Текст книги "Шахматный клуб"

Шахматный клуб
Александр Мирошниченко

— Первое правило шахматного клуба…

– Не упоминать про шахматный клуб?

– Первое правило шахматного клуба — знать все остальные три тысячи восемьсот сорок девять правил шахматного клуба.

Редактор Елена Некрасова

Корректор Анастасия Лобанова

Дизайнер обложки Мария Бангерт

© Александр Мирошниченко, 2023

© Мария Бангерт, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-5233-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга первая

эпизод 1-й

Во входную дверь позвонили. Уже давно прошло то время, когда на каждый звонок я бросался открывать. Закончился и тот период, когда я даже на стук лишь напрягался, рассуждая, кто бы это мог быть. Сейчас я просто не обращал на это внимание. Разве что проверял, не переполнилась ли у меня ванна, не течёт ли вода из стиральной машины, заливая соседей снизу. И всё. Исключение делалось только для старшей по дому Тамары Трофимовны, или, как её окрестили жильцы дома то ли для краткости, то ли чтобы подчеркнуть отсутствие реальных средств защиты от неё, – ТТ.

Удивительно, но, когда в дверь звонила она, я определял безошибочно. Однако в данный момент я только вышел из душа и открыть двери не мог чисто по этическим соображениям. Сие не сильно расстраивало, поскольку я не сомневался: уходя, Тамара Трофимовна, как обычно, оставит в двери записку. Тем более я был у неё на хорошем счету. А это дорогого стоило. Потому что она, как одноимённый пистолет, пощады не знала. А кроме того благодаря абсолютной справедливости своих решений она пользовалась неограниченной поддержкой жильцов дома и стало быть попадать к ней в немилость не стоило ни при каких обстоятельствах.

Всех граждан страны (да что там страны – всё человечество вообще) ТТ делила на две категории: жилец и нежилец. Естественно, это касалось проживания в нашем доме. Понятно, что у первой группы в данной системе координат были всяческие преференции: ее представители могли оставлять свои автомобили во дворе, выгуливать собак на газонах и пользоваться спортивными площадками. Всем остальным, кто относился к категории «нежильцы», никаких прав и свобод ни в самом доме, ни на придомовой территории не предоставлялось.

А поскольку между законом и справедливостью Тамара Трофимовна выбирала справедливость, то хитрый автовладелец, незнамо как заполучивший брелок, открывающий шлагбаум возле нашего дома, чтобы оставлять свой автомобиль рядом с подъездом, моментально получал записку о недопустимости таких действий. Повторная записка (в случае игнорирования первого предупреждения) как чёрная метка содержала фото с надписью о нарушении, которое было выцарапано на дверце автомобиля предыдущего нарушителя. Когда же реально доходило до таких крайних мер и рассерженный владелец шёл домой к ТТ предъявить законные, по его мнению, претензии, то на пороге его встречал старшенький сыночек Тамары Трофимовны, проживающий на этой площади со своей семьёй, после того как переселил маменьку в свою квартиру с меньшей квадратурой. Сыночек был богатырского телосложения, и ему приходилось немного наклоняться, выходя из квартиры, – такого он был роста. Естественно жалобщик ретировался, но когда на следующий день он следовал в опорный пункт милиции, чтобы написать заявление уже участковому, то его снова встречал тот же самый богатырь Ванечка, только теперь в форме старшего лейтенанта полиции.

Так что порядок в доме и около был идеальным. Куда управа выделяла деньги, – туда они и шли. И площадки (детская и спортивная) были в идеальном состоянии, и газон не топтался, и собачьи какашки собачники за своими питомцами убирали, выбрасывая куда положено, иначе могли это «богатство» потом в своих почтовых ящиках обнаружить, потому что камеры фиксировали всё и «авторство» фекалий определялось безошибочно.

Я же, находясь в категории «жилец», пользовался еще и дополнительным расположением за то, что вносил плату на содержание правления дома сразу на год вперёд, не выгуливал собак в связи с отсутствием оных, а также мои детки не рассыпали песок из песочницы. Опять же, потому, что и деток у меня тоже не было. С учётом всего перечисленного обратиться ко мне строгая, но справедливая домоправительница могла по какому-то рутинному делу. Что и подтвердила оставленная ею записка, в ней ТТ просила зайти, когда будет удобно, чтобы обсудить бытовые вопросы нашего дома.

Клочок бумаги не вызвал у меня никаких подозрений, пока из кухни не вышел Петрович, домоправительницу не любивший, не имея на то, по моему мнению, никаких оснований. Но для того, чтобы понять нюансы отношения Петровича к кому бы то ни было, стоит сначала познакомиться с самим Петровичем.

Если уважаемый читатель никогда не встречал настоящих домовых или считает, что их в природе не существует, а вот это зря, то пришло время мнение свое изменить: еще как существуют.

– Зачем приходила Омара Кальмаровна? – полюбопытствовал Петрович, заглядывая в записку.

– Очень даже милая женщина и хороший человек, – заметил я. – Ума не приложу, почему ты к ней так относишься.

– Все проблемы от хороших людей, – философски изрек Петрович и на мой удивлённый взгляд пояснил: – Вот если человек говно, то ты сразу знаешь, что от него ждать, и ты уверен: этот тип как минимум не лицемер. А вот чего можно ждать от хорошего человека, – неизвестно. Может, он всю жизнь вёл себя хорошо, был вежлив и воспитан, не заводил кошек у себя в квартире, не делал часто ремонт, уважал своего домового, но всё это только с одной целью – подвести тебя в самый неподходящий момент. Вот уверен, что тебе какая-то бяка приготовлена этим посланием, помяни моё слово.

– Но бывают же хорошие люди, – возразил я своему оппоненту, который, на мой взгляд, запутался в своих умозаключениях.

– А так ещё хуже, – не сдавался он. – Это, я бы сказал, самое худшее: ты всю жизнь ждёшь, когда он подведёт тебя, следишь за каждым его словом, подозревая, что вот-вот он проявит свою сущность, а он раз…

– И что? – не выдержал я театральной паузы Петровича.

– … и оказался хорошим человеком. Получается, ты напрасно в нём сомневался. И значит, ты сам во всём виноват. А это, я скажу, такая боль и рана, когда понимаешь, что не на кого свалить свою вину.

Я, привыкший к вечному ворчанию Петровича, не стал возражать, только, как обычно, поправил:

– Тамара Трофимовна звать эту женщину.

– А я так и сказал – Тромбона Кларнетовна, – Петрович посмотрел виновато и поправился: – Ой, конечно-конечно, простите-простите. Кларнета Тромбоновна.

эпизод 2-й

Дабы не гадать, зачем я понадобился Тамаре Трофимовне, я решил наведаться к ней как можно скорее. Встретила меня хозяйка дома в нейтрально-положительном расположении духа, что означало высшую степень приязни.

– Добрый день, Лаврентий Дмитриевич, – почти улыбнувшись, сказала домоправительница, – у нас для вас есть весьма приличное предложение. Приличное, потому что устраивает всех участников сделки в полной мере, не противоречащее здравому смыслу и по возможности закону, – своим обычным канцеляритом поведала ТТ.

Я не знал, что можно ответить и к тому же сомневался, что буду понят, если начну изъясняться простым русским языком, а не принятыми в правлении дома штампами, поэтому решил просто и добродушно улыбаться – наилучший, как мне казалось, вариант в данной ситуации. Тем более, зная здешние порядки, я понимал, что от моего решения уже ничего не зависит.

– Вы знаете, что оставил нас Любомир Спиридонович, – женщина посмотрела на меня вопросительно, и я, сделав скорбным своё лицо, кивнул утвердительно, хотя понятия не имел, кто сей гражданин. Но собеседница, оценив мою реакцию как соответствующую, продолжила: – И перешёл он на сторону тьмы. В смысле стал муниципальным депутатом.

Говоря всё это, Тамара Трофимовна не сводила с меня пристального взгляда, и, похоже, мой нейтрально-придурковатый вид её вполне устраивал, поэтому она так же доверительно продолжила:

– Это его выбор, и я не могу его осуждать. Но у нас остался неохваченным шахматный клуб. А это сами понимаете. – Я кивнул понимающе. – Никуда не годится.

На меня опять пристально смотрели два глаза из-за больших, немного затемнённых стёкол в дорогой оправе. Я не раз имел возможность убедиться в отличном зрении ТТ, но считал абсолютно нормальным тот факт, что человек таким образом создаёт собственный имидж. Не понимая, куда идёт наш разговор, поскольку не знал никакого Любомира Спиридоновича и никогда не слышал про шахматный клуб, я кивал на заявления собеседницы часто и увлеченно.

Она же истолковала моё поведение как согласие и подвела итог встречи:

– Я очень рада, Лаврентий Дмитриевич, что вы согласились курировать наш шахматный клуб.

Только тут до меня дошло, что на моё свободное время покушаются, и наконец обрёл дар речи:

– Но я не играю в шахматы, – возразил я. – Совсем.

– Это мы тоже учитывали. Вот я, например, не умею строить и ремонтировать дома. Совсем. И что? – женщина дала мне время найти ответ на её вопрос, но пауза затянулась, и она предъявила свой: – И отлично справляюсь с обязанностями по управлению домом. А ещё я вот что скажу вам: то, что вы не играете в шахматы, – ваше преимущество, большой плюс. Если на это место поставить человека, увлекающегося шахматами, то что мы получим? – строго спросила домоправительница.

– Что? – подхватил я.

– А то и получим, что куратор шахматного клуба может стать заодно со всеми его членами, – логично объяснила свою позицию Тамара Трофимовна. – И как нам понять, на чьей стороне будет куратор: на нашей или на их, – она выразительно кивнула головой, показывая в ту сторону, на которой куратор клуба однозначно быть не должен.

Хозяйка кабинета внимательно посмотрела на меня и, когда я опять принял то самое, не совсем умное выражение лица, добавила:

– К тому же и имя у вас…

– А что с моим именем не так? – в сердцах перебил я собеседницу, зацепившую больную тему, поскольку ещё в детстве, когда я не выговаривал звук [р], друзья дразнили «Лавлентий», а позже логопед, исправляя мою картавость, заставляла повторять собственное имя-отчество десятки раз.

– Как раз наоборот, – успокоила меня ТТ. – Имя у вас очень хорошее. Подходящее. И не короткое: три слога – это нормально. Вы только подумайте, может ли курировать шахматный клуб или вообще управлять чем-либо человек с именем Иван? Или Яков? Или, извините за выражение, Стас? Это же будет нонсенс. И отчество у вас замечательное. Не какое-нибудь там Ильич, Климыч или Палыч.

– А что не так с отчеством Палыч? – спросил я, вспоминая одного из соседей, которому очень шло это отчество и который был изрядным занудой и брюзгой. Но не сомневался, что отчество здесь ни при чём. А вот собеседница, похоже, была иного мнения.

– Как что? – удивилась она. – Всего два слога. Вы только подумайте: в отчестве два слога и ни одной буквы Р. Это же кошмар кошмарный. О чём только думают родители, давая такие имена, – возмутилась Тамара Трофимовна. – И замечательно, что у вас, Лаврентий Дмитриевич, и с именем, и с отчеством всё просто замечательно.

Только много позже я узнал, что сие возмущение по поводу имени Иван и отчества Палыч имеет вполне конкретного адресата, имевшего наглость назвать её старшего сына без ее ведома, самостоятельно. Во время нашего разговора я был не в курсе семейных драм, потому выразил молчаливое согласие.

Оценив моё понимание проблем с именами, обладательница не менее замечательных по её, как я понял, классификации имени-отчества первый раз позволила себе искренне улыбнуться и закончить разговор на мажорной ноте:

– Ну и поскольку вы не возражаете, чему я безмерно рада, хоть и не сомневалась в вашем согласии, то думаю, что в ближайшую пятницу и начнём. Я вас представлю коллективу клуба. Так что встречаемся здесь в восемь двадцать четыре, само собой, вечера. И имейте в виду, что куратор клуба – это первая ступенька на пути наверх. Вы человек молодой, так что можете ещё рассчитывать на блестящую карьеру. И только вам выбирать, на чьей стороне вы окажетесь. И какую бы сторону вы ни выбрали, мы вас поддержим. Как мы поддерживаем Любомира Спиридоновича, который оказался среди нечисти, – в её произношении слова «нечисти» не было никакого негатива. – Я имею в виду стал депутатом.

Я даже посмел немного возразить, что не всех депутатов можно относить к нечисти, на что Тамара Трофимовна резонно заявила, что полностью со мной согласна. Потому что и на болоте встречается белый лотос и нимфея. По отношению к указанным цветам приязни в голосе женщины я не услышал, так что было непонятно, что она больше ценила: болото или цветы.

Домой я вернулся после этого, если так можно выразиться, разговора немного смущённый.

– Ну как там Венерина Сороцениевна? – объединил в имя-отчество два хищных растения Петрович. – Попался в её скользкие объятия наш невинный мотылёк?

Я очень хотел поспорить с Петровичем, ведь вовсе я не попался и заниматься общественно полезными деяниями – это достойное дело, но не стал. Потому что был уверен: звучать сие утверждение будет неубедительно. А так вести себя с Петровичем, в проницательности которого не сомневался, я не решился.

Поэтому я только вздохнул в ответ на его мелкое и по большому счёту совсем необидное злорадство. Тем более что он имел на это право, поскольку оказался прав. Я уже хотел поправить свои мысли на предмет тавтологии, но потом подумал: «Мои мысли, как хочу, так их и думаю!»

И успокоился.

эпизод 3-й

Петрович, сбитый с толку отсутствием возражений с моей стороны, даже забыл о том, что не расспросил подробно про разговор с Тамарой Трофимовной. Вроде как упустил подходящий момент. Я видел, что его распирает, но счёл приятной мелкой местью не удовлетворять любопытство моего приятеля.

Петрович расхаживал по кухне, осматриваясь и выискивая, что мне можно поставить в вину, чтобы в качестве наказания заставить рассказать о беседе с домоправительницей и его личным недругом.

Но на кухне был полный порядок, и даже вода в пароварке была свежей, а сама пароварка сияла кристальной чистотой, что случалось нечасто, – ещё одна мелкая месть. Не найдя материального повода для придирок, Петрович перешёл на моральные аспекты моей жизни.

– Ты почему до сих пор не женат? – спросил Петрович интонациями обеих моих бабушек, одна из которых жила в сибирской глубинке, другая была профессором питерского университета.

Как у него получался сей синтез несовместимых ингредиентов, – не понимаю. Хотя есть у меня подозрения на этот счет: касаясь женитьбы внука, у всех бабушек интонации одинаковые.

– Когда встречу идеальную жену, – представил я готовый ответ на задаваемый иногда бабулями вопрос.

В данном случае слово «иногда» означало «всегда, когда я с ними встречался».

Петрович обдумывал мой короткий ответ, как длинный философский трактат, покачивая головой в такт своим мыслям, периодически щурясь и что-то бормоча себе под нос, и наконец заявил:

– То есть никогда?!

– Почему ты так решил? – ответил я вопросом на его вопрос-утверждение.

– Я перебрал в уме всех женщин, девушек и девочек, которые в тот период, что ты ещё сможешь жениться, достигнут соответствующего возраста, и, даже не учитывая вероятность возможной вашей встречи, не нашёл ни одной идеальной женщины на этой планете. И это я еще не вспоминаю первое правило в инструкции по браку с идеальной женщиной.

– А что это за правило? – спросил я заинтересованно, понимая, что Петрович ждёт мой вопрос.

– Это правило гласит: желая жениться на идеальной женщине, ты в первую очередь должен убедиться в том, что идеален сам.

Меня это развеселило, и я уточнил:

– А второе правило?

– Какое правило? – сделал непонимающий вид собеседник, как он обычно поступал, когда пытался от меня что-то скрыть.

– Второе правило, чтобы жениться на идеальной женщине, – напомнил я, не сомневаясь, что Петрович и так понял мой вопрос.

– Да я запамятовал, – замялся тот, кто помнил всё, что знал, а знал всё, что слышал, видел или прочитал, и уточнил: – А может, и нет второго правила.

Когда мне приятель объяснял удобства пользования звуковой колонкой, которая может ответить на любой вопрос, я удивлялся: «Зачем мне такое, если у меня есть Петрович, которого спроси что угодно, допустим, как начинается второй абзац на двести семнадцатой странице книги „Альтист Данилов“, он ответит» (это я не сказал, это я подумал), но Петрович немедленно воспроизвёл:

«Итак, люстра, – сказал Валентин Сергеевич. – Она будет теперь над Даниловым, и, если его жизнь даст ей основания сорваться, ничего ее не удержит».

И, запоздало осознав, что засветился и теперь ссылаться на плохую память он не может, Петрович произнес:

– Вспомнил, нет второго правила.

– Так, хорош увиливать, – сказал я, глядя ему в глаза. – Первое правило бывает только тогда, когда есть и другие правила.

Не в силах противостоять логике, Петрович решил сдаться, но делал это со скорбным выражением лица, демонстрируя всем свои существом, что ему не нравится то, что он делает:

– Второе правило гласит: везёт дуракам и пьяницам.

Петровича смутило, что, несмотря на его скепсис, он вроде как дает мне шанс, но я не стал им пользоваться, а просто разъяснил свою позицию:

– Ты неправильно понимаешь, что есть идеальная женщина, – сказал я и жестом предотвратил возмущения собеседника. – Когда я говорю «неправильно», я имею в виду только собственный взгляд. Неужели ты думаешь, что идеальная жена – это та, у которой отсутствуют недостатки?

– А как же! – не задумываясь выдал Петрович.

– Да ты только подумай, – продолжил я напирать на своего оппонента. – Это же какое наказание – жить рядом с человеком, у которого нет недостатков.

Петровича последняя фраза задела. Я это увидел и пояснил:

– Я сказал «с человеком».

С таким доводом он согласился:

– Да, с людьми всё иначе. Но что же ты тогда понимаешь под идеальной женой?

– Женщину, имеющую недостатки, но исключительно очень милые или в крайнем случае приемлемые.

Петрович думал совсем недолго, а потом посмотрел на меня и с возмущением заявил:

– Что ты здесь мне забиваешь баки своей свадьбой! Лучше скажи, зачем тебя эта Торнада Урагановна вызывала?

Я посчитал, что отмщен, и поведал Петровичу, что меня ставят куратором шахматного клуба.

Петрович, узнав повод для встречи, вдруг подскочил, и я сначала не понял: это проявление радости или, наоборот, раздражения. Но это оказалось обыкновенное злорадство.

– Вот наконец-то справедливость восторжествовала и мой юный друг познает всю сущность Курары Скорпионовны, – рассуждал сам с собой, поминая меня в третьем лице, Петрович. Он расхаживал по кухне взад-вперёд, картинно жестикулируя. – Вот и увидит это наивное создание, кто ему друг, а кто совсем наоборот.

Меня рассмешила экспрессивная реакция домового, но всё же сомнение внутри (пока лишь на дальней «полочке») поселилось. Вместе с ним о себе напомнила и тревога. Закралась она ещё в тот момент, когда Тамара Трофимовна только озвучила своё странное предложение курировать шахматный клуб, а может, даже когда позвонила в мою дверь. К тому же я ничего не знал о шахматном клубе, а всё неизвестное нам кажется в какой-то степени опасным. Тогда под напором уважаемой мною главы дома я не придал этому значения. Теперь же сценка с заламыванием рук в исполнении моего друга заставила вспомнить про опасения.

– Петрович, я здесь и всё слышу, – напомнил я и миролюбиво попросил: – Может, всё же объяснишь, что это за странный такой шахматный клуб, который вызывает у тебя столь бурную реакцию?

Петрович зыркнул на меня так, будто реально забыл о моём присутствии, а увидев, вдруг вспомнил, и, сев за стол, уже посмотрел абсолютно невинным взглядом:

– А что в нём странного? Шахматный клуб, он и есть шахматный клуб.

эпизод 4-й

Пробудив мои страхи из-за этого странного (а я уже нисколько не сомневался в странности этого заведения) шахматного клуба, Петрович, само собой, не выдал мне никакой информации. И я уже решил, что его желание напугать меня – это очередной розыгрыш, из числа тех, которые он очень любил.

Поэтому в ближайшую пятницу немного ранее назначенного времени, чтобы не опоздать, я отправился для выполнения общественного поручения в виде кураторства над учреждением, о котором слыхом не слыхивал.

Тамара Трофимовна не сказала мне адрес, но у меня не было никаких сомнений относительно того, что я сумею найти в нашем пусть и большом доме этот загадочный объект. И не ошибся: на полпути к подъезду, в котором находилось домоуправление, я увидел неприметную лестницу из нескольких ступенек, которая вела вниз – в цокольный этаж. И хоть вид лестницы и двери показывал, что ими пользуются крайне редко, я был уверен: мне именно сюда и нужно. Когда я нажал на дверную ручку, загорелась лампочка освещения и на небольшой запыленной табличке обнаружилась неровная надпись «Шахматный клуб».

Дверь открылась легко, и я попал в хорошо освещённый коридор, ближайшая дверь из которого вела в нужное мне помещение, заставленное столами с шахматными часами. За несколькими сидели юные шахматисты, по количеству фигур на досках было понятно, что партии уже подходили к финалу. В дальнем от входа углу восседал солидного вида мужчина, с которым я периодически раскланивался, встречаясь во дворе. Вернее, раскланивался он. Его приветствие иначе назвать было нельзя, так он изысканно прикасался рукой к своей шляпе, чуть-чуть приподнимая её и наклоняя голову, что невольно хотелось ему ответить тем же – настолько это изящно выглядело. Насколько я помнил, звали его Валериан Брониславович.

Увидев меня, он широко улыбнулся и приветственно помахал рукой, приглашая подойти к нему.

– Наслышан, наслышан, – почти пропел Валериан Брониславович, пожимая мне руку. – Рад, что вы согласились…

В этот момент в комнату вплыла Тамара Трофимовна и мой собеседник отпустил мою руку, став абсолютно серьёзным. Тем более к нему стали подходить юные шахматисты, чтобы сдать доски. Он принимал деревянные комплекты и складывал в открытый шкаф. Задержав очередную доску в руке, Валериан Брониславович вернул сдающему со словами:

– Чёрного коня не хватает.

Мальчуган прошептал:

– Извините, – и пошёл искать недостающую фигуру.

– Чёрный конь G8, – уточнил мужчина, помогая сузить поиски.

Не успел я попросить разъяснения, чем отличается чёрный конь, начинающий партию на G8, от точно такого же, по моему мнению, коня с поля B8, как подошла Тамара Трофимовна. Она с лёгкой долей осуждения посмотрела на меня и вместо приветствия сказала:

– Всё же лучше быть немного пунктуальнее. Мы же договаривались на восемь двадцать четыре, – прояснив тем самым причины своего недовольства.

– Извините, но когда не знаешь дорогу, то лучше выйти немного раньше… – начал я оправдываться, но строгий взгляд из-за больших стёкол очков заставил меня замолчать, потому что красноречивее слов говорил: «Всё нужно делать вовремя».

– Отклонение от плана в любую сторону не приветствуется, – процитировала ТТ. – Пункт двадцать два свода правил шахматного клуба, – после чего взгляд Тамары Трофимовны перестал быть столь холодным и она уже тепло добавила: – Впрочем, какие могут быть строгости, когда вы ещё не ознакомились с правилами.

После этих слов она посмотрела на вынужденно наблюдавшего за нашим разговором Валериана Брониславовича и представила его.

Мы опять чинно раскланялись, не упоминая, что уже знакомы.

– Мы будем вместе работать? – спросил я, не адресуя вопрос кому-то отдельно, и немедленно услышал, как одновременно и одинаково ответили оба собеседника, разве что с разными интонациями:

– Ни в коем случае.

– Я занимаюсь только шахматной секцией, – поспешил объяснить Валериан Брониславович скромность своей позиции. – Так сказать, третья лига.

В этот момент двое оставшихся членов шахматной секции протянули своему руководителю шахматные доски. Взяв их в обе руки, опытный наставник задержал на секунду, оценивая, и, буркнув:

– Теперь порядок, – положил к остальным.

Потом закрыл шкаф и ключ от него положил в карман. Но я предположил, что мне тоже может пригодиться содержимое закрытого шкафа, о чём и спросил. Мои собеседники переглянулись, и Тамара Трофимовна сообщила:

– У вас будут совсем другие фигуры и доски, – после чего, кивнув мне, что означало следовать за ней, пошла на выход.

Что я, разумеется, и сделал, а сзади за мной семенил Валериан Брониславович, и, когда домоправительница скрылась за дверью, он негромко сказал:

– Вы напрасно думаете, что оба чёрных коня одинаковые, милейший. Впрочем, к слонам это тоже относится. И к белым, между прочим, тоже.

Уже в коридоре, когда мы прощались, он добавил:

– Не обращайте на мои слова внимания, у вас ещё будет случай убедиться в этом самому и, вполне возможно, сложить совсем другое впечатление о происходящем.

Тамара Трофимовна шла не торопясь, но я с трудом её догнал уже возле кабинета.

– Я вынуждена признать свою оплошность и забрать своё замечание по поводу того, что вы пришли не вовремя, – произнесла она очень просто, даже буднично. – Мне следовало для начала дать вам, Лаврентий Дмитриевич, возможность ознакомиться со сводом правил. Тут уж простите мою легкомысленность, – слово «легкомысленность», которое она отнесла к себе, было очень странным, но я постарался не выражать эмоции, и дама закончила мысль: – Правила настолько просты и естественны, их не так много, что я как-то это упустила. Хотя первое правило шахматного клуба гласит…

– Не упоминать про шахматный клуб? – перебил я собеседницу, желая шуткой разрядить напряжённую, по крайней мере, для меня атмосферу.

– Первое правило шахматного клуба, – Тамара Трофимовна не обратила никакого внимания на мои слова, – знать все остальные три тысячи восемьсот сорок девять правил шахматного клуба, – и с этими словами она достала из ящика своего стола толстенный фолиант, на обложке которого значилось: «Актуальный свод правил шахматного клуба с изменениями относительно применения радио, телевидения, счётных машин и иных актуальных способов передачи информации».

Книга по всему была очень старой, но ее состояние было близко к идеальному. Тамара Трофимовна, перехватив мой удивленный взгляд на печатную продукцию, которой лет явно больше, чем тому же радио, пояснила:

– Правила здесь настолько естественны и просты, что в свод редко заглядывают.