Текст книги "Долгий путь в лабиринте"

Александр Ашотович Насибов
Долгий путь в лабиринте

Книга первая

Часть I

Первая глава

1

Шестой час длился обыск. И все это время Стефания Белявская неотлучно находилась в гостиной. С той самой минуты, когда в передней раздался властный звонок и горничная впустила в дом четырех вооруженных людей, она, кое-как добравшись до широкой, низкой софы, уже больше не вставала с нее.

Из библиотеки и спальни глухо доносились голоса – чекисты и понятые разбрелись по комнатам просторной квартиры, переговаривались, опрашивали горничную, с шумом сдвигали мебель. Где-то что-то уронили и, кажется, разбили. А Белявская все сидела, привалившись к груде бархатных расшитых подушек, вялая и безучастная к происходящему.

И так же неподвижно стоял в дверях гостиной красноармеец с винтовкой, в непомерно широкой и длинной шинели, с красным бантом на груди.

Вот он повел глазами по сторонам, переступил с ноги на ногу, шагнул к роялю и осторожно присел на край круглого полированного табурета. Поглядел на хозяйку дома, откинул полу шинели, полез в карман и вытянул цветастую коробку из-под ландрина.

Вскоре в воздухе растекся острый запах махорочного дыма. Белявская судорожно сглотнула. В ее доме никогда еще не курили махорку.

Уголком глаза она видела: человек в шинели аккуратно стряхивает пепел с самокрутки в подставленную ладонь; докурив, в пальцах погасил цигарку, сунул ее в карман шинели. При этом лежавшая у него на коленях круглая жестяная коробка упала, табак рассыпался по зеленому текинскому ковру, который только вчера так тщательно выбила во дворе горничная Полина.

Появление чекистов, обыск, томительная неизвестность, собственная беспомощность, досада, злость – все это навалилось такой тяжестью!.. Она не выдержала, сдавила руками горло и громко разрыдалась.

Вбежала горничная, накапала в стакан валерьянки, приподняла Белявскую с подушек. Та билась в истерике, стонала, отталкивала стакан.

Из библиотеки вышел чекист, с минуту смотрел, как горничная пытается напоить лекарством хозяйку.

– Саша! – позвал он.

Появилась его помощница.

Чекист кивнул на хозяйку квартиры.

– Помоги, – сказал он и вернулся в библиотеку.

Когда Белявская пришла в себя, в комнате было людно. У большого овального стола собрались все, кто производил обыск, и понятые – дворник и владелица расположенной по соседству мелочной лавки.

На малиновой плюшевой скатерти тускло желтели столбики золотых десятирублевок. Здесь же стояла перламутровая шкатулка с откинутой крышкой. Старший чекист вынимал из нее драгоценности, показывал понятым и, отложив в сторону, диктовал помощнице, которая писала протокол. И всякий раз лавочница, тощая, одетая в черное женщина с маленькой головой на длинной морщинистой шее, протягивала к ценностям серую высохшую руку, а дворник коротким движением плеча отводил в сторону эту руку, кашлял, что-то бормотал и крестил лоб растопыренной пятерней.

Так продолжалось около часа. В комнате стояла тишина, прерываемая монотонным голосом чекиста и невнятными репликами дворника.

Наконец содержимое шкатулки было пересчитано и внесено в протокол. Чекисты подписали его. Перо дали торговке. Метнув тревожный взгляд на Белявскую, она сделала росчерк, положила перо и все же не удержалась – дрожащими пальцами погладила перламутровую шкатулку.

– Теперь вы. – Саша протянула перо дворнику.

Тот несколько раз обмакнул перо в чернильницу и, кашлянув, вывел под подписями жирный косой крест.

Саша подошла с бумагой к Белявской. Хозяйка дома уже успела взять себя в руки. Взглянув на девушку, гордо выпрямилась, заложила ногу за ногу.

– В чем дело? – спросила она.

– Прочтите и подпишите.

– А зачем? Право, не стоит.

– Полагается.

– Не стоит, – повторила Белявская. И прибавила, показав на стол: – Там много красивых вещиц. Носите на здоровье.

– Золото и драгоценности конфискуются в пользу трудового народа, – строго сказала Саша. – В пользу всего трудового народа, а не отдельных личностей.

Она хотела прибавить, что революция в опасности и в стране голод, что у Красной Армии не хватает оружия, снарядов, патронов. Золото же и бриллианты – это винтовки, мясо, хлеб… Но разве поймет все это холеная барыня!

Женщины долго глядели друг другу в глаза.

Сложные чувства владели Белявской. Еще минуту назад она яростно ненавидела стоявшую перед ней маленькую девушку в застиранном ситцевом платьице, перепоясанную широким солдатским ремнем, с браунингом на правом боку и полевой сумкой на левом. А сейчас ненависть почему-то отодвинулась, потускнела, и она почти с любопытством рассматривала чекистку – ее круглое, совсем еще детское лицо с широко посаженными серыми глазами и упрямо закушенной нижней губой.

– Подписывайте, – повторила Саша. Она тряхнула головой: – А не пожелаете – сойдет и так. Ну!

Белявская повела плечом, вздохнула, взяла перо из ее перепачканных чернилами пальцев и расписалась в конце листа.

– И здесь тоже. – Девушка протянула второй лист. – Два экземпляра. Один останется у вас.

– Боже мой, но зачем?

– Установлен такой порядок. Вдруг пожелаете обжаловать конфискацию, наши действия… Мало ли что! Вы имеете право обратиться в любую инстанцию.

– И мне все возвратят?

– Не знаю. – Саша нахмурилась, привычно прикусила губу. – Скорее всего, нет. Нас не в чем упрекнуть. Мы действовали по справедливости.

2

Час спустя, когда на улице стемнело и перед окном гостиной зажегся прокопченный керосиновый фонарь, высокий мужчина в котелке и рединготе осторожно прокрался по черной лестнице и постучал в кухонную дверь квартиры Белявских.

На стук не ответили. Мужчина постучал снова, потом еще раз.

– Полина! – позвал он.

За дверью было тихо. Тогда он толкнул дверь плечом. Новый толчок, посильнее, – и дверь с грохотом распахнулась. Теряя равновесие, мужчина влетел в кухню – в тот миг, когда из противоположной двери появилась горничная. Он сбросил ей на руки пальто, отдал шляпу и устремился в комнаты.

Когда горничная осторожно заглянула в гостиную, Белявская лежала на руках у супруга и рассказывала о случившемся.

Горничная была озадачена: только что хозяйка билась в истерике, а теперь – смех, восклицания, горящие возбуждением глаза!.. Да и хозяин вовсе не походил на перепуганного обыском человека. Слушая жену, он улыбался ей, согласно кивал.

– Ну, дела, – пробормотала горничная, прикрыла дверь и побрела на кухню. – Может, свихнулись.

Белявская со всеми подробностями описала появление чекистов, процедуру опроса, предъявления ордера на обыск и самого обыска, не упустив ни единой мелочи, нарисовала портреты руководителя чекистов и его помощницы.

– Не вмешивалась в их действия? – спросил супруг. – Вела себя, как мы условились?

– Сидела тихо как мышь. Вся сжалась в комок, думала только об одном: вот отворится дверь, ты войдешь и тотчас окажешься у них в лапах!..

– Они спрашивали обо мне?

– Ни слова не проронили. Но я-то не слепая. Если бы ты знал, Станислав, как они ждали тебя!..

– Глупая, мне было точно известно, когда они явятся, – усмехнулся супруг.

– Понимаю… И все же в конце концов не выдержала, разревелась, как гимназистка!

– Я все знал, – продолжал Белявский. – Видел, как они подъехали на извозчике и вошли в дом, послав одного охранника к черному ходу. Я все великолепно видел, Стефа.

– Где же ты был?

– Это неважно. – Супруг тонко усмехнулся. – Был у друзей. К счастью, у нас еще остались друзья. Имеются даже и среди этих…

– Среди чекистов?

– Кто же, по-твоему, предупредил меня о предстоящем обыске? Разумеется, один из них. – Белявский зашептал: – Обыск должен был состояться еще четыре дня назад. Его отложили… по моей просьбе!

– Ты это серьезно?

Белявский поджал губы и наклонил голову в знак того, что отнюдь не шутит. Стефания во все глаза смотрела на него, не веря в то, что сейчас услышала.

– Ну-ка, припомни, – сказал Белявский, – вспомни, Стефа, кто был у нас с визитом в четверг… Подсказываю: ты сама готовила ему кофе. Он любит кофе с абрикотином, крепкий кофе со сливками и абрикотином, и чтобы сливки были взбиты и пенились. Ну?

– Базыкин! – вскричала Белявская и руками стиснула голову. – Базыкин – чекист?!

– Да что ты! Какой к черту чекист… Верно, в гостях у нас был он, собственной персоной, Харитон Базыкин, миллионер, хлебный король, домовладелец, арматор[1]1
  Владелец судов (здесь и далее примеч. автора).


[Закрыть] и прочая, прочая. – Белявский с явным удовольствием перечислял титулы именитого гостя.

– Для меня он просто приятный человек, галантный мужчина, – сказала Стефания.

– Не спорю. А знаешь, зачем пожаловал почтенный Харитон? Обычный визит? Как бы не так!

– Ему всегда нравилось бывать у нас.

Белявский хитро посмотрел на жену, достал из портсигара и зажег папиросу и, глядя на курчавую струйку дыма, заговорил окая, вероятно копируя речь Базыкина:

– Милостивый государь Станислав Оттович, я человек в городе известный. Всяк знает, Харитон Базыкин не нищий. И при нынешнем положении вещей сам господь бог велел каждому опасаться за нажитые капиталы, меры предосторожности обдумать и принять. И чтобы не мешкать в этом благом предприятии… Ну я и принял меры. Кое-что за границу отправил, в надежные банки. Кое-что дал на хранение верным людям: до заграничных банков далеко, а деньги вдруг могут понадобиться. Так вот, хочу и вас попросить, любезный. «Товарищи» вот-вот ко мне нагрянут, это как пить дать. Шарить будут по всем углам. У иных уже шарили… Ну а с вас что возьмешь? Нет, обысков вам опасаться не приходится. Так-то, дорогуша Станислав Оттович… Я, видите, женины побрякушки еще не пристроил. Зарыть хотел в землю спервоначалу. В укромном месте сховать, чтобы полежали до времени. Ан нет, не дает согласия предобрая женушка! Отнеси, говорит, мой ларец доктору Белявскому. Много хорошего мы ему сделали. Он человек правильный, с совестью, охулки на руку не возьмет.

– И принес? – вскричала Белявская.

– В тот же день.

– Погоди, погоди… – Женщина вскочила с софы. – Неужели перламутровая шкатулка?

Супруг весело кивнул.

Белявская помертвела. Дрожащей рукой взяла с дивана протокол обыска, протянула мужу:

– Вот… Все это нашли и унесли!

Хозяин поудобнее устроился на подушках, приблизил протокол к глазам и стал читать.

Белявская дико глядела на мужа. Она ничего не понимала. Вчера вечером он позвал ее в кабинет, показал большую шкатулку розового перламутра и объяснил: в шкатулке фальшивые драгоценности и золотые монеты. В городе происходят обыски, аресты. Завтра должны прийти и к ним домой. Так вот, пусть чекисты найдут эту шкатулку. Очень хорошо, если это случится и они заберут находку. Так надо.

А сейчас выяснилось, что в шкатулке были не стекляшки – драгоценности Базыкиных: колье, браслеты, перстни, броши! Она сама видела все это на купчихе. Ценности стоят огромных денег. И теперь они в руках чекистов!

Между тем Белявский просмотрел протокол, аккуратно сложил его и спрятал в карман. При этом он вяло зевнул, взглянув на супругу.

– Как же так? – прошептала Стефания. – Ведь ты говорил, что они фальшивые. Ты же сам говорил это, Стась!

– Фальшивые, Стефа, – подтвердил Белявский. – Фальшивые, но не все. Кое-что настоящее, базыкинское. Но из мелочи. Главное же… – Он заговорил быстро, взволнованно: – Я два дня бегал по городу, подбирал замену. Хвала господу богу, нашел подходящее.

– Это счастье, большое счастье, Стась! Иначе бы мы всю жизнь расплачивались с ними и не расплатились. Куда же ты спрятал их? И как быть со шкатулкой – ведь такой больше не найти, да и похожей не подберешь?..

– Погоди, Стефа. Теперь мы подошли к главному. Оно, это главное, заключается в том, что Харитон Базыкин не получит ни единого камешка.

– Стась!

– Не перебивай, – закричал Белявский. Он напрягся, выставил руки с растопыренными пальцами. – Разве просили его тащить сюда этот ларец? Нет, черт возьми, он сам решил, что так будет лучше. Кто неволил Харитона Базыкина? Уж во всяком случае не мы с тобой. Более того, я честно предупреждал его об опасности. Сказал, что он сильно рискует: кто их знает, этих чекистов, может, и у нас будут рыться – разве такое исключено? А что он, Базыкин? Высмеял мои опасения и доводы… Кто повинен, что к нам все же нагрянули? Никто не повинен. Итак, обыск был. И есть свидетели, которые где хочешь подтвердят, что чекисты в укромном месте нашли шкатулку, набитую драгоценностями мадам купчихи, нашли ее и схапали. Ко всему имеется протокол обыска с перечислением того, что было отобрано… Так что запомни, Стефа, все драгоценности конфискованы! Кстати, мы тоже понесли урон: в шкатулке было пятьсот рублей золотом. И все монеты – настоящие.

Белявский сделал паузу, чтобы раскурить новую папиросу. Некоторое время он сосредоточенно размышлял, потом погасил папиросу и оглядел стоявшую перед ним жену. У него потеплели глаза. «Красивая, – подумал он, – такая же красивая, как и прежде. Будто время остановилось, не было этих четырех сумасшедших лет».

Положив ладони на бедра Стефы, притянул ее, усадил себе на колени.

– Успокойся, глупая, возьми себя в руки, – сказал он. – Все произошло, как я и планировал. Наконец-то мы ухватили удачу за хвост!

Он почувствовал, как напряглось тело жены. Стефания встала. Сделав несколько шагов, обернулась к Белявскому. В ее глазах зажглись огоньки.

– Болван! – бросила она.

Прищурившись, Станислав Оттович наблюдал за женой: грациозная фигура, пружинистая походка.

– А ты – чудо, – прошептал он. – Боже, какое счастье, что я встретил тебя в той паршивой корчме!

Этого тоже не следовало говорить. Стефания не любила вспоминать о прошлом. Третьеразрядный шантан в Жешуве, где она, молоденькая танцовщица, что называется, переходила из рук в руки и где на нее наткнулся молодой врач Белявский, только начавший практиковать и совершавший свою первую поездку по Польше, – все это она старалась вытравить из памяти. А он, напротив, не упускал случая вернуться к началу их знакомства. Зачем? Видимо, чтобы помнила Стефа, кто поднял ее из грязи и облагодетельствовал…

Не меньше раздражала Стефанию вечная болтовня супруга о всевозможных коммерческих операциях, которые вот-вот осуществятся и принесут баснословные деньги. Белявский то и дело пускался в авантюры, всякий раз хвастая, что уж теперь-то поймал удачу за хвост. Но результаты были неизменны – конфуз… Вот и сегодня он своими руками швырнул чекистам почти все скопленное за последние годы золото, и семья снова осталась ни с чем.

Стефания пересекла комнату, раскрыла дверцы резного дубового буфета. Тоненько звякнул хрусталь, послышался звук льющейся жидкости.

– Мне тоже, – попросил Белявский, уловив запах спиртного. – Иди сюда, Стефа.

С двумя бокалами в руках Стефания осторожно присела на краешек софы, передала бокал мужу.

– Так где же ценности Базыкиных? – спросила она, стараясь сохранять спокойствие. – Куда ты запрятал их, Станислав? Говори!

Белявский выпил коньяк и швырнул бокал в угол комнаты, Стефания коротко вскрикнула.

– Пусть будет удача, – сказал Белявский.

– Боже, какой идиот, – простонала хозяйка. Она вскочила с дивана. – Где драгоценности?

– Зачем они тебе?

– Сейчас же отнесешь их Базыкину!

– Но ценности отобраны. – Белявский развел руками и простодушно улыбнулся. – Кто посмеет сунуться в ЧК и требовать, чтобы…

– Ты немедленно вернешь Базыкину его вещи, – прервала мужа Стефания. – Вернешь все до последней мелочи. Пойми наконец: чекисты быстро во всем разберутся, придут сюда, чтобы снова перетрясти дом. Понятые тоже сообразят, в чем дело. Назавтра слух дойдет и до Базыкиных. У Харитона голова не хуже твоей. Сообразит, что к чему. Представляешь, что будет?

– Ничего не будет, Стефа. Я все предусмотрел. – Белявский вытянул из жилетного кармана толстые золотые часы на цепочке, щелкнул крышкой. – О, время позднее!.. Сейчас они на очередном обыске. Мне известно: в городе будут шарить до утра, а уж потом вернутся в свое учреждение, чтобы сдать награбленное. И только тогда может выясниться… Но скорее всего обойдется… Они отнюдь не ювелиры. Да и золото я не зря им скормил.

– Вдруг все же обман обнаружится?

– Никакой это не обман. Я уже говорил, что конфискованные монеты – настоящие.

– А камни, украшения?

– Камни – да… Но кто виноват, что они пожадничали и вместе с золотом сгребли стекляшки? Нет, вопить по этому поводу не станут. Не в их интересах. Кому охота выставить себя дураком?.. Да, могут снова пожаловать. Однако не раньше чем утром. Но нас уже не найдут.

– Значит, мы уезжаем?

– Недалеко и совсем ненадолго. – Белявский понизил голос. – Со всех сторон в город стягиваются отряды и… банды. Знающие люди утверждают: большевики не продержатся. И не только здесь, в нашем городе. Подобное происходит повсеместно. Словом, назревают события.

– Банды… – Стефания тревожно оглядела гостиную. – Мы уедем, а они дом разграбят.

– Дом запрем. Да и Полина будет на месте. – Белявский помедлил, раздумывая, упрямо тряхнул головой. – Но если и разграбят – невелика беда. Один перстенек из коллекции моего друга Базыкина – и мы совьем себе гнездышко куда роскошнее этого. Не кручинься, Стефа, теперь мы очень богаты!

Он вновь привлек к себе жену, уже не сопротивлявшуюся.

Доводы Белявского были убедительны. Рассудив, что, кажется, на сей раз им и впрямь улыбнулась удача, Стефания позволила поднять себя на руки и унести в спальню.

В дверь постучали.

Белявский прислушался. Стук повторился.

– Это Полина, – сказала Стефания, натягивая одеяло до подбородка. – Иди-ка узнай…

– Постучит и уйдет, – пробурчал супруг. – Завтра всыплю ей, чтобы не тревожила по ночам.

Снова постучали.

Белявскому пришлось встать. Прошлепав босыми ногами по полу, он приложил ухо к двери.

– Кто там?

– Гость к вам, – сказала горничная. – Просит принять.

– Не Харитон Базыкин? – Станислав Оттович привалился к дверному косяку, пытаясь унять противную дрожь в коленях. – Если он, скажи: барыня, мол, легла, а хозяина нету дома…

– Другой гость, барин, – ответила горничная. – Молодой господин, у нас не бывал. Он, как я отперла, сразу вошел. В гостиной ждет.

Белявский стал одеваться.

Стефания молча наблюдала за ним. Вот он застегнул последнюю пуговицу, гордо вскинул голову и вышел из комнаты.

Она вздохнула, отвернулась к стене.

Вскоре Белявский вновь появился в спальне.

– Представь, мой однокашник, – весело оказал он. – Лет семь не виделись. Из Москвы прибыл. Следовательно, новости привез. Времени у нас много – раньше полуночи не выедем. Так что одевайся и выходи.

3

Стефания застала мужчин за накрытым столом. При ее появлении гость встал. Она невольно отметила, как это было сделано – одним быстрым движением. Гость оказался высок, с широкими плечами и выпуклой грудью. Полная противоположность Белявскому, который располнел за последние годы, к тому же был несколько кривоног и потому косолапил.

Словом, Стефании гость понравился. Она улыбнулась ему и поплыла навстречу.

Приятель мужа щелкнул каблуками, коротко наклонил голову.

«Военный», – подумала Стефания, протягивая руку для поцелуя.

Белявский фамильярно ткнул кулаком в спину гостя:

– Рекомендую – Тулин Борис Борисович. В гимназии вместе учились. Только он был классом старше. Однако в пятом задержался на повторение. Там я его и настиг.

– Болел всю зиму, – сказал Тулин низким грудным голосом. – Инфлюэнца одолела, а потом скарлатина. Месяца три маялся. Посему и отстал.

– Да-да, – подхватил Белявский. – Вообще-то вполне сносно учился Борис Тулин. И первый был игрок в перышки. А прозвище имел – Дылда.

– За рост, конечно? – Стефания снова с удовольствием окинула взглядом внушительную фигуру Бориса Борисовича. – А как же именовался Белявский?

– С вашего позволения, он был Алтын.

– Это за что же?

– Столько воды утекло… – Тулин сощурился, покачал головой. – Помню, что Алтын, а вот по какому поводу его так нарекли – запамятовал. Эх, годы, годы!

Тулин солгал. Он сам наградил этим прозвищем Белявского – тот копил медяки, выдаваемые на школьные завтраки, и снабжал ими товарищей под большие проценты.

Белявский мысленно поблагодарил приятеля за сдержанность, пододвинул жене стул.

Тулин поднял рюмку:

– Мадам должна извинить меня за этот туалет. – Он повел плечом, демонстрируя выцветшую, залатанную на локтях гимнастерку. – Но такова жизнь, как говорят французы. Иначе не пройти было сквозь сотни проверок, облав, кордонов. Что поделаешь, с волками жить…

– Сегодня ты счастливо избежал еще одной такой акции, – сказал Белявский. – Хорошо, что явился поздно. Пришел бы часа три назад…

– О, я знал!

Белявский удивленно присвистнул.

– Знал, – повторил Тулин.

– То есть как это – знали?! – воскликнула Стефания. – Вам известно было, что у нас происходил обыск? Но каким образом? Вы же только приехали…

– Я неточно выразился. – Тулин поставил рюмку на стол. – Разумеется, ни о чем не догадывался, когда шел сюда с вокзала. Но у подъезда вашего дома стоял экипаж с вооруженным солдатом на облучке. Я травленый зверь, счел за благо повременить с визитом. Короче, прошел мимо дома, стал в отдалении, принялся наблюдать. Видел, как из подъезда вышли еще шестеро. Четыре человека влезли в экипаж и уехали. На тротуаре остались дворник и женщина в черном салопе. Вскоре дворник ушел к себе. А женщина пересекла улицу и вошла в лавку, возле которой я находился.

– Она владелица этой лавки. Присутствовала при обыске в качестве понятой, – сказала Стефания. – Скупая, жадная тварь, в лавке которой всегда одно старье.

– О том, что она была понятой, я сразу догадался. Надеюсь, мадам извинит меня, если скажу, что некоторые представительницы прекрасного пола… несдержанны. Рассудив так, я решил попытать счастья и тоже вошел в лавку.

– Она болтлива как сорока, – подтвердила Стефания.

– Верно. И я быстро выяснил, что же у вас произошло. Вынужден был также выслушать рассказ о каких-то драгоценностях… Вот не думал, что ты так богат, Станислав!

– Чепуха… Но об этом позже. – Белявский поспешил перевести разговор на другую тему. – А меня ты не видел? Я ведь тоже был неподалеку.

– Нет, – сказал Тулин. – Не заметил. Но и ты проглядел Дылду!

– Что верно, то верно.

– Зато я увидел другое, – продолжал Тулин. – Господа, я опознал двоих чекистов!

– Были знакомы с ними раньше? – воскликнула Стефания.

– Именно так, сударыня. – Тулин скривил губы, лицо его стало злым. – Я опознал их, хотя было далековато и уже смеркалось. Да, вас навестили мои старые знакомые. Однажды я чуть было не дотянулся до них. Самой малости не хватило… Что ж, еще представится случай – не ошибусь!

– Расскажите, Борис Борисович! – Белявская прикоснулась к руке гостя, кокетливо повела плечом. – Кого из четверых вы имеете в виду?

– Во-первых, того, кто распоряжался, когда они вышли на улицу. Это Андрей Шагин, в недалеком прошлом унтер-офицер в моем полку.

– А другой? – Станислав Оттович протянул гостю портсигар, предупредительно зажег спичку.

– Другая! – поправил его Тулин. – Это была женщина, Стась.

– Нахальная молодая девица? – вскричала Стефания.

– Она самая… Но уже поздно. – Тулин нерешительно поглядел на Белявского: – Ты говорил – вам сегодня уезжать?..

– Есть время, рассказывай.

Тулин рассказывает

– Когда же это произошло? Ну да, весной семнадцатого года. Надо ли воссоздавать картину тех месяцев на фронте? Царя низложили. Власти никакой нет. Калейдоскоп партий, комитетов. Ночью и днем – собрания и митинги. А оружия нет, и сапог нет, и жрать нечего доблестному русскому воинству. И никаких вестей о том, что творится в Петербурге, Москве, вообще в тылу. Только слухи, тысячи слухов, один нелепее, невероятнее другого. И каждый приказ до исступления дискутирует солдатня, ставит под сомнение, опровергает… Извольте при таких обстоятельствах воевать, держать фронт и отстаивать святую матушку-Русь от подлых западных варваров!

И случилось такое событие. С железнодорожной станции прикатили на позиции два автомобиля, за ними – десяток груженых подвод. Из автомобилей вылезают улыбающиеся штатские, какие-то дамы… Мы глаза вылупили. Черт-те что!..

Станислав знает, наш полк формировался в этом городе. Оказалось, вскоре здесь создали гражданский комитет помощи фронту. Патриотически настроенные дамочки устроили аллегри[2]2
  Лотерея.


[Закрыть], насобирали денег и заметались по магазинам да рынкам, покупая гостинцы для расейских солдатиков. Подарки зашили в полотняные мешки, и представители комитета повезли их на фронт. Куда именно? Конечно же, в свой родной полк. То есть к нам.

Разумеется, все мы были рады появлению делегатов. Полагали, это развлечет солдат, разрядит обстановку, поднимет дух воинства. Да и офицеры истосковались по женскому обществу.

Соорудили митинг. Звучали патриотические речи, играл оркестр. В заключение состоялась раздача писем от родных и земляков, вручение полотняных мешочков с гостинцами.

И тут началось!..

Прибегает верный мне человек, фельдфебель. Протягивает бумагу – оказалась в подаренном ему мешке, в нее был завернут табак. Розовая бумага с текстом, напечатанным крупными буквами – чтобы любой грамотей прочитал. Большевистская прокламация. За что, мол, воюете, братья-солдаты? Кормите вшей в окопах, погибаете от пуль и снарядов, а в тылу буржуазия гребет миллионы, да еще и сговаривается за вашей спиной с империалистами Германии. И вывод: долой войну!

Спешу к полковому начальнику. А у него уже десятка три таких взрывных бумаг стопкой лежат на столе. И тут прапорщик и два унтера вталкивают женщину. Какая, к черту, женщина – девчонка лет семнадцати! Застукали ее в тот момент, когда читала солдатам подметные письма.

Мы с полковником наскоро просмотрели отобранную у нее бумагу. Запомнились требования: всю власть в стране – «товарищам», землю отобрать у ее законных владельцев и передать голытьбе. То же самое – с заводами и фабриками. И кончать с войной, равно как с властью Временного правительства. Вот так, ни больше ни меньше.

Мы все кипим от ярости. А девица стоит и глядит в сторону, будто к происходящему не имеет ни малейшего отношения.

Полковник наш был длинен, как пика казацкая, худосочен и бледен. А тут налился кровью, побагровел. Думали, его хватит удар. Скомкал бумагу и – шлеп-шлеп ею по щекам той девицы.

Пытались допросить ее, выведать, есть ли единомышленники в депутации. Ни слова не говорит, молчит.

Конечно, заперли агитаторшу, приставили часовых. Ну а дальше что предпринять?

Тут как раз поступают сведения о брожении среди солдат, успевших наслушаться да начитаться этих листовок.

Собрались офицеры. Решили единодушно: нет иного пути, кроме как отобрать десяток наиболее горластых нижних чинов и расстрелять перед окопами. Вместе с девицей пустить в расход. Всенародно. В назидание.

Мысль тем более верная, что отсутствовал главный смутьян – некий большевик. За месяц до этих событий полковой комитет делегировал его в Петербург. Звали большевика Андрей Шагин… Так вот, этого человека сегодня я увидел у подъезда вашего дома. Он и возглавлял группу чекистов.

Но я возвращаюсь к рассказу. Итак, унтер-офицера Шагина не было на позициях. Очень хорошо! Постановили не мешкать, экзекуцию произвести завтра, рано утром.

И надо же случиться, чтобы именно этой ночью вернулся в полк унтер Шагин!

Оказалось, был на съезде в Петербурге, где тысяча таких, как он, представителей двадцать суток кряду драли глотки по поводу судеб нашей многострадальной земли. Участвовали в том всероссийском шабаше господа меньшевики и эсеры, октябристы и кадеты, представители еще каких-то партий и, уж конечно, большевики.

Большевики… Увы, в тот год не все еще понимали, что это за опасность!

Но, господа, вернемся к Андрею Шагину. Прибыв в полк, он все изменил. Под утро люди Шагина разоружили часовых гауптвахты и освободили арестованных. Часть полка вышла из повиновения командованию. Над группой штабных офицеров едва не свершили самосуд.

И знаете, кто вырвал полковника из рук разъяренных солдат? Он же, Андрей Шагин! До сих пор не пойму, зачем ему понадобилось… Но факт есть факт. Когда полковник уже стоял на бруствере заброшенного окопа – на краю своей будущей могилы – и вот-вот должен был грянуть залп, появился унтер-офицер Шагин. Его сопровождала знакомая нам девица. Шагин что-то сказал солдатам, те опустили винтовки.

Полковник упал на колени. Его стало рвать. Весь полк смотрел, как корчился на земле недавний владыка тысяч солдатских жизней…

Унтер и солдаты ушли, а девица осталась. В светлом платье и коротком жакете, простоволосая, она, эта пигалица, стояла у бруствера окопа и бесстрастно глядела на валявшегося в собственной блевотине полкового начальника. Будто не раз видела подобную картину…

Я находился неподалеку, исподволь наблюдал за ней и мучительно думал: где и когда, при каких обстоятельствах уже видел эту круглую физиономию?

Между тем полковник затих. Еще через несколько минут он сделал попытку встать: шатаясь, приподнялся с земли, отвел руку в сторону – то ли балансировал ею, то ли просил помощи. И тогда подошла девица. Он оперся на ее плечо, сделал шаг, другой.

Помощь девицы… Было ли это состраданием к поверженному врагу или хорошо рассчитанным эффектным ходом – кто знает! Впрочем, склоняюсь к мысли, что вряд ли она пожалела полковника.

Ну а он, приняв ее поддержку, окончательно уничтожил себя в глазах полка.

Позже я не раз возвращался к эпизоду у заброшенного окопа, все хотел вспомнить, где же задолго до войны встречался с той барышней. Силился – и не мог. Да и трудно было сосредоточиться: я готовил побег полковнику. Только подумать: побег из собственного полка!..

Ночью мы тайно увезли его с позиций.

А вскоре отправился в тыл и я. Все вокруг разваливалось, агонизировало. Пока было еще время, следовало подумать и о себе.

С той поры я не видел ни Шагина, ни девицы. А несколько часов назад почти столкнулся с ними у дверей вашего дома!

Можете понять мое состояние? В голове мешанина воспоминаний, образов. И снова отчетливая мысль – да, я уже встречался с этой особой, и встреча произошла еще до того, как судьбе угодно было столкнуть нас весной семнадцатого на позициях полка.

Но где, когда, при каких обстоятельствах?

Помогла лавочница. Все выяснилось с первых же ее слов, когда я задал наводящий вопрос.

– Это которая со шпалером на заду?! – вскричала она. – Да кто же не знает ее? Бандитке и тринадцати лет не было, когда с ножом кинулась на родного батьку!

Торговка разволновалась, торопливо рассказывала, приседая от возбуждения, шлепая ладонями себя по бедрам. Но я уже не слушал. Перед глазами отчетливо встал давний номер здешней газеты с двумя снимками на первой странице. Я и сейчас ясно вижу эти фотографии! Одна изображала представительного господина, а другая – эту самую девицу, какой она была лет семь назад. Ниже шло описание случившегося. Главным действующим лицом происшествия была дама, сотканная отнюдь не из одних добродетелей, которую намеревался проучить строгий супруг. В итоге – нападение девчонки на отца. Дочь вступилась за порочную мать и едва не зарезала собственного родителя… Примерно так обстояло дело, по утверждению газеты.