Текст книги "Евпатий Коловрат. Последний герой Древней Руси"

По мнению специалистов, источником «княжеской» части повести послужил синодик рязанских князей, хранившийся в Никольском храме. Именно поэтому автор повести допустил несколько серьезных исторических ошибок, включив в состав действующих лиц событий 1237 года князей, которые к тому времени уже умерли. История Евпатия также взята из некоего рязанского источника, но какого?

Еще в XIX веке Д. И. Иловайский высказывал предположение, что источником сюжета о Евпатии Коловрате послужило некое народное предание, а самого Евпатия считал былинным богатырем вместе с Добрыней и Алешей Поповичем. Эта точка зрения прижилась в отечественной историографии надолго. В советское время она хорошо ложилась в идеологическую установку о влиянии народного творчества на русскую культуру, а потому получила широкое распространение. Дмитрий Сергеевич Лихачев в своем исследовании о «Повести» считал, что эпизод с «неистовым Евпатием» «целиком обязан своим происхождением народному эпосу». Но при этом «он составлен в той же стилистической манере, что и весь остальной текст “Повести”, и сливается с нею в органическое целое»[29]29
  Лихачев Д. С. Великое наследие. Классические произведения литературы Древней Руси. Л.: Художественная литература, 1987. С. 78.


[Закрыть]. Последний тезис звучит несколько парадоксально – отрывок из народного эпоса составлен в той же стилистической манере, что и написанная рукой книжника «Повесть».

Да и не похож сюжет о Евпатии на сюжет народной песни. Во-первых, в нем ничего не говорится о самом герое. Нет не только каких-либо биографических сведений, но и даже личных характеристик. Высокий или низкий, светловолосый или кудрявый, молодой или старый – ничего из обычных эпитетов, которыми описываются в былинах богатыри. Во-вторых, детали сюжета достаточно реалистичны, в них нет ничего такого, что противоречит информации, известной из летописей и других источников. В-третьих, само имя героя – Евпатий – является уникальным и более нигде не встречается. Так же как и прозвище Коловрат.

Присмотримся к этому имени. И для начала обратим внимание на следующую особенность «Повести» – главным действующим лицом первой части является священник Евстафий, в середине произведения выделена княгиня Евпраксия, а в последней части – вельможа Евпатий Коловрат. Имена Евстафий – Евпраксия —Евпатий образуют своего рода фонетическую связку, пронизывающую всю повесть.

В отличие от имени нашего героя Евстафий и Евпраксия – имена довольно обыкновенные. Распространенными их не назовешь, но в древнерусских источниках они встречаются[30]30
  В современном подробном исследовании древнерусских княжеских имен имя Евпраксия встречается трижды, имя Евстафий – четырежды. Имя Евпатий упоминается только один раз именно в связи с Евпатием Коловратом. См.: Литвина А. Б., Успенский Ф. Б. Выбор имени у русских князей в X–XVI вв. М.: Индрик, 2006


[Закрыть]. А что же Евпатий? Можно предположить, что Евпатий – это искаженное греческое имя Ипатий, встречавшееся в Древней Руси. Если написать оба слова по-гречески, то разница составит всего одну букву: ΕΥπάτιος (Евпатий) и Υπάτιος (Ипатий), при этом имя Ипатий («высокорожденный», «знатный») хорошо известно, а имени Евпатий в греческом не существует. Искажение имени при переходе из одного языка в другой – вещь весьма обычная, и русский язык тут не исключение. Так, греческий Георгий превратился в русском языке в Гюргия, потом Юрия и просто Егора, еврейский Иосиф – в Осипа, скандинавские Нельга и Нельги – в Ольгу и Олега, а Ингвар – в Ингоря, а потом и в Игоря.

Может, это произошло и с Ипатием? Но тогда придется предположить, что это искажение имени возникло на короткий период, а потом исчезло. Ибо уже в XIV веке мы видим преподобного Ипатия Печерского, знаменитого врача («целебника»), основанный в том же столетии монастырь в Костроме тоже получает название Ипатьевского, редко, но отмечены в исторических источниках бояре с таким именем. И никаких искажений оно не приобрело.

А если расширить пределы поиска? Только в одном регионе имя Ипатий имеет редкую, но все же употребляемую форму Евпатий – в Северном Причерноморье. Возможно, причиной появления именно такой словоформы стала память о великом государе Митридате IV Евпаторе, который бросил вызов самому Риму[31]31
  Именно в честь его в 1784 году по указу императрицы Екатерины Великой был назван новый город в Крыму – Евпатория.


[Закрыть]. В абхазских горах туристам показывают «пещеру Святого Евпатия», названную так по имени отшельника, подвизавшегося в местных горах.

«Повесть» прямо указывает на греческое происхождение священника Евстафия и намекает на такое же у княгини Евпраксии. В отечественной исторической и околоисторической литературе сложилась традиция считать ее гречанкой. Если допустить греческое происхождение Евпатия, то становится понятным, зачем автор повести включил эпизод о его подвиге в свое повествование. Для него Евпатий относился к кругу лиц, связанных с историей перенесения иконы Николы Зарайского на Русь. Но как черноморский грек стал «вельможей рязанским»? Что означает его прозвище Коловрат? Для ответа на эти вопросы обратимся к греческому следу в истории иконы Николы Зарайского и связанных с ней лиц.

Глава 2. У самого Черного моря

Итак, вслед за автором «Повести о Николе Заразском» вернемся на берега Черного моря и попробуем разобраться в греческом следе нашей истории. «Повесть» начинается с упоминания битвы на Калке: «Прибытие из Корсуни чудотворного образа Николы Заразского: как прибыл из преславного города Херсонеса в рязанские пределы на третий год после Калкского побоища. Тогда убито было много князей русских. И встали князья русские за половцев, а побиты были за Днепром на речке на Хортице на Калкском поле Половецкой земли, на Калках, месяца июня в шестнадцатый день».

Этот абзац является как бы подзаголовком «Повести», хронологически точно фиксирующим время начала действия – «на третий год после Калкского побоища». Битва на Калке произошла, согласно общепринятой датировке, 31 мая 1223 года. Таким образом, начало действия «Повести» относится к 1225 году.

Автор «Повести» не случайно выбрал в качестве указания времени начала именно битвы на Калке. Это событие рассматривалось в русской летописной традиции как прелюдия к монгольскому нашествию на собственно русские земли, а потому подробно описывалось в летописных сводах[32]32
  Рудаков В. Н. Монголо-татары глазами древнерусских книжников XIII–XV вв. М.: Квадрига, 2009. С. 19.


[Закрыть]. Тем самым читатель сразу включался в контекст эпохи и понимал, что перед ним не только религиозное, но и историческое произведение.

Но указанная дата имела не только литературное значение. Начало XIII века для Черноморского региона – время смены эпох. В 1204 году рыцари Четвертого крестового похода штурмом берут Константинополь, и на месте православной империи ромеев возникает латинская империя с католическим государем во главе. Не сложившие оружия византийцы собираются вокруг небольшого городка Никея, где бесстрашные императоры из династии Ласкрисов возглавили сопротивление. Восточнее Никейской империи образовался еще один осколок Византии – Трапезундская империя во главе с династией Великих Комнинов, под властью которой и оказался Херсонес. В 1223 году, перед тем как столкнуться с русскими дружинами на безвестной ныне реке Калке, монгольское войско под командованием Субэдэя и Джэбэ ворвалось в Крым. Непосредственно Херсонес их набег не затронул, жертвой кочевников стал Сурож (Судак), но несомненно, что появление нового, дотоле не знаемого жестокого и сильного народа не могло не взволновать обителей Тавриды.

Осколки Византии вели нескончаемые войны друг с другом и с турецкими султанатами, поэтому Херсонес не мог рассчитывать на защиту метрополии в случае нового набега кочевников. Появившиеся в Черном море торговые корабли итальянских морских республик Венеции и Генуи вытесняли крымских греков из сферы торговли. Город постепенно приходил в упадок. И вот здесь священнику церкви Святого Якова Евстафию явился во сне святой Николай Угодник, повелел взять свой чтимый образ и двинуться в землю Рязанскую. Чтобы русский читатель «Повести» оценил это необычное повеление святого, автор указывает, что именно в этой церкви принял в свое время крещение святой равноапостольный князь Владимир.

В древнерусских летописях упоминается семь вариантов названия храма, в котором крестился князь Владимир[33]33
  Карпов А. Ю. Владимир Святой М.: Молодая гвардия, 2004. С. 240.


[Закрыть]. Для Б. М. Клосса указание на церковь Святого Якова стало указанием на один из летописных источников, которым воспользовался автор «Повести». Но в этом месте памятника есть более подробные сведения о месте нахождения иконы: «А стоял тот чудотворный образ в городе Корсуни посреди града близ церкви апостола Якова, брата Иоанна Богослова. А в этой церкви апостола Якова крестился самодержавный и великий князь Владимир Святославич Киевский и всея Руси. А палата была большая, красивая у чудотворцева храма позади алтаря, в ней же греческие цари пировали».

Эти подробности автор не позаимствовать в летописях и придумать не мог – зачем? С точки зрения рассказа логично было бы поместить икону просто в храме. Возможно, здесь он руководствовался преданием, сохранившимся среди служителей Никольского храма.

В путь Евстафий двинулся не один – по повелению угодника, он взял с собой супругу, сына и некоего служителя, возможно, диакона. Первоначально они планировали воспользоваться традиционным путем вверх по течению Днепра через половецкие степи к Киеву. Однако потом маршрут изменился. Святой Николай направил своего служителя следующим образом: «Иди в устье Днепра в Понтийском море, и сядь в корабль, и доплыви до моря Варяжского в Немецкой области. И оттуда пойдешь сухим путем до Великого Новгорода и далее в Рязанскую область не только беспрепятственно, но и с почетом».

Знакомый с летописной традицией читатель не мог не заметить тут отсылки на содержащийся в Повести временных лет рассказ о хождении к славянам апостола Андрея Первозванного. Апостольский маршрут, пролегавший по древнему пути «из варяг в греки», оказывается закрыт для Евстафия и иконы. Это очередной знак смены времени, эпохи перелома.

Некоторые историки считают путь иконы вокруг Европы маловероятным и даже «фантастическим». Странным кажется то, что для того, чтобы сесть на корабль, идущий в море Варяжское (то есть Балтийское), Евстафий должен из Херсонеса (одного из крупнейших портов Черного моря) добираться до устья Днепра. Можно предположить, что в древнем источнике рассказа о перенесении иконы упоминался вовсе не Днепр, а Дунай. Вот тогда маршрут становится логичным. В устье Дуная Евстафий пересаживается с морского корабля на речной и по великой европейской реке поднимается к центру Европы (в землю Немецкую), откуда по Одеру или по Эльбе попадает в Балтийское море. Путь довольно длинный, но вполне реальный и, главное, относительно безопасный. Ошибка автора XVI века вполне понята, – в это время ни днепровским, ни дунайским путями русские не пользовались и географию Северного Причерноморья знали уже плохо.

Путешествие византийского священника с иконой из осколка империи в русские земли не было в те годы чем-то исключительным. Во-первых, Русская Церковь оставалась в подчинении Вселенского патриархата, и эти связи сохранились и после 1204 года. Во-вторых, русские князья ценили византийское церковное искусство и охотно принимали у себя иконописцев, зодчих и других умелых мастеров. Особенно привечали греков владимирские князья. По мнению искусствоведов, «в 1157–1238 годах во Владимире возник второй по своему значению после Константинополя крупный центр искусства в восточнохристианском мире»[34]34
  Масленицын С. И. Живопись Владимиро-Суздальской Руси. 1157–1238 годы. М.: Изобразительное искусство, 1998. С. 237.


[Закрыть]. Число византийских мастеров во Владимирском княжестве постоянно росло, так как местные князья последовательно, на протяжении нескольких десятков лет создавали все необходимые условия для работы, прежде всего ведя интенсивное храмостроительство. Захват Константинополя крестоносцами в еще большей степени способствовал переезду на Русь многих талантливых мастеров. Тем более что в отличие от Западной Европы ни светская, ни духовная власть не вмешивалась в творческие процессы.

Исследователи отмечают, что «написанные в 1220—1230-е годы иконы – самые “грекофильские” в ряду произведений владимирских мастеров XII–XIII веков»[35]35
  Масленицын С. И. Указ. соч. С. 171.


[Закрыть]. Это говорит в первую очередь о заметном увеличении числа византийских мастеров, работавших в княжестве.

Таким образом, как раз во времена путешествия иконы святого Николая из Корсуни в Рязань имел место пусть локальный, но оставивший заметный след в истории процесс переселения подданных Византийской империи в северо-восточные русские земли. В силу расстояния и трудностей пути он не носил массового характера, но дорога из Византии на берега Оки была проторена.

Интересно, что совсем незадолго до перенесения иконы святителя Николая аналогичный путь из византийских земель в Рязань проделали еще две иконы:

– Богоматерь Одигитрия, перенесенная епископом Ефросином Святогорцем[36]36
  Святитель Ефросин Святогорец – второй епископ Муромской и Рязанской епархий. Его прозвище говорит о том, что он либо был греческим монахом со святой горы Афон, либо русским человеком, подвизавшимся там же. В любом случае его связь с Византией несомненна, что может служить еще одной причиной, почему Евстафий стремился с иконой именно в Рязань. По преданию, именно святитель Ефросин осуществил постриг в монашество муромского князя Давыда Юрьевича и его супруги, принявших в иночестве имена Петра и Февроньи.


[Закрыть] со святой горы Афон. Эта чтимая святыня находилась в Успенском соборе Рязани и также упоминается в источниках в связи событиями 1237 года[37]37
  Буланкина Е. В. Старая Рязань – стольный город Древней Руси. Рязань: Изд-во Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника, 2007. С. 9.


[Закрыть]. В настоящее время образ хранится в собрании Рязанского музея-заповедника;

– икона Иоанна Богослова, написанная в Царьграде и находившаяся в основанном князем Ингварием Ингваревичем около 1220 года Ольговом монастыре. По преданию, икона была прислана патриархом в дар рязанскому князю. Образ не сохранился до нашего времени, как не сохранились и документальные свидетельства о его происхождении, но сам факт предания в очередной раз подчеркивает наличие связи между Рязанским княжеством и осколками Византийской империи.

После ряда приключений Евстафий вместе с иконой и семейством добрался до рязанских пределов. И здесь по милости святого Николая в истории появляется новое действующее лицо – внук рязанского князя княжич Федор Юрьевич. Именно ему явился во сне Угодник и повелел встретить свой образ, сообщив, что за это действие Господь «дарует тебе венец царствия небесного, и жене твоей, и сыну твоему». Неженатый и бездетный князь сильно подивился этому обещанию, но волю святого выполнил.

Хотя «Повесть о Николе Заразском» является единственным источником, сообщающим нам сведения о деятельности и самом факте существования князя Федора Юрьевича, историки склонны считать его исторической фигурой. Летописи ничего не сообщают о нем, но они вообще сообщают нам весьма мало сведений о рязанской княжеской династии, в родословных таблицах рязанских князей то и дело попадаются пропуски и знаки вопроса. К тому же бездетность князей – явление весьма редкое и гораздо более заметное. С точки зрения христианского сознания дети – это благословение Божие человеку. А в отношении князя – это благословение не только ему, но и его уделу. Поэтому отсутствие в летописях указания на бездетность князя Юрия Ингваревича позволяет предположить, что дети у него были. Почему бы его сыну не носить имя Федор? Тем более что это имя не являлось редким в княжеских святцах. Его, к примеру, носил отец Александра Невского, князь Ярослав Всеволодович. Не исключено, что и рязанский княжич Федор имел помимо христианского и некое языческое имя вроде Олега или Святослава. Но мог и не иметь – как раз в этом поколении князей христианские имена начинают теснить языческие: из девяти детей все того же Ярослава Всеволодовича семеро носят христианские имена и лишь один – Ярослав (первый князь тверской) нехристианское, имя еще одного княжича осталось неизвестным[38]38
  Хрусталев Д. Г. Русь: от нашествия до «ига». СПб.: Евразия, 2004 (прилагаемые родословные таблицы).


[Закрыть].

Князь доставил икону в «область свою», то есть в город Красный на реке Осетре – нынешний Зарайск. Некоторые исследователи полагают, что князь только встретил икону, но поместил ее не в своем крохотном городке, а в стольной Рязани. Однако ни один источник не сообщает о пребывании иконы в Рязани и о последующем переносе ее в Зарайск, так что логичнее в данном случае довериться сказанию и предположить, что икона действительно прибыла в городок на реке Осетре.

Для города приход иконы святителя Николая был не просто одним из событий, благодаря иконе Зарайск получил свое имя. Упомянутое выше название «Красный» не имеет подтверждения в источниках. Его часто используют в краеведческой и исторической литературе, и сейчас уже невозможно установить, кто, когда и на каком основании использовал его впервые. Возможно, оно встречалось в некоем не дошедшем до нас источнике, но могло быть и плодом чей-то фантазии.

Иные историки сомневаются в факте существования города, упоминания о котором отсутствуют в письменных источниках. Да и в «Повести» речь идет не о городе князя Федора Юрьевича, а об «области» его[39]39
  См., к примеру: Кучкин В. А. Ранняя история города Зарайска и проблема ее источников // Зарайск. Исторические реалии и легенды. М.: Древлехранилище, 2002. С. 40.


[Закрыть]. Подробно рассмотревший вопрос времени возникновения города современный историк В. А. Кучкин пришел к выводу, что он был основан лишь в XVI веке, а до этого на его месте существовало село с церковью Николы Заразского[40]40
  Там же. С. 112.


[Закрыть].

Однако результаты археологических раскопок говорят о том, что долина реки Осетр была заселена еще в XII веке. Как известно, многие разоренные во время Батыева нашествия города не возродились и превратились в села или вовсе в пустое место. Иные поменяли место расположения, а некоторые были восстановлены в XVI–XVII веках (например, Курск).

Обстоятельства, при которых впервые упомянуто в летописях село с церковью Николы Зарайского, довольно нетривиальны: в 1509 году великий князь московский и всея Руси Василий III пожаловал церкви Николы Заразского село и три пустоши. С чего бы вдруг русский государь озаботился судьбой простого сельского храма? Но ведь его матерью была последняя из византийских принцесс Софья Палеолог и история храма, с которым была связана легенда о другой женщине «из царского рода», могла привлечь его внимание[41]41
  Выскажем и еще одно предположение. А не происходила ли княгиня Евпраксия из рода Палеологов? Ведь автор «Повести» мог употребить выражение «из царского рода» в значении «из рода, который потом станет царским». Ничего невозможного в такой версии нет – в начале XIII века Палеологи занимают видное положение при дворе никейского императора. Можно предположить, что она из представительниц или родственниц этого семейства отправилась на Русь при посредничестве Евпатия Корсунского или Ефросина Святогорца.


[Закрыть].

В 1527 году произошел набег крымского царевича Алая, который сжег село вместе с другими населенными пунктами. И государь всея Руси проявляет личный интерес к восстановлению храма. В том же году вокруг церкви начинается строительство существующей и поныне каменной крепости, в 1533 году Василий III лично посещает новопостроенный город с целью помолиться у чтимой иконы. А к 1560-м годам относится и создание «Повести», в которой одним из источников послужили документы местного храма – списки священнослужителей и некоторые предания.

Могла византийская икона попасть в простое село? Возможно ли, что клир простой сельской церкви сохранил ценные местные исторические сведения? Конечно, этого исключать нельзя, но логичнее будет предположить, что город действительно существовал в домонгольское время, но погиб во время Батыева нашествия, а в XVI веке был восстановлен.

Интересный вопрос и о происхождении названия города. «Повесть» говорит о том, что свое название город получил от иконы, а икона в свою очередь от поступка княгини Евпраксии, которая убилась – «заразилась» – вместе с сыном в 1237 году. Советские историки дружно критиковали эту версию, отвергая всяческую связь названия города и иконы. По наиболее распространенному мнению, название произошло от глубоких оврагов – «заразов».

Однако исследования современных лингвистов частично подтвердили правоту автора «Повести». Подсказкой стала сама форма названия – Заразск, «Заразеск». Анализ письменных источников позволил выявить, что первоначально город назывался «что у Николы Заразского», «Никола Заразским» и лишь потом утвердилась упрощенная форма «Заразк», которая не без некоторых приключений трансформировалась в «Зарайск»[42]42
  См. подробно: Добродомов И. Г. Происхождение названия Зарайск в свете языковедческих данных // Зарайск. Исторические реалии и легенды. М.: Древлехранилище, 2002. С. 254 и далее.


[Закрыть].

История России знает примеры, когда город получал название в честь иконы. И наиболее известный из них – Ростов-на-Дону. Он был основан в 1760 году как крепость Святителя Дмитрия Ростовского, потом название сократилось до Крепость Ростовская, а потом и вовсе до Ростова, а чтобы не вышло путаницы с древним городом, стали добавлять определение «на Дону», которое уже в советское время стали писать через дефисы.

Но откуда получила прозвище Заразской сама икона? Связка сюжета с самоубийством княгини Евпраксии и названием иконы в «Повести» действительно выглядит натянутой. Складывается впечатление, что автор произведения и сам не знал, почему икона получила свое название. В местной краеведческой литературе высказывалось мнение, что прозвище Заразской икона получила еще в Херсонесе, до перенесения на Русь. Что могло означать такое прозвище, сейчас уже установить сложно.

Остается вопрос – почему путь иконы завершился не в стольном Владимире, где так ценили византийское искусство, не в Рязани, где имелись привычные для нее каменные храмы, а в маленьком поселении, которое иные специалисты даже не считают возможным назвать городом?[43]43
  Водарский Я. Е. Основание Зарайска // Зарайск. Исторические реалии и легенды. М.: Древлехранилище, 2002. С. 234.


[Закрыть]

Здесь возможны два объяснения – с православной точки зрения ответ дан в самом тексте «Повести»: «Хочу здесь пребывать и чудеса творить», – сообщил князю святой Николай.

С сугубо рационалистической точки зрения можно предположить, что свою роль сыграл династический фактор. У правившего в те годы рязанского князя Ингваря Ингваревича[44]44
  В некоторых источниках он именуется Ингварием Игоревичем, или Ингварием Ингоревичем, или даже Игорем Игоревичем. Ниже вопрос о соотношении имен Ингварь – Ингорь – Игорь будет рассмотрен подробно, а пока просто отметим, что летописцы то смешивали эти имена, то, напротив, пытались разделить.


[Закрыть] было три сына – Юрий, Роман и Олег. При отсутствии в живых братьев он должен был передать престол старшему из них – Юрию. В это время установленный при Ярославе Мудром порядок наследования от брата к брату уже неоднократно приводил к усобицам как на уровне великого княжения, так и на уровне отдельных княжеств. Князья стремились отойти от него в пользу более простой и логичной схемы наследования от отца к сыну. Именно поэтому Андрей Боголюбский выслал из своего княжества младших братьев – Михалко и Всеволода. Всеволод, став великим князем владимирским, фактически изгнал из своих владений сына самого Андрея, чтобы обеспечить престол своим детям.

Вполне возможно, что и Юрий Ингваревич также стремился обеспечить передачу рязанского стола своему сыну Федору и заранее готовил к этому подданных. Перенесение в удел сына чудотворной византийской иконы сопровождалось визитом в Красный и князя Юрия Ингваревича, и рязанского епископа Ефросина Святогорца, то есть было не только религиозным, но и политическим событием.

В этом же аспекте интересно рассмотреть вопрос и о женитьбе князя Федора Юрьевича. «Повесть» сообщает нам следующее: «Спустя немного лет князь Федор Юрьевич сочетался браком, взяв супругу из царского рода именем Евпраксию. И вскоре и сына родил именем Ивана Постника».

В отечественной исторической науке и особенно в исторической публицистике сложилась традиция считать супругу князя Федора Евпраксию гречанкой, возможно, византийской принцессой. Основанием для этого служит одна-единственная фраза в источнике – «из царского рода». Царями в древнерусской летописной традиции называли только византийских императоров.

Нам известно несколько подобных браков. Помимо князя Владимира, Крестителя Руси, на византийских принцессах были женаты его внук князь Всеволод Ярославич (отец Владимира Мономаха), его правнук Олег Святославич, прозванный Гориславичем (правда, потомства от этого брака не было), и его праправнук князь Юрий Долгорукий (от этого брака родился Всеволод Большое Гнездо). В этом списке перед нами исключительно великие князья всея Руси или претенденты на этот титул. Удельный князь маленького городка на Осетре, пусть и собирающийся в будущем занять рязанский стол, – не самая подходящая по знатности кандидатура. Заключая браки с русскими князьями, императоры ромеев одновременно заключали с ними же и военно-политические союзы. Княжество Рязанское при всей удали своих дружин и князей вряд ли могло оказать хоть какую-то помощь Византии. Да ведь и Византии тогда не было! Были три империи, отчаянно боровшиеся друг с другом. Но даже в этой ситуации придворные хронисты не теряли из виду судьбы императорских дочерей – они все известны историкам. В интересующее нас время нет никаких сведений о браках с русскими князьями, да и имя Евпраксия не встречается.

Впрочем, автор «Повести» не написал «царевна», а применил более обтекаемую формулировку – «из царского рода». Как известно, в Византийской империи правило, сменяя друг друга, несколько императорских династий. Поэтому для русских князей представительницей «царского рода» могла быть любая знатная гречанка, которая на родине о столь высоком титуле и не помышляла. Вполне возможно, что визит князя Юрия в Красный после перенесения иконы сопровождался не только храмостроительством, но и консультациями относительно выбора невесты для сына. Несколько лет с момента перенесения иконы до женитьбы князя Федора – вполне достаточный срок для проведения переговоров и доставки невесты из Причерноморья в рязанские земли.

Женитьба на представительнице рода византийских государей должна была еще более укрепить положение князя Федора как наследника рязанского престола. Далеко не все в Рязанском княжестве были довольны таким поворотом событий, что и сказалось впоследствии.

Связь Рязанского княжества с византийскими государствами подтверждают и данные археологии. В ходе раскопок в Старой Рязани среди печатей конца XII века была обнаружена и византийская, с изображением композиции Успения[45]45
  Даркевич В. П., Борисевич Г. В. Древняя столица Рязанской земли. М.: Кругъ, 1995. С. 49–50.


[Закрыть].

Таким образом, в «Повести о Николе Заразском» описываются реально существовавшие контакты Рязанского княжества и византийских государств. И именно в этом источнике мы встречаем единственное упоминание о человеке с именем Евпатий, которое употребляется только в Северном Причерноморье, то есть на землях, принадлежавших в то время Трапезундской империи. Можно предположить, что появление в Рязани Евпатия связано с историей перенесения иконы Николы Заразского и женитьбой князя Федора. В пользу греческого происхождения Евпатия говорит и сохранившееся в одном из списков «Повести» упоминание его отчества – Львович. Имя Лев, весьма популярное среди византийской знати (одних императоров с таким именем было шесть), на Руси встречалось довольно редко. Конечно, возможно, что отчество возникло в списке (к тому же довольно позднем) под влиянием фантазии переписчика, но даже если и так, то он чем-то руководствовался, выбирая именно это имя. Не сведениями ли о византийском происхождении героя?

Обратим внимание на то, что автор «Повести» титулует Евпатия как «вельможу рязанского». Слово «вельможа» в древнерусском языке имело примерно то же значение, что и сейчас, и обозначало знатного, приближенного к власти человека. Однако и тогда оно являлось не титулом, не званием, а скорее определением. Почему автор именно так назвал своего героя? Кстати, историки, говоря о подвиге Евпатия, часто именуют его или боярином, или воеводой. Но первый из этих титулов имеет весьма конкретное содержание, а у нас нет информации о том, что Евпатий был боярином рязанских князей. Воеводой его, безусловно, можно назвать, так как это слово может употребляться в значении «полководец», но в Древней Руси оно имело и более конкретное значение – название должности, и опять у нас нет никаких сведений о том, что Евпатий эту должность занимал.

Надо также отметить, что для средневекового человека титулы и звания не были пустым звуком, а имели огромное значение, определяя место человека и его потомков в социальной структуре общества. Как раз во время создания «Повести» в XVI веке вопрос о титулах и званиях приобрел огромное значение ввиду утверждения системы местничества. Почему же автор произведения назвал Евпатия предельно неконкретным титулом – «вельможа рязанский»?

Возможно, что автор счел слово «вельможа» наиболее подходящим с фонетической или литературной точки зрения. Этот аспект имел большое значение при написании «Повести», недаром исследователи отмечают ее высокие литературные достоинства, особенно сюжета, посвященного Евпатию. В пользу этой версии говорит другой пример этого слова в тексте – в эпизоде переговоров князя Федора Юрьевича с Батыем о его супруге рассказывает «по зависти» «некто из вельмож рязанских».

С другой стороны, употребление термина «вельможа» может быть объяснено тем, что автор сам оставался в неведении относительно реального звания своего героя. Ведь он писал через триста лет после событий, и сведения до него дошли самые отрывочные. Свойственная XVI веку строгость в терминологии не позволили ему фантазировать, а потому он и использовал слово, не имеющее конкретного наполнения.

И наконец, возможен и следующий вариант, именно так – «вельможа рязанский» – был поименован Евпатий в первоисточнике автора (например, в синодике), а произошло это потому, что Евпатий не имел какого-то русского титула или звания, но занимал при этом высокое положение при рязанских князьях[46]46
  Примечательно, что неизвестный автор «Повести о погибели Русской земли», созданной в XII веке, проводит четкое различие между боярами и вельможами – «князьми грозными, бояры честными, вельможами многами – всего еси испольнена земля Руская». Князья, бояре и вельможи здесь не просто перечислены, но и для каждой группы следует свой отдельный эпитет.


[Закрыть]. Это, в свою очередь, может быть объяснено его родственными связями с княгиней Евпраксией. Можно допустить, что он приходился ей отцом или братом. Можно также предположить, что, пребывая в Рязани, Евпатий использовал свой титул, полученный в Трапезундской империи. Как известно, номенклатура византийских титулов и званий весьма обширна, и подобрать точный аналог на Руси не смогли, вот и обозначили общим термином «вельможа».

Обратимся к прозвищу Евпатия. Слово «коловрат» является столь же редким в древнерусском языке, как и имя Евпатий. Оно, безусловно, славянского происхождения и встречается в западных славянских языках (но об этом позже). В современной исторической и националистической публицистике получило широкое распространение мнение, что словом «коловрат» в Древней Руси называли гамматический крест – свастику. Действительно, свастика в самых разных формах довольно широко использовалась в древнерусском прикладном искусстве. Но у филологов и историков языка нет никаких сведений, что ее называли коловратом. Более того, свастика в орнаментах – это статичный символ, схожий со многими солярными. Слово же «коловрат» подразумевает вращение, чего от свастики требовать сложно.

В русском языке зафиксировано два значения слова «коловрат». Наиболее старое из них подразумевает употребление слова в виде прилагательного – «коловратный» – и говорит о сложности, переменчивости и трагичности. Например, коловратная судьба.

Второе значение зафиксировано в словаре Даля как форма слова «коловорот» – инструмент для сверления дыр.

В нашем случае, скорее всего, имеет место первое значение. В самом деле, если Евпатий был вельможей при дворе византийских императоров в Константинополе, после разгрома этого города нашел пристанище в Трапезунде, а оттуда перебрался на Русь, судьба и впрямь получается коловратная.

Еще раз напомню, что все приведенные выше построения относительно судьбы Евпатия Коловрата – не более чем предположения, имеющие под собой весьма шаткие основания или не имеющие их вовсе.

Итак, Евпатий и Евпраксия, подобно многим своим соотечественникам, прибыли на Русь в надежде обрести здесь новую родину, прочное и надежное убежище. И действительно, на фоне захваченного крестоносцами Константинополя, балансирующих на грани выживания Трапезундской и Никейской империй княжества Северо-Восточной Руси казались оплотом стабильности и православной веры. Так казалось до рокового 1237 года.

Но прежде чем рассмотреть события, принесшие нашему герою бессмертие, бросим взгляд на его новое отечество.