Текст книги "Чертог"

3

Солнце было уже высоко.

Майлз понял это сразу же, как только приоткрыл опухшие глаза. Благоухание медоносов обволакивало воздух. Этих растений не было и не могло быть в городе, отчего вставал непростой вопрос о текущем местонахождении. В щелки век, юноша видел ярко-голубое небо и пузырчатые облака, обрамленные сиреневой пенкой. Сферическое небо не имело краев. С трудом приподнявшись, Грайвер различил размытый силуэт Габриэля, повисшего на краю ушата. Он сделал попытку окрикнуть друга, но от резкого приступа бессилия рухнул обратно на траву.

Вечерело.      Очнувшись во второй раз, Майлз приподнял только голову и увидел чуть дальше от себя множество маленьких домиков, принадлежащих фермерам. Он, по всей видимости, лежал на холмике, плотно заросшем свежей травой. Под спиной чувствовалась непривычная мягкость, хоть поясницу и сводили волнообразные судороги. Небо стало фиолетовым. Отвернув голову, юноша обнаружил лежащего вниз лицом товарища. Руки его были раскинуты в стороны, а кожаная куртка вся измазана жирной грязью. Благо коричневый цвет кожи неплохо маскировал это. Майлз изверг хрипящий звук, после чего тело рядом лениво перекатилось животом кверху. Глаза Габриэля били так широко раскрыты, что оголяли ветви багровых сосудов. Он дышал ровно, хотя казалось, вообще не дышал.

− Что за вечер, − протянул силуэт, − каждый день бы так.

− Заткнись, Габриэль, − выдавил Майлз, − что б я еще хоть раз с тобой выпить пошел.

− Да не волнуйся, не придется. Я все-таки просадил все деньги, хе-хе.

− Славненько! Вау, поздравляю. Отчего я почти не удивлен? – Грайвер скривился от боли в плече и замолчал.

− Да ерунда это все. Одну часть пропил, а другую уплатил в качестве штрафа за учинение погрома. Наконец-то тяжесть серебра не будет тянуть мой карман.

− Что ты там мямлишь? – злобно бросил Майлз.

− Говорю, что за вечер. Благодать же. Ты погляди только, какое небо красивое. Каждый день бы так любоваться.

− Ему бы только любоваться, а жить ты как намерен, Габриэль? На какие это шиши?

− Найду где-нибудь. Займу.

− Смерть свою найди.

−Да ладно тебе, двадцатилетний старик. Будь проще, не усложняй жизнь ни себе, ни мне.

Габриэль закинул руку за голову и улыбнулся.

− Как я ненавижу тебя. Если бы мог, то таких тумаков отвесил бы.

− Болит что-то?

− Все.

− Сильно?

− Сильнее не бывает.

− Хороший вечер, говорю! − веселясь, подтрунивал Габриэль, − на душе легко.

− Знаешь у кого на душе легко? У тунеядцев и дураков.

− Меня в список забыл внести.

Габриэль расхохотался.

− Прохвост, в этом весь ты. А что до вечера, то да, действительно хорош.

Майлз подполз чуть повыше и опрокинул голову на еще несмятую траву.

Вдалеке раздался женский крик и веселый щебет детворы. Назойливый комар попискивал у правого уха. Ветерок обдувал горячую щетинистую щеку. По указательному пальцу бежал заплутавший муравей. Теперь Майлз камень, пролежавший на этом месте много десятков лет. Камень, на который усаживались уставшие путники и раскладывали свои скромные пожитки. Камень, омываемый дождем и укрываемый снегом. Настоящий камень, дикий и живой. Не такой, из каких состояли стены и башни замка. Другой. Те камни вытесывали специально, подгоняли под размеры и укладывали на собратьев. Его же вытачивал ветер и время. Его сюда уложила сама природа и велела лежать крепко.

− Ты не задумывался, что будет после всего этого? После университетской жизни, после постоянных твоих попоек и мордобоев.

Габриэль прищурился, рассматривая темное облако с красным ободом.

− Задумывался, − коротко ответил он.

− Смешно, правда? Тринадцать лет вдруг закончатся через шесть недель.

− Тринадцать долгих лет, тяжелых.

− Но ведь таких привычных. Ты сможешь жить по-другому?

− Не знаю.

− А я смогу. Мне здесь плохо, в этой агрессивной среде. По правде говоря, хочется домой, к покою.

− Запаршивеешь в своем покое. Отдыхать рано. Я вот уеду отсюда сразу же, как смогу, но сделаю это по той причине, что мне тут тесно. Этот город бесперспективен и уныл, да и в половине пабов меня знают в лицо, отчего не наливают. Загляну в отцовское имение и рвану в столицу. Там подыщу подработок и со временем устроюсь. Может быть, открою свою контору или даже займусь торговлей.

− Лучше накопи на винокурню.

− Слишком хлопотно и убыточно при условии, что половина конечного продукта будет оседать у меня в желудке. А что до тебя. Какие планы имеются на ближайшее и не очень будущее?

− Добраться до дома и увидеть любимые лица.

− Жалкие планы, − отрезал Габриэль, − ну увидишь ты их и что же, все? В склеп?

− Брось это. Я описываю свои нынешние желания, а ты принимаешь их за нечто равное высшей цели жизни.

− В таком случае, что есть эта самая цель?

− Наверное, семья, − Майлз помолчал, − дом, потомство.

− Кошмар. Вот уж чего я никогда не стану делать, так это заводить семью. Вы с твоей барышней делайте, что вздумается, а меня заранее спишите со счетов.

− Что ты вообще говоришь? А дети, разве тебе нет до них дела?

− Эти розовые черви? Надеюсь, участь стать их кормильцем меня минует.

− Ну и к забвению тебе дорога. После смерти тела, мы живем в других людях – в своих потомках. Если же их нет, ты умрешь. В конце концов, ты не имеешь право прерывать на себе род. Только подумай, сколько сотен предков создавали нас. Это цепь, в которой мы служим лишь звеньями и наша первостепенная обязанность стать ее продолжателями.

− Не лезь ко мне с этими проповедями. Не я, так кто-нибудь другой наплодит новых людей. Дела мне нет не до каких цепей и прочей белиберды. Никакой благородностью тут и не пахнет, ибо все это вложено природой, а иначе бы все поисдохли.

− Дело вовсе не в природе, Габриэль. Не хотелось бы переходить на оскорбления, но похоже, что ты не познал в детстве ценность и значимость семьи.

− О, я познал ее сполна! Знаешь, лучше родиться без глаз, чем видеть, как отец приводит домой баб, чем видеть синяки на лице и руках матери, видеть три мертворожденных сестры подряд. Вот она твоя ценность семьи – терпеть все. А она не стерпела, мать-то. Повесилась в подвале. Это был ее вклад в улучшение благосостояния семьи, потому что после этого отец остепенился, и мы зажили вдвоем почти что счастливо.

− Это печально.

− А чего печального? Может наша семья и уменьшилась, но зато в ее остатке хотя бы можно жить. Не сложись все так, я никогда бы не попал сюда и никогда бы не стал учиться, как положено. Спасибо веревке и подвальной балке.

− Так нельзя, − попытался вставить Майлз.

− Еще как можно. А если ты дальше своего беззаботного розового детства не видишь и не хочешь видеть, то мне плевать. Наши жизни вот-вот разойдутся, и каждый самостоятельно начнет строить идеалы. Для тебя это дом, для меня – я сам.

− Один человек в моей семье говорил: «Несчастен тот, кому некуда пойти».

− Я пойду в трактир и уж точно несчастным не буду, хе-хе.

− Как же. Эти трактиры до добра не доведут.

− Я мог бы поддержать дискуссию на тему, что есть добро, но как-то лень. Сейчас было бы неплохо поесть. У тебя деньги остались?

Габриэль встал с травы и неуклюже потянулся, разглаживая складки на спине куртки.

− Остались, − протянул Майлз, не спуская с него глаз.

− В таком случае, что мы тут еще делаем? Айда в «Ржавую пику».

Грайвер переменился в лице.

− Только не туда!

− Ну как хочешь, тогда сам веди, − Габриэль помог другу встать и усердно отряхнул его от приставшей травы и комочков грязи, − а что до нашего сегодняшнего разговора, то забудь его. Не тебе надлежит слушать мои байки, не мне раздавать советы. Хотя один я все же выскажу: живи, так, чтобы счастливо, а где и с кем, это сам решай. Мне же будет лучше одному и все тут.

− А, дьявол! – вскинул голову Майлз, и провел руками вдоль щек, вытягивая лицо, − я не сходил за мясом и не принес дров.

Габриэль прыснул и согнулся пополам.

− Как хорошо в общежитии, друг мой! Кончай вредничать и снимать комнату у горожан. Присоединяйся к нашему дружному братству.

− Нет уж, спасибо. Наслышан я о тамошних порядках. Пусть обязанностей у меня больше, зато вещи на месте и в своем положенном виде.

− Хорош языком молотить, живот в предсмертных муках корчится.

− Только без алкоголя.

− Даже пиво нельзя?

− Водой перебьешься.

− Эй, у меня организм не переносит чистую воду!

− Значит, молока выпьешь.

−Хороший ты все-таки человечище, Майлз! Все были бы такими друзьями, из меня, глядишь, и толк бы вышел. Поедим, а потом дров тебе найдем столько, что хозяина дома засыплем до макушки.

4

Город дремлющих шпилей.

Туман с Темзы окутал крыши ранним утром, призрачной дымкой колыхаясь на сапфировом фоне. Заиндевелые стены дожидались первых всполохов колеса, готовые в любое мгновенье скинуть ледяной покров. Воздух застыл в полном безветрии и лишь раздавались приглушенные шаркающие звуки. Источником этих звуков были крепкие ноги Габриэля, шагающего по застывшей от холода дорожной грязи. Хребты колеи больно впивались в ступню, отчего юноше приходилось резко перескакивать на другой бугор или на относительно плоский массив камня. Истоптанное и изъезженное за день месиво, ночью превратилось в миниатюрный лабиринт, углубления которого были затянуты белесой кисеей.

В глубине души Майлз не был рад визиту друга. Объяснения этому стоило искать либо в факте его угнетенного сонного состояния, либо в терзающем скверном предчувствии. Лицо Габриэля было спокойно, уголки губ слегка опущены. По этой нейтральной физиономии невозможно было различить ни радости, ни печали. Однако та мысль, что Габриэль крайне редко наведывался во временное жилище Грайвера, необъяснимым образом пугала его.

Майлз свернул матрац и откатил его к дальней стене, после чего уселся на косую тумбочку в углу, где хранились кое-какие съестные припасы. Он вопросительно смотрел в спину Габриэля, что стоял перед окном и тщетно елозил пальцем по стеклу. Вдоволь наигравшись, Габриэль повернулся к товарищу и, скрестив руки на груди, облокотился на стену.

− По лицу я вижу, что ты догадался о моем непростом намерении явиться сюда. Да, если интересно, я пришел по делу, − Габриэль несколько секунд помолчал, изобразив указательным пальцем полукруг на плече. – Времена нынче тяжелые, а мы с тобой представители молодого населения, отнюдь не самого богатого и свободного. Студентом быть не так уж и плохо, но только если живот полон. Знаешь, ведь сейчас тот период, когда начинаешь в полную силу искать место в жизни, а это процесс весьма серьезно зависим от материального положения. Не знаю как ты, а я переживаю то, что принято называть нищетой. Если честно, приятного мало, но жаловаться не стану, ибо в жизни всякое случается и все неспроста. В общем, отойду от пустословия и скажу прямо: появилась одна заманчивая перспективка.

− Что-то скверно звучит, − с предельной серьезностью протянул Майлз.

− Не важно, как звучит мое предложение, важна его суть. Специально для таких не богатеющих и стареющих студентов, коими мы являемся, замелькала на горизонте удача, и эта самая удача дарует нам шанс.

От чересчур уверенных и твердых слов собеседника, у Майлза закружилась голова. Он нащупал края тумбочки и впился в них пальцами с такой силой, что ногти побелели. В горле забулькала железом кровь, скатываясь в ком. Грайвера прошиб пот. Он не верил в благородие и праведность неких действий, которые преобразовали легкомысленного Габриэля в нечто совершенно новое. Но то было лишь началом метаморфоз.

Сердцу стало тесно. Безумное желание силой заткнуть Габриэлю рот подавлялось успешно, но с неимоверным трудом. Как же Майлз не хотел слышать последующих слов, осознавая, что не сможет отказать. Он не сделает это из слабости, из скрытого страха перед тем существом, которое называлось его другом. Он испугается ответственности и возможного чувства вины. Грайвер согласится. Он уже знал это наперед и мысленно проклинал себя, медленно погружаясь в непроницаемый кокон душевных страданий. Страхи растерзают его. Майлз трепетал перед ними, но особенно страшился переступить закон. А в том, что это придется сделать, он не сомневался.

− Шанс разжиться деньгами и сорвать с себя ярлык бедности. Отказываться было бы крайне глупо, тем более что на тебе лежит вес ответственности за ту барышню. Пара фунтов серебра не помешает, ведь так?

− Если бы я не знал Габриэля, то решил, что он даже собрался их заработать.

− Да, собрался! – взревел юноша, переполошив весь дом.

Майлз в ужасе уставился на дверной проем, но в нем никого не было.

− Заработать, − уже тише докончил Габриэль. – Вопрос: с нами ли ты?

− Должно быть Вас много.

− Достаточно.

Нетерпение и какое-то презрение читалось в жестах Габриэля.

− Значит, ты знаешь, на что идешь. Я присоединюсь.

С глубокой грустью Майлз отпустил эти слова. Ногти снова порозовели, а пальцы растеклись по пыльной древесине.

− Очень рад. Спасибо, что оправдал доверие. С этого момента я устанавливаю положение особой секретности. Все, что касается меня, тебя, этого разговора не должно разлететься дальше головы. Никаких подробностей, все позже. В эту пятницу после заката жди меня около общежития. С собой возьми двадцать пенсов в качестве взноса, и еще… не мог бы ты взять сорок? За меня тоже заплатить.

− Но тогда у меня ничего не останется.

− Поверь, все окупиться. Бери, не задумываясь, а я позже отдам.

Майлз вздохнул.

Три дня прошли в забытье.

Страх преследовал Майлза повсюду, ночи не приносили отдыха. Грайвер то и дело обнаруживал, что просыпался от болезненного сердечного ритма, который ускорялся с приходом в сознание. Редкими моментами, когда удавалось отвлечься, страх сменяла тревога, а уж она не отходила от юноши дальше, чем на длину тени. Мысль об ужасном проступке неустанно вертелась в голове.

За эти три дня Майлз ни разу не видел Габриэля, как впрочем, и никого другого кроме кухарки. Он позабыл об учебе, упустив из внимания всю важность последнего этапа подготовки к экзаменам, которые завершали седьмой год обучения на юридическом факультете. Каждый свой день Грайвер начинал с того, что пересчитывал монеты, сложенные в две стопки на тумбочке. Ровно сорок пенсов – деньги большие и последние. Будучи по натуре человеком экономным, он всегда оставлял денежку на всякий случай и никогда не расставался со всем накопленным. Майлз уже прикидывал, как будет доживать эпизод студенчества на две луковицы и подпорченную головку сыра. Все надежды были на доброту хозяйки кухни.

Встреча в условленное время прошла без всяких проявлений эмоций. Завидев ожидающую фигуру, Габриэль слегка кивнул и, развернувшись на пятке, медленно побрел по соседней улице. Майлз нарочно не нагонял друга, решив, что тот придерживался определенной конспиративной тактики. Было немноголюдно, что значительно упрощало визуальный контроль за проводником. Каждый шаг сопровождался покачиванием увесистого кошелька и глухим звоном из самых его недр.

Настал волнительный момент. Габриэль остановился у фасада одноэтажного дома и повернул голову. Майлз в полутьме разглядел старую вывеску гончарной мастерской. В квадратах ее окон зияла чернота. К Габриэлю подошел как бы случайно прогуливающийся мужчина и что-то спросил полушепотом. Последовал ответ, мол, намечается собрание. Мужчина пожал Габриэлю руку и проводил до двери, на которой висел незапертый замок. Майлз неуверенно засеменил за другом, но у него на пути из ниоткуда вырос мужчина. Он внимательно всматривался в лицо и, наклонив корпус, пружинисто раскачивался.

− По вашему виду, не иначе как заблудились? – улыбаясь, проговорил мужчина, − Оксфорд Касл тут недалеко. Вот смотрите, сейчас идите до конца улицы, а затем сверните у той ограды…

− Извиняюсь за моего друга, − встрял Габриэль, − он пришел со мной.

− В таком случае, пройдемте, господа.

Внутри дома света не было вообще, лишь узкий лаз в полу подсвечивался желтым. Как Майлз узнал позже, это был спуск в подвал, где уже собралось полдюжины молодых людей. Габриэль был прав: все они являлись студентами, причем не самой приятной наружности.

«Во что я ввязался? Это же готовые преступники, шеи так и просят пеньки».

Не отдавая себе отчета, Майлз отчаянно сжимал мешочек на поясе, чувствуя подушечками кресты. Периферийным зрением он осматривал затхлое помещение. Гончарный круг, истлевшие бадьи и прочее оборудование были бесцеремонно свалены в углу, куда даже свет единственной свечи не доставал. После темной улицы зрение Грайвера было обострено и выхватывало каждую деталь окружения. Он заметил, как из сапога одного юноши едва высовывалась ребристая рукоять кинжала, а тканевая шапка другого не особо успешно скрывала недостающее левой ухо. Все они стояли в молчании, осматривая вновь прибывших и жестами приветствуя Габриэля. Майлз рядом с ним явно казался лишним.

В подвал спустился коренастый человек. Он прошел сквозь толпу, бренча пуговицами, и остановился впереди всех. Грайвер прищурился. При всем своем желании Майлз не мог отнести этого мужчину к студентам. На вид ему было лет сорок, к тому же сероватая щетина дополнительно старила лицо. Непропорционально крупный нос испещряли широкие поры, а под кратерами глазниц поблескивали раздутые синеватые мешки. Несмотря на безобразное лицо, одет незнакомец был весьма опрятно.

− Значит, это все, − медленно проговорил мужчина, поправляя воротник, − я рассчитывал на меньшее количество… гм, ну что ж, моя отважная братия, преступим к делу. Каждому из вас будет определена ответственная роль, и я не хочу слышать жалоб, как не хочу разочаровываться. А теперь призываю к вниманию. В двух милях от города находится недействующая мельница. Туда доверенное лицо будет доставлять всякое серебряное добро, которое необходимо переплавить в слитки. Затем эти слитки доставляются сюда, где из них чеканят монеты. Готовый продукт вывозится за пределы Оксфорда и реализуется в нескольких точках королевства, нам же возвращается процент, который делится поровну. Времени у нас мало, так как через неделю необходимо отослать первую партию монет. Завтра ночью будет доставлено оборудование для чеканки. Мельница уже готова и там ожидает мастер. Теперь, что касается взносов.

Студенты словно по команде встали в шеренгу и начали шуршать деньгами. Мужчина неспешно подошел к первому худому юноше и забрал у него матовые диски. Пересчитав монеты, незнакомец сунул их в мешок.

− Будешь на чеканке.

Подойдя к следующему, мужчина повторил процедуру и взялся за запястье студента.

− Мельница.

Очередь дошла до Майлза. Щетинистый здоровяк внимательно осмотрел стоящего перед собой и хмыкнул.

− А ты еще кто такой?

Изнутри Грайвера скрутил ужас, но снаружи он даже не шелохнулся.

− Майлз Грайвер, студент юридического факультета.

Раздались смешки.

− А что же ты здесь забыл?

Майлз не поворачивая головы, беспомощно смотрел на неподвижного Габриэля.

− Пришел и принес деньги.

− Больше чем нужно.

Мужчина приблизился вплотную.

− Здесь еще за него.

− Значит, конюшня. Ты ведь определенно Мартин Скотт, со вчерашнего дня работающий почтовым курьером. Сколько там платят?

− Четыре пенса в день.

− А тебе ведь всю семью кормить, дочку там, кошку. Хватает?

− Вполне. По выходным я вожу рыбу на продажу, помогаю одному приезжему торговцу.

− Очень хорошо. Будешь отвечать за перевозку слитков по городу. Напомню, что по легенде, эта мастерская закрыта, и, если особо бдительные горожане начнут замечать какую-либо активность, возникнут подозрения. Попрошу соблюдать осторожность. Между прочим, это касается всех присутствующих. Действуем мы из подполья, сообща, но в то же время обособленно. А теперь попрошу расходиться.

5

«Если бы сейчас пошел дождь, то он непременно смыл бы всю эту пыль. Такой иссохший воздух, что аж тошно. Попросить бы солнце не испепелять мое немощное тело, но оно глухо. Душно и смрадно, а ведро холодной воды достается глупой лошади, которая только и может, что выкатив глаза, шевелить губами».

− Прекрати кокетничать, копытное чудовище. Если думаешь, что нравишься мне, то огорчись. И хватит таращиться. Отсутствие нормальных конечностей не повод чтобы отлынивать от работы и не убирать за собой. Это же так просто все загадить и топтаться в ожидании прислуги. Я тебе не прислуга, понятно? Эх, да ничего тебе не понятно, тупая лошадь.

− Ишь какой нашелся, лошадь у него значит тупая, а сам в чистое ведро сена накидал, − старуха треснула Грайвера травинкой по затылку,− быстро все выгребай и чисти пол.

− Я это и делаю, − огрызнулся Майлз, вонзив вилы сквозь сено в доску.

− Для такого молодого слишком медленно и неэффективно.

«Вот дрянная лошадь».

− До тебя мальчишка был семилетний, так даже он бойче денник чистил, а языком молол только по делу.

− Видимо осточертели ему ваши упреки.

− Да как бы не так, хам невоспитанный. Лютню он нашел и стал бренчать безостановочно. Говорила я, что ничего хорошего из этого не выйдет, а он… Конюшня-то надежнее будет, чем всякие там баллады и песенки.

− Так что же произошло?

− А сам как думаешь? Юность безотчетная вскружила голову и увела неведомо куда. Ушел вместе со своей бренчалкой наперевес. Говорил, мол, себя искать будет. Знамо дело, сколько таких шныряет по площадям да переулкам, и все одинаково кончают. Жаль паренька того, работящий был в отличие от некоторых.

Майлз без интереса слушал старуху, при этом неуклюже наваливая копны гниющего сена. Раздался треск.

− Вилы совсем разболтались, того гляди и сломаются. Вон трещина уже идет по черенку.

− Теперь у него вилы виноваты.

Грайвер раздраженно поднял свое орудие и продемонстрировал, как сильно дрожат зубья.

− И хуже видали. Если тебе так неймется, то сходи на чердак и поищи другой инструмент.

Старуха протянула морщинистыми пальцами желтоватый ключ.

− Не забудь завтра его вернуть. Я ухожу, а ты оставайся и будь добр закончить работу.

Поднявшись по шаткой лестнице на чердак, Майлз закашлялся от плотного пыльного тумана, который воспарил в воздух после неосторожного движения ногой. Благодаря круглому оконцу под клином потолка, здесь было достаточно светло, но, несмотря на это большинство деревянных ящиков все равно оставалось в тени. Продвигаясь к освещенной половине чердака, Грайвер едва не ударился головой о толстую цепь, свисающую с поперечной балки. От прикосновения к себе, металлические кольца лениво залязгали, осыпая хлопья пыли. Майлз поморщился и чихнул, при этом уткнувшись в рукав и тем самым не потревожив остальных обитателей здешних мест.

У противоположной стены, где было прорублено окно, Грайвер с удивлением обнаружил помятый прямоугольный мешок, набитый соломой, и выполнявший функцию перины. Рядом лежало глиняное блюдце, в котором растекся огарок свечи. На лужице воска осела тонкая серая корка, указывающая на долгую разлуку с огнем.

Какие-то размышления прервал крик, доносящийся из конюшни. Майлз прислушался, но не узнал голос человека, который прекрасно знал его самого. Поспешив спуститься, юноша увидел бледнолицего господина, который держал перед собой крупный ящик, перетянутый шпагатом. Мужчина обливался потом и заметно пригибался под тяжестью ноши, но при этом сохранял строгость в чертах лица.

− Скотт, где же вы пропадаете?

Кряхтя, мужчина аккуратно поставил ящик на пол и вытер лоб внешней стороной ладони.

− Вы обещали, что заедете за моим грузом после полудня. Я так и не дождался повозки, отчего пришлось притащить ящик на собственном горбу. Это возмутительно, учитывая мою постоянную занятость.

− Ужасно сожалею о случившемся. Я сейчас же доставлю ваш груз до места назначения и конкретного получателя.

− Давай запрягай лошадь, и учти, если покупатель заплатит хоть на пенни меньше за промедление, не постыжусь и лично выпорю. Да пошевеливайся уже!

Лошадь рванулась. Повозка затрещала и выпустила из-под колес клуб пыли, в которой утонул нервный господин. Майлз только и успел увидеть поднятый вслед кулак.

В детстве Грайвера учили держаться в седле и направлять лошадь. То было обязательным умением для дворянских мальчиков, семьи которых всегда содержали конюшни. Именно с того времени у еще маленького Майлза появилась открытая неприязнь к лошадям. Звери не слушались его, а усатый наставник всячески подшучивал над неуклюжим учеником, в обращении к которому использовал обидное слово «сопля». С горем пополам Майлз освоил четыре аллюра и даже не вылетал из седла, когда пускал лошадь в карьер. Он очень гордился этим своим достижением, но столкнувшись с необходимостью вести повозку, что было привилегией черни, расстроился и переучивался с нуля.

Загоняя пучеглазого мерина, Грайвер радовался горячему ветру в лицо, зубодробительной тряске и звону за спиной. Преимущество перед нерасторопными пешеходами превозносило и тешило позабытое самолюбие.

Заметив остановившуюся телегу, аптекарь, не снимая белоснежного фартука, вышел на улицу. Его и без того кривое лицо сейчас уродовала неоднозначная гримаса. Шлепнув губой, он крикнул что-то бранное, после чего добавил:

− Понаберут всяких сопляков, которые даже заказ вовремя не могут доставить.

Майлз опустил ящик перед аптекарем и встал с дурацкой улыбкой, убрав руки за спину. Аптекарь бесцеремонно перерезал шпагат и подцепил крышку тонким ножом, после чего громко выругался и схватил Грайвера за воротник. По всему ящику были разбросаны осколки самых разных форм, перемешанные с небольшим количеством соломы. Некогда бывшие бутылочками и фиалами, куски стекла с непонятным задором поблескивали на солнце.

«Я не могу всех подвести. От меня зависит слишком многое, и никто не давал позволения оставить дело. Такой жалкий и слабый. Унесите меня подальше отсюда, на скалистые фьорды, если угодно. Оставьте меня бездыханным на белоснежном снегу. Избавьте от необходимости принимать решения, слышите? Не заставляйте переходить Рубикон, позвольте в нем утонуть. Выжгите глаза, чтобы не видели они Сильвии. Растопчите сердце, чтобы оно не колотилось о прутья своей пожизненной клетки. Сокрушите мои кости, отправив душу домой. Прекратите мучения, изверги».

В сладкой дремоте, коверкающей дни, в горьком отчаянии коротал свое время Майлз Грайвер. Питаясь стенаниями, лишь редкими моментами он голодал. Разрушенная картина мира блеклыми вечерами оседала на задворках памяти, которой было суждено в ближайшем будущем избавиться от ненужного. Проклятый самим собой, Грайвер едва ли видел просвет в матовом квадрате оконца. Необратимость надвигающихся перемен испытывала разум на прочность, с упорной регулярностью отправляя всадников, несущих хоругвь страха. Ослабшие руки с трудом выполняли свою работу, исхудалые ноги жалобно тряслись, взбираясь по ступеням. В черепе юноши противный железный шарик беспокойно скакал от края до края. Получаемый таким образом звук чем-то напоминал звон от ударов по бутылочным стенкам или стрекот огромного жука, быстро-быстро щелкающего крылышками.

«Лучше бы мне не знать Сильвию. Эта лесная нимфа с легкостью сможет прожить без меня, а вот я без нее не смогу. Зачем это испытание? Зачем она искалечила меня? Все напрасно, ведь в таких лесах, как мои, нимфе не выжить. Я нечаянно убью ее. Убью одним ненужным присутствием или бездействием. Сильвию нужно спасти, а сделать это можно единственным способом – убить Майлза. Кому как не ангелу смерти Габриэлю под силу совершить подобное. Это чудовище всегда так близко, но отчего Оно медлит? Одна прерванная жизнь спасет множество других, так почему Оно не заберет ее?»

Глаза открыты. Грайвер сидел и слышал, как кровь медленно перетекает из мозга в правое предсердие. Вороны кружили над повозкой. Майлз неожиданно для себя стукнул подвернувшейся под руку палкой по одной из бочек, после чего увидел трех солдат в блестящих нагрудниках. Один из них вскинул алебарду и жестом приказал остановиться. Юноша повиновался и натянул поводья. Солдат с любопытством полез в повозку, в то время как двое других преградили возможные пути к отступлению.

− И что это мы везем? – с веселой ухмылкой просипел солдат.

− Рыбу на продажу.

− Так вот от чего вонь стоит. А ну-ка открывай бочки.

− Да как же так, милостивые государи. Нечего рыбе первой свежести на солнце сохнуть, да воронов дразнить. Я за товар головой отвечаю.

− Открывай, говорят, не то мигом с ребятами арестуем и рыбу, и твою ценную головушку.

Майлз нарочито неуклюже снял первую крышку и встал у края телеги.

− Вот холера! Да эта гниль червями осыпится, только ее распороть. Первой свежести, говоришь, торгаш? Мой дед учил, что токмо увидишь синеватые пятна на чешуе, сразу в землю зарывай порченую дрянь, а ты ее людям…

− Гляди, Юз, как воронье-то взбесилось.

− И то верно. Падаль учуяли.

− Быть такого не может! Я только этим утром товар получил от рыбака проверенного. Все наилучшего качества.

− Зенки протри! Даже если бы мне приплатили, я не стал бы эту мерзость домой деткам с женой нести. Пятна синющие, точно фингалы у Молодого.

Третий стражник, услышав, что о нем говорят, вытер нос рукавицей и гнусавым голосом переспросил товарища о возможной проблеме.

− Это порода такая.

− Что ты выдумываешь тут! Какие у рыб могут быть породы? Эй, Юз, знаешь породы рыбьи?

− Ну, форель там, камбала, ерш. Еще слышал про восьминога, но это где-то в море водится.

− Скользкий ты тип. Нутром чую, что темнишь и вертишься. В общем, давай герцогский ярлык и катись со своей рыбой к Черту.

− Не знаю я ни о каком ярлыке. Сами придумываете хитрости на ходу, а еще меня обвиняете.

− Вот это ты, братец, загнался, − строго отчеканил второй солдат, − нет герцогского ярлыка – нет покровительства и одобрения на торговлю, нет одобрения – проваливай. Правила едины для всех и нечего приезжим соплякам строить из себя храбрецов. Не забывай, что говоришь с городской стражей, которой ничего не стоит бросить подозрительного человека в яму, чтобы, так сказать, голову остудил.

− А заодно и почки.

− Бред, − прошептал Майлз.

− Ну, ты не огорчайся особо. У нас в городе порядок превыше всего, для его поддержания мы и служим. Нет ярлыка? Не беда! Специально для заезжих купцов разработан особый товарный взнос, своего рода пожертвование на всеобщее развитие. Такс, посмотрим… четыре бочки да по двадцать пенсов…

− Сто!

− Молчи, Молодой. Я и без тебя прекрасно считаю. Восемьдесят пенсов и не одним больше.

− Откуда же у меня такие деньги?

− Как это откуда, а продажа, прибыль?

− Так я всего лишь вожу рыбу, но не торгую ей.

− Ох, вертишься, вертишься. Хватит хитрить! Плати взнос и не мозоль глаза. От этой рыбы нос уже вянет.

− Что же вы не понимаете, нет у меня денег.

− Значит так, сгружай свою гниль, мы ее конфискуем.

− Чего мы? – прогнусил Молодой.

− Забираем в пользу городской казны.

− Постойте! Неужели нет способов договорится?!