Текст книги "Писатель"

Глава 20

С крыши редакции открывался отличный вид на город. Справа рынок, внизу рыночная площадь. Слева, там, где раньше была автостоянка, теперь были ряды торговых палаток. За дорогой облупившиеся стены Волоковецкого кремля, свечка колокольни и приземистая фигура Софийского собора. По легенде, Иван Грозный хотел сделать Волоковец столицей, но передумал после того, как в только что построенном соборе на него с потолка упал кусок штукатурки. А дальше река и за ней – утопающее в зелени Заречье, по периметру обставленное рядами многоэтажек.

Андрей и Леха сидели на крыше, прижавшись спинами к покрытым ржавчиной буквам огромной железной надписи «При запахе газа звоните 04». Андрей держал в руках распечатку с коллажем из «Матрицы».

– Вот ты попал!

– Мог бы и предупредить!

– Когда?

– Когда знакомил нас.

– Как ты это себе представляешь? Знакомься, это Оксана, наш главный редактор спит с ее мамой.

– Можно было намекнуть.

– Знаешь, Андрюша, никто не заставлял тебя ее трахать. Можно было бы без этого обойтись.

– Бывают ситуации, когда нельзя.

– Какие же это, интересно, ситуации? Ситуации, когда остаешься с девушкой наедине? Представь себе, не всегда такие ситуации заканчиваются тем, что ты трахаешь эту девушку.

– Сам-то понял, что сказал?

Леха достал из нагрудного кармана пачку сигарет, достал одну и закурил.

– Короче, ситуация.

– Может, пойти к Новикову и честно все рассказать?

Леха сложил губы трубочкой и выпустил несколько колечек дыма.

– Представляешь, Чарли Чаплин в своем завещании оставил миллион долларов тому, кто выпустит подряд семь колец, а потом пропустит сквозь него струйку дыма.

– А что, пойду и расскажу Новикову, – неуверенно сказал Андрей.

– Ты это как себе представляешь? Он только что взял тебя на работу. А тут ты приходишь и говоришь, что ты трахаешь его дочку.

– Она не его дочка.

– Ну дочка его жены.

– Они же вроде не расписаны.

– Гражданской жены. Какая разница.

– Разница существенная.

– О’кей, хорошо. Как скажешь.

– И что мне делать?

– А ты уже все сделал, дружок.

– Она вообще в редакции появляется?

– У нее полоса в пятничном номере. Про светскую жизнь.

Андрей широко открыл рот.

– Ни фига себе. В «Пятнице» теперь есть полоса про светскую жизнь?

– Вообрази.

– Откуда в Волоковце светская жизнь?

– Светской жизни нет, а полоса про светскую жизнь есть.

– И как?

– Очень просто. Оксана покупает свежий номер «Мегаполис экспресс», берет ножницы…

– Принцип мне понятен. Только не очень понятно, чем это отличается от того, что делает «Клюква», которую шеф ненавидит.

– Шеф со свойственной ему наивностью считает, что эта полоса поможет нам справиться с конкурентами.

– Ладно, черт с ней, с «Клюквой» и со светской хроникой. Лучше подскажи, как мне эту тему с Оксаной разрулить. Вот представь, придет она на планерку…

– Попробуй сделать вид, что ничего не было.

– Что мы незнакомы?

– Ну да.

– Думаешь, это прокатит?

– Не думаю, но что ты можешь еще сделать?

– Блин, если Вероника узнает, мне крышка.

– О, мы внезапно вспомнили, что мы женаты. А ты не мог об этом вспомнить, пока Оксану трахал?

– Нет, блин, Леша, я не мог об этом вспомнить. Знаешь ли, был кое-чем занят.

– Ну вот, теперь и расплачивайся. Не ты первый – не ты последний. Подумаешь, разведешься, потеряешь работу.

– Мне сейчас нельзя терять работу.

– Тогда поговори с ней.

– С кем?

– С Оксаной. Скажи, что это была ошибка и что ты очень извиняешься.

– Думаешь, проканает?

– Думаю, нет. Ты же видел, какая она?

– Какая?

– Больная на всю голову. К тому же избалованная. И плюс она журналистов не считает за людей. Когда она узнает, что ты теперь работаешь у Новикова…

– Постой. Она же знала о том, что ты собирался поговорить с Новиковым.

Леха бросил окурок и втоптал его в гудронное покрытие.

– Точно. Она слышала наш разговор.

– И после этого она все равно осталась со мной. Что у нее в голове вообще?

– Я не знаю, чувак. Чужая душа – потемки, тем более женская. Я думаю, она сама не знает, что у нее в голове. Женщина действует импульсивно, не осознавая последствий своих поступков. Это мы, мужики, должны все взвешивать.

– Ладно, философ. Надоела мне твоя философия…

Леха встал.

– Раз так, не смею больше навязывать вам свое общество, сэр. Правильно ли я понимаю, что ты теперь мой шеф?

– Кажется, да.

– Слушай, шеф, я смоюсь сегодня пораньше с работы. Если Новиков будет спрашивать, скажи ему, что я пошел в городской суд почитать приговоры?

– Ладно.

– Бывай. Не грусти, начальник, завтра будет новый день.

Андрей махнул рукой. Леха ушел.

Андрей посмотрел на лицо Оксаны на плакате. Симпатичная. Низкий лоб, близко посаженные глаза, широкие скулы, маленький рот. Все по отдельности – некрасивое, даже уродливое. А все вместе – очень даже симпатичное. Андрей поймал себя на том, что вспоминает то, как он ночью… как он целовал эти губы.

Андрей свернул плакат и спрятал его в карман. Потом встал и уже собирался уходить, но вспомнил о сводках, которые хотел посмотреть перед тем, как встретил в коридоре редакции Леху. Сводки – несколько свернутых в трубку факсов – лежали на букве «Х» в железной надписи.

Андрей взял листки и погрузился в чтение. Скучная работа – самое то, когда нужно отвлечься от невеселых мыслей. Сводки о событиях за сутки им присылали из пресс-службы областного УВД. Все газеты пользовались этим источником для того, чтобы делать небольшие «информашки», которыми удобно забивать дырки на полосе при верстке. Андрей очень быстро прочитывал каждую новость и оценивал, насколько она пригодна для того, чтобы появиться в газете. «Драка в троллейбусе» – это двадцать строк на подверстку на первой полосе. «Отдел транспорта в мэрии переименовали в департамент транспорта» – это никого не волнует, кроме работников отдела, пардон, департамента транспорта. «Ситуация с дезинфекцией» – двадцать строк куда-то внутрь, только нужно придумать какой-нибудь прикольный заголовок, типа «Дезинфекция – это болезнь чистых рук».

А это что?

Андрей быстро спустился по чердачной лестнице. Прошел по коридору. Заглянул в кабинет журналистов. Там сидел пожилой зубр журналистики Рафаилов и читал толстенную книгу Леонида Леонова «Пирамида».

– Вы не видели Леху?

Рафаилов строго посмотрел на Андрея поверх очков и ничего не ответил.

– Леху не видели? – повторил вопрос Андрей, продолжая стоять в дверях. – Он ушел уже?

– Вас не учили здороваться, молодой человек?

Андрей усмехнулся, вошел в кабинет и прикрыл дверь.

– Здравствуйте, Геннадий Борисович. Вы ведь меня помните?

Рафаилов заложил книгу пальцем и внимательно оглядел Андрея с головы до ног.

– Вас, кажется, зовут Андрей. Вы здесь работали когда-то. Конечно, я вас помню.

– Так вот, Геннадий Борисович, теперь я снова здесь работаю.

– Как интересно, – сказал Рафаилов, – очень рад. И кем же вы работаете?

– Заместителем главного редактора. И если я правильно понял штатное расписание и свои должностные обязанности, я теперь ваш непосредственный начальник. И у меня есть для вас задание.

Андрей положил на стол сводку.

Глава 21

Найти какие-то концы оказалось не так-то просто. Следователь, который занимался делом Нины, действительно уехал, правда, не в Петербург, а в Финляндию, и там его следы затерялись. Зато Маслову удалось найти нянечку, которая дежурила в роддоме в ту злополучную ночь. Аида Григорьевна недавно ушла на пенсию, но Маслову дали в регистратуре роддома ее адрес. Она жила на соседней улице с роддомом, в кирпичной пятиэтажке. Маслов поднялся на третий этаж и позвонил в дверной звонок, отозвавшийся за обитой кожей дверью соловьиной трелью. Дверь никто не открыл. Маслов двинулся вниз по лестнице, собираясь непременно вернуться еще раз, и увидел, что навстречу ему поднимается худощавая старушка в сером плаще.

– Вы ко мне? – строго спросила она. Через минуту Маслов сидел на кухне маленькой квартирки Аиды Григорьевны, а сама хозяйка заваривала чай.

– Нина ваша мне сразу не понравилась, – сказала она без обиняков.

– Чем же?

– Не могу объяснить. Может быть, какое-то предчувствие. Я таких сразу вижу.

– Каких? – не понял Маслов. – Вы поймите, я спрашиваю не из праздного любопытства.

– Я понимаю. – Аида задумалась. – Когда ее привезли, она была без сознания.

– Обморок?

– Анестезия. Но это не важно.

– Что?

– Не важно. Сейчас я скажу…

Аида подняла вверх правую руку, как будто пытаясь из воздуха вытащить нужное ей слово.

– Она была как будто не согласна с тем, что с ней произошло.

– Не согласна?

– Да. Не согласна.

– Не согласна с тем, что она беременна?

– С тем, что она беременна, с тем, что она в роддоме. С тем, что она лежит, накрытая простыней. С небом за окном. Она была не согласна со всем, что происходило вокруг нее.

– Она об этом говорила?

– Нет. Но это было видно по ней. Я такие вещи вижу сразу. И я не ошиблась.

– Что вы имеете в виду?

– Она отказалась посмотреть на ребенка после родов.

– Кстати, как прошли роды?

– Хорошо. Это была сорок первая неделя. После того, как воды отошли, врач принял решение стимулировать роды.

– Причина?

– Резус-конфликт. Ее кровь была несовместима с кровью ребенка.

– Разве это не опасно?

– Нет, если все сделать правильно.

– Окситоцин?

– Да. Роды заняли около полутора часов. Врач сказал: «Как по учебнику».

– Стремительные роды.

– Так точно.

– После чего она отказалась посмотреть на ребенка?

– Да.

– Это вполне объяснимо. Состояние женщины после родов…

– Нет, дело не в этом. Она ненавидела этого ребенка. И не хотела его видеть.

Маслов поморщился. Похоже, нянечка просто додумывала на ходу. Перепридумывала свои воспоминания в соответствии с событиями, случившимися позже.

– Вы мне не верите. Считаете, что я выдумываю, – сказала Аида, как будто прочитав его мысли.

Наверное, ему в этот момент стоило бы изобразить лицом искреннюю заинтересованность, но он не стал этого делать. Он смотрел на нее недоверчиво.

– Продолжайте, – сказал он.

– Хотите знать, что я думаю?

– Да, пожалуйста.

– Я думаю, что ее изнасиловали.

– Что?

– Мне случалось такое видеть. Когда девушку насилуют, а потом появляется ребенок. Дитя насилия. Она не могла любить ребенка, которого засунули в нее насильно.

– Что вы такое говорите? Кто ее изнасиловал?

– Я не знаю. Может быть, отец знает.

– Отец?

– Да, ее отец. Он приходил к ней несколько раз до того, как… как все это случилось.

– Вы уверены, что это был ее отец?

– Да, он разговаривал с главврачом, и врач сказал мне, что это ее отец.

– Значит, отец. А вы предупредили главврача о том, что пациентка не хочет видеть ребенка?

– Да, мы обязаны сообщать о таких вещах.

– И что он сказал?

– Он принял это во внимание.

Аида разлила чай, но Маслов не притронулся к своей чашке.

– Расскажите мне о той ночи.

Аида пожала плечами.

– А что рассказывать? Я видела немного. Я прилегла вздремнуть.

– Разве это разрешается?

– Конечно, нет.

– И…

– И как меня за это наказали? Вас ведь это интересует?

– Не совсем, но…

– Меня отправили на пенсию. Наш главврач решил не вешать на меня всех собак.

– Пожалуйста, продолжайте.

Это было странно. Фактически Аида стала причиной преступления. И единственное наказание за это – пенсия? Что-то тут не складывалось.

– Итак, я спала на кушетке. Нина вышла из своей палаты, взяла ключ, зашла в детскую, взяла подушку, и… я услышала стук. Вбежала в детскую и увидела Нину, которая лежала на полу. Рядом с нею лежала подушка.

– Нина лежала на полу?

– Да.

– Почему?

– Я думаю, она упала в обморок.

– А ребенок?

И тут Аида сказала кое-что, что заставило Маслова вскочить со стула, опрокинув чашку с чаем на скатерть.

Глава 22

Утро Железняка началось рано. Он проснулся около шести, чтобы успеть до того, как закончится рабочий день в Соединенных Штатах Америки. Он достал из сейфа и передал Татьяне распечатанный список имен и телефонов.

– Соединяй меня по этому списку. По порядку.

Он начал звонить и отправлять факсы, переходя с русского языка на английский, немецкий, японский и обратно на русский. Килобайты информации мчались по проводам, обрабатывались десятками мощных компьютеров, где-то там превращаясь в сотни и тысячи рублей, а потом снова превращаясь в килобайты информации, которая оседала на жестких дисках и серверах по обе стороны Атлантики.

К десяти утра, когда он попросил Татьяну соединить его с Курашовым, задуманная им беспрецедентная операция была уже в самом разгаре. Курашов ответил не сразу. У него был недовольный голос.

– Чего нужно? – буркнул он в трубку.

– Антон Васильич, приветствую! – нарочито бодро сказал Железняк. – Я знаю, ты человек занятой, поэтому сразу к делу.

– Да уж сделай одолжение. Я тут сейчас с немцами решаю…

– Понятно, вы люди международного масштаба, куда уж нам, – усмехнулся Железняк. – А вопрос у меня вот какой – как насчет шашлыков на этой неделе?

– Шашлы… чего? – не понял Курашов.

– Шашлыки. Мясо, порезанное на куски, нанизывается на шампуры, потом кладется на угли до готовности.

– С чего бы это?

– Мы же с тобой родственники. Давай возьмем жен, поедем на дачу. Можно к тебе, можно ко мне. Лариса наверняка будет рада тебя видеть. Ты бы ей, кстати, хоть звонил иногда по-родственному.

В трубке воцарилось озадаченное молчание.

– Антон Васильич, ты там?

– У тебя какие-то проблемы?

– Нет, никаких.

– Ты о чем-то хочешь меня попросить?

– Нет, с чего ты взял.

– Тогда зачем устраивать эти… шашлыки?

– По-родственному. Я же сказал – по-родственному. Безо всякой задней мысли.

Курашов вздохнул.

– Слушай, Александр…

– Викторович, – подсказал Железняк.

– Мне это не нравится. Тебе явно что-то от меня нужно.

– Правильно говорят, что большой бизнес портит людей. Они становятся подозрительными.

– У Ларисы какие-то проблемы?

– Нет ни у кого никаких проблем, – заверил Железняк. – Антон, я просто хочу, чтобы мы с женой приехали к тебе на дачу. Чтобы ты пожарил шашлыки и чтобы пару часов мы все изображали большую дружную семью.

– Хорошо. Я тебе перезвоню.

И Курашов положил трубку. Железняк был уверен, что он еще перезвонит. Конечно, перезвонит, когда ему доложат о том, что происходит в области. А ему уже скоро доложат. Правда, он не сразу поймет, что именно происходит в области. И не сразу поймет, что за тем, что происходит, стоит его шурин. Хотя нет, это Курашов ему шурин. А он Курашову зять. Или наоборот? Ладно, не суть.

Железняк продолжал звонить и отправлять факсы. Два раза ему приходилось выехать из банка, чтобы провести личные встречи. В половине пятого вечера операция была в общих чертах закончена. Оставалось добавить буквально пару штрихов.

Железняк откинулся на спинку кресла и посмотрел на потолок. На секунду ему показалось, что он может видеть сквозь навесной пластиковый потолок, бетонные перекрытия, металлическую крышу и толстый слой атмосферы, пронизанный дневным светом. Он видел звезды, которые нависали над ним, похожие на россыпь серебряных монеток. А может быть, это были просто искры из усталых глаз.

Он это сделал. Никто еще так не делал. И никто не предполагал, что это можно сделать. Железняк готовился к этому дню много месяцев. И вот сегодня он запустил все заранее приготовленные механизмы. Он создал что-то вроде прозрачной стены вокруг одного-единственного предприятия. Предприятия, которое называлось «Волоковецкая сталь». Это был режим, который мировые правительства создавали вокруг кровавых диктатур. Режим жесточайших санкций, режим, при котором никто не мог дать «Волоковецкой стали» ни копейки денег. Не мог расплатиться за продукцию, не мог дать кредит ни под какие проценты. Не мог даже просто достать из кармана горсть монет и отдать их Курашову. Любого, кто попытался бы перевести, передать, переслать на «Волоковецкую сталь» какие бы то ни было деньги, встретила бы выстроенная Железняком прозрачная стена. Прозрачная, но непробиваемая. А для верности Железняк еще и выстроил вокруг этой стены огромный ров, который заполнил соляной кислотой. Чтобы быть уверенным в том, что даже если Курашов встанет возле прозрачной стены и будет там махать руками и подавать знаки окружающим, которые как ни в чем не бывало ходили взад и вперед мимо него, так вот, чтобы ни у кого из них не возникло желания приблизиться к этой стене. А если бы кто-то даже захотел это сделать, он провалился бы в выкопанный Железняком ров и умер бы мучительной смертью в соляной кислоте, которой он наполнил этот ров.

Когда-нибудь он напишет об этой операции в своих мемуарах. А до тех пор о ней будут говорить тихо и за закрытыми дверями. Не так много людей, способных оценить то, что он сделал. Может быть, Уоррен Баффет оценит. Джордж Сорос. Билл Гейтс – вряд ли. Этот мальчишка, который всю жизнь просто штамповал свои компьютерные программы, ничего не понимает в том, как на самом деле работают деньги. И для чего они на самом деле нужны. Прозрачная стена… Железняку очень понравился этот образ – прозрачная стена, ров, заполненный кислотой, и Курашов, который бьется о прозрачную стену. Его лицо искажено, глаза вылезли из орбит, рот открыт в немом крике, который никто не слышит.

– Давай, дружок. Давай! – подбодрил его Железняк.

Зазвонил телефон.

– Курашов на линии.

– Соединяй.

Голос Курашова теперь не был сердитым. Он был по-настоящему напуганным.

– Ты в курсе, что происходит?

– А что происходит?

– «Трастовый банк» опротестовал наши платежи.

– Такое бывает. Обратись в другой банк. Например, в «Открытие».

– Обратились. У них нет денег.

– Позвони в «Сбер», там, правда, проценты.

– Ты что, думаешь, я идиот? Мы звонили везде. Никто не дает нам денег!

– Что за бред?

– Вот и я тебя спрашиваю – что за бред? Почему самой крупной компании области отказывают в кредите?

– Тебе нужен кредит?

– Мне нужны оборотные средства.

– Сколько?

– Четырнадцать миллионов долларов в день.

Железняк присвистнул.

– Звони в Америку.

– Там уже закончился рабочий день.

– Значит, завтра позвонишь.

Помолчали. Следующая фраза далась Курашову явно с большим трудом.

– Ты можешь мне помочь?

Железняк не сдержался – его лицо расплылось в широкой улыбке.

– Конечно, Антон. Чем могу.

– Ты предлагал встретиться. Давай сегодня. Можешь подъехать ко мне в офис?

– Нет, – покачал головой Железняк, – давай у тебя на даче. Как я и предлагал. Жены, шашлыки, по бутылке пива.

– Зачем тебе это нужно? – не понял Курашов.

– Что именно?

– Зачем тебе дались чертовы шашлыки? Ты что, не можешь сходить и пожрать в ресторане?

– Не кричи на меня, – строго сказал Железняк, – я не твой подчиненный. И вообще, ты сейчас не в том положении, чтобы кричать на людей. Тебе нужны друзья. А еще лучше – родственники.

Несколько секунд в трубке было тихо, потом Курашов выдавил из себя:

– Извини. Ладно, приезжай с Ларисой. Будут тебе шашлыки.

Железняк кивнул и положил трубку.

Вот так.

Глава 23

Когда Лупоглазый возвращался с очередной прогулки, он почувствовал запах бензина. Рядом с домом проходила дорога, так что, в принципе, ничего странного в этом не было. Может быть, кто-то из водителей «обсох» на трассе, достал из багажника канистру с бензином и перелил бензин в бак, ну и пролил пару капель на траву на обочине.

Когда он подошел к дому, он увидел, что на крыльце сидит рыжая девочка. Ей было восемь или девять лет. Рыжая, конопатое лицо. Одета в джинсовый комбинезон с заплатками на коленях и черную водолазку. Она показалась Лупоглазому смутно знакомой. Бензином пахло от нее.

– Чем это у тебя тут так воняет? – спросила она.

Лупоглазый хотел пройти мимо нее в дом, но не тут-то было. Она схватила его за ногу и довольно сильно дернула на себя, да так, что он чуть не упал.

– Отвечай, когда тебя спрашивают!

– Я понятия не имею, – сказал Лупоглазый и почему-то остановился на крыльце рядом с девочкой. Он старался не смотреть на нее. Что-то с ней было не так.

– Может быть, у тебя тут крыса сдохла?

– Может быть.

– Как ты живешь в такой вони?

– Я привык.

– Ну да. Ко всему можно привыкнуть. Я вот привыкла к запаху бензина. У меня папа работает в гараже, так что мне приходится нюхать бензин с утра до вечера. Я даже стишок знаю про бензин. Прочитать?

– Не надо.

Кажется, Лупоглазый знал, что это за стишок.

– Полюбила тракториста и под трактором дала. Две недели сиськи мыла и бензинчиком ссала, – проорала девочка, а потом пытливо заглянула в глаза Лупоглазому: – Ну как, нравится?

– Не Пушкин, прямо скажем, – попытался пошутить Лупоглазый.

– Сам ты Пушкин! – вдруг рассердилась девочка. – Это частушка. Народное творчество. Народ плохого не придумает.

Лупоглазый почувствовал себя крайне глупо. Он открыл дверь и вошел в дом. И запер дверь изнутри. И прижался к двери спиной. Девочка забарабанила кулаками в дверь. Лупоглазый чувствовал спиной удары ее кулачков. Слишком сильные для восьмилетнего ребенка. Или ей было девять?

– Эй, мы с тобой еще не закончили! – закричала девочка. – Ты должен объяснить мне, почему здесь так воняет.

– Я не знаю, – прошептал Лупоглазый, – я не знаю.

– Зато я знаю, – торжествующе сказала девочка, – потому что у тебя в огороде зарыты два трупа. Те два парня, которым хозяин дома рассказал про твои деньги. Они пришли сюда, чтобы тебя ограбить. А ты их убил кухонным ножом. Сначала одного, потом второго. Они лежали в доме весь день, а ночью ты вынес их в огород и закопал. Отличное получилось удобрение. Осенью хороший вырастет урожай на этом огороде. Огурчики-помидорчики.

Лупоглазый взмок. Его бил озноб. Кто такая эта девочка? Откуда она знает? Она видела, как он возился с трупами? Кому она рассказала о том, что видела? И главное, что ему делать теперь?

Лупоглазый пошел на кухню, выдвинул ящик стола и взял нож.

– А теперь ты хочешь убить меня? Боишься, что я кому-то расскажу?

Лупоглазый положил нож на стол.

– Правильно. Нож тебе не поможет.

– Что ты хочешь? – крикнул Лупоглазый.

– Иди сюда, я тебе скажу.

Лупоглазый как завороженный подошел к двери и открыл ее. Девочки за дверью не было.

Лупоглазый издал нечто среднее между вздохом и стоном. И это был вздох или стон облегчения. Но, как оказалось, он зря радовался. Через мгновение над его головой раздался веселый смех. Он поднял голову и увидел девочку. Она висела под потолком. Вернее, нет, не висела. Она стояла на потолке. Вверх ногами. Она стояла на потолке вверх ногами, скрестив руки, и смеялась над ним.

– Теперь тебе понятно, кто я такая? – спросил он.

– Теперь понятно, – сказал Лупоглазый, – ты призрак.

– Тебе от меня никуда не деться. Я теперь всегда буду с тобой. До конца.

– Чего ты хочешь?

– Чего я хочу? – спросила девочка и подошла поближе. Ее голова оказалась почти на уровне его головы. – Ты спрашиваешь, чего я хочу?

– Да, чего тебе от меня надо? – сердито спросил Лупоглазый.

– Я хочу, чтобы ты сдох, вот чего я хочу, – сказала она, – я хочу посмотреть на то, как ты провалишься в ад, и я хочу смотреть на то, как ты корчишься и кричишь в адском пламени.

– Этого не будет, – сказал Лупоглазый.

– Почему ты так уверен?

– Потому что никакого ада не существует.

– О как забавно. Люди добрые, посмотрите, у нас тут материалист. Ада не существует. А я, по-твоему, откуда к тебе явилась?

– Ты – моя галлюцинация. Я просто схожу с ума. Тебя не существует.

Девочка засмеялась.

– Глупый, глупый Лупоглазый. Нет, это так не работает. Я реальна для тебя. Настолько же реальна, насколько реальны те два трупа, которые зарыты у тебя в огороде. И насколько реальны те два милиционера, которых я приведу к тебе завтра и которые тебя арестуют.

– Ты этого не сделаешь.

– Почему ты так уверен?

– Потому что тебя не существует.

– Я еще как существую, – сказала девочка, – вот смотри. – Она вдруг перекувырнулась через голову ловко, как ниндзя, и приземлилась на крыльцо рядом с ним. – Смотри.

И она укусила его за руку. Лупоглазый вскрикнул от боли, поднял руку и посмотрел на нее. На руке он увидел следы маленьких зубов. Брызнула кровь.

– Ну как? – спросила девочка. Лупоглазый резко обернулся. Она стояла за забором. Как она успела так быстро туда отбежать? – Больно?

– Больно, – кивнул он.

– Мне было больнее, – сказала она. – Неужели ты меня не помнишь?

– Нет. – ответил Лупоглазый, – я тебя не помню.

– Значит, мы с тобой еще не закончили. Я еще вернусь.

И девочка ушла по дороге, весело насвистывая мелодию частушки. Лупоглазый долго стоял на крыльце. Кровь капала из его прокушенной руки на некрашеные доски.