сказал:

– Есть!

После чего отправился выполнять приказ старшего по званию и должности.

Коммандер британского флота Джон Роу, временно находящийся на турецкой службе, оглянулся назад. Сторожевик «Интибах» уже затонул, а корвет «Орхание» через пару минут должен был последовать за ним. Два русских корабля без дымов и парусов выскочили из морской дали, как чертики из табакерки, и в считаные минуты уничтожили турецкую эскадру. Он, британский советник турецкого адмирала Хасан-паши, был вынужден бежать от них без оглядки. Еще чудо, что русские артиллеристы не обратили внимания на его шхуну. Если учесть то, что стало с бронированным корветом после пяти минут расстрела – боем это язык не поворачивался назвать – когда русские вели по ним огонь с недосягаемого для их пушек расстояния.

И самое главное, в трюме его парусника был груз, который мог сделать Джона состоятельным человеком. Там в сундуках и мешках хранились драгоценности из разграбленных абреками церквей, монастырей и поместий богатых русских дворян. Жалко, что не удалось совершить набег на крымские дворцы русской знати, там трофеев могло быть намного больше.

А еще в трюме корабля находится и «живой товар» – юные девицы, некоторые из них еще дети, которых можно будет недешево продать на базаре в Синопе или Стамбуле. Турецкие беи и паши до сих пор содержат большие гаремы.

Но сейчас пока рано думать о будущем богатстве, надо просто унести от погони свою задницу.

А вот это будет сделать совсем непросто – коммандер в очередной раз посмотрел в сторону берега: на месте развернутой для стрельбы по русским кораблям турецкой полевой батареи встал лес разрывов. И как эти северные варвары умудряются так быстро и метко стрелять?!

Тем временем с большего русского корабля спустили лодку, в которую быстро стали садиться матросы в странных касках. Конечно, уйти под парусами и машиной от гребной шлюпки могла даже такая развалюха, как «Звезда Синопа». Но жизнь преподнесла коммандеру еще один неприятный сюрприз.

Внезапно лодка с русскими моряками рванулась вперед с такой скоростью, какую, наверное, не смог бы развить ни один паровой катер. А из-за корпуса русского корабля резво выскочила еще одна лодка, точно такая же, как первая, и точно так же забитая вооруженными людьми. И что было совсем плохо, обе они помчалась вслед за их парусником. Коммандер прикинул на глаз их скорость, у него получилась совсем невероятная цифра – около сорока узлов. И что за мотор может двигать корабль с такой скоростью, не оставляя за собой дымного следа – неужто новомодное электричество?

Джон понял, что уйти от погони невозможно. Драться? Пусть эти дикари – русские с турками – истребляют друг друга. А он, как истинный британец, постоит в стороне. Ведь у него нет никакой нужды лить свою кровь за турецкого султана.

Русские лодки приближались и, подобно волкам на охоте, зашли на «Звезду Синопа» с двух сторон. Потом в мощный рупор на турецком и английском языках прозвучала команда спустить паруса, стравить пар и лечь в дрейф. Турки в ответ открыли огонь из своих винтовок по русским морякам. Те тоже не остались в долгу, и сначала с одной лодки, а потом и с другой, по турецкому кораблю ударили скорострельные картечницы. Возле коммандера на палубу с развороченной грудью рухнул турецкий матрос. Под ним быстро растеклось кровавое пятно. Другой с диким криком полетел с мачты, поймав русскую пулю.

Впервые на этой войне коммандер увидел смерть так близко. Конечно, в Сухуме он наблюдал различные турецкие «забавы» над русскими, в том числе и над детьми. Но тогда это было не то, и лишь слегка щекотало нервы. Теперь же смерть выбирала очередную жертву вокруг Джона Роу. Упав на палубу, он основательно извалялся в луже крови, натекшей из-под убитого турецкого матроса. Потом англичанин замер, притворившись мертвым.

Честно говоря, старший лейтенант Синицын совсем не ожидал, что турки окажут сопротивление. Тем более что стрелки из них были никудышные, и пули бесполезно свистели в воздухе над головами морпехов. На их беспорядочную пальбу ответили два «Корда» и три «Печенега». Было видно, как пули косят турок на палубе парусника. Стрельба турецких моряков затихла, и катера вошли в мертвую зону под бортом.

Еще секунда, и как при классическом пиратском абордаже, на турецкий корабль полетели кошки с привязанными к ним крепкими нейлоновыми шнурами. Лейтенант, зацепившись за планширь парусника, буквально взлетел на палубу вражеского корабля. Живых турецких моряков он уже не увидел. Все они полегли с оружием в руках.

Подойдя к брошенному штурвалу, старший лейтенант стал вращать его, разворачивая шхуну на обратный курс. Шорох, раздавшийся сзади, заставил его обернуться. С палубы поднимался перепачканный кровью человек в мундире турецкого морского офицера. Рыжие бакенбарды слиплись в кровавом колтуне, а тонкие губы искажала кривая усмешка. В правой руке турок сжимал револьвер Адамса, ствол которого был направлен на Синицына.

Сухо треснул одиночный выстрел из «ксюхи», и выбитое из руки офицера оружие рыбкой улетел за борт. А турок остался стоять с гримасой боли на лице, перехватив рукой вывихнутую кисть. Сержант Жданов, лучший стрелок батальона, укоризненно посмотрел на старшего лейтенанта: дескать, что же ты делаешь, старший лейтенант, куда же ты смотришь?

Тем временем подбежавшие морские пехотинцы скрутили англо-турка и уложили его мордой на палубу. Когда они вязали его, тот яростно ругался, употребляя выражения, принятые в среде лондонских докеров. Англичанин, млять – советник!

В трюме сухо щелкнуло еще несколько выстрелов, после чего засвистел пар, стравливаемый из котла через аварийный клапан. Потом на палубу подняли еще двух англичан – механика и его помощника. Впрочем, они сразу заявили, что они никакие не бритты, а чистокровные ирландцы, служащие на этом корабле по контракту. Они в категорической форме отказались находиться в одном помещении с английским офицером.

Пока Синицын выяснял у подданных формально нейтральной страны, кто есть кто, морские пехотинцы сорвали замки с трюмных люков и остолбенели от удивления.

Один трюм был завален старинной церковной утварью, представляющей несомненную художественную и историческую ценность. Причем лежало все навалом. Было ясно, что грузились в спешке.

Открыв второй трюм, морпехи опять удивились – из трюма на них смотрели девичьи глаза. Там были девушки на выданье, пригожие молодухи и совсем дети. Должно быть, абреки не один месяц занимались киднеппингом, чтобы набрать эту партию пленниц. Синицын связался с «Североморском» и коротко доложил обстановку.

– Жди, – ответил ему Перов, – высылаю греческую призовую партию. Русских подданных надо вернуть в Россию, церковную утварь тоже. Англичан давай сюда, мой особист жаждет с ними побеседовать, прежде чем передать дальше…

В это момент старшего лейтенанта кто-то дернули сзади за рукав. Синицын обернулся. Рядом с ним стояла девочка-подросток, лет тринадцати-четырнадцати, одетая в некогда нарядное, а сейчас помятое, рваное и грязное платье.

– Господин поручик, вы что, меня не слышите? Когда вы отправите меня к папе? Слышите, отправьте меня немедленно!

– А кто твой папа? – Синицын посмотрел на девочку сверху вниз, в ее голубые, как васильки, глаза.

– Мой папа – командир полка, – ударение в слове «папа» было сделано на второй слог, девочка топнула ногой. – Сейчас он воюет с турками, а мама у меня умерла. Ну пожалуйста, вы же русский офицер, отвезите меня к папѣа.

– А как зовут твоего папу? – спросил Синицын.

– Пушкин, Александр…

– Александр Сергеевич? – удивленно сказал Синицын.

– Нет, Александр Александрович… Александром Сергеевичем был мой дедушка… – И она неожиданно разрыдалась. Ее поддержал хор из еще двух десятков голосов, и Синицыну показалось, что он сейчас утонет в их слезах.