Текст книги "Чертог"

− Дела мне нет до всего человечества, − взорвался Майлз, − лишь я имею значение и только мои поступки действительно ценны мне. С чего я должен задумываться о безымянных фигурах, которые никогда мною и не были замечены? Есть семья, ради которой я готов на все. Есть люди, которых я хочу включить в семью, а на что мне остальные?

− Ты серьезно заблуждаешься, Майлз, − спокойно проговорила графиня, − жить только ради себя – грех. Семью нужно оберегать и ценить, но также нельзя полностью отворачиваться от всех остальных людей, ибо однажды они отвернуться от тебя. Хочешь ты того или нет, но нужно жить в соответствии со своей эпохой и принимать правила своего времени. Попытайся поступить иначе и мигом станешь отвергнутой пылью.

− Извините, − отозвалась со своего места Сильвия, − я вижу, что моя компания неудобна. Уважаемый граф, графиня, я завтра же уеду, как только взойдет солнце.

Абрахам Грайвер опешил и состроил физиономию крайнего стыда.

− Нет, нет, дорогуша, не уезжайте! Дело совершенно не в вас, это просто наше семейное недопонимание. Если я или мой сын чем-то вас обидели, то смиренно просим прощения за столь бестактное поведение. Просто эмоции до сих пор не утихли и бушуют.

Майлз растерялся.

− Сын, твои намерения по отношению к этой особе серьезны?

− Абсолютно.

− В таком случае, будем готовиться к венчанию. И делу конец.

Баал несколько разочаровался, но не подал виду.

− Неужели так сразу? – шепнул кто-то своему соседу.

− Давайте сменим тему разговора, − настоял граф.

Вечер прошел быстро и как-то безрадостно. Среди собравшихся за общим столом ощущалось некое напряжение, источником которого, вероятнее всего, выступала юная гостья. Каждый по-своему расценивал появление нового и свежего лица в стенах замка. Более всех остальных переживал непосредственно граф, но если его эмоции хоть слабо, но читались на заросшем сединой лице, то вот понять, о чем размышлял Баал, было никому не под силу. Графиня держалась достойно, невзирая на свое угнетенное болезнью состояние. Это ее умение даже вводило в заблуждение полоумных поворят, которые навряд ли вообще подозревали о хвори госпожи. За все время торжественной трапезы единственный повар Силентиума так и не появился в свете огромного количества свечей. Впрочем, ожидать этого никому и не приходилось, ибо те, кто прожил в замке достаточно, чтобы познать его устои, знали о нелюдимости повара.

Несомненно, Сильвия за те несколько часов, что пребывала в замке, постоянно притягивала к себе неосторожные взгляды с разных концов стола. Так или иначе, но за весь вечер каждый хотя бы раз, да взглянул на нее. Некоторые не ограничивались одним разом.

Майлз с тоской признал, что после шумных студенческих попоек с Габриэлем, домашний ужин в тягучем покое был для него в тягость. Это совсем не то, чего юноша ожидал после долгожданного возвращения. Он даже позволил себе усомниться в правильности своих надежд по поводу святости жизни Силентиума. Отмахнувшись как можно скорее от этих идей, Майлз попытался сосредоточиться на детских воспоминаниях, накладывая их на картины настоящего. Таким образом происходило сравнение образов давно ушедших лет и чего-то совершенно чужого, что поселилось в родном гнезде за время продолжительного отсутствия.

Когда узкоголовые поворята полностью очистили стол от всей возможной утвари и стянули заляпанную скатерть, люди стали нехотя расползаться по комнаткам и коридорам. Граф оценил интерьер ярко освещенной залы и удовлетворительно кивнул. Заприметив удаляющегося в свои покои сына, пузатый Абрахам Грайвер шаткими шагами последовал за ним, нагнав у самого выхода.

− Майло, почему бы нам не провести сколько-то времени вместе, наедине?

Граф попытался сделать максимально добродушный вид, боясь, что получит резкий отказ. Он вообще не знал, чего теперь ожидать.

− Я думаю, уже слишком поздно, отец. Твои намерения мне вполне известны и понятны, но дождливая ночь не лучшее время для прогулок, тем более такая темная, как сейчас.

− Зачем же по такому дождищу куда-то идти! Можно просто посидеть у меня в кабинете.

− Ну, хорошо. Раз для тебя это так важно, то можем пройти туда.

Тихий кабинет прямо как из детства Майлза, освещался одной единственной свечой в медном стакане. Черное окно не пропускало хоть сколько-нибудь ночного света и скорее сливалось с темной отделкой стены. Здесь было уютно, если не обращать внимания на ненужную тесноту.

Граф пододвинул в центр комнатки два кресла и плюхнулся в одно из них. Пошарив где-то за спинкой, он достал узкую бутылку из непрозрачного стекла, перетянутую у горлышка шнуром.

− Ты не против, если я немного выпью? – уже достал кожаный кубок граф.

− Не стану препятствовать, − отмахнулся от вопроса Майлз и медленно сел в пустое кресло.

− На самом деле я не большой любитель этого, просто иногда развлекаюсь, − налил до краев Абрахам Грайвер, облизнув верхнюю губу. – Иногда помогает уснуть, иногда просто хочется. Так как тебе дома?

− Если честно, то несколько смутно. Не пойму, почему мне мерещится пустота. Умер что ли кто?

− Прошлой зимой ключница приказала долго жить. Да и что говорить, то была суровая зимовка. Надеюсь, нынче выдастся полегче.

− Новую уже нашли?

− Конечно. Желающих раз в десять больше, чем нам нужно, хе-хе. Уже через неделю взяли одну даму и она пока отлично справляется со своими обязанностями. Жаль только слепа на один глаз и говорит с трудом, но зато все понимает с полуслова. А вообще, новостей немного. Вернее… не столько хороших, которыми можно было бы поделиться.

− Думаю вот, чем теперь заняться. Может быть съездить куда, не зря же я получал образование. Пора и дело подыскать на всю жизнь.

Граф с отвращением отложил кубок.

− Не говори этого, прошу тебя. Не успев вернуться, уже ехать? Выбрось это из головы немедленно. Знаешь, ведь я уже не молод, теперь пришло время передавать хозяйство. А венчание? Привез молодую невесту и теперь бросишь вот так просто?

− Да знаю я и про невесту, и про хозяйство, но ведь тогда получается, что ничегошеньки я не добился. Состарюсь с мыслью, что не совершил достойного поступка.

− Хе, по-твоему, отбивать зад на повозках это достойно? Нечего тебе делать вне стен родного замка. Здесь ты всегда нужен, здесь ты и найдешь свои подвиги.

− Может быть, на войну податься.

− О боги! Неужели я ослышался. Майло, война это ни разу не праздник. На войне умирают, а умирать это, знаешь ли, больно. Вот что, я никогда не рассказывал тебе про моего деда, то есть твоего прапрадеда.

− Это тот, который Силентиум построил?

− Именно.

− Я даже имени его не знаю, − усмехнулся Майлз.

− А его никто не знал. Имени, как такового, не было, зато было прозвище, которое он сам очень любил. Каннибал. Твоего прадеда звали Каннибал Грайвер. Он наш самый старший предок, о котором хоть что-то доподлинно известно. С него начинается история рода Грайвер и этого прекрасного замка.

В августе 1218 гарнизон Думьята был снят, и главная башня города перешла под контроль крестоносцев. Полк Каннибала Грайвера в спешке высадился в залитом кровью порту, придя на помощь оттесняемым соратникам. Сопротивление не удавалось сломить, но клочок за клочком мусульмане сдавали город.

Выпущенная графом пехота, состоявшая преимущественно из его собственных крестьян, быстро вклинилась в бой. Из-под нависших бровей Каннибал внимательно наблюдал, как мясной отряд мгновенно валился с подрубленных ног, хватаясь за рассеченные головы и конечности. Было принято решение, и рыцарские конные соединения, возглавляемые самолично графом, выступили в спины мертвой пехоты. Позволив рыцарям выйти вперед, Грайвер усмирил лошадь и, поглаживая бородку, с восхищением созерцал беспощадную атаку. Через некоторое мгновение стало ясно, что конница графа рассоединяется, смешиваясь с гербами других феодалов. Жутко обозлившись этому, а может быть, испугавшись, Каннибал подозвал своих рыцарей, вновь восстановив боевое построение. Ринувшаяся вперед конница подминала под себя недостаточно расторопных горожан, в ужасе подавшихся в бегство. Ржаво-багровые клинки настигали спины быстрее, чем самый юркий мальчуган успевал скрыться в недоступных для тяжеловооруженных и неповоротливых убийц переулках.

Пахло металлом и кровью. Раззадорившись картиной войны, граф Каннибал спешился у одного из крупных домов и стащил с седла свой щит. Разместив его над дверью, Грайвер покрепче взялся за рукоять тесака, чье лезвие во многих местах покрывал бурый капельный налет, и протиснулся в жилище. Внутри было темно и пахло свечным салом. Поведя усами, словно недовольный кот, граф попытался оглядеться в представшем полумраке. Он обнаружил закрытое оконце, квадрат которого обрамляла тонкая струя золотистого света. Бесцеремонно выбив преграду наружу, Каннибал возрадовался хлынувшему в комнату солнцу. Наплечная пластина слегка сползла от сильного удара, и граф неуклюже поправил ее, описывая в воздухе полукруг оружием. Бросив последний взгляд на мародерствующую армию, почтенный господин зашаркал сапогами по глиняному полу. Ступив на орнаментный ковер, граф едва не споткнулся о черную посапывающую кочку. Каннибал оттолкнул преграду, и та покатилась по полу, кряхтя от боли. На ковер выпал смуглый человеческий детеныш, в тот же миг истошно закричав. Кошмарный звук заставил графа сморщиться от самого затылка и до черепно-впалых скул. Этот невыносимый вопль не то человекоподобного существа, не то демона затронул душу до самого основания, и не было сил его терпеть. Под пыльным сапогом мягкая голова взорвалась подобно перегнившему фрукту, замарав подошву липким соком. Вновь воцарилась тишина, изредка нарушаемая грохотом снаружи. Черная кочка перекатилась на свою более устойчивую сторону. Графа это нисколько не забавляло, а только лишний раз нервировало. Потратив и без того слишком много времени, Каннибал хотел как можно скорее осмотреть дом на предмет ценностей, как драгоценно-металлических, так и телесно-людских. Кочка немощно протягивала гостю горшок, по всей видимости, чем-то наполненный. Нисколько им не заинтересовавшись, Грайвер вдарил свободной рукой по округлому бочку, запустив предмет в ближайшую стену. После глухого звона, глиняные черепки вперемешку с чем-то еще более интересным посыпались на голый пол. Именно этот сладостный звон раздобрил графа, и тот улыбнулся всем острием своих скул.

Оставив бормочущую кочку в покое, Каннибал гордо прошествовал по лестнице на второй этаж дома. Здесь окна по неизвестной причине были распахнуты, и в них виделся отдаленный дым. Интересно, как непривычен этот дым для вида белобоких облаков. Комнаты не были опустошены, даже наоборот. Перевернутые и раскиданные вещи явно кого-то заинтересовали, но видать, в спешке их невозможно было вынести. Отыскав в этом доброе послание, Грайвер вогнал тесак в ножны и, ухватив за эфес, перекинул на поясницу. После долгого времени, что граф сжимал поводья лошади, тугие перчатки с трудом содрались со взмокших рук. Их сукно было неприятным и грубым на ощупь, совсем не таким, как благородные ткани, что таились в углах просторной спаленки. Изысканная, но совершенно непонятная для туземного человека одежда была необычайно красива и завораживала своими цветами. Почему в родном краю, откуда прибыл граф, не было таких цветов? Неужели даже самые дорогие и изящные по покрою наряды не могли соперничать с восточными тканями? Это отвратительно для всего существа тонко чувствующего Каннибала Грайвера.

Переворошив немало гор всевозможного тряпья, граф все-таки обнаружил запертый сундучок с позолоченной крышкой. Со всей силы он швырнул его на пол, в надежде сломить замок или разбить стенки. Но этого не удалось совершить даже после десятка попыток. Бряцанье внутри до боли волновало Каннибала, а бессилие перед никчемным ящиком рождало безудержную ярость.

Безусловно, богатые находки радовали алчную натуру господина, но наиболее впечатлил его найденный топор. Самую малость разбираясь в оружии, Каннибал отметил мастерство, с которым была выполнена находка. Необычная, причудливая форма напоминала бердыш с укороченным одноручным древком и гротескно вытянутым книзу рубилом. Режущая кромка тонким полумесяцев спадала и приобретала заостренный вид, фактически прикрывая собой древко до середины. Верхняя же часть, наоборот, резким, но не менее плавным изгибом указывала на плечо война, которому довелось обладать столь странным предметом. Отполированный до серебряного блеска, топор полыхал в солнечном свете, и казалось, одним своим видом уже был способен убить. Подтянув сползший ремень, граф сунул за него боевую находку и удивился идеальному положению, в которое встало новое любимое оружие.

Разве можно сбивать изящное лезвие о доспех и кости ненужных людей? Царапины и сколы лишь испортят внешность топора, а кровавые разводы скроют под собой чарующий блеск, что был так мил глазам Каннибала Грайвера.

Огромные нефы, груженные разворованными трофеями, томились на якорях, медленно переминаясь с волны на волну. Горели костры, и у каждого такого очага собиралось полсотни носителей креста. Жарилось мясо и пилось вино. Взятая в поход выпивка давно издохла и теперь годилась разве что свиньям. Даже мертвых потчевали найденным на завоеванной земле питьем. Погибшие в бою соратники полноправно пировали вместе с выжившими и для них так же наполняли маленькие стаканчики.

Солнце почти скрылось за морским горизонтом и в пламени костров нуждались все больше. У наскоро поставленного шатра сидел граф. Он был утомлен уходящим днем и не имел желания веселиться. Несколькими часами ранее, на глаза Каннибала попался торговец, который пытался одновременно спасти и свою жизнь бегством, и свой неподражаемый товар ничтожной цены. Пока солдаты совсем не забили бедолагу, Грайвер пробежал взглядом корзины с мусором и приглядел одну весьма занимательную вещицу. По всем правилам торговли, граф отдал назначенные дрожащим голосом деньги и вытащил из общей кучи кусок железа. Держа покупку перед собой и разглядывая ее, Каннибал покинул улочку, оставив торгаша на кучку бездельничающих нагрудников.

Сменив тяжелую кирасу на более легкий гамбез, граф устроился на отдых. Тот кусок железа был отнюдь не простым, иначе не смог бы завладеть вниманием человека, видавшего немало. Это была изрядно помятая и подернутая ржавчиной маска, чья личина изображалась крайне пугающе. Было в этих многочисленные линиях нечто не совсем обыденное, что-то из ряда вон выходящее. Как пытался рассказать торговец, эта маска была найдена им в далеких землях, где ее продавал другой торгаш по очень нескромной цене. Будучи ничем иным, как соменом, частью доспеха восточных воинов, боевая маска явно переживала не лучшие свои времена. Восхищенный честным приобретением, граф велел очистить маску, восстановить и заменить ею лицевую часть своего топхельма, который прошел с Каннибалом немало войн. Явно никогда не работая ни с чем подобным, кузнец пыхтел и матерился, прибивая маску к изуродованному шлему. Работать в ночном мраке при свете догорающего костра не было удовольствием, но обещанная господином награда сглаживала все неудобства и даже пририсовывала нелепую улыбку на кривой рот.

От жуткого гибрида, что получился после долгих часов кузнечных мучений, граф пришел в благоговейный восторг. Без чьей либо помощи Каннибал окунул голову в чрево железного покрова и пришел к выводу, что новый шлем идеально подходит ему, а маска, по непонятному совпадению, практически идеально очерчивала линии лица и можно было чувствовать кожей прохладный металл. Вкупе с новым топором и привычным доспехом, наружность облаченного в бой Грайвера обретала новые черты, весьма необычные на фоне однотипных костюмов и военных приборов остальной массы солдат.

Граф Каннибал был вполне доволен случившимся походом. Возвращаясь домой, он думал о той тихой жизни, что должно быть уже осточертела людям, которые пленниками обитали в его новом замке. Не так давно мечта осуществилась, и на пустующей земле выросло прекрасное каменное сооружение, на постройку которого ушли все деньги, что когда-либо принадлежали графу, и что когда-либо были им отняты у войны. Разве не для этого он жил, с самого детства грезя о личном чертоге, где можно славно умереть? Именно этого и хотел человек, тридцать лет топчущий дорожную пыль и таскающий тесную броню на медленно стареющем теле. Пусть ничего другого граф никогда и не знал, но ведь так хотел верить в священный покой, некогда обещанный самому себе. Изрядно подустав от жесткого седла, Каннибал размышлял о мягком кресле в прохладном каменном мешке залы, куда слуга приносил бы заморское вино в бутылке.

Строительство заняло больше семи лет, но по стечению обстоятельств, сам граф лишь несколько раз присутствовал при закладке фундамента и полов. Все остальное время было проведено им в военных походах, откуда периодически доставлялись все новые трофеи и денежные передачи. Когда последний кусок крыши был установлен и замок во всей своей молодой красе предстал перед близлежащими лесами, небольшая деревушка выросла у основания холма. Местные земли были плодородны, и люди Грайвера без лишних заявлений стали вспахивать ее и разводить скот. Тогда казалось, что наступил рассвет в жизни всего графства, что обзавелся новым сердцем, имя которому – Силентиум. По большей части, так оно и было.

Конечно же, еще на этапе постройки не обошлось без малоприятных происшествий. Нагло используя отсутствие непосредственного контроля со стороны графа Каннибала, недобросовестные подрядчики потихоньку подворовывали выделенные им деньги. Так стало известно, что помощник главного архитектора, некий господин Бекфорд, из подполья вел закупки низкокачественных материалов, значительно более дешевых и при этом крайне сомнительных в плане своих характеристик. К счастью, эти махинации были в скором времени раскрыты и помощника архитектора выгнали, оставив без какой-либо платы за уже проделанную работу. Неизвестно, имели ли место быть подобные инциденты все остальное время, но даже если и были, то благодаря отточенным умениям негодяев, они остались в тени.

Каннибал Грайвер возвращался домой с добрыми мыслями. Он твердо решил распрощаться с военным ремеслом и полностью посвятить остаток жизни семье. Его сын уже вырос и тоже пошел по стопам отца. Для графа это было поводом гордиться, ибо больше боевой выучки, он уважал только традиции и устои. В замке ждала любимая жена и знакомые лица. Там царил манящий порядок.

Получив известие о возвращении хозяина, Силентиум пришел в бурное оживление. Кухонные печи полыхали не переставая, раскаляя тамошний воздух до невыносимых для прислуги температур. Тщательно чистились все без исключения залы и коридоры, наскоро избавлялись от паутины и гнилых листьев, что проникли в пыльные углы еще прошлой осенью. Тогда никто не знал о намерениях графа, и относились к предстоящему событию, как к рядовой встрече, временному пребыванию, которое навряд ли бы продлилось более двух недель или месяца.

Седовласый старик Баал встречал графа у приоткрытых дверей. Завидев на горизонте приближающийся экипаж, люди толпились у окон, любопытно высматривая в них что-то самим себе непонятное. Каннибал не стал с порога говорить о том, что вернулся навсегда, поэтому все прошло без особых эмоций, в простой формальной атмосфере. Пожалуй, Баал был единственным, кто радовался господину. Сразу же, как впрочем и всегда, начались перестановки в некоторых комнатах и залах. Граф с воодушевлением разбирал свои вещи и трофеи, только и успевая размещать их в том или ином месте, наиболее эффектном, как казалось ему самому. Жемчужина коллекции – необычный переделанный шлем, занял почетную стойку в главной зале, куда Каннибал до этого притащил резное кресло. Здесь он намеревался организовать свое основное место времяпровождения. Здесь бы он принимал гостей и просто наслаждался отдыхом. Потрепанную кирасу разместили в этой же зале, но у стены. В последний раз этот доспех опустился на деревянный каркас, и первая пылинка упала на стальную пластину. Топор же граф практически не выпускал из рук. Начинало казаться, что этот элемент боевого снаряжения вообще намертво прирос к морщинистой коже. Большинство это пугало. Отказавшись от трапезы после долгой дороги, Каннибал приказал вызвать к нему полдюжины художников, скульпторов и кузнецов. В тот момент в сердца обитателей замка начали закрадываться смутные мысли и сомнения.

Приняв приглашение откушать только ближе к ночи, Грайвер за столом вел себя необычайно радостно. Это еще больше насторожило людей, видевших каждый раз только уставшее и холодное лицо господина. Он с жаром расспрашивал о домашнем быте, интересных событиях и новостях, получая вразумительные ответы только от Баала.

Сын Грайвера был в очередном затянувшемся походе, зато несколько опечаленная графиня весь остаток дня провела в неуверенных раздумьях, что прекрасно читались Каннибалом. На него уже упал груз усталости и решив продолжить домашние хлопоты на следующий день, удалился в приготовленные покой.

Все утро граф сидел в своем любимом кресле в центре огромной залы. Он уже успел достаточно насмотреться на внутреннюю отделку и безупречную чистоту, поэтому сейчас немного скучал. Подперев одной рукой жилистую голову, другой Каннибал поигрывал топором. Нельзя сказать, что принятая им поза вызывала добрые надежды на хороший настрой, но, тем не менее, молодая графиня выступила с желанием сообщить нечто важное. Баал сообщил о желании графини, и Грайвер незамедлительно велел принять ее, при этом приободрившись в глубине глаз.

День был хмурый. Через высокие окна падал ровный серый свет, который как-то умудрялся вдохновлять графа. Несколько служанок тихонько копошились у стен залы, занимаясь ежедневной уборкой, ставшей со вчерашнего дня обязательным мероприятием. Было необычайно тихо, именно так, как хотел Грайвер. Эта тишина питала его душу, создавая непрекращающееся чувство удовлетворения, задавала правильный настрой.

Графиня вошла в залу, облаченная в нежно–розовое платье с заплетенными поблескивающими волосами и в сопровождении какого-то юноши. Компаньон жены нисколько не смутил графа, он даже не сразу обратил на это явление свое внимание, будучи полностью прикованным к светлому, еще по-девичьи свежему лицу. Этот юноша был кем-то из прислуги и очевидно просто помогал графине с каким-нибудь маловажным делом. Придерживая край платья, женщина почтительно поприветствовала сидящего супруга и обратилась к нему с полным счастливых волн голосом. То, что впоследствии услышал граф, никак внешне не отразилось на его лице, видавшем все зверства ада. Услышанное, скорее, жестоко покалечило душу, нежели как-то выдавилось наружу. Несколько волосков в бороде и усах дрогнули, давая понять, что под ними происходит нечто совершенно ужасное.

Случилось то, чего так боялся Грайвер, а именно, разрушение понятий честности и совести. Выстраиваемый годами порядок внутри замка и непосредственно самого себя, за несколько минут пал подобно гарнизону Думьята и не было надежд на его восстановление. Гармония навсегда исчезла в пределах домашних стен замка, оставив гнетущую, воняющую смертью падаль, что некогда были надеждами. Каннибал не смог этого пережить.

Так получилось, что за долгие года, пока граф искал битвы, скучающая графиня увлеклась молодым пажом. Никаких препятствий для их вероломного предательства не было, и в итоге новоиспеченная счастливая пара ждала пополнения. Графиня была беременна, и Каннибал готов был выколоть себе глаза за их ненадобностью, ибо не разглядеть такой мерзости было просто невозможно. На вопрос Грайвера: «чего же теперь ждет предательница», ответил юноша. У графа просили свободы, просили отпустить влюбленных из замка и никогда не видеть его впредь. Просили счастья.

Служанки от ужаса вжались как можно сильнее в стены, скрутив тряпицы в трубочки. Все, кто находился в зале, с трепетом ждали ответа господина, и в тот момент умиротворяющая тишина впервые сдавила сильнее гарроты.

Граф сидел не шелохнувшись. Все, что он сделал в следующие несколько секунд, это втянул воздух в глубину тела, выпустил его через усы и рубанул топором в метре от пола, параллельно каменной плите. В сером свете унылого дня рассвело. Всполыхнуло алое солнце, вырвавшееся из ровной линии на безнадежно испорченном платье. Посыпалось что-то вязкое, словно из неожиданно порванного мешка. Пол быстро намок от кровавого озера, в котором утопал рыдающий паж. Каннибал не придал этому значения, снова подперев рукой голову. Топор тянуло вниз, но Грайвер не давал ему уйти, а лишь слегка покачивал его, успокаивая.

На крик служанки сбежались люди. Баал вошел в залу и понимающе кивнул сидящему графу.

В тот же вечер на стол Каннибалу было подано блюдо из умерщвленной супруги. Был отдан приказ сварить часть неверной, а остальную часть зажарить. Кости скинули где-то в подвале, чтобы от них избавились вечно голодные крысы. Что касается юноши, то его впечатали в стену в том же подвале. Нишу закрыли кирпичами, оставив замурованного любовника помирать. Он и помер. Лишь одну бедренную кость оставил себе Грайвер. До самой своей кончины он не расставался с ней, держа в свободной от топора руке.

− Он был слишком жестоким, − завершил рассказ отца Майлз. – Такие люди не должны жить.

− Хе-хе, он был справедливым! Знаешь ли, твой прадед всегда тепло относился к людям, что отвечали ему тем же. А предателей ненавидел. По его морали, каждый заслуживает того, как поступил и чего заслужил. Он ведь вырастил меня.

− А как же твой отец? Получается, это он сын Каннибала?

− Отец? Через год после возвращения твоего прадеда в Силентиум, пришла весть, что он погиб. Совсем молодым был, и я его не помню.

− Как говоришь… во всем должен быть порядок.

− Именно так, а иначе ничего кроме упадка ждать не придется.

− Но нельзя же творить порядок такими методами, как прадед.

− Он был своеобразным человеком и поступал, как считал нужным. Все-таки, военная выправка, дисциплина. Нам с тобой остается перенимать те уроки и не совершать тех ошибок. Ведь, в конце концов, замок еще стоит! А значит и живет наш род! Он ведь так дорожил замком. Завещал хранить его. Я сохранил, а теперь пришел твой черед. Твой отец дряхлый старик, ему ни за что не сравниться с полным сил юношей. Это уже не мои годы, а твои. У тебя жизнь, невеста, обязанности управителя. У меня – больные суставы и жирное брюхо. Уж поверь, дома тебе будет лучше всего.

− Да, − встряхнул руками Майлз, − спасибо за приятную беседу, я правда очень рад, но пора бы и отойти ко сну.

Майлз демонстративно встал и потер уставшую поясницу.

− Ох, наверное, скоро светать начнет!

− Что ты, мы не так долго сидим.

– Еще раз спасибо, я обязательно подумаю над всем сказанным, а может быть, и несказанным.

− Спокойной ночи, − раздосадовано бросил уходящему граф.

− Спасибо, отец.

Дверь захлопнулась.

− Неужели я больше никогда тебя не увижу, сынок? И на что мне в таком случае жить.

В покоях было темно. Все до единой свечи спали. Абрахам Грайвер со всевозможной осторожностью подкрался к кровати и стал снимать пропахшую потом одежду. С трудом различив силуэт на другой стороне кровати, граф успокоился.

− Как поговорили?

Граф вздрогнул и громко охнул.

− Надеюсь, ты не сказал по глупости ничего лишнего?

Голос графини был необычайно ровным, нисколько не сонным и не больным.

− Отлично поговорили. Хотя… по большей части говорил я, а Майло слушал.

− Значит, беседа все-таки не задалась.

− Какая разница, кто говорит и сколько. Отлично посидели и все тут. Вам пора спать, моя графиня.

− Как же мне уснуть, думая об этой.

Грайвер закончил возню с одеждой и влез сначала под шкуру, а потом под одеяло.

− О Сильвии? – уже зная наперед ответ, спросил граф.

− Мы слишком многого не знаем. Она пугает меня.

− Неужели видишь в девочке скрытую опасность? – усмехнулся граф, но не нашел задорного отголоска у графини.

− В том-то и дело, что я ничего в ней не вижу. Как правило, мне достаточно беглого осмотра, чтобы понять все о человеке, но в нашем случае, я слепа. Этот взгляд… так не смотрят безродные твари, и уж тем более в столь юном возрасте.

− Почему такая резкая критика?

− Причина, по которой Майлз так сторонился рассказывать о своей избраннице, может быть только одна. Не притворяйся глупым, ты тоже все прекрасно понял.

− Больше всего на свете я не хочу причинять сыну боль.

− Придется, Абрахам. Мое сердце сжимается при виде той. Чутье говорит. Чем скорее она покинет Силентиум, тем лучше будет для всех.

                              Интерлюдия

− Я люблю тебя, мама, − прижался Майлз к родной щеке. – Я правда не хотел тебя обижать.

Графиня смерила маленького сына непроницаемым взглядом и выпрямилась в своем кресле.

− Зачем ты это сделал? Думаешь, я бессердечная тварь, не способная к сочувствию? Ошибаешься. Ты мог все мне рассказать и не мучить ни себя, ни кого другого. А что подумал отец? Он места себе не находил. Каждый день он проверял твою комнату, в надежде отыскать сына, но все напрасно. Ты исчез.

Майлз провел ночь в слезах. Он никак не мог успокоиться и привести себя в порядок. Будучи безвольным существом, мальчик страдал от этого. Если бы он был хоть на каплю похож на своего отца, то непременно смог бы утолить печаль и утереть слезы. Но он не был копией своего родителя. Он был другим. И страдал от этого.

Складывая вещи в холщовый мешок, Майлз думал об одном – как перехитрить судьбу и спрятаться от гневных взглядов родителей. Он слышал, что его хотят отдать на обучение в далекий незнакомый город, и страшился своего будущего. Майлз хотел остаться дома, под опекой родных и горячо любимых людей. Двумя днями ранее, мальчик, прильнув ухом к двери, слушал разговор родителей.

− Майло уже достаточно взрослый, чтобы стать учеником. Нет больше смысла держать его в замке, − тихо говорила мать Майлза. – Подыши ему достойное место и определи туда.

Граф Грайвер мялся.

− Не слишком ли ты торопишь события, дорогая? Да, скоро наш сын станет взрослым, но это не повод отсылать его как можно дальше. Я мог бы организовать ему домашнее обучение.

− Ничто так не дисциплинирует человека, как университет. – Повысила голос графиня. – Если не хочешь отдавать его в оруженосцы и в армию, то отправь его в университет. В Оксфорд, например.

− Это будет строить нам немалых денег.

− Не экономь на сыне. Тем более что он у нас один.

Майлз слушал и не верил своим ушам. Зачем его хотят отослать из родного дома? Почему он непременно должен ехать в проклятый университет и проживать свое детство там? Ему очень нравились игры дома, и он не видел причин прекращать их.