Текст книги "Долгий путь в лабиринте"

– Да кто же они есть?

Ящук скосил глаза на писаря, который все еще держал в руках документы пленников.

– Баба – учительша, – твердо сказал он. – А мужик – супружник ее законный.

2

Пленников привели в хату, стоявшую здесь же, на площади, втолкнули в глухой чулан позади горницы. Дверь затворили, они остались одни.

Когда глаза освоились с полумраком, Шагин увидел ведро воды и брошенный на пол мешок с сеном. Слабый свет проникал сквозь щели в рассохшейся дощатой двери. В самую большую щель можно было разглядеть часть горницы – массивный некрашеный стол и угол комнаты с божницей, традиционным рушником над ней и веточкой вербы. Окно находилось левее, косо бьющий оттуда свет разрезал сумрак плотной сверкающей полосой.

Шагин постарался удобней устроить Сашу – пододвинул сено к стене, усадил девушку на мешок, чтобы была опора спине. Затем оторвал от своей рубахи широкий лоскут, смочил в ведре, прохладную влажную тряпку положил Саше на лоб.

– Да, да, – прошептала она, – сейчас мне гораздо лучше, не беспокойся, Андрюша.

Скрипнула входная дверь. В доме появилась хозяйка. Сперва Шагин разглядел в дверную щель ее ногу в стоптанном сапоге с обрезанным голенищем, потом локоть обнаженной руки и древко ухвата. Вероятно, женщина возилась у печи.

Так прошло несколько минут. В воздухе растекся запах варева. Почти тотчас в чулане померк свет – кто-то подошел к двери.

Вот уже стукнула откинутая щеколда. Дверь отворилась. У входа в чулан стояла хозяйка. Шагин узнал ее – это она принесла воды и напала на «хорька», когда тот опрокинул ведро.

– Борщ я сготовила, – сказала женщина. – Наварила полный чугун. Кушайте на здоровье.

Саша задвигалась в своем углу.

– Мне бы выйти…

Хозяйка нерешительно оглянулась, будто спрашивала у кого-то разрешения.

Шагин наклонился вперед и увидел «хорька». Тот сидел на табурете возле окна. На подоконнике стояла наполовину пустая бутыль. Положив карабин на колени, страж неторопливо тянул из жестяной кружки.

– Бабе можно, мужику нет, – изрек бандит, вешая кружку на горлышко бутыли.

Саше помогли встать. Хозяйка обняла ее, осторожно вывела из дома.

Шагин сел на мешок, закрыл глаза. В памяти всплыло все то, что произошло за последнее время. Итак, бандиты знают о портфеле с ценностями. Секретная информация снова просочилась к противнику. От кого же она получена?

Вспомнился убитый чекист. Да, тот, кто стрелял в Гришу Ревзина, мог знать и о портфеле с драгоценностями.

Резонно предположить, что он здесь, этот человек. Приехал, организовал поиски. Возможно, и сам сейчас рыщет в степи: будь он в селе, обязательно пришел бы на площадь посмотреть на задержанных.

Шагин поежился при мысли о том, что предатель может появиться в любую минуту.

Понимала это и Саша. В этих обстоятельствах выход был один – побег немедленно, сейчас, пусть даже с самыми ничтожными шансами на удачу. С этой мыслью она, поддерживаемая хозяйкой, медленно вышла из дома. Женщина провела ее в дальний угол двора, показала на сплетенную из лозняка загородку:

– Здесь… Может, помочь?

Саша покачала головой, шагнула вперед.

Оказавшись в загородке, осторожно огляделась. Крыльцом дом был обращен к дороге. Там стоял второй часовой – Саша увидела его, когда вышла из сеней. Двор, огород, постройки для скота и птицы – все это находилось позади дома, перед ее глазами. А потом начиналась степь.

Как же быть? Конечно, можно допустить, что Шагин сумеет разделаться с двумя стражами. Ну а дальше? О том, чтобы двигаться пешком, не могло быть и речи. Чтобы уйти за ночь далеко в степь, нужны лошади. Где их добыть?

Саша вышла из загородки, оперлась на руку хозяйки. Попросила немного постоять – подышать воздухом, собраться с силами. Задала женщине пустяковый вопрос. Та ответила, стала жаловаться на судьбу: хозяина нет, год назад проходила через село банда, насильно забрала его вместе с конем, с тех пор о человеке ни слуху ни духу.

Так завязался разговор.

Вернувшись в хату, Саша молча легла на солому в углу чулана – ждала, пока «хорек» запирал дверь.

– Слушай, Андрей, – зашептала она, когда страж ушел на свое место, – хозяйка сказала, что в селе находятся какие-то городские. Офицер с группой солдат. С ними штатский. Атаман величал офицера полковником.

– Величал? Они что, уехали?

– Временно. Группа прибыла позавчера под вечер. Полковник и штатский прошли к атаману, и вскоре тот всех своих людей выставил на улицу, даже помощника и писаря. Видимо, совещался с этими городскими. А наутро были посланы в степь разъезды. Уехали и те двое, из города…

– Скоро должны вернуться?

– Видимо, да.

– Вот какая история, – протянул Шагин. – Штатский, говоришь? Очень интересует меня этот штатский. Но встречаться с ним пока нельзя.

Помолчали.

– А погреб где? – вдруг спросил Шагин. – Ты же все осмотрела, когда выходила из дома. Не заметила, есть ли здесь подпол, погреб?

– О чем ты, Андрей? Какой погреб?

– Ну… обыкновенный: вырыт под домом, снабжен люком, досками накрыт…

– Видела в полу квадратную крышку с кольцом.

– Где?

– В сенях, наискосок от двери. А что?

– В этих местах роют глубокие погреба, – задумчиво сказал Шагин. – Очень глубокие, чтобы похолоднее…

– Не пойму тебя.

– Погоди… – Шагин показал на дверь, за которой был часовой. – Он один сторожит нас?

– Другой на улице!

– Хозяйка куда девалась?

– Сказала, что идет к соседке – они еще с утра замесили тесто. Будут печь хлеб. Поболтала со мной, довела до дому, сдала бандиту и ушла.

– Ты поешь, Саша. – Шагин пододвинул чугун с лежащей на нем краюхой хлеба и ложкой. – Ешь, а я буду рассказывать. Понимаешь, возникла мысль… Конечно, риск. Да что риск – почти никаких шансов на удачу! Но другого не придумаешь. И ждать нельзя; те, городские, вот-вот вернутся. Так что слушай…

Шагин приник к дверной щели. Вероятно, уже смеркается: света в горнице стало совсем мало, часовой едва виден.

– Погляди! – Он поманил Сашу.

Девушка заняла его место, взглянув на часового, усмехнулась. «Хорек» дремал. Временами голова его падала на руки, которыми он опирался на ствол карабина, как на пастушеский посох. И тогда бандит с всхлипом втягивал носом воздух, медленно выпрямлялся, так и не разлепив век. Затем все повторялось.

Шагин ощупал дверь в том месте, где с противоположной стороны была щеколда. Пальцы наткнулись на четыре гвоздя. Они, надо думать, держали запор. Гвозди были загнуты небрежно, выпрямить их и затем выдавить вместе с щеколдой было бы несложно. Впрочем, сквозь широкую щель виднелась и сама щеколда… Может, попробовать?

Он протянул Саше руку:

– Дай наган!

Ствол револьвера осторожно просунулся в дверную щель, поддел щеколду.

Еще усилие – и дверь отворилась.

Шагин оглянулся, передал Саше оружие, шагнул в горницу. Саша шла следом.

«Хорек» замычал, забился, попытался укусить руку, сжимавшую ему рот. Другой рукой Шагин стиснул горло бандиту, повалил на пол. Увидев направленный на него револьвер, страж перестал сопротивляться.

Ему заткнули рот тряпкой, связали собственным же ремнем, усадили на полу возле стены.

Отдышавшись, Шагин показал «хорьку» на окно:

– Слушай внимательно. Сейчас я отворю его. Ты высунешь башку и крикнешь, чтобы напарник твой шел сюда, в хату. Понял меня?

«Хорек» утвердительно наклонил голову.

– Спокойно будешь кричать, без паники, – предупредил Шагин. – Не так сделаешь – пуля. Мы в таком положении, что церемониться не станем. Прикончим – и баста. Это хорошенько уясни… Куда ты?

Последние слова относились к Саше, которая вдруг направилась в сени.

– Надо осмотреть погреб, – шепнула она. – Вдруг не годится или забит так, что не пролезешь? Я скоро, Андрей.

Она вышла. Шагин приблизился к окну, стал наблюдать за улицей. На ней было пустынно. Лишь в отдалении видна была какая-то женщина – стуча топором, подправляла ступеньку крыльца своей хаты. А вот и второй страж – показался из-за угла дома, запрокинул голову и смотрит на ветлу, которую облепила стая скворцов.

Вернулась Саша – едва приковыляла, опустилась на табурет возле стола.

– Проверила. Крышка легко открывается. Глубокий погреб, просторный.

– Лазила туда? – вскричал Шагин. – Одна лазила? Ведь чуть держишься на ногах!..

В сердцах он так рванул «хорька» за шиворот, что тот застонал.

– Давай! – скомандовал Шагин, вытащив кляп изо рта бандита. – Зови напарника. И гляди у меня, чтобы все было как надо, не оплошай!

«Хорек» выставил голову из окна.

– Иващенко! – крикнул он. – Ходи до хаты, Иващенко!

– Зараз! – донеслось с улицы.

Бандита втолкнули в каморку.

Саша осталась с пленником. Шагин поспешил в горницу, стал возле двери.

Почти тотчас в сенях послышались шаги.

Дверь отворилась, появился второй часовой – здоровенный детина в кожаных штанах и рваном смокинге с засаленными атласными лацканами, перепоясанный двойной пулеметной лентой.

Он остановился, недоуменно озирая пустую горницу.

Шагин вышел из-за двери, рукояткой револьвера ударил бандита в затылок.

Часовой стал оседать. Шагин поймал вывалившуюся у него из рук винтовку, прислонил к стене, опустил на пол потерявшего сознание бандита.

Этого пленника он тщательно связал попавшейся под руку бельевой веревкой, крепко заткнул ему рот и уложил на полу, повернув лицом к стене.

«Хорька» выволокли из каморки, на его место водворили второго пленника, заперли дверь на щеколду.

Шагин посмотрел на бандита:

– Грамотный?

Тот неопределенно замычал.

– Трошки могу, – сказал «хорек», когда ему освободили рот.

– Звать как?

– Павло Чванов.

Шагин добыл в печке уголек, крупно вывел по всей длине гладко выструганного стола:

Прощай, чертов батько, тикаем до Червонной Армии!

Павло Чванов.

– Куда девать-то будете? – угрюмо спросил бандит, наблюдая за действиями Шагина. – Не по селу же поведете!

– Помалкивай!

Говорил Шагин спокойно, уверенно. На деле же был близок к отчаянию. Да, пока все шло гладко. Но ведь совершено самое легкое. А что дальше? Шансов на успех почти не имелось.

Итак, они сбросят «хорька» в погреб, спустятся туда сами, захлопнут крышку, затаятся. Очень скоро часовых хватятся, начнут поиски… Вся надежда на то, что вгорячах бандиты поверят в версию, которую им подсунули: пленники склонили часового на свою сторону, обезвредили и заперли второго охранника, а сами удрали. Весь расчет на то, что в поднявшейся суматохе никому не придет в голову лезть в погреб дома, где спрячутся пленники. Ведь второй часовой обязательно расскажет, как «хорек» выглянул в окно и позвал его в дом. Еще одно «доказательство» измены Павло Чванова – запись, сделанная на доске стола. Ну, а задумав переметнуться к красным, он и коней добыл для своих новых дружков.

Только бы поверили бандиты в эту версию, не сунулись в погреб хоть в первый час суматохи!

Спустив в погреб «хорька», Шагин устало выпрямился. Несколько секунд он смотрел на неплотно прикрытую входную дверь в дом. За дверью была свобода… Уже темнеет. Скоро ночь. Может, стоит рискнуть? К тому же теперь они хорошо вооружены – есть две винтовки с запасом патронов, несколько гранат, не считая нагана. И идти совсем немного: два ночных перехода – и будут у цели. Но Саша!.. Вот она стоит рядом: на сером лице живут одни глаза. Ноги расставлены, ее качает от слабости. Нет, нечего и думать уйти от погони, когда самое большее через час степь будет наводнена всадниками. Остается одно – держаться принятого плана…

Он поднял винтовки и боеприпасы, тронул Сашу за локоть:

– Спускаемся.

И осекся на полуслове. Из открытого люка погреба появились руки и вслед за тем голова «хорька».

Саша вскрикнула.

Шагин одним прыжком оказался у люка.

Поздно! Бандит успел дотянуться до стоявшей торчком крышки. Рухнув в погреб, захлопнул ее за собой.

Шагин схватился за кольцо, ввинченное в крышку люка, дернул вверх крышку. Тщетно! Видимо, с той стороны ее держали. Еще рывок посильнее – и кольцо вместе с винтом выскочило из подгнившей древесины.

Он выхватил наган, сунул ствол в дыру от винта. В последний момент задержал палец на спуске. Нельзя стрелять. Все село сбежится на шум.

Выпрямившись, с отчаянием посмотрел па Сашу. За его спиной скрипнула дверь. Он обернулся.

В дверях стояла хозяйка дома. Прижав к груди каравай хлеба, молча смотрела на чекистов. Потом перевела взгляд на винтовки и подсумки, валявшиеся на полу.

– Куда подевали стражников? – одними губами спросила женщина. – Убили?

Саша покачала головой, показала на люк в погреб.

– Обоих?

– Один там. – Шагин кивнул в сторону каморки.

Хозяйка медленно опустилась на ларь в углу сеней.

Был поздний вечер, когда в доме, где содержались пленные, послышались крики, топот. Со звоном лопнуло стекло, из окна грянул выстрел.

Это подняли тревогу караульные, явившиеся сменить «хорька» и его напарника.

В дом врывались все новые группы бандитов. Несколько человек выволокли из каморки связанного часового, освободили его от веревок. Другие метались в сенях, где из подпола доносились глухие крики. Мешая друг другу, бандиты отодвигали мучной ларь, комод, стол, которыми была заставлена крышка люка в погреб.

Наконец крышку подняли. Из люка вылез «хорек». Грязный, со слипшимися волосами, он шатался от слабости. Тут же на него набросился второй стражник. Крича, что это предатель, вцепился в горло «хорьку», оба покатились на пол. Их растащили, поволокли к атаману.

Вбежала хозяйка. При виде разгрома, учиненного бандитами, заломила руки, запричитала. Расталкивая мужчин, стала хватать валявшиеся в беспорядке вещи, складывать на большую кучу тряпья и старых полушубков в углу сеней.

Из ее взволнованной речи, перемежаемой проклятиями в адрес пленников и незадачливых сторожей, можно было понять: она находилась у соседки, где пекла хлеб, видела, как из села задами пробирались в степь два человека – мужчина и женщина. Но, занятая работой, не придала этому значения. Теперь ясно, что это были беглецы.

Слушая женщину, бандиты все больше распалялись. И когда хозяйка дома выхватила у одного из них обрез и кинулась в дверь – все повалили за ней.

Владелец обреза нагнал женщину, вырвал у нее оружие, вскочил на лошадь.

– По коням! – кричали вокруг.

Бандиты разбежались по дворам, стали выводить на улицу лошадей.

И вот уже первая группа всадников устремилась в степь. За ними мчались остальные.

Хозяйка осталась одна. Когда стих топот коней, осторожно оглянулась. Улица была пустынна. Лишь в дальнем ее конце на фоне нависшей над горизонтом большой желтой луны проглядывались несколько движущихся точек. Какие-то всадники въезжали в село.

Женщина вернулась в хату. На пороге вновь огляделась. Убедившись, что вокруг спокойно, поспешила к куче тряпья и рваных одеял в сенях, на которую несколько минут назад сама же навалила всякий скарб, выхваченный из-под ног наводнивших дом бандитов.

– Вылазьте! – негромко сказала она.

Куча дрогнула, зашевелилась. Из-под нее показался Шагин, помог выбраться Саше. Затем они извлекли обе винтовки, подсумки и гранаты.

Все это время хозяйка стояла у двери, прислушиваясь.

– Не мешкайте, – сказала она. – Быстрее ховайтесь!

Саша села на пол, спустила ноги в люк погреба, нащупала стремянку. Вскоре она скрылась в черном квадрате люка.

– Я внизу, – донесся ее голос. Шагин передал Саше винтовки и патроны, рассовал гранаты по карманам.

– Спасибо! – Он обнял хозяйку. – За все спасибо. Жив останусь – вернусь сюда. Год буду работать, два года, а поставлю тебе новый дом, самый красивый дом в селе. Своими руками все сделаю!

– Ховайся! – шепнула женщина, косясь на дверь.

Шагин тоже услышал стук копыт близ дома.

Секунду спустя он исчез в погребе. Хозяйка опустила тяжелую крышку люка.

Стук копыт слышался отчетливее, громче.

К дому старосты, где расположился атаман, подъехали три всадника. Двое спешились и вошли в дом. Третий, солдат, увел коней во двор.

Один из всадников был полковник Черный, другой – Константин Лелека.

Седьмая глава

Черный так хватил кулаком по столу, что большая бутыль, которую только что внес и поставил перед ним рыжий писарь, подпрыгнула и опрокинулась. Вонючая влага хлынула на стол, оттуда потекла на брюки полковнику.

– К дьяволу! – рявкнул он и смахнул бутыль на пол. – Просамогонили все на свете!

Он с ненавистью посмотрел на атамана. А тот молчал, только тискал пальцами рыхлое, синее от перепоя лицо.

«Батько» считал себя выучеником Черного – больше года провел в его отряде, кочуя по югу России, пока не отпочковался от наставника, чтобы создать собственную банду.

Сейчас он чувствовал себя весьма неуютно. Полковник был скор в решениях, тяжел на руку. Запросто мог пришибить. Шлепнет, и весь разговор.

Взгляд атамана, блуждавший по горнице, остановился на «хорьке». Главарь бандитов по-собачьи оскалил зубы. Вот он, главный виновник!

Рука атамана легла на колодку с маузером, лежащую здесь же, на столе, отщелкнула крышку.

«Хорек» увидел, закричал, повалился на пол.

– Погоди, – сказал Черный, морщась, как от зубной боли. – Чего порешь горячку? Думай, как дело поправить. Остальное потом. – Он обернулся к Лелеке: – Слушай, Костя, может, не они это были, не те самые?

Лелека, шагавший по комнате из угла в угол, покачал головой:

– Ну да, «не они»! Обыскивали «учителя», ничего не нашли. А потом у этого человека вдруг оказался револьвер. Где же находилось оружие? У спутницы, вот где! И прятала она на себе не только наган, но и портфель. Потому и «брюхатая». Вот тебе, Черный, «не они»!

– Э-эх! – Полковник замотал головой, выставил пальцы, сжал их в кулаки. – Здесь были, голубчики!

– Искать надо, – сказал Лелека. – Убежден: не могли уйти далеко. Утверждает же атаман, что все кони в селе пересчитаны, оказались на месте.

– На месте, – подтвердил атаман. – Хлопцы каждый двор обошли, проверили.

– Ну вот. – Лелека сделал паузу. – Сдается мне, они еще в селе. Затаились и ждут. Уж я Шагина знаю, этот умеет. День будет ждать, неделю, а на рожон не полезет.

– Думаю, ошибаешься. – Черный поглядел на атамана: – Хорошо осмотрели дома?

– Еще надо искать, – упрямо сказал Лелека. – Все осмотреть заново. Не могли они уйти в степь пешком. Это было бы глупо. А Шагин умен.

– Ладно, еще разок прочешем село. Люди когда должны вернуться из степи?

– До утра будут там, – сказал атаман.

– Коли так, справимся сами, – решил Черный. – Со мной тридцать сабель, справимся!

Он достал карту, разложил на столе. Отыскал на карте село, заключил его в большой круг.

– Вот тебе район поисков, – сказал атаману. – Вернутся хлопцы из степи, пусть снова туда едут. Никакого отдыха. Пожрут – и тотчас в седла, понял?

– И распределить надо людей так, чтобы охватить весь район, ничего не пропустить, – вставил Лелека. – Каждому дать участок с ориентирами, они не спутают.

– Верно. – Черный обратился к атаману: – Все понятно, разъяснять не надо?

– Чего же яснее… Коней заморим.

Полковник так посмотрел на главаря бандитов, что тот поперхнулся, втянул голову в плечи.

– Все как есть сделаем, – пробормотал он. – Кони что? Свежих найдем, не тревожься… Только сюда не ходим. – Атаман пододвинул карту, положил ладонь на северо-восточную часть очерченного полковником круга: – Не так встречают…

Черный промолчал. Пояснений ему не требовалось. Он и сам не раз натыкался на крепкую самооборону жителей населенных пунктов, нес потери и уводил отряд, ничего не добившись.

– Тебе виднее, – сказал он, – действуй, как лучше. Но пути туда обязательно перекрой. И не теряй времени. А мы здесь поработаем. Константин, бери людей, приступай. Все осмотри, каждую щелку.

Лелека вышел.

Теперь в комнате, кроме полковника Черного и атамана, были только «хорек» да рыжий писарь.

– Можем идти, батько? – набравшись смелости, проговорил «хорек». – Подсобим солдатам.

Атаман мрачно посмотрел на него.

– Да прогони ты их, – сказал Черный.

– Пошукаем в той хате, – продолжал бандит, поняв, что для него опасность миновала. – Все куточки облазим.

– Во-во! – Черный махнул рукой. – Проваливайте!

Когда «хорек» и писарь вошли в дом, где недавно содержались пленники, хозяйка мыла пол в горнице. Стол, табуреты и другое имущество она выволокла в сени, загромоздив дорогу к двери. Бандиты перелезли через домашний скарб, принялись за обыск. Хозяйка попыталась протестовать, но «хорек» молча оттолкнул ее в сторону.

Они быстро осмотрели комнату и каморку. Писарь слазил на печь, «хорек» разворошил единственную в доме кровать, даже заглянул под нее.

Обыск был закончен.

– Двинули на волю, в курятнике пошукаем, в хлеву, – предложил писарь.

– Сидят они там на насесте, тебя дожидаются! – зло проговорил «хорек».

Он понимал, что бессмысленно оставаться в доме. Но еще глупее было шарить в курятнике или хлеву, где все открыто, на виду. Да он и с самого начала не надеялся на успех. Важно было найти предлог, чтобы ускользнуть от атамана. Вот и придумал обыск…

Бандит уже прошел сени и толкнул дверь, как вдруг остановился. Он вспомнил о надписи на столе, которую от его имени сделал «учитель». Что было написано? Ага! «Тикаем до Червонной Армии». «Тикаем» – а его, Павло Чванова, связал и бросил в подпол… Почему? Может, и сам с бабой хотел туда же, а надпись сделал для отвода глаз?

Он обернулся к хозяйке:

– Волоки вещи в горницу!

– Какие вещи? – Женщина всплеснула руками. – Да ты что, очумел?

Бандит длинно выругался, вместе с напарником стал расшвыривать наваленный в сенях скарб. Вскоре стала видна крышка люка в погреб.

– Поднимай! – скомандовал «хорек» писарю.

Тот штыком поддел крышку. Когда она стала торчком, бандиты заглянули в люк. Из квадратной черной дыры несло сырым холодом. «Хорек» вздрогнул, представил, что спускается в погреб, а снизу кто-то хватает его за ноги, тянет…

– Свету дай! – приказал он хозяйке.

Женщина оставила ведро и тряпку, прошла за занавеску, где хранилась посуда и лампа. Долго возилась там – все оттягивала время. Наконец вернулась, неся старенькую трехлинейную лампу с жестяным отражателем.

«Хорек» взял лампу, наклонился над погребом. И снова почудились руки, тянущиеся из холодного мрака… Он поежился, зажмурил глаза. Однажды те руки уже добрались до его горла – до сих пор ноет. Неужто все повторится?..

«Писарю сказать, чтобы лез? Не сунется писарь, знает: у них два карабина, наган… По всему выходит, что самому придется!»

И вдруг его осенило.

– Баба, – крикнул он, – а ну, давай в погреб!

Угрожая оружием, заставил хозяйку спуститься в люк.

– На! – «Хорек» передал ей лампу. – Лезь да лучше гляди: нет ли там кого?

Женщина исчезла в подполе. Бандиты легли у люка, заглянули вниз. Там дрожало круглое световое пятно, виднелось запрокинутое к люку лицо хозяйки, ее широко раскрытые глаза.

– Ну? – крикнул бандит.

– Нема туточки никого, – донеслось из погреба. – Спускайся, сам погляди.

– Жди, – сказал «хорек» писарю. – И карабин чтоб в руках был, мало ли что… Понял?

– Может, еще кого позвать? – нерешительно проговорил тот. – Одним несподручно.

«Хорек» не ответил. Перекрестившись, сунул ногу в люк, утвердился на ступеньке.

Все это время его круглые от страха глаза были устремлены на напарника.

– Не уходи, – прошептал он, исчезая в квадратном отверстии, – карабин держи наготове.

Шаг вниз по шаткой стремянке. Снова шаг. И еще ступенька. Ноги стали как каменные – невозможно оторвать их от опоры. Ладони вспотели – револьвер вот-вот выскользнет, грохнется в погреб.

Внезапно бандит дернулся, охнул, – почудилось, кто то подкрадывается в темноте. Но вместо врага увидел хозяйку. Та возилась с лампой – стекло успело закоптиться, пульсирующий огонек был едва различим.

– Будь ты проклят! – сердито сказала женщина. – Разве ж это керосин! Одна грязь да вода. Не горит, хоть плачь… Да спускайся же, окаянный, а то лампа вовсе погаснет!

«Хорек» вытянул ногу и нащупал пол. Спустил вторую. Отдышавшись, пнул кулаком женщину:

– Лампу давай!

– Осторожно! – шепотом сказала хозяйка.

– А чего? – Глаза бандита настороженно шарили по бочкам с капустой, очертания которых едва проступали во мраке. – Говори, чего молчишь?

Женщина отдала лампу, шагнула к лестнице.

– Куда?

– Крысы, – нервно проговорила хозяйка. – Ох и богато крысюков в подполе! Развелись, проклятые, не уймешь. Вчера одна зверюга набросилась, укусила…

Бандит сглотнул ком, переступил в нерешительности с ноги па ногу.

– Травить их надо, крысюков, – пробормотал он, нащупывая стремянку. – Бурой травить или еще чем. А то вовсе выживут из хаты…

Он не договорил. Хозяйка вдруг прижалась к нему.

– Вон они, гляди, сразу две… Вон же, мимо тебя прошмыгнули!..

Нервы у «хорька» не выдержали. Сунув лампу хозяйке, он стал карабкаться к люку.

Наверху кроме писаря его ждал Константин Лелека. В дверях хаты стояли солдаты.

– Обшарил погреб, – сказал бандит, стараясь говорить ровно, не частить. – Все как есть посмотрел. Крысюков полно, это да. Так и шныряют, проклятые, так и шныряют…

В третьем часу ночи Микола Ящук запряг свою каурую, выехал со двора. Ночь была темная – тяжелые тучи напрочь закрыли луну, сеял мелкий бесшумный дождик. У церкви подвода была остановлена четырьмя вооруженными всадниками. То был патруль из группы полковника Черного.

Первым делом обыскали возницу, затем сбросили на землю весь груз – четыре больших мешка. В них оказалась пшеница. После того как зерно было прощупано штыками, старику учинили строгий допрос. Он показал, что едет в город на рынок и что пшеница принадлежит местному попу. Один из патрульных побывал у священника. Тот все подтвердил и, кроме того, напомнил, что у Ящука красные отняли хорошего жеребца, а взамен всучили кобылу.

– Диковину такую где раздобыл? – спросил биндюжника один из всадников, когда мешки были вновь завязаны и погружены на подводу.

Речь шла о зеленой австрийской шляпе. Биндюжник снял ее, любовно поправил перо, вновь водрузил шляпу на голову.

– На привозе выменял, – сказал он, берясь за вожжи. – Добрая капелюха.

На околице села оказался второй патруль. Бородача остановили и снова перетрясли весь груз.

А через час, уже далеко в степи, на пути подводы возник мужчина.

Ящук ждал этой встречи, остановил лошадь.

Они обменялись несколькими словами.

Появилась женщина. В руках у нее был тяжелый портфель. Бородач развязал один из мешков. Портфель исчез в зерне. Подвода свернула со шляха и потащилась по целине.

К рассвету добрались до каменистой балки. Где-то в нагромождении утесов Микола Ящук заставил лошадь спуститься по крутому откосу. Здесь козырьком нависала серая ноздреватая скала. Это было надежное убежище – обнаружить телегу и людей мог лишь тот, кто приблизился бы к ним на десяток шагов.

Под скалой провели день, отоспались.

И еще одна ночь в степи. Самая длинная ночь: когда знаешь, что близок конец пути, каждая верста тянется бесконечно.

Стали гаснуть звезды, и примолк оркестр цикад, а подвода все ползла и ползла в клубах поднимавшегося с земли серого теплого тумана.

Но вот Ящук остановил лошадь. Некоторое время прислушивался, приставив ладонь к уху.

– Ага! – удовлетворенно сказал он.

Еще через минуту донесся приглушенный расстоянием крик паровоза.

Утром они были на станции. Ехали не таясь – на водокачке весело полоскался красный флаг.

В этот день на долю Саши выпало еще одно испытание.

Они уже распрощались со своим спасителем, кое-как втиснулись в древний щелястый вагон, набитый беженцами, мешочниками, шпаной, как вдруг Саша сжала руку Андрею. Глаза ее были устремлены в противоположный угол вагона. Шагин посмотрел туда. Увидел пожилого мужчину в котелке и легком пальто и рядом с ним миловидную женщину, много моложе своего спутника. Они сидели на больших желтых чемоданах и жадно ели, доставая пищу из газетного свертка, который на коленях держал мужчина.

Шагин сразу узнал Сашиного отца. Спутницей же, вероятно, была та, из-за которой он покинул семью. В свое время история эта наделала много шума в городе.

…Саша молча проталкивалась подальше от этих двоих. Шагин шел следом, прижимая к боку портфель с драгоценностями, который предосторожности ради завернул в свой пиджак.

Свободное место отыскалось в коридоре, возле уборной – дверь в нее была крест-накрест заколочена досками.

Шагин сел на полу, Саша устроилась рядом. Он закрыл глаза – и в сознании отчетливо возникла высокая стройная женщина. На ней черное, ловко сшитое платье, простенькая шляпа с вуалеткой в тон платья. С того дня, как из семьи ушел муж, она надевала только темное. Но все равно – уверенная походка, твердый взгляд…

Гриша Ревзин рассказывал: по утрам Саша всегда провожала мать, работавшую в госпитале фельдшерицей – госпиталь и женская гимназия были по соседству.

Однажды женщина вернулась домой в слезах. Саша пробовала узнать причину, но мать отмалчивалась.

На следующий день Саша пришла к госпиталю, когда там заканчивалась работа, стала в сторонке.

Вскоре из больничных ворот появилась мать, торопливо пошла по улице. Тотчас из-за угла возникли двое, загородили ей дорогу. Один был Сашин отец, другой – известный всему городу пьяница и скандалист. Возник спор, ссора. Саша не слышала, о чем шла речь. Позже узнала: отец требовал развода и раздела имущества… Вот отец что-то сказал спутнику. Тот сунул в рот пальцы, пронзительно свистнул. Это был сигнал. Как из-под земли выросли несколько оборванцев, окружили женщину, обрушили на нее поток ругани.

У тротуара мальчишки играли в ножики. Саша рванулась к ним, выдернула из земли ржавый нож, подскочила к отцу. Она ударила бы, но мать перехватила ее руку с ножом.

…Шагин осторожно выпрямился, посмотрел туда, где сидели владельцы желтых чемоданов. Те уже справились с едой. Мужчина хлопотливо запаковывал сверток с остатками пищи.

Он потер лоб, вздохнул. Очень хотелось курить, а табаку не было. Ну да ничего, можно и потерпеть. Самое трудное осталось позади. Через два дня они будут на месте. Это уж точно, что будут.

Теплый солнечный день в Киеве. Только что прибыл эшелон с юга, выплеснул на привокзальную площадь тысячную толпу. На приехавших набросились перекупщики. Начался торг. Так продолжалось с полчаса. Потом площадь опустела, ветер погнал по ней утиный пух, скомканную бумагу, остатки камышовых корзин…

Тогда появились Саша и Шагин. Правой рукой Андрей прижимал к боку портфель, все так же запеленатый в пиджак, левой поддерживал Сашу.

Огромный город пересекли пешком – они едва не падали с ног под грузом драгоценностей, но у них не было своих денег, чтобы нанять извозчика.

И вот здание Всеукраинской ЧК.

В кабинете председателя ВУЧК Мартына Лациса Саша отщелкнула замки портфеля, вывалила на стол груду сокровищ.

Всего десять дней назад портфель был как новый. Теперь же его черная лакированная кожа потрескалась, пошла зелеными пятнами, а один бок и вовсе прогнил. Словом, портфель уже ни на что не годился.

Саша подержала его в руках, отбросила в угол…