Текст книги "Чертог"

− Может быть, и есть. Сколько денег с собой имеется?

− Вот, шесть пенсов.

Солдат прокашлялся.

− Давай-ка, укатывай. Забудем о сегодняшней встрече. Ну, чего вылупился?

Из-за спины Майлза раздался громкий окрик. Юноша повернулся и увидел статного мужчину преклонных лет, восседающего на белом коне.

− Эй, солдатня, что путь перегородили?

Мужчина спрыгнул с лошади и, придерживая ее за узду, медленно подошел к неподвижной повозке с бочками. Самый младший стражник презрительно хмыкнул.

− Досмотр проводим, а вы, собственно, кем будете, что так грубите?

− Кем я являюсь вам знать не обязательно, господа. Глаза пошире раскройте и посмотрите.

Мужчина вытянул правую руку, на которой поверх толстой кожаной перчатки красовалась золотая печатка.

− И что это? – пропыхтел рядом стоящий солдат, поправляя сползающие штаны. − Вот же времена пошли, каждый только и норовит блестящими побрякушками в рожу тычить.

− Полегче, Юз. Хрыч важной шишкой может оказаться.

− Ну, допустим, первую фразу я не расслышал, − гневно перебил мужчина, − но терпеть открытые оскорбления в свой адрес не намерен. Велите явится десятнику.

Стражники замялись.

− Так он это… на задании.

− Вот оно как!

Мужчина перекинул поводья через колышек и твердым шагом направился в сторожку.

− Стойте, туды нельзя!

В будке за столом сидел пьяный десятник и заплетающимся языком объяснял молодой девушке принципы ведения затяжной осады.

− Сударыня, меня поражает ваша неграмотность в военном ремесле. Если вы полностью лишите гражданское население пищи и воды, то, что увидите после захвата? Горы гниющих трупов и дерьмо до самой высокой колокольни! Оно вам надо? Уж лучше тощие и больные, зато живые.

Увидев вошедших, девушка вскочила с места и застенчиво опустила ресницы. Десятник выпучился на нее, после чего с трудом повернулся и перекинул ногу через скамью.

− Я же сказал этим обалдуям, что б меня не тревожили. Какого дьявола вы тут забыли?

− Вставай, свинья, − взревел мужчина и накинулся на десятника. – Насколько же прогнила вся эта система, что прямо посреди дня городская стража напивается.

− Прекратите горланить, и хватит меня трогать. Убирайтесь все отсюда, пока не отвесил.

− Тут и добавить нечего. Причина проблемы лежит намного глубже, а хмельной десятник лишь маленькая веточка огромного дерева. Не имею ни малейшего желания задерживаться здесь.

Мужчина вышел, громко хлопнув дверью. Трое ошарашенных солдата последовали за ним. У сторожки уже не было ни белого коня, ни рыбной повозки.

Сразу по возвращению домой, Майлза встретил хозяин, который скрутив свою шапку, нервно катал ее в руках. Грайвер узнал, что его полдня разыскивал с донесением посыльный мальчуган. Как оказалось, юношу ждет некий господин в неизвестной конторе, желающий поговорить с ним с глазу на глаз. Хозяину дома посыльный оставил маленькую записку, где оговаривался адрес нужного места. Со слабым волнением Майлз принял записку и отправился спать, рассчитывая утром нанести визит в контору.

Дверь открыл сутулый бородач с морщинистым лбом и глубоко посаженными глазами. Майлз протянул записку, после чего его пригласили войти. Изнутри комната, куда попал Грайвер, больше напоминала лачугу или давно заброшенное жилище. Здесь было темно, отчего Майлз едва заметил, что идет по коридору, вслед за незнакомым человеком. Все комнаты были недоступны, так как их двери наглухо заколотили.

− Кажется, я вас не знаю, − обратился юноша к впереди идущему.

В ответ раздалось лишь тихое мычание. Пройдя почти весь коридор, Майлз все же встретил одну распахнутую дверь. Он остановился, и хотел было заглянуть в комнату, но незнакомец с силой потянул его за рукав, при этом недовольно мыча. По винтовой лестнице двое попали в хорошо освещаемое солнцем помещение. Бородач остановился и подтолкнул Грайвера к массивной двери из темного дерева, весьма хорошо сохранившейся по меркам местного интерьера. Майлз постучался и, получив одобрение, вошел.

Вспышка света на миг ослепила юношу. Он прикрыл глаза рукой и услышал, как щелкнул замок за спиной. Первое, что увидел Майлз, как только зрение вернулось к нему, было крупное растение, вытянутое к верху. Рядом стояло второе такое же, но почему-то двигающееся. На их фоне полыхало огромное круглое окно, через которое светились крыши внизу лежащих домов. Второе растение снова шевельнулось и пригласило гостя сесть за полированный стол, держащийся на кошачьих лапах. Растение повернулось, и Грайвер признал в нем человека. Все еще жмурясь, Майлз подошел к столу и увидел огненную золотую печатку. Толстая черная перчатка плавным жестом указала гостю сесть на приготовленный для него стул, что стоял против окна. Грайвер повиновался и плюхнулся в уютное кресло. Теперь он мог оценить роскошное убранство и блистательную чистоту комнаты, которая походила на ухоженный чердак, причем королевский.

Человек сел напротив Майлза и пододвинул свой неказистый табурет ближе к столу. Грайвер вжался в бархатную обивку и ледяными пальцами впился в подлокотники, на которых мастерски были вырезаны кошачьи тела. Статный мужчина преклонных лет со снисходительной улыбкой посмотрел на открытую шею и разглядел бьющийся пульс.

− Извините, что потревожил вас, будущий граф. Мое имя Габриэль Шредд, и я занимаюсь расследованием особых дел.

Губы слиплись. Майлз молчал, но думал, обегая взглядом внешность мужчины.

«Тайные службы», − подсказывал он сам себе.

− Вам нездоровиться? Если хотите, то просто слушайте, пока не найдетесь вставить словечко. По правде говоря, мне совсем не интересно, зачем наследник дворянского рода Майлз Грайвер представляется то сыном банкира, то конюхом и по совместительству посыльным Мартином Скоттом. Каждый что-то скрывает, и в этом нет ничего зазорного. Что и говорить, даже я грешен. Знаете, скрываю больше всех.

«Убийца и расчленитель».

− Вы бледны. Хотите выпить?

Мужчина достал бутылку и наполнил половину кожаного кубка.

«Нельзя».

− Пейте! Прекратите изображать из себя мраморную статую, Грайвер.

Шредд взял кубок и разом осушил его.

− Так вот. Очень жаль, что нам довелось встретиться при столь печальных обстоятельствах. Ваша персона интересна мне, но не волнуйтесь, не с профессиональной точки зрения. Свою работу я привык делать безупречно. Это полезная привычка. Вот вы знаете, как начинают тренироваться наездники? Я имею в виду тот момент, когда человек устанавливает духовную связь с животным. Если сразу не наладить дружеские отношения с лошадью, то она может попросту игнорировать наездника и даже проявлять открытую неприязнь. Нужно знать «мертвые зоны» лошади, чтобы всегда находиться в поле зрения и не испугать ее. Помимо того, лошади хорошо реагируют на голос. Они моментально улавливают эмоции и настроение человека. Но все это маловажно без непосредственного тактильного контакта. Прикосновения, Грайвер. Если лошадь не слушается, то нужно искать свои ошибки. Я сел на коня совсем еще сопляком и, к удивлению нерадивого конюха, быстро освоил верховую езду.

Солнце припекало затылок.

«Лицо скрыто в лучах света. Такое ощущение, что его вовсе нет».

− Что забавно, Майло, на людей этот метод тоже действует. Собственно, ты тут по делу, а я не должен впустую тратить время своего гостя. Вчера утром я посетил твоего друга, мы долго разговаривали. Не могу сказать, что плодотворно, но разговаривали. Спросишь, почему он?

«Почему?»

− Потому что так получилось, что вы замешаны в одном пренеприятнейшем деле. Оба увязли крепко, но именно я могу все исправить и помочь.

«Он знает про серебро. Все прекрасно знает, но не говорит больше, чем желает услышать от меня».

Мужчина равнодушно смотрел, как юноша ногтями терзал подлокотники, оставляя крошечные царапинки.

− Я все же принесу воды.

Шредд вышел из комнаты.

Майлз ослабил хватку и уставился в зеркальную поверхность стола. В нем отражался сводчатый потолок.

− Что ему сказал Габриэль?

− А что он должен был сказать?

Грайвера скрутила судорога. Он поднял голову и увидел статного мужчину с деревянной кружкой в руке. Тот поставил сосуд на стол, в очередной раз блеснув печаткой. Юноша заглянул в водяную темноту и напрочь потерял желание увлажнить пересохшие губы и горло.

− Габриэль куда менее интересный собеседник, чем вы. Если бы не его язвительная манера общения, то что-нибудь дельное я бы да узнал. Давайте вернемся к делу.

«Ворованное серебро, девять преступников, подвал гончарной лавки, мельница, монеты».

− Продолжите молчать? Вообще-то я и не против. Поймите, главный виновник, и все лица ему содействующие будут наказаны. Это не моя инициатива, но я могу повлиять на ход некоторых вещей. Рассказав все, вы не только облегчите мне работу, но и получите защиту.

«Пожалуйста, прекратите».

− Это значит, нет? Печально. К сведению, именно Габриэль указал мне на тебя. А ведь я раньше и не подозревал, что виконт Майлз Грайвер, сын графа Абрахама Грайвера, может быть причастен к такому грязному делу. Каждый выживает, как умеет, да?

Майлза била мелкая дрожь.

− По всему вашему виду, мне начинает казаться, что между нами существует некоторое недопонимание происходящего. Вы же улавливаете, о чем я все это время говорил? Или же виконт погряз в пороках города праздных студентов и теперь не может угадать, о каком именно грехе идет речь? Давайте начнем сначала. Вечером двадцать второго числа в таверне «Белая лошадь» во время пьяной драки был убит Калеб Сайгон. Доложу я вам, что род Сайгонов считается одним из самых благородных и почитаемых среди аристократии, а поэтому столь неприятный инцидент не мог закончиться без шума. Сам граф Сайгон поручил мне отыскать убийцу или же, возможно, убийц. Картина произошедшего тем вечером почти составлена, теперь я хочу услышать ваше изложение. Круг подозреваемых невелик. Майлз Грайвер, кстати, тоже в нем. Так что вы помните после того, как зашли в таверну? Там ждал Габриэль, верно?

− Да. Он сидел и пил пиво.

− По какому поводу вы договорились встретиться?

− Отец Габриэля обанкротился…

− Достаточно радостное событие, чтобы напиться.

− Потом какой-то студент начал ругаться с Сайгоном, кажется, из-за ребенка.

− Что за студент, ты знаешь его?

− Нет, никогда не встречал.

− Эх, Майлз, весьма похвально, что ты прикрываешь друга, но я могу расценивать это, как клевету и нежелание сотрудничать. Мне сказали, что был нож. Причиной смерти стала обильная потеря крови, вызванная серией колющих ударов, из-за чего я предполагаю его как орудие преступления.

− Я ничего не знаю. Очень смутно помню тот день, в памяти остался только сильный удар. Никакого ножа я не видел.

− Но все же посмотри.

Мужчина достал из-за пазухи маленький кинжал.

«Это Габриэля».

− Дешевая вещица. Такие таскает всякая шпана, да мелкие воришки. Ковка на уровне деревенского кузнеца, который кроме подков и обручей для бочек ничего делать не умеет. Но заточен, тем не менее, превосходно. Учитывая качество железа, я предположу, что либо им не пользовались, либо заранее подготовили для применения в бою. Видите, как сбит кончик? Это котта, нательное белье и четыре дюйма плоти. Три удара, и мягкий металл деформировался.

«Не мог же Габриэль в тот день намеренно все распланировать. Он определенно не убивал Сайгона».

− Молчание не всегда лучший способ вести беседу. Ну, что, Грайвер, все знаешь и хочешь говорить или просто пытаешься казаться глупым? Мне искренне жаль убитого. У него была жена, ребенок, мечты и надежды. Что есть у тебя? Проблемы?

Майлз поднял зрачки на лицо Шредда и ужаснулся его спокойствию. По спине пробежал ручеек пота.

− Проблемы, неприятности, безвыходные ситуации. Отчего страдает твоя душа? От страхов, с которыми нет сил бороться? Свеча гаснет, возрождая тьму. Банши¹ скулят, но не по тебе. Это люди, которые обречены! Ты стал причиной их гибели, один только ты.

Грайвер перестал различать окружение. Стол и мужчина размазались в желто–бурое месиво, которое парами закручивалось во фрактальную спираль. Из-за облаков раздался металлический голос:

− Я помогу тебе, Майло. Доверься мне и перестань дрожать перед самим собой. Предай страхи огню. Вот он, в моих руках. Спаси людей, спаси Габриэля и Сильвию.

− Довольно! Это я, я убил Калеба Сайгона!

− Майлз, ты бредишь!

Шредд сжал плечо Грайвера и легонько потряс его.

− Как ты мог убить его? Остановись.

− Я поднял с пола нож и вонзил его в живот, а потом еще и еще! Он застонал и повалился, забрызгав меня кровью. Я забрал Габриэля и ушел смывать грязь.

Статный мужчина ударил Грайвера кулаком.

− Хватит. Больше я не стану тебя задерживать. Забудь, что сказал сейчас и вообще за все время нашего разговора. Возвращайся домой и хорошенько выспись. Надеюсь, больше мы не встретимся.

− Прощайте. Извините, что не сдержал себя.

− Ничего, − мужчина игриво толкнул юношу в грудь, − с каждым бывает. Называй меня Майлз Шредд.

Мужчина открыл перед гостем дверь и проводил его до самого выхода.

− И впредь постарайся не попадать в подобные истории. Не бойся, все будет хорошо. Убийцу я найду, и когда-нибудь все покажется нам дурным сном. Сомнительные компании не лучший выбор для потомственного дворянина. А впрочем, это все юность. Она быстро пролетит, так что наслаждайся, пока можешь. Поверь моему опыту – большинство того, что происходит сейчас попросту неважно. Это такой возраст, когда душа метается от сомнений в крайности. Не загоняй себя, а лучше заново переосмысли некоторые вещи. Тогда станет легче.

                              Интерлюдия

Семилетний мальчик закончил кидать сено и поднялся на второй этаж конюшни, предварительно аккуратно сложив вилы у стены. Здесь он зажег свечу и устроился у окна на небольшой подстилке из грубой материи. Вечерело. Достав огрызок бумаги, баночку с чернилами и помятое перо, мальчик принялся что-то черкать, мыча себе под нос. То были стихи, которыми мальчик серьезно увлекся несколькими месяцами ранее. Он только пробовал себя на этой стезе, но успехи уже были серьезными для его столь юного возраста. Мальчик чувствовал тягу к природе, что изливалась из него на бумагу. Он любил наблюдать за проказами переменчивой погоды и фиксировать эти игрища в своих стихах.

Конечно, он был еще слишком молод, чтобы познать жизнь во всей ее красе, но для своего возраста он был преуспевающим юношей. В свободное от работы время, мальчик часами пропадал в монастырской лечебнице, куда свозили безнадежно больных, ну или почти безнадежных. В лечебнице он познакомился с одним мужчиной, который поставлял монахам еду и кое-какую одежду. Звали его Бенджамин Боуи и он был мелким помещиком. Господин Боуи сразу отметил для себя завидное рвение, с которым малец помогал монахам в их нелегком деле. Для него оставалось загадкой причина столь странного увлечения мальчика, ибо помня себя в его годы, Боуи отмечал только игры да всевозможные развлечения.

Однажды, после очередного трудного дня, Бенджамин подозвал к себе мальчика и принялся упрашивать его навестить свое родовое поместье.

− Да что вы, господин. Что я могу предложить вам и вашей семье, − лепетал мальчик. – Мне всего семь лет от роду.

− Возраст не имеет для меня совершенно никакого значения. Должны же быть у тебя какие-нибудь детские увлечения не связанные с работой в лечебнице.

− Да, − отвечал мальчик. – Помимо лечебницы, я работаю в конюшне, где чищу места пребывания лошадей. Это не самая легкая работа, но я справляюсь.

− А что ты делаешь, когда приходишь домой к семье?

− У меня нет семьи. Родители умерли, когда я был совсем крохой. Меня вырастила бабушка, но и она в скором времени погибла от болезней. Именно после этого я и стал помогать в лечебнице. Вообще если вам так интересно, то я пишу на досуге некоторые стишки, которые коплю подобно денежным сбережениям и очень дорожу ими.

− Я и заметил, что для своего возраста ты слишком хорошо говоришь. Твоей речи может позавидовать любой ребенок-сверстник, если он, конечно, что-то в этом понимает.

− Спасибо за похвалу.

− Она весьма уместна. Почему бы тебе не прочитать некоторые из своих работ моей жене. Я рассказывал ей о тебе, и она очень удивилась, даже не поверив мне. Теперь я вижу, что не зря доверился своему чутью. Ребенок, умеющий читать и писать, достоин намного большего, нежели работы в конюшне.

Мальчик вогнался в краску от добрых слов господина Боуи.

− Я живу здесь неподалеку. Ты мог бы заглянуть ко мне вечерком, если хочешь.

− Спасибо за предложение…

− Но ты отказываешься, − перебил его Боуи.

− Да, − выдохнул мальчик.

− Понимаю, но ты можешь мне доверять, как хорошему другу. Ведь я и есть твой друг.

− Мне неловко выступать перед другими людьми. И страшно.

− Понимаю, понимаю. – Протянул Боуи. – Нет ничего позорного в том, что ты боишься. Я чую твой страх и готов помочь преодолеть его. Что если я тебе заплачу за одно выступление? Это бы подстегнуло твой интерес?

− Скорее всего, да. Но деньги не так важны для меня, как может показаться с первого взгляда.

− Я готов заплатить вперед, лишь бы ты наведался в мой дом. Всего один раз, большего я не прошу.

− Ну хорошо. Можно попробовать.

− Отлично! Как насчет сегодняшнего дня? Или может быть, тебе удобнее завтра?

− Сегодня вполне подойдет. Как мне найти вас?

− Встретимся у входа в эту лечебницу после захода солнца. Я буду ждать тебя, а потом провожу в поместье. Это не займет много времени, уверяю тебя.

На том и порешили. Господин Боуи остался в лечебнице, а мальчик пошел в конюшню, дабы подготовить свои стихи перед выступлением. Он сильно волновался, но мысль о предложенной награде положительно сказывалась на его состоянии. Вообще он был не алчным, но небогатая жизнь заставляла искать любые пути подзаработать. Что и говорить, в свои семь лет, мальчик сполна познал, что такое голод и нищета. Он был готов сражаться с обстоятельствами и бросить вызов самой жизни, что так подло обошлась с ним.

Как и было обговорено, господин Боуи ждал мальчика у входа в монастырскую лечебницу. Он был одет в синий бархатный кафтан, украшенный серебряной вышивкой. Голову мужчины украшал изящный берет с гусиным пером и маленьким шлифованным камешком у самого лба. Мужчина поприветствовал своего юного друга и проводил его до своего дома, который находился в соседнем квартале. Дом оказался весьма красивым, хоть и не перегруженным декоративными элементами. Фасад подпирали две колонны, а ставни окон были дополнительно разукрашены в разные цвета.

− Вот, − протянул Бенджамин Боуи, − мой дом.

− Очень красивый, − восхищался мальчик.

У входа их встретила пожилая служанка в сером переднике. Она любезно попросила у гостя верхнюю одежду и получив ее, отправилась в маленькую комнатку, что служила гардеробом. В руках мальчик сжимал несколько листков желтой бумаги, которые от влажных ладоней несколько помялись.

− Бенджамин, − спускалась со второго этажа супруга господина Боуи. – Ты привел к нам гостя и даже не предупредил меня.

В словах женщины слышался неподдельный интерес. Ей было чуть за сорок, но несмотря на это, выглядела она очень даже неплохо. Красивое лицо источало вселенскую доброту, а чистая кожа рук выдавала нечастую физическую работу. По правде говоря, госпожа Боуи вообще редко брала в руки даже перо, что и говорить о более тяжелых предметах, предназначенных исключительно для слуг.

Главный холл дома Боуи был хорошо освещен и изысканно обставлен дорогой деревянной мебелью. Здесь был и громоздкий шкаф, стоявший по правую сторону от входа, и изящные канделябры, вмонтированные в стены. У левой стены стоял стол, за которым сидел мужчина средних лет, что-то усердно записывавший в толстую тетрадь с кожаным переплетом. Перед ним лежали счеты, которые он ловко перебирал свободной рукой, при этом нечленораздельно бубня.

− Михаил! – обратился господин Боуи к мужчине за столом. – Сегодня нас навестил дорогой гость. Я хочу, чтобы все присутствовали на званом ужине в его честь. Нас ждет поэтический вечер с участием этого милого мальчика.

Мужчина за столом приободрился и отложил перо, встряхнув уставшей рукой. Жена мистера Боуи благоухала, словно полевой цветок. Она была рада неожиданному визиту, ибо в их доме давно не проводились светские вечера, не говоря уж о более мелких мероприятиях.

Стол быстро заполнялся всевозможными яствами, которые только и успевали подносить Михаил со старушкой. Мальчик никогда не видел ничего подобного, поэтому смутился и сглотнул слюну.

− Присаживайся здесь, − отодвинул стул господин Боуи. – Я сяду во главу стола, а тебе полагается место рядом со мной и моей женой.

Мальчик согласился и сел. Вскоре собрались все остальные. Пришел даже повар, которого вырвали из объятий его любимой кухни. Господин Боуи налил себе чаю и добавил в него капельку сиропа.

− Дорогие друзья, − начал он. – Сегодня нас любезно согласился навестить мой хороший друг и просто замечательный мальчик. Он неустанно трудится в монастырской лечебнице, не требуя совершенно никакой за это платы. Это похвально, ибо в его возрасте дети еще не перестают играть в войну или кукол. Помимо всего прочего, он занимается стихосложениями и сегодня зачитает нам некоторые свои наработки. Я попросил его об этом. Занятие поэзией в столь нежном возрасте должно достойно вознаграждаться. Если это не талант, то дар свыше. Ну, не стану вас томить своими разговорами. Передаю слово моему другу.

Господин Боуи перевел взгляд на мальчика и кивнул ему. Мальчик замялся, но уже через секунду глубоко вздохнул и пришел в себя.

− Здравствуйте, − осторожно поприветствовал он собравшихся. – Для меня большая честь оказаться здесь. Постараюсь оправдать ваши ожидания.

Господин Боуи отпил из своей кружки и громко кашлянул.

− Вы так прекрасно говорите, − отметила супруга Боуи. – Не иначе как вас специально учили риторике, но в таком случае поделитесь, где это происходило.

− Меня всему научила моя дорогая бабушка.

− Стоит отдать этой женщине должное.

Мальчик засмущался еще сильнее.

− Ну же, зачитайте нам что-нибудь.

Мальчик покопался в своих бумажках и достал один измятый листок.

               Дождь на окне, я сижу в темноте.

               Мимо мир пролетает незримо.

               Мой бокал до утра уж давно опустел.

               Солнце землю тихонько обнимет.

               Разве ж знал я тогда, что придется взрослеть,

               Что мне жизнь подготовит уроки.

               Чем в страхе все жить, проще уж заболеть.

               Во всем мире один. Одинокий.

− Так грустно, − воскликнула госпожа Боуи. – Поэзия никак не соответствует вашему возрасту, мой милый друг. Вы пишите так серьезно, так вдумчиво, словно сразу родились не ребенком, но мудрым стариком. Это определенно дар, данный вам Богами.

− Смею согласиться со своей супругой, − отозвался мистер Боуи. – По правде говоря, я ожидал более детских стихов, но никак не столь проникновенных слов. Заставляет задуматься над чем-то великим. Прочти нам что-нибудь еще.

Мальчик замялся и прочистил горло.

               Я люблю синеву в небесах,

               В них предки глядят на меня.

               Люблю стрекот в таежных лесах.

               Вводит в транс. Заберите, семья.

− Прекрасные строки, − подхватила старушка-служанка.

Вечер прошел незаметно для каждого из присутствующих. Мальчик самозабвенно читал свои стихи, а обитатели дома с удовольствием слушали его. Когда свечи догорели, стояла глубокая ночь. Мужчина средних лет вычищал застывший в подсвечниках воск и не переставал хлопать уставшими глазами. Господин Боуи не отпустил своего гостя в ночную темноту и настоял, дабы тот остался до утра. Для мальчика была подготовлена небольшая уютная комнатка, куда старушка принесла свежее постельное белье. Запахло душистым мылом и речной водой. Давно мальчик не спал на мягкой кровати, обычно коротая ночи на простенько подстилке из мешковины. Чувствую в животе приятное тепло, он лег на подушку и тут же уснул. Старушка улыбнулась беззубым ртом и тихонько прикрыла за собой дверь.

Стоял прекрасный солнечный день. Господин Боуи вышел на балкон и полной грудью вдохнул свежий воздух. Носовые пазухи вмиг прочистились, впустив в организм живительный кислород. Служанка меняла наволочки, не переставая что-то бормотать себе под нос. В этот момент в комнату постучали.

− Входите, − крикнул с балкона Боуи и посильнее затянул пояс халата.

Мальчик осторожно приоткрыл дверь и прошмыгнул в нее, подобно тени. Тяжелые занавески едва заметно колыхались от мощных порывов ветра, пузырясь и хлопая.

− Как прошла ночь? – улыбнулся мужчина мальчику.

− Замечательно, господин. Никогда я не спал на такой мягкой постели. Это настоящий подарок, достойный высоких личностей, но никак не меня. Я всего лишь чищу конюшню и не заслуживаю теплой подушки и шелковых одеял.

− Брось, − скривился Боуи. – Ты достоин большего. Еще придет твое время, попомни мои слова. Может быть не завтра, но через пару лет ты прославишься. Твое имя будет лететь далеко вперед, и сам король обязательно позовет тебя в свои чертоги. Просто запастись терпением, настрой себя на положительный лад.

Мальчик засмущался.

− Но, не надо краснеть передо мной, а то я право считаю себя зазнавшимся оболтусом. Знаешь что, я приготовил тебе подарок.

− В самом деле? Но ведь сегодня не праздник.

− Ну и пусть. Дата не так важна, чтобы порадовать своего друга приятным сюрпризом. Отвернись.

Мальчик послушался. Отвернулся и зажмурил глаза.

Господин Боуи подскочил к кровати и достал из-под нее увесистый сверток. Тонкая бечевка перевязывала желтую бумагу и продавливала в ней сухие бороздки. Мальчик услышал приятный хруст. Он знал наперед – так хрустит бумага. Переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, мальчик пытался остудить голову.

«Да разве я достоин подарков? Навряд ли».

− А теперь повернись!

В руках мужчина держал прекрасный музыкальный инструмент. Это была лютня, выполненная неизвестным мастером из дорогого дерева темной породы. Ровные прожилки волокон переплетались на гладкой полированной поверхности и создавали эффект воздушной паутинки. Металлические колки поблескивали в лучах солнца, ослепляя мальчика.

− Эта лютня некогда принадлежала моему отцу. Ему она досталась от некого музыкального гения, который в порыве чувств хотел разбить прекрасный инструмент, но отец успел воспротивиться этому. Маэстро не на шутку озлобился на моего отца и швырнул лютню в окно. К счастью, она приземлилась на стог свежескошенного сена и совершенно не пострадала. Это настоящее чудо ремесленного искусства. Отец пытался научиться играть на ней, но не преуспел в этом деле. Тогда он стал мучить меня, дабы обучить виртуозной игре на столь изящном инструменте. Он подыскал мне толкового наставника и каждый вечер требовал, дабы я ему сыграл. Поначалу я проявлял жгучий интерес к лютне, но со временем моя тяга к музыке угасла. Стены нашего дома перестали наполняться тонкими струнными звуками, возведя в царицы только прогорклую тишину. С тех пор прошло много лет, но мои пальца до сих пор помнят боль от струн и постоянные мозоли. Что и говорить, мышечная память. Давай, я что-нибудь сыграю тебе.

Мужчина взялся за гриф и зажал одну струну. Лютня издала плавный мелодичный звук и замолкла. Боуи старательно зажал еще одну струну и провел ногтем по металлическим нитям. Лютня послушно сыграла еще одну ноту.

− Тяжеловато, − признался господин. – Много же лет прошло с тех времен, когда я мог часами напролет играть музыку собственного сочинительства. Теперь я передаю этот инструмент тебе. Мне он уже ни к чему, а столь талантливому юноше, он может сослужить добрую службу. Ну же, бери.

Мужчина протянул лютню мальчику. Тот нехотя взял ее в руки и попытался дернуть несколько струн. Раздался жуткий треск металла, и мальчик поморщился.

− Ничего, − Боуи положил руку на плечо своего гостя. – Еще научишься играть. Не знаю, сколько сейчас людей преподают музыку, но должны же сыскаться в этом краю хоть несколько умельцев.

− Огромное вам спасибо, господин, − поклонился мальчик. – Обещаю, что я еще сыграю у вас в доме и заставлю гордиться собой. Просто дайте мне время, и я оправдаю возложенные на меня обещания.

− Охотно верю, − рассмеялся Боуи. – А теперь пора бы позавтракать. Держу пари, ты голоден.

− Как волк.

− Тогда не станем мучить наши пустые животы.

Вечером того же дня, мальчик сидел на чердаке своего убежища и шелестел струнами. Лютня не давалась легко. Пальцы не слушались и промахивались, уши сворачивались в трубочку от неестественных звуков. Но он был по-настоящему счастлив. Жизнь юного трубадура только начиналась. Пришло время бросить вонючую конюшню и отправиться в города, где его талант смогли бы оценить по достоинству. Музыка должна была стать верной спутницей мальчика на его нелегком и тернистом пути. Многие вещи в сознании юнца пробрели новый смысл. Он уже не боялся неизвестности, как было раньше. Он был готов рискнуть и открыться людям, обычно глухим к творчеству безымянных поэтов. Солнце над долиной этого неоцененного гения только поднималось. И спасибо за это господину Боуи, поверившему в расцветающий талант.

6

− Нужно уходить, Сильвия. Скорее собирай вещи и выходи во двор.

− Тебе нездоровиться? – рассмеялась девушка, − знаешь, мне совершенно не нравится, как ты ведешь себя в последнее время. У меня складывается ощущение, что я обманулась в чем-то очень важном.

− Моя персона в тягость тебе?

− Что ты, дело совсем не в этом. Просто верни того Майлза, которого я знала.

− Я всегда был таким.

− Нет, ты изменился и этого не скрыть. Ладно, пошли.

− А как же вещи?

− Больше ничего нет.

− Девочка моя, ты же еще вернешься? – жалобно простонал хозяин трактира.

− Она не вернется, − отрезал Грайвер.

− Что же это творится! Снова мое хозяйство лишается трудолюбивых женских рук. Ну, тогда счастливой тебе жизни, Сильвия. Ты правда хорошая. Будь я помоложе, то непременно повоевал бы за твое сердце. А ты, женишок, храни ее, как самое ценное сокровище и не дай завянуть. Все, уходите!

Майлз привел Сильвию на чердак конюшни, где заранее немного прибрался. Оба уселись на шершавый ящик, стоявший у круглого окна, и тяжело вздохнули. Грайвер размышлял о том, что совершил, с укором вспоминал свое обещание вернуться за Сильвией с букетом фиалок и торжественно забрать ее. Все получилось иначе. Майлз болезненно воспринимал тот факт, что действительно за эти несколько недель переменился. Переменился настолько, что счел свое обещание глупым. Он надеялся, что Сильвия забыла о нем. Но она помнила, ждала и разочаровалась.

Вечерело. Лил дождь.

− Я закончил обучение, − после долгого молчания выдохнул Майлз.

Сильвия встрепенулась.

− Совсем?

− Да. Больше меня здесь ничего не держит.