Текст книги "Долгий путь в лабиринте"

Саша схватила трубку.

– Где посетитель? – крикнула она в микрофон.

– Здесь, – послышался в трубке голос коменданта. – У меня сидит. По паспорту – Ящук Николай Терентьевич.

– Пропусти немедленно!

– Добро… Слушай, Саша. У него, видишь, бинокль… Говорит, ты подарила…

– Ну так что?

– Я ему портсигар свой отдам. Серебряный портсигар, полфунта серебра… Зачем ему «цейс»? Бинокль на нем – ну чисто седло на корове… А я портсигара не пожалею да еще зажигалку в придачу отдам. Скажи ему, Саша!

– Он что, не хочет?

– Вцепился в бинокль руками – не оторвешь. Говорит: «Подарунок, не можно».

– Вольному воля, – сказала Саша и рассмеялась.

Ей было приятно, что Ящук не пожелал расставаться с подарком.

– Это тот самый возница. Ко мне рвется. Мой спаситель, – объяснила она Кузьмичу.

– А, – вспомнил Кузьмич. – Бородач, зеленая шляпа с пером?

– Теперь еще и бинокль на груди. Морской бинокль на ремешке через шею. Картина!

– Твой, что ли?

– Был мой, стал его.

– Так… А что хотел комендант?

– Выменять бинокль на портсигар.

– Ну, я ему дам! – вспылил Кузьмич. – Будет знать, как принуждать посетителей…

– Только учтите: портсигар у коменданта великолепный, сама видела. Так что действовал он м-м… честно, что ли.

– Ладно, – сказал Кузьмин. – Иди к своему бородачу. Поглядим, с чем он явился. Проводишь его – зайди.

Саша вышла.

Кузьмич принялся шагать по комнате. Десять минут миновало. Потом еще столько же. Саша не возвращалась. Нетерпение Кузьмича было так велико, что он не выдержал, пошел к Саше.

Саша была взволнована, молча кивнула на сидевшего в кресле Ящука.

– Ну, что тут у вас случилось?

– Позволю себе пересказать кое-что из того, что уже известно, – начала Саша. – Итак, весной этого года в родном селе Миколы Ящука стояла банда атамана Неверова. В эти дни мы как раз уходили из города… И вот к атаману прибыли два гостя. Атаман тотчас разослал в степь разъезды – те должны были разыскать и схватить путников с тяжелым портфелем или котомкой…

– То есть вас с Шагиным?

– Да, все это вы знаете… Так вот, гражданин Ящук утверждает: один из гостей атамана был некий полковник, а другой… Другого он видел здесь, в нашем городе, не далее чем три дня назад.

– Где именно видел?

– Та возле привоза, – сказал Ящук. – Мимо шел, быстро так, будто шибко занят…

– А как выглядел этот человек?

Ящук не понял, взглянул на Сашу, ища помощи.

– Ну, был он гражданский… цивильный, или же красноармеец, командир?

– Цивильный, – заторопился биндюжник, – штаны на нем были цивильные и капелюха. А френч – тот военный. Френч – он и есть френч. И сумка в руке тоже военная: со стеклом.

– Видимо, планшетка, – сказала Саша. – Дядя Микола, оружия ты у него не заметил?

В ответ Ящук развел руками.

– Не бачил, значит, – сказал Кузьмич, подлаживаясь под речь посетителя, – чи есть у него револьвер, чи нема?

– Не бачив, – с сожалением подтвердил Ящук. – Он далече был. А я коня напувал, кобылу то есть. Хотел бежать за тем человеком, да за конягу побоялся.

Кузьмич взглянул на Сашу:

– Попросишь, чтобы с максимальной точностью описал того типа – внешность, возраст, манеру держаться, особые приметы, ежели такие есть. Все это запротоколируй.

Он подсел к Ящуку, дружески улыбнулся:

– Как ваше имя-отчество?

– Микола Терентьевич.

– Очень хорошо… Так вот, скажите, уважаемый Микола Терентьевич, домой вы очень торопитесь?

Ящук не понял, попытался надеть шляпу.

Кузьмич мягко, но решительно отобрал ее, положил на соседний столик:

– У вас здесь друзья, Микола Терентьевич… И я хотел спросить: можете вы не сразу уехать в свое родное село, а задержаться в городе денька на два? Погостить у Саши или, скажем, у меня… Сделайте такое одолжение.

Ящук не проронил ни слова. Он был взволнован, переводил взгляд с одного собеседника на другого.

– Ты не бойся, дядя Микола, зла тебе не причинят, – сказала Саша.

Возчик шумно вздохнул, провел языком по пересохшим губам. Он силился понять, чего от него хотят, и не мог.

Кузьмич решил сделать кое-какие пояснения.

– Ну вот, – сказал он, – вы сообщили нам о подозрительном человеке. Утверждаете, что он в городе, хотите, чтобы мы его арестовали… Так я говорю?

Ящук согласно кивнул.

– Очень хорошо. Но как его найти, этого преступника? Вы его знаете в лицо, а мы нет. Вот и требуется ваша помощь, уважаемый Микола Терентьевич. Теперь понимаете свою задачу?

– Та разумею, – сказал бородач. – Треба вместе шукать.

– Вот-вот! – Кузьмич встал, взял Ящука за плечи. – Только знайте: дело это очень секретное. Поэтому о нашем с вами разговоре – ни одной живой душе.

Ящук снова кивнул.

Саша отвела Кузьмича в сторону, зашептала:

– Я вот о чем подумала. Не показать ли дядьке Миколе некоторых наших сотрудников?

– Правильно, Саша.

– Думаю начать с фотографий в личных делах.

– Боюсь, там маловато порядка. Люди съехались недавно, личные дела только восстанавливаются. Нет, затея эта результата не даст. Ящуку надо показать людей, а не карточки… Только очень аккуратно, Сашенька. Беда, если ошибемся, нашумим. Да ты сама понимаешь…

Рассудив, что до поры до времени никто из чекистов не должен видеть Ящука, Саша созвонилась с гостиницей, заказала номер и в перерыв, когда сотрудники отправились обедать, вызвала автомобиль и отвезла старика в гостиницу.

Комната оказалась просторной и светлой. В гостиничном ресторане Саша договорилась, что обед и ужин постояльцу доставят прямо в комнату.

Теперь Микола Ящук мог спокойно отдохнуть и выспаться – «смотрины», как мысленно назвала Саша предстоящую операцию, решено было провести завтра утром, когда спешащие на работу сотрудники будут подходить к подъезду учреждения.

Предупредив возчика, чтобы тот без ее ведома не переступал порога своего гостиничного номера, Саша вернулась на службу. Оставшееся до вечера время ушло на то, чтобы подготовить место, с которого наблюдатель мог бы хорошо видеть лица людей, входящих в здание УЧК.

Домой Саша отправилась, когда на улице было уже темно. По пути зашла в гостиницу. Здесь все было в порядке. Час назад Ящук поужинал. Сейчас он сидел у стола и чинил кнут – заново привязывал ремень к кнутовищу.

Саша стала помогать – сперва навощила дратву, затем придерживала кнутовище, которое Микола Терентьевич обматывал этой дратвой.

Конечно, она спросила старого возчика об Андрее. Ящук хорошо помнил спутника Саши, но, увы, никогда больше не видел его.

– Кто у тебя дома, дядько Микола? – сказала Саша. – Старуха жива?

Ящук поднял голову, несколько секунд равнодушно глядел на девушку, отрицательно качнул головой:

– Нема старухи…

– А дети?

– И деток нема. И старуху, и сынов – всех бог прибрал. Поначалу сынов, потом их родительницу. Одна внучка осталась, так и она жива ли, не ведаю.

– Как же так: есть внучка, а что с ней – не знаешь? Как же так, дядько Микола?

Старик продолжал работать, будто не слышал вопроса.

Саша подняла глаза на Ящука. Он беззвучно плакал.

– Прости меня, дядько Микола, – шептала Саша, своим платком вытирая глаза и щеки возчику. – Прости, если можешь. Какая же я глупая и жестокая!

Вот что узнала Саша в тот вечер. В марте в село Ящука нагрянула очередная банда. Это случилось ночью. А наутро бандиты снялись с места и ушли: чем-то были встревожены. Но это не помешало им насильно увести с собой несколько девушек. Среди них оказалась и Луша – шестнадцатилетняя внучка старика, единственный на свете близкий ему человек. Где сейчас Луша, да и жива ли, Ящуку неведомо, хотя в поисках внучки он исколесил все селения уезда.

Саша напоила старика чаем, постирала ему портянки, выпросив у горничной горячей воды. Ушла, когда Ящук уже собирался ложиться.

Дома Саша отперла ключом дверь и, сняв туфли, на цыпочках пробралась в свою комнату – боялась потревожить мать.

…Ее разбудил звонок у двери. Она села в кровати, включила ночник, поднесла к глазам часы. Еще продолжалась ночь – было около четырех часов.

Позвонили снова – настойчиво, нетерпеливо.

Саша сунула ноги в шлепанцы, взяла с тумбочки пистолет и пошла в переднюю.

– Это я, Прохоров, – сказал из-за двери ночной посыльный. – Собирайся.

– Подожди! – Саша приоткрыла дверь в комнату матери: – Это ко мне, пожалуйста, ложись и спи.

Мать, уже надевшая халат, молча стала раздеваться. За время работы Саши в ЧК она ко всему привыкла.

– По-быстрому! – сказал посыльный и большим пальцем показал назад, за спину.

Саша прислушалась, уловила звук работающего мотора. В ЧК был только один автомобиль. Его берегли. Сейчас машину прислали за ней. Значит, вызывают по серьезному делу.

Она метнулась в комнату, быстро привела себя в порядок.

Приняв пассажиров, автомобиль рванулся вперед. Вот и перекресток – здесь поворот к зданию ЧК. Но автомобиль не свернул.

– Куда мы едем? – крикнула Саша посыльному.

Тот сидел впереди, рядом с шофером, и, видимо, не расслышал.

Саша повторила вопрос.

– В гостиницу, – сказал Прохоров.

У Саши перехватило дыхание, она привстала с сиденья, вцепилась посыльному в плечо:

– Что там?..

– Убийство. Кого-то зарезали. Какого-то старика.

Шестая глава

1

В час, когда Саша ехала в гостиницу, в этот самый час Борис Тулин неслышно отворил калитку в заборе, ограждавшем небольшой садик на окраине города, прокрался по узкой тропке и оказался перед смутно белевшим аккуратным домиком.

Звякнула цепь. Это вылезла из будки собака. Приземистая, с широкой спиной и уродливо вспухшим животом, она приготовилась было залаять, но узнала человека, приветливо ткнулась мордой ему в колени.

Тулин погладил собаку, обошел дом, поскреб ногтем по стеклу крохотного оконца. Оно тотчас отворилось – будто тот, кто был в доме, только и ждал сигнала,

Тулин влез в окно. Створки тотчас прикрыли, окно завесили мешковиной. Вот в комнате зажгли свечу, и Тулин увидел хозяина. Станислав Белявский, в коротких кальсонах, едва доходивших до середины икр, в одеяле внакидку, походил на большую голенастую птицу,

– Ну? – шепотом спросил он, загораживаясь ладонью от свечи, чтобы лучше был виден Тулин.

– Сделал, – сказал Тулин и усмехнулся. – Бог дал, бог и взял!.. Табаку принеси.

Белявский подал коробку из-под духов, полную махорки. Тулин стал свертывать папиросу.

– Уверен, что до конца? – спросил Белявский вздрагивающим от волнения голосом. – Ведь бывает…

– Бывает, бывает! – рявкнул Тулин. – Выпить чего-нибудь найдется?

– Тихо! – Белявский посмотрел на дверь. – Она всю ночь не сомкнула глаз: зуб разболелся.

Где-то в углу Белявский нашел бутылку, поставил на стол, отправился за стаканом. Вернувшись, увидел, что Тулин пьет прямо из бутылки.

– Одевайся, – сказал Тулин, делая передышку. – Одевайся – и быстро к нему. Он знаешь как волнуется!

Белявский приподнял край ткани, которой было занавешено окно, покачал головой:

– Рано же. Только-только светает.

– Не рано!

Тулин сел на топчан, принялся стаскивать сапоги.

Позади была бессонная ночь и то страшное, что он совершил… Все это кружило голову, било по нервам. Требовалась разрядка, отдых. Он знал: успокоение находится рядом, за тонкой дощатой стеной, где спит Стефания… Она любит спать одна, сбросив одеяло, ничем не стесненная, не прикрытая. Потому и уходит от мужа за перегородку… Мысленно Тулин видел ее, сонно разметавшуюся на широкой лежанке. И единственной преградой на пути к ней был Станислав Белявский.

Он скрипнул зубами, уперся в Белявского тяжелым, щупающим взглядом:

– Уходи!

Сейчас он мог бы убить и своего школьного товарища.

Станислав Оттович стащил одеяло с тощих покатых плеч, стал надевать брюки, прыгая на одной ноге.

– Саквояж медицинский возьми, – сказал Тулин, когда Белявский справился со штанами. – Проверит кто, так ты к больному идешь… А ему скажешь, что сделано чисто. И деньги возьмешь, какие даст. Он много должен дать.

Белявский одевался нарочито медленно. С некоторых пор он стал подозревать Стефанию в неверности. Полагал, что знает и виновника. Посему остерегался оставлять жену наедине с Тулиным… Ему очень не хотелось уходить, и он тянул, надеясь, что случится нечто такое, что помешает покинуть дом.

Так прошло несколько минут. Чуда он не дождался, в конце концов вынужден был отправиться в дорогу. Для этого воспользовался не дверью, а окном, через которое недавно впустил Тулина. Дверь, которая вела в сени и одновременно в клетушку Стефании, была заперта: Белявский знал, что, уходя спать, супруга всегда закрывает ее на засов. Сейчас теплилась надежда, что Стефания проявит характер, не уступит домогательствам Бориса Тулина.

Станислав Оттович пересек сад и уже взялся за щеколду калитки, чтобы отворить ее и выйти на улицу, как вдруг остановился. Немного постояв, он двинулся назад, к дому.

Вот и окно, из которого он только недавно вылез. Руки плохо повиновались взволнованному Белявскому, но он все же заставил себя отодвинуть занавешивавшую окно дерюгу.

Да, он опасался не зря. Только что взошедшее солнце заглянуло в дом и осветило пустой топчан. В полосе света оказалась и дверь, на которую так надеялся Станислав Оттович, увы, теперь широко распахнутая.

Постояв, он двинулся прочь от дома. Сами собой потекли по щекам холодные злые слезы. Сперва он сдерживался – плакал беззвучно, лишь изредка судорожно всхлипывая. Но вскоре дал волю своему горю – завыл в голос, ибо пересекал большой пустырь и не опасался привлечь любопытных.

Утро застало Белявского в центральной части города. Он шел по тротуару, сверяясь с номерами домов. К этому времени он уже успокоился, даже придумал несколько способов покарать неверную жену и ее любовника. Но прежде надо было выполнить поручение.

Как-то он уже приходил по этому адресу. Однако, будучи человеком рассеянным, начисто все забыл и теперь вел поиск заново.

В конце концов нужный дом был обнаружен. Посланец Бориса Тулина постучал в дверь, был впущен и оказался один на один с Константином Лелекой.

2

Они только что вернулись с места происшествия. Перед глазами у Саши все еще стояла гостиничная кровать со сбившимся набок тюфяком, рука Миколы Ящука, свешивающаяся с этой кровати – пальцы почти доставали до щелистого пола, кровь на полу – она еще капала с кровати, когда Саша и посыльный Прохоров вбежали в комнату.

Кровь, просочившаяся сквозь ветхие половицы и пролившаяся на постояльца, который занимал номер этажом ниже, и стала причиной того, что о преступлении узнали немедленно, как только оно было совершено.

И все же убийца успел уйти. В комнате не было видимых следов пребывания постороннего человека. Исключение составляла дверь – по свидетельству дежурной, которая первой вошла в номер Миколы Ящука, дверь была отперта. И еще. Старик был не в кровати. Он лежал на полу, почти у самой двери. Это потом его положили на кровать и накрыли простыней.

– Серьезный дядя, – сказал Кузьмич, имея в виду убийцу. – Пока мы охотились за ним, он охотился за Ящуком. Сумел-таки опередить нас. Видимо, давно ждал случая.

– Ящука проще было убить где-нибудь в степи, – сказала Саша. – А убили в центре города, да еще в гостинице, рядом с которой милицейский пост. Почему же преступник пошел на такой серьезный риск? Вероятно, должен был спешить. И мне все больше кажется, что он знал о предстоящей проверке, не мог допустить, чтобы она состоялась.

– Я вот о чем думаю, – проговорил Кузьмич. – Почему этот человек только теперь совершил нападение на Ящука?

– Можно рассуждать так: раньше старик не представлял для него опасности… – Саша запнулась, наморщила лоб, пытаясь поймать ускользавшую мысль. Вдруг всплеснула руками. – Смотрите, как все просто!.. Возле привоза Ящук опознал старого знакомца. Пытается следить за ним и, разумеется, делает это неумело. В свою очередь опытный преступник узнал наблюдателя: можно ли забыть Ящука, если хоть раз встречал столь колоритную личность? Вскоре возчик отстал. Посчитав, что на том дело и кончилось, преступник успокоился. Но вот он видит: опасный свидетель появился в здании УЧК!.. Теперь для предателя все прояснилось. Он понимает, что Ящук должен быть немедленно убран. И ночью проникает в гостиницу… Смотрите, смог установить, куда мы поселили старого возницу. Наверняка знал, какого рода операция готовится, как скоро состоится, какова в ней роль Ящука. Все знал, иначе не торопился бы, а выждал, чтобы совершить убийство в более безопасной обстановке. И последнее. Дверь отворил не преступник, а сам Ящук. Вам известно, она не взломана, а отперта – специалисты не нашли на замке следов отмычек.

– Быть может, дверь не была заперта?

– Ящук запер ее, когда я уходила. Я стояла за дверью и слышала, как дважды в замке повернулся ключ. Мы условились: отопрет утром, когда я приду и он услышит мой голос. Ящук должен был отпереть только мне.

– Почему же был впущен убийца?

– Этого я пока не знаю. Можно только предположить: преступник сказал что-то такое, что успокоило Ящука…

– Убедило его, что пришел друг, скажем работник ЧК?

– Да, именно так.

Кузьмич потер виски, как делал обычно в минуты волнения:

– Видишь ли, с одной стороны, преступник вроде бы одержал над нами победу, но с другой – разоблачил себя…

– Круг поисков сузился?

– Да.

– К этой мысли может прийти и он сам.

– Что ты хочешь сказать?

– Что противник показал себя человеком изобретательным, решительным. И есть все основания полагать, что он правильно оценит обстановку, в которой оказался, не оплошает. А оценив ее, предпримет новые шаги в свою защиту, задаст нам еще одну нелегкую задачу.

– Чего ты опасаешься? Каких его шагов?

Саша пожала плечами. Допив чай, снова наполнила стакан. Кузьмич пододвинул ей свой кусок сахару.

– Не буду! – сказала Саша.

– Ну-ну, не надо капризничать! Вспомни, как образцово я вел себя в тюрьме: ел все, что вы приносили, мадемуазель!

Саша взяла сахар.

– Знаете, чего мне хочется больше всего на свете? – медленно сказала Саша, глядя куда-то поверх головы Кузьмича. – Хочется допросить того самого Захара Пожидаева, который лечился в Харькове и должен ехать или уже едет к нам. Допросить его и убедиться, что он действительно уходил с Константином Лелекой весной этого года…

Она хотела сказать и еще что-то, но Кузьмич жестом остановил ее. С минуту прислушивался, потом стремительно вышел в приемную.

– Кто здесь сейчас был? – спросил он секретаршу, закладывавшую в машинку новый лист.

– Константин Лелека, – сказала сотрудница, ударив пальцем по клавише.

– Зачем приходил?

– Звонил по телефону.

– У него в кабинете испорчен телефон?

– Сказал, что испорчен.

Кузьмич повернулся, чтобы идти к себе. В дверях стояла Саша. Она все слышала.

В кабинете Саша крутанула ручку телефона, сняла трубку. Коммутатор тотчас ответил.

– У кого из сотрудников неисправен телефон? – спросила Саша. – Назовите номер кабинета.

– Испортился номер двадцать девятый, – последовал ответ.

– Чей телефон?

– Товарища Лелеки.

– Что случилось с телефоном и когда?

– Не действует со вчерашнего дня. Не доходят звонки. Монтер был болен, но сегодня вышел на работу. Исправляет неполадки… Минуту! Вот он звонит. Спросить, какое было повреждение?

– Не надо. – Саша положила трубку. – Я хочу ехать в Харьков, Кузьмич. Сегодня же выехать, первым поездом. – Она поежилась, будто в комнате стало холодно. – Почему-то мне кажется, что и с Захаром Пожидаевым может случиться неладное… Нет, я никого не подозреваю. Во всяком случае, для этого пока пет оснований. Просто боюсь за Захара. Боюсь и ничего не могу с собой поделать. Ему нельзя возвращаться сюда, пока мы не распутаем всю эту мрачную историю. Дайте депешу на линию, пусть осматривают все поезда, идущие к нам, отыщут Захара и снимут. Во время поездки я буду связываться с вами, где-нибудь найду его – в Харькове или по дороге… Нельзя отдать им еще одну жизнь!..

– Этих твоих опасений не разделяю, – сказал Кузьмич. – Но в Харьков поедешь.

– Сегодня?

– Не успеешь. – Кузьмич взглянул на часы. – Завтра утром туда уйдет эшелон… Теперь одно деликатное дело. Хорошо бы приглядеться к Лелеке. Меня интересует, чем он занимается вне стен учреждения.

– Думаю, обычное наблюдение не даст результата.

– Верно. Нужен человек, который мог бы с ним сблизиться. Найдешь такого?

– Попробую.

– Тогда решили. Поаккуратней, Саша.

Она кивнула, пошла к двери. У выхода обернулась:

– Ко мне обязательно обратятся из группы, расследующей убийство Ящука: известно же, кто поселил его в гостинице. Что я должна ответить?

– Пошлешь их ко мне.

У себя в комнате Саша долго перебирала в памяти всех, кого хорошо знала. Для выполнения трудного задания требовался абсолютно надежный человек.

В конце концов выбор пал на Олеся Гроху. Правда, был он порывист, не в меру горяч, имел и другие недостатки, но отличался острым умом, хитростью, способностью мгновенно принять нужное решение и четко его выполнить.

Гроха тотчас явился на вызов. Выглядел он озабоченным, усталым. На ходу дочитывал письмо. Пояснил: письмо от дружка, которого не видел несколько месяцев. Спрятав письмо в карман, сел на стул и приготовился слушать.

А Саша медлила – все прикидывала, как лучше изложить Грохе суть поручения и при этом умолчать о причинах, по которым руководство УЧК решило понаблюдать за одним из своих сотрудников.

Начала Саша с того, что сделала Грохе внушение за красные глаза и щетину на щеках и подбородке. Чекисту надлежит являться на работу бодрым, выбритым и подтянутым, а не как после какой-нибудь гулянки.

Гроха усмехнулся. Он вовсе не гулял. А что не спал, это точно.

– Что же ты делал? Чем занимался?

– Шахматами.

– Шахматами? – недоверчиво переспросила Саша. – Вот не замечала за тобой этих способностей.

– Я и сам не замечал.

– Тогда не темни, выкладывай все начистоту.

– Не играли мы в шахматы, это верно, – сказал Гроха. – Задачки решали. Какая тебе разница?

– Шахматные задачки? – Саша начала злиться. – Ну-ка, прекрати этот цирк!

– Ей-богу! – Гроха молитвенно сложил руки, подался вперед. – Ей-богу, Саша, не вру! До утра просидели над теми задачками. Знаешь, как интересно!

Гроха – забияка, сорвиголова, Гроха – и шахматы? Это было невероятно. И тем не менее Саша чувствовала, что он говорит правду.

– С кем же ты решал те задачки?

Гроха сказал:

– С Костей Лелекой.

Вот так совпадение! Казалось бы, Саше надо радоваться, что все так удачно складывается. А она ощутила тревогу, растерянность.

– Всю ночь? – проговорила она, стараясь не выдать волнения. – Где же вы были?

– Дома у него.

– Оказывается, он шахматист?

– Еще какой! Шахматы у него знаешь какие – слоновой кости! Книжки всякие, учебники… Мы с ним в синематографе были вечером. Потом он говорит: «Пошли ко мне, посидим». Ну, добыл я по дороге бутылку красного… Побыл немного у Кости, стал собираться. А он возьми и достань ту книжку с задачками. Взял доску, расставил фигурки: попробуем, мол. Я отнекивался. Да он настырный, Лелека! Потом я увлекся. Так и просидели до света.

– Понятно, – сказала Саша. – Ну что ж, шахматы штука такая: втянешься – не отлипнешь. Вот и я знала одного: час сидит за доской, другой, третий… Не замечает – день на дворе или ночь. Выйдет на воздух проветриться – и снова решает задачки. Говорит: гимнастика для мозгов – лучше не придумаешь… А вы с Костей выходили воздухом подышать?

– Нет, – сказал Гроха. – Как сели, так и не вставали. Опомнились, когда пришло время на службу идти.

– Ну, ты парень усидчивый, это все знают, – усмехнулась Саша. – Околдовали тебя, что ли?

– Интересно было.

– А он? Ему же это не в новинку.

– Все равно сидел как привязанный.

– И не отлучался никуда – на полчаса, на час? Скажем, за папиросами или за чем еще?..

– Говорю, нет!.. Разве что утром. Утром к нему постучали, он и вышел отпереть дверь.

– Должно, газету принесли.

– Нет, вроде бы не газету. Он не с газетой вернулся… Стой! А ты чего интересуешься?

– Это я интересуюсь?! – воскликнула Саша. – Сам все рассказывает, голову морочит. А я слушаю, дура! Нужны вы мне оба – ты и твой дружок!..

– А чего звала?

– «Звала, звала»!.. – Саша достала из сейфа недавно полученную ориентировку: – Читай!

– Да я знаю, – сказал Гроха, едва взглянув на бумагу. – Позавчера показывал Кузьмич.

– Тогда извини.

И Гроха был отпущен.

Почти тотчас к Саше вошел Кузьмич. Оказалось, проходил по коридору, увидел Гроху. Вот и решил узнать, как и что.

Выслушав Сашу, он сказал:

– Ну что ж, для начала достаточно. Мы знаем, как Лелека провел вчерашнюю ночь. Отличное алиби, если бы кому-нибудь вздумалось предъявить ему обвинение в убийстве Миколы Ящука… А раньше он встречался с Грохой, приглашал его домой?

– Пока не знаю.

– А почему не сказала Грохе, чего мы от него хотим?

– С первых же слов он так огорошил меня, что не смогла… Я и сейчас еще не во всем разобралась, Кузьмич. Все очень запутано, сложно…

В эти минуты Гроха сидел у Лелеки, по пути заглянув к нему в кабинет. Тот разговаривал по телефону.

Рядом стоял монтер с коммутатора.

– В порядке, работает, – сказал Лелека монтеру и положил трубку.

Монтер вышел.

Лелека рассеянно поглядел на Гроху:

– Ты чего? Был у кого на нашем этаже?

– У Саши Сизовой.

– Что-нибудь новое?

– Ориентировку мне показала. Да я уже знаю, читал… Послушай, здорово это мы с тобой вчера ночку скоротали!

– Вот видишь. А ты не хотел.

– Она тоже одобряет…

– Сизова? – Лелека оживился. – Ну-ну, рассказывай подробнее!

– А чего рассказывать? Одобряет, и все.

– Постой, ты с ней завел разговор, или она сама его начала?

– Ну, я, – сказал Гроха. – Похвастал: всю ночь, мол, маялись над задачками. От стола – ни на минуту, что ты, что я. Так и просидели до утра.

– А она как реагировала? – спросил Лелека, довольно улыбаясь.

– Говорит: молодцы… Слушай, давай и сегодня голову поломаем, а? Могу сообразить еще бутылочку. Хватим малость – и за задачки.

Глаза Лелеки перестали улыбаться. Лицо стало отчужденным, холодным:

– Сегодня, друг, не выйдет: дел до черта.

– Ну, тогда завтра. Давай завтра, Костя? Гляди-ка!..

Гроха вытащил из кармана несколько бумаг, нашел нужную, развернул ее и вместе с другими положил на стол. Это был вырванный из журнала лист с шахматной задачей.

– Да некогда же мне! – сказал Лелека.

– Нет, погляди. Ночью она нам не давалась, проклятая. А как шел сюда утром, так сразу понял, что двигать надо было не конем, как ты говорил, а пешкой. Вот этой пешкой. Гляди, что получается!

Лелека нехотя посмотрел на задачу. Рядом лежал вскрытый конверт с письмом – его тоже достал из кармана Гроха. Лелека скользнул взглядом по конверту, просмотрел снова – на этот раз внимательнее, затем в третий раз прочитал все, что значилось на конверте.

– Ну как? – нетерпеливо проговорил Гроха. – Уразумел, какая силища в той пешке?

– Очень интересно, – вдруг сказал Лелека. – Просто здорово! Ты молодчина, Олесь!

Он взял лист с задачкой, порывисто отодвинул в сторону другие бумаги. При этом письмо упало на пол – в противоположную от Грохи сторону. Тот встал, чтобы обойти стол и поднять письмо.

– Не надо, – сказал Лелека. – Не трудись, я сам.

Он потянулся за письмом, но, видимо, так увлекся задачкой, что задержал руку на полпути, – казалось, забыл обо всем на свете, кроме шахматной головоломки.

Гроха подсел ближе. Они вдвоем взялись за дело – благо наступил обеденный перерыв.

И тут Лелека сказал, что отчаянно хочет есть. Голоден, конечно, и Олесь. Но можно себе представить, что сейчас творится в буфете! Пусть Олесь спешит туда, займет место. Лелека спустится в буфет через несколько минут – только запрет документы в сейф и позвонит начальнику отдела. В буфете, кстати, они и закончат разговор. Может, в самом деле стоит посидеть и вторую ночь за решением шахматных этюдов?

Гроха ушел. Лелека поднял с пола конверт, извлек из него письмо, стал читать. Дружок рассказывал Олесю Грохе о своем житье-бытье: под Чугуевом был ранен в схватке с бандитами, маялся в госпитале больше месяца, пока врачам удалось извлечь пулю, застрявшую в кости под коленной чашечкой. Но все это позади, сейчас он уже свободно ходит, вот-вот должен был выписаться. Однако внезапно открылась другая рана, полученная год назад в бою против зеленых. Как утверждают врачи, мороки с этой раной недели на две, после чего он немедленно садится в поезд и едет в свой родной город продолжать службу.

Письмо заканчивалось так: «С коммунистическим приветом к тебе чекист Захар Пожидаев».

Дочитав письмо, Лелека расслабленно откинулся на стуле, прикрыл глаза. Требовалось собраться с мыслями, успокоиться. Только подумать: за два дня – два таких удара! Сперва появился старый ломовой извозчик, бог знает каким образом оказавшийся в контакте с его противниками. А теперь письмо от человека, который, как это твердо знал Лелека, числился умершим от ран… Ну, хорошо, опасный свидетель его связей с полковником Черным устранен. А как быть с Захаром Пожидаевым, который вдруг воскрес из мертвых, вот-вот нагрянет и, конечно, сейчас же расскажет, что уходил из города вовсе не с Лелекой?..

Константин Лелека взглянул на почтовый штемпель. Письмо было отправлено шесть дней назад. Значит, Пожидаев пробудет в госпитале еще неделю… Итак, всего неделя в запасе. Неделя, а может, и меньше: где гарантия, что Пожидаева не выпишут раньше, чем он предполагает?..

Нет такой гарантии. И кажется, нет выхода из критического положения, в котором он очутился. Мелькнула мысль – оставить все и бежать. На этот случай готовы хорошие документы. Есть и убежище, где можно переждать самое трудное время – первые несколько недель.

Ну а его хозяева? Сейчас, когда в уезде, да и не только здесь, готовится волна выступлений против Советской власти, немцы не простят ему отхода от борьбы… А ЧК начнет охоту за своим бывшим сотрудником. Таким образом, он окажется между молотом и наковальней.

Внезапно Лелека вспомнил, что должен идти в буфет, где его ждет Гроха.

Письмо было вложено в конверт и брошено на пол – на прежнее место, бумаги собраны со стола, заперты в сейф, роль которого выполнял железный ящик с висячим замком.

Минуту спустя Лелека уже входил в буфет. Заботливый Гроха расставил на столе миски с борщом и очистил несколько луковиц.

Обед прошел в молчании. Лелеке было не до разговоров.

– Что с тобой? – спросил Гроха. – Болит голова?

Лелека поспешно кивнул. Ему требовалось побыть одному, собраться с мыслями, многое обдумать. Поэтому «разболевшаяся голова» была хорошей причиной, чтобы отказаться от вечерней встречи с Грохой.

Они уже выходили из буфета, когда Гроха вдруг вспомнил о письме, забытом в кабинете приятеля.

– Письмо? – переспросил Лелека. – Какое письмо? Говоришь, упало за стол? Не видел. Но все равно, вот ключ, отопри комнату, забери его. Ключ пусть будет у тебя – я выйду на улицу, проветрюсь. Может, голове полегчает. Да и папирос надо купить. Вернусь – зайду за ключом.