Текст книги "Долгий путь в лабиринте"

Одиннадцатая глава

1

Ночью в кабинете председателя УЧК Саша слушала Кузьмича, рассказывавшего о положении дел в уезде. Обстановка была тревожной. К городу подтягивался белогвардейский отряд, которым командовал старый знакомый чекистов – полковник Черный. Против Черного был брошен батальон моряков, специально прибывший из центра. Для революции было весьма важно, чтобы здесь, на юге, прочно утвердилась Советская власть. Поэтому Петроград, которому угрожали войска генерала Юденича, все же прислал сюда один из лучших своих батальонов.

Несколько дней моряки проблуждали в плавнях, где, по оперативным данным, должен был базироваться отряд Черного, но так и не встретили противника. Враги были где-то рядом, но всякий раз ускользали от опасности – будто их предупреждали о каждом шаге красных военморов. А потом, когда батальон втянулся в болота и потерял свободу маневра, его вдруг атаковали. Бой был тяжелый, отряд Черного почти весь полег. Но серьезные потери понесли и моряки.

Вчера в город вернулись остатки этого батальона. Мрачные, усталые краснофлотцы молча шли за подводами, на которых везли погибших товарищей.

Большой ценой было заплачено за разгром белогвардейского отряда. Но оставался еще один враг, не менее серьезный. Этим вторым врагом была банда, о которой говорилось в ориентировке, только что полученной Кузьмичом. Крупная группа всадников откололась от разбитых Красной Армией войск атамана Григорьева, объявила себя самостоятельной единицей и ушла в неизвестном направлении. Группа маневренна, хорошо вооружена, возглавляет ее опытный атаман Шерстев. В заключение в шифровке говорилось: «Не исключено появление банды в вашем районе с целью нападения на уездный центр».

– Уже появилась, – сказал Кузьмич. Он обернулся к приколотой на стене карте, нашел нужное место. – Вот здесь прошла эта банда. Из двух сел увели негодяи всех коммунистов и деревенский актив – более сорока человек. Что с ними – неизвестно.

Он поглядел на Сашу и вдруг спросил:

– Как состояние Лелеки? Кто-нибудь навестил его?

– Не знаю. – Саша посмотрела в глаза начальнику. – Как-то не думала об этом…

– Не навестили, – сказал Кузьмич. – Очень жаль…

Саша насупилась, прикусила палец.

– И не надо злиться, – продолжал начальник. – Выходит, Лелека заранее был извещен, что тот человек будет прыгать с поезда именно на разъезде, шмякнется головой о камень и при этом у него вывалится пистолет… Поэтому-то он, Лелека, и поспешил на разъезд – знал, что на путях встретит секретаря партячейки и получит приглашение на собрание, а уж туда непременно и в нужный час приведут арестованного… Такова цепочка твоих рассуждений?

Саша упрямо молчала.

– О том, что и я обязательно окажусь на этом собрании и что именно ему поручу стеречь арестованного, Лелека, конечно, тоже был осведомлен загодя, посему выработал план действий: бандит треснет его по голове, отберет свои документы и бежит, а самого Лелеку с мозговой рвотой отправят в больницу… Так, ты считаешь, все было? Молчишь? Что ж, при некоторых обстоятельствах молчание – самое милое дело.

– Я думаю об убийце Ящука и Пожидаева.

– Я тоже. Но пока я не могу доказать, что Лелека – тот самый предатель, которого мы ищем. Нет у нас фактов или хотя бы косвенных доказательств его измены. Пока что одни подозрения. А завтра кто-то заподозрит тебя или меня. Значит, в тюрьму нас только потому, что кому-то мы стали несимпатичны?..

Саша встала. Поднялся и Кузьмич, взял ее за плечи, повел к двери. У выхода она остановилась, заглянула ему в глаза. Удивительные были глаза у Кузьмича. Человек одиннадцать лет провел на каторге, хлебнул столько горя! Казалось бы, должен ожесточиться. А у него были добрые глаза, добрые и чуточку насмешливые.

– Все равно я ненавижу этого человека, – сказала Саша, берясь за ручку двери. – Пока нельзя его арестовать, согласна. Но придумать подходящий предлог и отстранить от работы – это в вашей власти!

– Теперь это достигнуто. Думаю, все прояснится, прежде чем он покинет больницу.

– Со вчерашнего дня он уже не в больнице. Настоял, чтобы перевезли домой.

– Вот как, – проговорил Кузьмич. – Я и не знал. Ну что же, это даже лучше – может приблизить развязку… Пусть к нему зайдет кто-нибудь из товарищей – табаку принесет или, скажем, яблок. Он должен почувствовать, что ничего худого не произошло, его по-прежнему ценят.

Был вечер, когда Саша добралась до дому. Еще с улицы заметила, что мать не спит: сквозь ставни в ее окне пробивался лучик света.

Она отперла ключом дверь, неслышно вошла. Мать работала – делала выписки из толстого шведско-русского словаря.

Вскоре мать и дочь сидели за столом. Саша ела жареную ставриду, пила чай и слушала городские новости: в госпиталь, где работала мать, вести стекались со всей округи. Сегодня главной темой разговоров было появление в уезде новой большой банды. Ее послал атаман Григорьев, чтобы разделаться с коммунистами и Советской властью. Утверждают, что в банде около пяти тысяч человек, есть пушки и даже аэроплан.

Внезапно мать всплеснула руками, поспешила к гардеробу, достала платье с многочисленными пуговицами и широкой бархатной полосой по подолу. Платье нашлось в сундуке со старьем, который уже много лет хранится на чердаке. Фасон, конечно, устарел, но материя еще очень хороша, и, если посидеть над платьем вечерок – кое-что переделать, у Саши будет что надеть в театр или, скажем, когда придут гости.

Саша взяла платье, прикинула на себя перед зеркалом.

– Очень недурно, – сказала мать. Но Саша и сама видела, что платье ей к лицу. Ей стало весело. Она быстренько взбила волосы, подцепила на вилку большой кусок ставриды и приняла позу кинозвезды Веры Холодной с афиши у одесского вокзала. Мать расхохоталась, но вдруг оборвала смех и нахмурилась.

– Это уже слишком! – резко сказала она. – Твое начальство переходит всякие границы.

Теперь и Саша услышала, что на улице тарахтит автомобиль, узнала кашляющий голос старенького чекистского «панар-левассера».

За ней снова приехали.

2

«Панар-левассер», напрягая все силы, бежал по тряской мостовой. Шофер сообщил Саше, что Кузьмич приказал привезти ее не в здание УЧК, а в конец Арочной улицы. Там ее встретят.

Конец Арочной… Саша прикинула, что это близ пересечения с Земляной. Что же там могло быть? Скорее всего, обыск или арест в каком-нибудь доме. Но неужели два часа назад, когда она еще была на работе, Кузьмич не знал о предстоящей операции? Спокойно отпустил ее домой – а теперь вдруг такая срочность!..

И вдруг она вспомнила. Узкая улица, извивающаяся по косогору, почти на самой окраине города, – это и есть Земляная. Там, в самом ее конце, на берегу реки доживает свой век бревенчатый домишко, нынешнее пристанище четы Белявских.

Между тем автомобиль добрался до нужного перекрестка, остановился. Из темноты кто-то шагнул навстречу. Саша узнала знакомого сотрудника, вышла из машины. Они направились к реке.

По дороге выяснилось: ей предстоит участвовать в опознании человека, который появился в доме Белявских и, видимо, скоро должен уйти.

– И Кузьмич здесь? – спросила Саша, едва поспевая за спутником, который все ускорял шаг.

– На месте.

Луна еще не взошла. Нигде не проглядывалось ни огонька. Было безветренно, тихо. Дома, едва видные в темноте, казались мрачными, нежилыми. Будто случилась беда и все люди вокруг покинули свои жилища.

Из подворотни выскочила собака, беззвучно пересекла улицу, едва не задев идущих. Саша вздрогнула, оступилась. Она бы упала, не поддержи ее спутник.

Наконец они вышли к месту, где ждал Кузьмич. Это было возле разлапистого дерева, росшего двумя стволами, как рогатка.

– Здесь. – Кузьмич показал на калитку в деревянном заборе, видневшемся шагах в двадцати. – Гляди в оба, Саша. Может статься, узнаешь его…

Уже давно на языке у Саши вертелся вопрос: почему решили, что появившийся в доме Белявских человек скоро уйдет? Не вернее ли предположить, что тот, кто пришел ночью, останется здесь по крайней мере до утра?

Сомнения отпали, когда она увидела возле забора лошадь, запряженную в пролетку: человек, решивший обосноваться в доме на ночь, непременно завел бы лошадь во двор.

В ожидании прошло более часа.

Стало светлеть. Появилась луна. Саша знала: в эту пору луна восходит поздно, перед самым рассветом. Значит, скоро конец ночи…

Время шло. Нетерпение нарастало. Подумалось: а вдруг лошадь оставлена в качестве приманки? Чекисты напрасно ждут возле нее – объект их наблюдений давно ускользнул и всех оставил в дураках.

Еще полчаса миновало. Внезапно за изгородью в саду, в том месте, где находился дом, вспыхнула полоса света. Вспыхнула и пропала. Вероятно, отперли и вновь затворили дверь. Войти в дом никто не мог. Значит, из него вышли.

Да, вышли. Саша увидела: лошадь перестала жевать мундштук уздечки, подняла голову, прислушиваясь.

Вскоре Саша уловила шорох шагов. Вот шорох оборвался. С минуту была тишина. Потом калитка чуть скрипнула, отворяясь, и в нескольких шагах от Саши и Кузьмича возник… Борис Тулин!

Он был отчетливо виден в свете луны. Саша разглядела даже его гимнастерку с большими накладными карманами – ту самую, в которой он был, когда ехал в Харьков.

Посмотрев по сторонам, Тулин стал отвязывать лошадь. Он казался спокойным, что-то насвистывал.

И тут случилось непоправимое. Один из оперативников неловко повернулся в своем секрете, потерял равновесие. Чтобы не упасть, ухватился за торчавшую рядом ветвь. Та не выдержала, с треском обломилась.

Мгновение – и в руках Тулина оказались два револьвера. Он выстрелил на звук, мотнулся в сторону, снова выстрелил и побежал к реке.

– Стой! – послышалось с берега. – Стой, буду стрелять!

Выстрелы слились в протяжный грохот.

Несколько чекистов пробежали к реке.

Появился Олесь Гроха. Кузьмич схватил его за руку:

– Займись домом!

– Есть! – Гроха устремился к калитке, откуда минуту назад вышел Борис Тулин.

Со стороны реки появилась группа людей. Двое вели Тулина, заломив ему руки за спину.

– Знаешь его? – спросил Кузьмич Сашу, когда группа приблизилась.

– Он, – сказала Саша. – Даже гимнастерку не сменил. В левом нагрудном кармане у него должна быть расческа. Любит пользоваться…

Один из чекистов отстегнул клапан кармана гимнастерки Тулина, пошарил в кармане.

– Есть, – сказал он, доставая небольшую расческу. – Коричневая…

Сотрудник положил расческу на место.

– Уведите его, – сказал Кузьмич. – Тщательно обыщите. Я скоро буду. – И продолжал, обращаясь к Саше, когда они остались одни: – Так вот, я тоже его опознал. Будь немного светлее, ты разглядела бы большую ссадину у него на лбу. Ссадину недельной давности. Будто ударился головой обо что-то твердое. Скажем, о камень. Ну, догадалась?..

– Значит, на разъезде тоже был он? – воскликнула Саша.

– В том-то и дело.

– А Лелека?

– Вот теперь дошла очередь и до него. Знаешь, кого заметили сегодня возле дома Лелеки?

– Белявского?

– Да. Пробыл у него около часа.

– Выходит, круг замкнулся, Кузьмич?

– Теперь замкнулся.

Появился оперативник и с ним двое – мужчина и женщина. Все трое вошли в калитку, которая вела к дому Белявских. Это доставили понятых.

– Вам уже тогда все было ясно, – задумчиво сказала Саша. – Поучали меня: нельзя, не положено. А сами все знали, во всем разобрались.

– Не во всем, – возразил Кузьмич. – Еще не было сообщения о визите к Лелеке Белявского.

– Дался вам этот визит!.. Вечно что-то скрываете от меня. Нервы мои бережете, что ли?

– Тебе и так досталось с поездкой, – мягко сказал Кузьмич. – Поглядела бы на себя, когда вернулась…

– Наверное, вы и сегодня терзались сомнениями: звать меня сюда или же дать полежать в постельке, выспаться!..

– Терзался, – усмехнулся Кузьмич, – что правда, то правда. Ну ладно, пойдем. – Он взглянул на часы. – Ордер на арест Лелеки я выписал еще вечером. Люди уже давно на месте. Скоро, думаю, привезут его. Так что еду в управление. Тебя подброшу домой.

– А можно остаться?

– Еще наговоришься с Лелекой. Отдыхай.

– Хочу поглядеть, что у Белявских.

– Как знаешь, Саша. Но лучше бы тебе поспать. Завтра много дел, надо быть в форме.

– Я останусь!..

Оказавшись в доме Белявских, Гроха вспомнил об истории с фальшивыми драгоценностями, изъятыми в свое время у этих людей. Свежа была в памяти и головомойка, устроенная ему тогда руководством УЧК. Поэтому сегодняшнее поручение – осмотреть дом, задержать и доставить в комендатуру его обитателей – Гроха расценил как шанс на реванш, действовал с особым старанием.

Гроха производил обыск, а напарник стоял у входной двери, держа под наблюдением хозяев дома. На них неотрывно глядели и понятые, стоявшие в противоположном углу комнаты. Уж они-то, городские обыватели, были наслышаны о многочисленных налетчиках, взломщиках, душителях, орудующих на улицах в ночную пору. Утверждали, что были среди бандитов и такие, что передвигались на высоченных ходулях, запросто проникая на балконы и в окна вторых этажей богатых особняков…

Сейчас понятые с любопытством и страхом разглядывали Белявских, у дома которых ЧК подняла такую стрельбу…

Между тем Гроха быстренько переворошил находившийся в комнате немногочисленный скарб – старый фибровый чемодан, еще чемодан, поменьше, большую плетеную корзину для белья, фанерный шкаф и грубые деревянные полки на стене. Теперь надо было осмотреть продавленный полосатый матрац, на котором сейчас сидели рядышком Станислав Оттович и Стефания.

Вошла Саша. Гроха обернулся на скрип двери, кивнул сотруднице. Продолжая обыск, он согнал Белявских с матраца, поставил матрац боком, потрогал ткань, где она была прибита к деревянному каркасу. При этом отовсюду стали вылезать толстые блестящие клопы, и Гроха брезгливо вытер пальцы о штаны.

Саша села на табурет, стала наблюдать. Поймав на себе испуганный взгляд Белявской, отвернулась к окну. Очень хотелось допросить Стефанию и врача, чтобы выяснить, наконец, тайну фальшивых ценностей, но она сдержалась, решив, что сделает это позже, в ЧК.

Обыск продолжался. И хотя была исследована каждая щель, а с наступлением рассвета столь же тщательно осмотрен и сад, Гроха ничего не обнаружил.

В восьмом часу утра работа была завершена, Белявских вывели на улицу.

И здесь наконец повезло чекистам!

В одном из соседних домов – стареньком деревянном строении, прилепившемся к гребню высокого обрыва, – вдруг распахнулось окно, и в нем появился ребенок. Мальчик – ему было лет десять – несколько секунд с любопытством глядел на арестованных и конвоиров, потом отпрянул от окна, будто вспомнил о чем-то. Вслед за тем из дома донеслись вопли ребенка вперемешку с сердитым женским контральто. Еще через минуту ребенок выпрыгнул из окна, а из двери выбежала мать и стала его ловить. Но мальчик уже карабкался по приставной лестнице на крышу.

Вскоре он был наверху. И тогда Саша увидела у него в руках бинокль, большой морской бинокль, очень похожий на «цейс», которого не оказалось при убитом Ящуке.

– Обожди меня, – сказала она Грохе, быстро пошла к дому.

Несколько минут спустя она держала в руках свой бинокль.

Оказалось, хозяйка этого дома купила, точнее, выменяла бинокль у «госпожи докторши» – та взяла за него два ведра картошки и кварту подсолнечного масла.

Здесь же, на улице, была наскоро допрошена Стефания Белявская. Она все подтвердила. Бинокль принадлежал их «старому другу», видимо, был куплен на барахолке. Дома бинокль лежал без дела, а им было голодно – здесь, на окраине, муж почти не практиковал, следовательно, не имелось и заработков. Тогда и было решено обменять бинокль на продукты. Белявская назвала дату, когда Тулин принес в дом бинокль. Это совпадало с датой гибели Миколы Ящука.

Когда возле жилища Белявских загремели выстрелы и послышались крики, в одном из соседних домов отворилась дверь, на пороге появился мужчина. С минуту он прислушивался, затем взял шляпу и покинул дом.

Вскоре он уже звонил у двери аптеки, звонил настойчиво, требовательно, пока не разбудил ее хозяина. Когда посетителя впустили, он снял трубку телефона, твердя, что тяжело заболел брат и надо срочно вызвать врача.

Разговор состоялся. Мужчина несколько раз повторил в трубку, что болезнь серьезная, доктор должен прибыть немедленно, иначе будет поздно. Затем он покинул аптеку – столь же стремительно, как и ворвался в нее несколькими минутами раньше.

На другом конце провода повесил трубку Константин Лелека. Он стал быстро одеваться. Света не зажигал – за домом могло быть наблюдение. На сборы ушло немного времени – саквояж, в котором имелось все необходимое, был всегда наготове.

Он бесшумно отворил окно, прислушался. Вокруг было тихо.

Под окном смутно светлел широкий карниз. По нему можно было добраться до угла дома, где имелась металлическая пожарная лестница, спуститься на задний глухой дворик и через пролом в заборе выйти на улицу уже в другом квартале…

Но Лелека недооценил председателя УЧК. Кузьмич еще неделю назад окончательно прояснил личность подпавшего под подозрение сотрудника. В те дни поступили сведения о двух телефонных номерах, связываясь с которыми Лелека никогда не пользовался своими личными телефонами – служебным или квартирным, – звонил этим абонентам из столовой, с вокзала или с почты. Установив владельцев обоих телефонов, чекисты вскоре засекли у них на квартирах Белявского, а затем и Бориса Тулина… Знал Кузьмич и многое другое – в частности, был информирован о пожарной лестнице в доме, где жил Лелека, и о дыре в заборе, огораживавшем задний дворик.

Лелека был взят, когда выбирался из этого двора на улицу.

Двенадцатая глава

Следствие по делу Константина Лелеки вела особая группа, которую возглавлял председатель УЧК. Саша в нее не входила, но, случалось, присутствовала на допросах – сидела в углу комнаты и слушала, как Кузьмич и его помощники пытались «размотать» предателя. А тот крутил, изворачивался, отказывался от того, что утверждал только вчера, не признавал очевидных фактов. Чем было вызвано такое поведение Лелеки? Набивал себе цену в надежде выторговать жизнь в обмен на сведения, которыми располагал? Могло быть и так, что надеялся на контрреволюционное восстание в уезде – вот и петлял, чтобы дотянуть до этого времени…

Кузьмич быстро во всем разобрался. Лелеке было объявлено, что его незамедлительно предадут суду военного трибунала. И тот не выдержал – знал, что в деле достаточно документов, изобличающих его как убийцу или соучастника убийства Ревзина, Ящука, Пожидаева. Знал, каким может быть приговор. Не сомневался и в том, что чекисты без задержки приведут приговор в исполнение.

Он стал рассказывать. Допрос, начавшийся вскоре после обеда, продолжался до глубокой ночи, затем после перерыва на сон и еду – все следующее утро и день. Вечером Кузьмич вызвал Сашу. Он только что умылся и, когда Саша вошла, стоял посреди кабинета в нательной рубахе, растирал лицо полотенцем.

– Извини! – Он жестом пригласил Сашу сесть, присел сам, стал жадно пить крепкий, почти черный, чай. – По милости нашего подопечного не пришлось поспать. Посему не сомневаюсь, что выгляжу мерзко… Так вот, рассказано много важного. Если, конечно, не темнит. Впрочем, не думаю – не в его интересах.

Кузьмич взял со стола стопу исписанной бумаги.

– Протокол? – спросила Саша.

– Да, и придется тебе с ним ознакомиться. О причинах узнаешь позже. А пока читай. Места, где говорится о связях с эсерами и петлюровцами, можешь опустить – сие тебя не касается. Все внимание банде есаула Шерстева. Ну, читай, а я малость вздремну.

И Кузьмич ушел за занавеску, где у него стояла койка.

Саша внимательно оглядела толстенный протокол, поудобнее устроилась на диване и принялась за работу.

Вот сжатые выдержки из того, что ей довелось прочитать.

ВОПРОС. Вы и раньше знали атамана Шерстева?

ОТВЕТ. Мы оба из Москвы, жили по соседству. Он ухаживал за моей сестрой Люсей, поэтому бывал у нас дома.

ВОПРОС. Опишите его внешность, характер, привычки. Говорите подробнее.

ОТВЕТ. Ему около тридцати пяти лет. Высок ростом, сложен пропорционально, полноват. Светлый шатен, глаза голубые. Во всем облике, в манерах, походке чувствуется порода, воспитание… Не употребляет вина, не курит. Любит стихи, недурно декламирует. Жестокий человек, эгоист… Знает языки.

ВОПРОС. Какими языками владеет?

ОТВЕТ. Насколько помню, французским и греческим.

ВОПРОС. Чем закончился его флирт с вашей сестрой?

ОТВЕТ. Люся порвала с ним.

ВОПРОС. Расскажите об этом.

ОТВЕТ. Помнится, дело было так. Они гуляли, и сестра заметила на земле птенца воробья. Люся подняла воробья, передала его Шерстеву – тот должен был посадить птицу на карниз дома, чтобы не достали кошки. Шерстев зашел за угол здания и раздавил воробья каблуком. Люся как раз обернулась и все увидела. С тех пор они больше не встречались.

ВОПРОС. Как Шерстев стал казачьим есаулом?

ОТВЕТ. Не знаю. Вероятно, закончил соответствующее училище.

ВОПРОС. Как вы поддерживали связь с атаманом Шерстевым?

ОТВЕТ. Был курьер.

ВОПРОС. Кто именно?

ОТВЕТ. Борис Тулин.

ВОПРОС. Он и привез к вам атамана Шерстева?.. Ну, решительнее! Фотографию Шерстева мы предъявили известному вам Станиславу Белявскому, и тот опознал человека, которого месяц назад принял у Бориса Тулина и доставил к вам на квартиру… Будете и дальше молчать?

ОТВЕТ. Да, примерно месяц назад Шерстев приезжал ко мне, гостил двое суток.

ВОПРОС. С какой целью он приезжал?

ОТВЕТ. Обсуждался план восстания в уезде.

ВОПРОС. И захват уездного центра?

ОТВЕТ. Да.

ВОПРОС. Это не новость. Когда намечался переворот?

ОТВЕТ. В тот раз мы не пришли к согласию. Должны были снова встретиться.

ВОПРОС. Где намечалась новая встреча?

ОТВЕТ. У Шерстева.

ВОПРОС. Где базируется его отряд?

ОТВЕТ. Не знаю.

ВОПРОС. Как же так: собирались встретиться, а где – не знаете?

ОТВЕТ. Он очень осторожен, нигде подолгу не задерживается. За неделю до намеченного времени должен был прислать курьера с сообщением, где и когда состоится встреча.

ВОПРОС. А могло быть так, чтобы вместо курьера приехал сам атаман Шерстев?

ОТВЕТ. Не думаю. Вы слишком нашумели в ту ночь: сперва стрельба у дома Белявских, затем возня возле моего жилища. Об этом, конечно, уже широко известно в городе. Значит, дошло и до Шерстева. Или вот-вот дойдет.

ВОПРОС. У него здесь свои люди? Вы знаете их?

ОТВЕТ. Кто же раскрывает собственную агентуру!..

ВОПРОС. Вернемся к атаману Шерстеву. Что вам известно о численности его банды, структуре, вооружении?

ОТВЕТ. Он осторожен, скрытен. Меня ни во что не посвящал… Могу предположить, что в отряде не менее тысячи человек. О вооружении понятия не имею. Впрочем, он хвастал, что раздобыл аэроплан.

ВОПРОС. Есть и пилот?

ОТВЕТ. Да, какой-то испанец или француз. Точно не знаю. Словом, иностранец.

ВОПРОС. Теперь сообщите, где находится ваша сестра.

ОТВЕТ. Не понимаю…

ВОПРОС. Где сейчас находится ваша сестра – та самая, за которой ухаживал Шерстев.

ОТВЕТ. Люся живет в Москве.

ВОПРОС. Она состоит в переписке с вами?

ОТВЕТ. Изредка пишет.

ВОПРОС. Можно предположить, что кроме поклонника она имела и подруг?

ОТВЕТ. Подруги были.

ВОПРОС. Здесь, на этом листе, напишите их адреса, фамилии и имена… А может ли так случиться, что ваша сестра переписывается и с Шерстевым?

ОТВЕТ. Исключено. Да и куда бы она писала ему?

ВОПРОС. Вдруг Шерстев отправил ей письмо с оказией, тем же путем получил ответ?

ОТВЕТ. Нет, Люся не станет писать ему.

ВОПРОС. Чем занимается ваша сестра?

ОТВЕТ. Служила в какой-то конторе. Сейчас не имеет работы… Где-то у меня было ее последнее письмо… Теперь оно, конечно, у вас. Найдите его, там все сказано.

ВОПРОС. В этом городе есть подруги вашей сестры?

ОТВЕТ. Люся никогда не выезжала из Москвы. Откуда здесь взяться ее подругам?

ВОПРОС. А какие-нибудь знакомые?

ОТВЕТ. Нет и знакомых…

Саша отложила последний лист протокола, привалилась к спинке дивана. Помедлив, она мысленно повторила все то, что довелось прочитать. Итак, в продолжение всего допроса Кузьмич настойчиво прояснял характер главаря банды и личность сестры Константина Лелеки. Надеялся использовать девицу в работе против Шерстева? Но Лелека утверждал, что сестра не пойдет на контакты с этим человеком. На что же тогда рассчитывает Кузьмич?

Кузьмич открыл глаза, в ту же секунду сбросил ноги с кровати, встал и, приглаживая волосы, шагнул в кабинет. Он всегда просыпался вот так – сразу, начисто отметая самую мысль о том, что можно хоть минуту понежиться в постели… Эта привычка выработалась за годы отсидок в тюрьмах с диким режимом, где только тот выживал, кто ни на мгновение не расслаблял энергию, волю…

Саша спала, по-кошачьи свернувшись в углу дивана. Кузьмич тихо вышел к секретарю, распорядился насчет чая, вернулся и стал работать.

Несколько минут спустя, когда он поднял голову от бумаг, Саша сидела на диване с карандашом в руках и деловито перечитывала протокол. Они встретились взглядами и расхохотались.

Принесли чайник с кипятком, заварку, эмалированные кружки. Саша разлила чай, отхлебнула из своей кружки. Кузьмич смотрел на нее. Смотрел и молчал. Потом отпер сейф, достал шифровку. Из Москвы сообщили, что сюда отправлен кавалерийский полк особого назначения. Полк должен покончить с бандитизмом в уезде. Кузьмичу предписывалось принять кавалеристов под оперативное руководство, обеспечить выполнение боевой задачи.

– Когда его ждать? – спросила Саша.

– Сюда не прибудет. – Кузьмич сделал ударение на слове «сюда». – Стоит полку появиться в городе, как об этом узнает весь уезд. Банда снимется и уйдет. Где-нибудь в глуши переждет опасность – и тогда начинай все сызнова. – Он нашел на карте нужное место. – Гляди, двадцатая верста отсюда, разъезд Захарове. На разъезде полк скрытно выгрузится, даже не здесь, а чуть в стороне, прямо в поле – я знаю место… Отсюда направится на базирование в село Лозняки. Это пятнадцать верст от разъезда. Сейчас туда тянут секретный кабель… Полк занимает село, и мы объявляем карантин – не выпускаем оттуда ни единого человека. Тем временем разведка ищет банду Шерстева. Найдем ее – навалимся общими силами и ударим…

– Понимаю.

– Одну из разведгрупп возглавишь ты…

– Понимаю, – повторила Саша. Она положила ладонь на карту. – Если банда пришла от Григорьева, искать надо где-то здесь.

– Да, юго-восток – главное направление. Это район твоей группы. Но прощупаем весь уезд. Будет действовать десяток групп… Кого дать тебе в помощь?

– Олеся Гроху. – Саша задумалась. – Теперь вот еще что. Я бы хотела, чтобы снова допросили Лелеку.

– При тебе?

– Да. Но пусть он меня не видит. А я буду рядом, скажем, за занавеской.

– Сделаем.

– Это не все. Покажите мне письмо сестры Лелеки – то самое, о котором он упомянул на допросе.

Кузьмич отпер сейф, порылся в документах и передал Саше надорванный голубой конверт.

– Занятно, – сказала Саша, ознакомившись с письмом. – Только по обращению в начале да по двум фразам в тексте можно определять, что адресовано оно брату, а не сестре или, скажем, подруге. Почти весь текст можно толковать как угодно.

– Что ты задумала?

– Глядите: «дорогой Костя» легко превращается в «дорогую Настю». Ну, а два-три «опасных» словечка в самом письме попросту следует вычеркнуть – и дело с концом. Бывают же в письмах зачеркнутые слова и фразы!..

– Бывают, – сказал Кузьмич. – Ну-ну, продолжай!

– Вот я и подумала: если все сделать аккуратно, у меня окажется ценный документ – письмо особы, по которой, быть может, до сих пор вздыхает атаман Шерстев.

– Полагаешь, он помнит почерк той девицы?

– Не сомневаюсь! Гимназистки общались со своими кавалерами главным образом записками – это я по себе знаю. Он, конечно, получил в свое время не одну такую записку. Как же мог забыть руку любимой девушки?

– Хорошо. – Кузьмич взял письмо, мельком оглядел его, отложил в сторону. – Утром его приведут в надлежащий вид. Завтра же будут готовы другие документы. Но в путь двинешься не раньше, чем прибудет кавполк. Так что не спеши – думай, готовься. А пока отправляйся домой и отдохни. Жду тебя в полдень. Явишься – вызовем Лелеку и начнем разговор. Кстати, набросай мне шпаргалку, о чем спрашивать его в первую очередь. Это чтобы не упустить ни одной мелочи.

– Сделаю. А вы найдите возможность раза два прервать допрос и заглянуть за занавеску: вдруг у меня возникнут новые вопросы!..