Текст книги "Саваоф. Книга 2"

Саваоф
Книга 2
Александр Мищенко

Автор сердечно благодарен за помощь в издании книги главе администрации Казанского района Т. А. Богдановой и руководителю фирмы «Маяк»

В. Л. Ташланову.

© Александр Мищенко, 2016

ISBN 978-5-4483-2072-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга-анонс

(Повести, рассказы, фрагменты – извлечения из романа «Спартак нашего времени»)

Опыт реминисцентной прозы

«Я считываю из космоса…»

Можно так смотреть на мир, что он есть мир бывалого и все, что в нем есть, все было: и Америка была до своего открытия, и атомы вертелись без нашего спроса до открытия атомной энергии, и так было решительно все, что у нас теперь есть. Однако через всю эту массу мира бывалого проходит у нас на земле свой особенный Млечный или Птичий путь к небывалому.

М. Пришвин, «Дневники».

Слякотный осенний день.

Еду к Бембелю в район Червишевского тракта. Остановка у многоэтажек. Радужные огни фонарей. Но вот я на нужном этаже. Роберт встречает, и через минуту я у него в кабинете. Громко сказано: показалась мне его квартирешка маленькой. Осматриваюсь. На стене цветная географическая карта полушарий. Бембель на стуле у стола, рядышком его неизменный костыль. Убийственный артефакт для демонстрации студентам эффекта силы земного притяжения, а если и покрутить в руке – для изображения тороидно-солитонного вихря. У Бембеля костыль может являть все сущее во Вселенной. Я на диванчике. Карта как бы раздвинула наши пределы в соответствии с темой разговора, о Земле и Солнечной системе, и кажется, что приветливо сияют нам звезды. Массивное лицо не хилого по комплекции профессора излучает радушие. Начало разговора задал сам хозяин, заявив, что еретик Бембель готов, спрашивайте, товарищ писатель.

– Ну, про еретика и разъясни, Роберт Михайлович, – прошу я.

Тот деловито и начинает:

– Я тебе так скажу. Я студентов своих по этому поводу спрашиваю: кто на базаре громче всех кричит: «Держи вора!» Да, сам вор и кричит. – И Бембель забулькал смешком. – О лженауке орут те, кто ею занимается. Если ты будешь доказывать, концепцию выдвигать и прочее, ты будешь настоящим ученым. А лженаука – это кричать, обзываться. Редиска, мол, ты и всякое такое прочее. Ставить клеймо на неугодных тебе. Так я и объясняю студентам. Так что быть лжеученым в нашем обществе почетно. Лжеучёные – лучшие друзья бездарных журналистов. Борис Авилов. Еретики ведь – это Джордано Бруно, Коперник, Галилей. Последний изумил меня совершенно прекрасным и главное справедливым изречением: «Авторитет, основанный на мнении тысячи, в вопросах науки не стоит искры разума у одного-единственного». И слушай-ка – здорово ж в этом ряду стоять! У меня волосы на голове от гордости пошевеливаются. – Опять смешок. – Приятно. Одного сожгли, а этих двух нет. Жаль, да? Причем Коперника признали еретиком после смерти посмертная слава. Единственный он, который живым ушел от костра, был Галилей. Будь сейчас Средневековье, Бембеля зажарили бы со специями. Он вынужден был унижаться, чтобы его не сожгли. Пообещал властям, что откажется от всех своих идей. На лекциях у меня звучит нередко: как относиться к произведениям Галилея? Я его одобряю. Одобрямс Бембеля многого стоит. Правильно он сделал. Надо было ему отказаться от идей дерзких, остаться в живых и продолжать работать. Подобная картина произошла с геологом Платоном Другиным, о котором нередко болит сердце Автора. Бесплодная, по сути, 15-летняя борьба обескровила его, и умер бесславно он.

С Самотлора Другин перебрался в Сызрань. Там и умер. Последней книгой, как говорят, которую он читал, была «Все люди – враги» Ричарда Олдингтона. В ней был подчеркнут карандашом этот фрагмент: «…если жить всеми чувствами, столько же плотью, сколько разумом, всеми своими непосредственными восприятиями вместо выдуманных, отвлеченных, тогда действительно все люди оказываются врагами». Незадолго перед смертью, как мне рассказали, Другин с горечью заявил: «Напрасно я боролся! Псу под хвост пятнадцать лет жизни выбросил, и пустота одна на душе осталась. Сухой остаток. Горький итог». Будто Ваня-электрон мой, прыгнул в бездну бескомпромиссной борьбы с Системой Другин. В этом разгадка многих трагедий на Руси, когда все ставят на кон, заявляя: «Погибну, а не подчинюсь!»

И проштыкиваются, не попав в хомут необходимости. Один ли он? Несть числа таким. В Сеть выложили неожиданные признания умирающих.

Бронни Уэр, медсестра, ухаживающая за умирающими, записала, о чем они больше всего сожалеют перед смертью. Позднее она написала книгу «Пять причин для сожалений перед смертью».

1. «Жаль, что у меня не было смелости жить своей жизнью, а не так, как от меня ожидали». По свидетельству Бронни, об этом люди сожалеют чаще всего.

2. «Жаль, что я так много работал». Бронни признается, что об этом упоминает каждый мужчина и часть женщин.

3. «Жаль, что у меня не было смелости выражать свои чувства». Бронни добавляет, что люди подавляют свои чувства, чтобы жить в мире с окружающими, но это мешает им стать теми, кем они могли бы стать.

4. «Жаль, что я не общался с друзьями». Многие теряют связь с друзьями со временем, и только когда они умирают, человек понимает, сколь многого он лишился.

5. «Я мог бы быть счастливее». Бронни с некоторым удивлением говорит, что это очень распространено. Только перед смертью люди осознают, что счастье – это выбор.

Хотя мог Другин при его-то мощном уме многого добиться в любимой им геологии. Он же променял ее на специальность правдоискателя. Так меняют ныне дело жизни на это иные из оголтелых протестников. И утираются потом, когда пуляют в них тортами, яйцами, отмахиваются, когда летят в них декоративные пачки долларов…

И вздохнёшь тут лишь: чтобы познать истину, надо прежде познать себя. А сожгли бы Галилея – кому что доказал бы он?

 
Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев,
Во все века сжигали люди на кострах.
 

В. Высоцкий. «Песня о вещей Кассандре»

Этим уркам все равно ведь ничего не докажешь. Ну, молоток Бембель. Пригвоздил: урки. А кто ж они еще?

Мощно и по существу говорил Бембель. Так думал я в минуту слушания его, так думаю и, переводя текст нашего разговора в литературную форму. И действительно, еретики двигают мир. И разговор о никогда не досужий. Пришел вот ко мне свежий номер «Литературной России» с рецензией дальневосточника Василия Авченко на книгу illuminationes («Озарения»). Лимонов взялся за создание новой религии, извлекая ее, строя собственную версию из понимания классических религиозных текстов. Критик одобряет искания ересиарха Эдуарда. «Книга цельна, – заявляет он, – и читать ее надо только полностью. Иначе ничего не выйдет, вырванные из контекста куски покажутся странным бредом. Да, это ересь – а весь Лимонов не ересь? Или, сказать по-другому, разве все интеллектальное развитие человечества – не ряд ересей, то дополняющих, а то опровергающих одна другую (выделение – А. М.)?» Такие еретики, движители мира всегда – вырвавшиеся из ряда себе подобных. В субботних «Вестях» Сергей Брилев устроил встречу с композитором Родионом Щедриным. Отталкиваясь от протестов и протестников, будоражащих ныне наше общество, журналист и задал вопрос собеседнику так, скажу вольно: есть мнение большинства, что являет собой как бы демократию, и есть мнение меньшинства, как на это смотреть. Да-да, как смотреть на ту же Новодворскую с вечным ее большевизмом? Особа ж это, которую разжигало само слово «революционер», пламенеющее во мгле тогдашней России, взбученной Перестройкой. Так, наверное, чувствовали его Овод, Гарибальди и другие подобного рода личности с огнем Спартака внутри, революция для которых являла собой метафизику бытия, как мог бы сказать А. И. Герцен. Р е в о л ю ц о н е р – что раскаленная поковка в горне. Но изменились условия, поковка остыла, и что? Поблекла Новодворская. Как и другие революционеры, ибо рождены такие для борьбы, иначе – для войны. Хотя ратуют вроде бы за мир, за благоденствие России и человечества. Однако, автоматом Калашникова не пишутся ни воззвания о мире, ни трактаты, ни всякие другие проповеди фарисейского толка. Другое дело – стихи в небе, писанные инверсионными следами самолета – прецеденты есть… Как пишут в Сети «революционер» станет скоро самой модной профессией. Ниспровергатель, упразднитель и новый «непоротый» человек. Устроитель протестных катаний в тележках из супермаркета по центральным улицам. А иначе как?..

И иное совсем дело, когда созидает пространства духа, острова культуры и интеллигентности в кипящем море самовлюбленного бизнеса и децибельных концертов для увлеченных поп-искусством недорослей ошеломительно обаятельная, «вольнодумной глубины» певица Елена Камбурова и в сообщества ее друзей естественно вливаются, изживаясь в них искренностью, с донца души идущей, Венеамин Смехов и Алеша Петренко, Александр Филлиппенко и Никита Высоцкий, Юрий Рост и Владимир Дашкевич, Инна Чурикова и Юрий Норштейн, Эльдар Рязанов и Дмитрий Харатьян, Андрей Макаревич и Константин Райкин, игуменья матушка Ксения и другие.

На интернет-холме, в Гайдпарке, то бишь, зазвучало надыси про ненавистное мне понятие «жлоб». Дружок у меня есть прелестный, ныне бурила Оскар Хабиденов, по мне самолучший казах-русист в Сибири из учителей родом. Не мог не вспомниться мне в этот момент Виктор Петрович Астафьев. Как разумею я, он являет собой живое подтверждение афоризма Уистена Хью Одена: «Только второстепенный писатель может быть идеальным джентльменом: крупный талант – всегда в некотором роде хам… Умение хорошо держаться – неопровержимый признак бездарности». А их – стаи, которые терзали писателя на закате его дней. Завидуя писателю, бездари тешили себя надеждой, что он плохо кончит… Тот же мог бы им крикнуть: «Не дождетесь!» Вот и упокоился Астафьев в Овсянке. И крест на его могилке вопиет будто б: «Не дождались, братья!» Достойно ушел в «вечный строй» писатель-фронтовик, недреманная совесть России.

Но что есть совесть, если основательно помыслить о ней в век, когда наше мышление все шире и дале, как говорится, проницает квантовые начала жизни? Совесть, как я мыслю о ней, вездесущна, как любовь, и как любовь же являет собой подобие нейтрино, предсказанных Паули Вольфгангом. Те веса не имеют, а являют собой основания Мироздания. Ученые открыли три вида нейтрино. Серьезная научная информаия. В обсуждении ее в Сети мне показались интересны два отзыва. Галина Бондаренко: «Всякая посредственность всегда опорочит то, что не входит в рамки её понимания»… И такое заявление прозвучало. Евгений прозвище Могила: «Науку двигают только лишь те, кто может мыслить в разных ракурсах». Я как топограф смею сказать: в геодезии (и в артиллерии, в частности) существует метод засечек объекта с трех точек. Это очень надежный репер для заявы о трех видах нейтрино и о трех ракурсах. Разные ракурсы дают познать объемность и глубину явления. Покоряя все возрасты и пространства, пронизывает совесть все наше бытие. Бессильны перед нею все препятствия. Законы, установления и декларации. В любой момент она может куснуть человека. Как рысь, висит всегда на загривке его. И если говорить о ней в связи с писательскими делами, то есть для меня лично читатель-совесть. Не могу избавиться от присутствия его даже в моем кабинете. Ходит он маятно будто б по комнате. На балкон выйдет. Не покурить (кажется, он не курит). Ждет просто. Вновь вернется назад. Ожидает, когда я ему приуготовленный какой-то кусок прочитаю. Поэтому и тревожусь. Неизбывно живет во мне этот вопрос: «А что скажет Валентин Распутин?» Хотя мне интересно знать, что скажет о романе и Оскар Хабиденов (самое то ему теперь жить в моем романе) помнишь, друже, как сочинили мы дуэтно: «Ходили чаши по рукам в день именин Оскара», что помыслят в лесостепном Приишимье, там, где вырастали, как березовые колки, ранние мои очерки и рассказы, его земляки, генерал ветеринарных дел Сергей Васильевич Деркач со свет-Катериной. Надевал я его фурагу с приговором: Тяжела-то шапка Мономаха, удержать не просто… А талантливый рыночник на крестьянской ниве Владимир Леонидович Ташланов, демократичнейшая душа и умница Владимир Иванович Барабанщиков. И Витя Курочкин еще, являющий собой эпоху «Аннушек». Только Курочкину с его отзывчивостью на боли всего живого доверяли возить цыплят. Он это гонялся за полярным сиянием на Ямале, и он повторил полет Чкалова под мостом через Иртыш у Тобольска. И ему за успехи Ишимского аэроклуба жал руку сам легендарный Покрышкин. Пошутил тогда Курочкин: «Неделю руку не буду мыть».

– Атлёт! – восхищенно сказал прославленный летчик. Это прекрасный финал шутки. Бывает же не до шуток после шуток. Вот реальный факт из жизни. Развод с женой по-быстрому? Нет ничего проще! Этот любитель внезапных и весьма сомнительных шуток добился разрыва отношений очень быстро. Нет, он не тратил свои нервы, доводя семейные ссоры до апогея, и не зевал часами в кабинете юриста. Все, что он сделал, – это подкрался на своем автомобиле к взятому на буксир грузовику и разбудил задремавшую жену криками «Черт!!! Эта фура летит прямо на нас!» Перченая шутка стоила этому парню кольца. И пары передних зубов в придачу…

Будто легкий ветер, шумит мотор, и в моем сознании вспыхивает, как взял меня Витя Курочкин в полет на спортивном самолетике ЯК-52.

И кувыркались мы с ним, как голуби-турпаны над Ишимом, над тысячеозерьем здешней лесостепи. Крутую музыку завел пилот Курочкин для друга-писателя. И выделывали мы фиоритуры в небесах, исполняя «абракадабру». Это славно, громадьяне. Но когда встречаешь подобное в литературе, в заумных творениях критиков, дрожь с холодком охватывают позвоночный столб, судите сами: «Обеспеченность литературной формы духом аксиологии своего народа, исповедальностью и ответственностью художника перед высшими силами и самим собой обеспечивают органику бытования канонических форм за пределами поэтики художественной модальности, которой, вопреки утверждениям исследователей (Н. В. Цимбалистенко), нет в культуре творчества первого послевоенного поколения ненцев и ханты. Защищая свою среду обитания, писатели защищают богов своей природы и свою связь с этими богами, наличествующими в мире родных для них территорий». Бред наукообразия тут явно наличествует, спору нет. Самое печальное, что процитирвал я тут своего товарища. Это он дал в мудрёной своей работе «Русский мир в отечественной литературе: этнофилологический аспект». Читаешь ее, и волосы дыбом встают. Думаешь, что голимый дурак ты, коль не разумеешь такую НАУКУ. Истинно, абракадабра.

Фигура это высшего пилотажа – во всех допустимых плоскостях, тут и штопор, и петля, и полупетля, и бочки правая и левая, и переворот через крыло, и поворот по вертикали, и перевернутый полет, и обратный штопор, и петля с бочкой, и бочка на тангенсе в 45 градусов, и бочка на снижение. Шли затем строго по нитке, не делая крена. Потом Витя энергично брал ручку на себя, и мы без задира взмывали вверх, выдерживая края на вираже. Думала нога пилота при вращении бочки на ноже. Потрясающим был коэффициент моего обалдения. Колесом крутились и переворачивались перед моими глазами вокзал, элеватор, центральная городская улица Карла Маркса с трехрядьем яблонь-кислиц по сторонам.

По этой улице по призвучию из хабаровского детства – Курлы-Мурлы я ехал на свадьбу свою. Здесь сфотографировался на экран моего зрения хвост пролетающей в окрестностях Земли кометы Галлея, которая летела и над головой Канта.

ПРИМЕР КАНТА

И напрасно ссылаться на пример Канта, никуда не выезжавшего, ничего не осматривавшего, не делавшего туристических заметок, не оставившего дневника путешественника, не делившегося с друзьями впечатлениями об увиденном, не составлявшего альбомы зарисовок. Фотография тогда еще не родилась, хотя уже родился Дагер, но если бы эти двое поспешили, ничего бы не изменилось. Кант все равно не сделал бы себе имени великого путешественника, и даже путешественником его было бы трудно назвать. Возможно, он совершал недолгие прогулки за городом, но этого мало, чтобы отнести человека к разряду путешественников. Слышал ли он во время одной из своих прогулок по берегу Балтийского моря крик? Слышал ли он вообще крики? Или его слух был настроен только на шепот, подобно тому, как его зрение было настроено на темноту, где он видел столько, сколько обычному человеку не увидеть и днем? О том, что он наблюдал комету Галлея, нет никаких сведений, хотя вероятность этого велика, ему было уже за тридцать, и он вполне мог испытывать интерес к небесным явлениям, подражая в этом своему сверстнику Иоганну Паличу. Неподражаемый Кант подражает крестьянину Паличу! Мог ли он подражать кому бы то ни было? Очень сомнительно. И лучше оставить эту гипотезу, приняв за факт, что Кант никогда не наблюдал комету Галлея, хотя она в течение трех дней стояла, висела, летела у него над головой. (Дюринг Евгений. След в след С. Беккету).

И церковь еще, собор, мэрия, квадраты жилых кварталов, пушки в военном городке, лента Ишима, зеркала озер. В вертикаль восстала водная гладь одного из них с карасем-городом очертаниями, совсем не случайно попавшим в герб его. Сартикулировалось в тот момент в моем сознании: «И уже вертикальны воды», встал на ребро будто знаемый мною Тихий океан в Апокалипсисе, опрокинулся в вертикаль, как у стартующей в космос ракеты, огненный хвост Галлеи в картинке сознания. Внутренности мои то опускались, то вдавливались в грудную клетку, то я их просто не чувствовал. В какой-то момент мы по вертикали поползли вверх. Вдруг словно оборвалось что-то: я перестал слышать натужный гул мотора. Стало тихо-тихо, у меня, кажется, исчез вес, я завис и стал будто б бесплотный, как ангел. Потом были свистящий штопор и бочка на птичьей уже высоте, после которой мы перешли в парящий полет и ощутил я себя чайкой. Плыл какой-то безмолвной музыкой, пела каждая клетка моего тела, и время вроде бы остановилось. Подобное почувствовал в себе и за штурвалом «тушки» некогда: я будто, превзойдя всевышнего, рулил временем и Эвклидовой геометрией и вьяви жил в биокомпьютерном будущем человечества. Дал тогда мне друг Володя Джугашвили, светлая ему память, порулить лайнером из левого кресла, а шли мы в полете большим кругом: Тюмень-Москва-Ухта-Ягельный-Тюмень…

Как не сказать о замечательном выученике Курочкина чемпионе мира по самолетному спорту Саше Мякишеве. Его слово о моей книге тоже будет знаковым: кто знает цену святому труду, тот знает и цену литературе. А «привычку к труду благородную» впитал он в свой кровоток с детства. Это естество его деревенское. Деревня на труде стоит, из труда и растет она. Отец у Саши был трактористом, то покосы, то пахота, все в поле. Поэтому мать сына в сельхозтехникум Ишимский за ручку, можно сказать, привела. А что в авиацию попал, то тут случилось по О Генри, который мудро сказал когда-то: «Не мы выбираем дороги, а они нас». В школе учился – так у парнишки было. Пришел домой. Первая задача – воды натаскать. А до колонки, он как-то замерял, 800 метров. Две фляги берешь, надо ж напоить корову, быка, овец и теленка…

А помимо названных сонмы еще людей в Ишимской лесостепи ждут моей книги. И думаю я: достучусь ли до них? Но – Распутин. Большой художник. Совесть России. Что скажет Распутин? (Хоть латинизируй это трехсловье, как крылатую ныне вопросность теледопросителя сотен «персон» Анатолия Омельчука Arent Omeltchuk Если б спросил Омельчук, я бы именно такой, «первозванный» термин употребил). И действительно, что? И мог бы он спросить, чего, мол, это вы, Александр Петрович, забеспокоились? Совесть нечиста, что ли? Я ответил бы: «Была бы спина, вина всегда найдется». «Тем грустнее вредное смешивание вины и беды, что различать эти две вещи очень легко» (Чернышевский, Русский человек на rendez-vous). И спросил бы в свою очередь: «Историю, а верней анекдот, который, говорят, очень любил Василь Макарыч Шукшин, знаете, Валентин Григорьевич?» И прозвучало б ответ: «Что же это за история-анекдот?» «Извольте». А я рассказал бы его, хоть уверен, что он-то знает, но тут случай такой, что не лишне его вспомнить еще раз.

Идет заседание суда. Судят какого-то мужика. Прокурор сурово выложил про его вину. Потом, в подхлест ему давай судья понужать мужика. Ну, чисто как Ипполит Кириллович в «Братьях Карамазовых», когда сотрясался он в обвинительной речи нервной дрожью, считая ее за chef d’ceuvr, за лебединую песнь свою. Такой, мол, ты сякой, разъедришкин, так твою мать. Так было в те времена, когда, по-фонвизински, была «так юстиция строга, что кто кого смога, так тот того в рога». И выносили помпадуры, живописанные Салтыковым-Щедриным, загадочные приговоры в таком роде примерно: «Нет, не виновен, но не заслуживает снисхожденья». И вдруг в зал судебного заседания входит одна старушка. Бледная такая, скукоженная, помятая, изжульканная, как рубль, зажатый в руке умирающего с похмела бомжа человека живущего в пространстве, и с поношенным таким лицом, если уж честно довершать ее представление. Идет это совершенно истасканное существо – часто встречаю такое на родной улице Холодильной – как старая морская швабра на допотопном судне (это пираты Аденского залива не «швабрят», новье с электроникой их посудины), прямо в первый ряд. Тут судья останавливает старушенцию, схмурил брови и вопрошает грозно, словно собирается ее прибить, как часто это звучит у судейских: «Вы кто такая?» «Совесть», – отвечает она тихим бескровным голосом. «Чья совесть?» – вопрошают ее грозные очи. «Его», – отвечает старушка и показывает рукой в сторону подсудимого. «Посторонним тут нельзя, бабушка», – смягчившись на момент, говорит судья, собираясь уж и предложить ей присесть. Но не на таковскую напал. Нахально так, как судье кажется, смотрит на него случайная гостья. «Освободите помещение!», – приказывает ей, начиная вскипать, судья. Старушка все также тихо говорит: «А я и ваша совесть». Ясно и понятно, громадьяне?

Вернусь, однако, к русисту нашему Оскару Хабиденову и прозвучавшему на интернет-холме про ненавистное мне понятие. Так скажу я по реченью Оскара, что мне, сиволапому, только и не хватало такой политграмоты, какой пришлось внимать, насчет жлоба. А судит о нем Александр Зеличенко просто и доходчиво. Жлобами он называет тех, у кого преобладают личные мотивы. Жлобы, по политграмоте Зеличенко, не делают революции, их делают революционеры. У Владимира Ильича Ленина был в роду один еврей, но вождь наш мало или почти не придавал этому значения. Для него звучало как национальность одно: революционеры. Участие жлобов в этом деле ограничивается только утаскиванием из разграбленной помещичьей усадьбы бархатных штор на платье жене а карателями на Украине – ценных вещей из квартир в Донбассе. Оттуда же угоняли они на воровские рынки легковые автомобили… Но все это – дорога в никуда. Верно ведь и глубоко, Саша. Но дале. А вот «честное государство», или «доброе государство», или «честное и доброе государство» годились бы. Точно, согласен. И такие идеи в среде сегодняшней оппозиции тоже есть. Но они пока только-только начинают просверкивать. Их оппозиции еще предстоит осознать. Ничего не скажешь: мудрые ребята выступают на интернет-холме. Ибо приходит время засучивать рукава и созидать, воткнув штыки в землю, – пахать, сеять, веять, строить, плотничать и прочее, но революционеры не у дел оказываются. И чего революционерить ныне, когда Президент наш В. В. Путин свершил самый гениальный, может быть, политический, государственный ход: жестко и решительно заявил, что медицина и образование в России будут бесплатными. А это ведь то завоевание социализма в СССР, чему завидовали во всём мире… Думаю теперь о будущем внука-десятиклассника Илюши, что, слава богу, не придется ему, оставшемуся без отца, Сереженьки нашего, безвременно покинувшего во цвете лет этот мир, платить за учебу в университете. И две у нас с женой ныне заботушки: судьба внука и возможность поскорее сделать памятник сыну. Полтора года прошло после его скоропостижной смерти, а Нинуля моя почти каждый день плачет, я же держась тверже, по-мужски каждодневно осознаю, как нелепо это и неестественно, противу природы, когда родители хоронят детей… Как бомжи политические: нет у них места жизни. Зато они «профессиональные патриоты», а это вам не фунт изюму. беспартийный дал в Сети такой отзыв: «Ну надо же, Удальцов революционером себя объявил! Ну конечно, бабки-то отрабатывать надо! Нашел себе занятие по-жизни – народ баламутить, чем не заработки! Нашим сегодняшним пенсионерам такие и не снились! Лучше бы на благо Родины поехал в Сибирь, город построил, добычу и переработку чего-нибудь затеял. А так, на публику работать, спина-то не гнется, а язык – без костей. Тьфу!» Вопрос серьезный. Видится человеку, ввязавшемуся в дискуссию, будущее революционера, «профессионального патриота» в труде на необъятных пространствах России. Там, скажем о том, где нашли себя и декабристы. На Сенатской же площади революционность, оппозиционность, протестность этой молодой поросли России не равна была их уму и вселенской предназначенности. А в литературе что?