Текст книги "Боевые колесницы с серпами: «тяжелые танки» Древнего мира"

Но, если мы обратимся к конструкции кельтских бит, то увидим, что колесница с кузовом не была типичной для галлов. Существуют лишь единичные свидетельства о существовании подобного вида колесницы у кельтов. Так, терракотовый фриз из Чивита-Альбы в Пицене (II в. до н. э.), который, по мнению Я. Стеда, показывает эпизод боя греков (скорее, этрусков) с кельтами, представляет колесницу с высоким, сплошным кузовом, открытым лишь сзади¹⁵⁹. Также и на барельефе этрусского саркофага из Кьюзи (I в. до н. э.) мы видим кельтскую бигу с цельным кузовом, который имеет возвышающиеся боковые углы¹⁶⁰. По этим изображениям ясно видно, что конструкция кузова галльской биги не имеет ничего общего с изображением на пергамском рельефе. Итак, скорее всего, на данном памятнике представлен именно конский нагрудник, сделанный из двух рядов пластин.

Пергамский рельеф из храма Афины Никефорос (первая треть II в. до н. э.). На рельефе представлены элементы кельтского (щиты, остроконечный шлем, колеса) и эллинистического оружия (шлем с маской, полотняный офицерский панцирь, конский наголовник с султаном).

Прорисовка А. В. Сильнова по изданию: Altertiimer von Pergamon. Bd. II: Tafeln. Berlin, 1885.Taf. XLIII

Совершенно очевидно, что и подобное оголовье, и такие нагрудники могли применяться как для верховых, так и для упряжных животными. Мы вправе предположить, что и кони серпоносных квадриг в эллинистический период прикрывались именно этими предметами защитного вооружения. Хотя и эти элементы могли быть не у всех упряжек, а, в первую очередь, у упряжек командиров. Отсутствие доспехов, в свою очередь, не могло способствовать увеличению эффективности атаки квадриг, а наоборот увеличивало возможность нанесения ранений конями и тем самым способствовало отражению нападения колесниц (Liv., XXXVII,41Д0; Front. Strat., 11,3,17; Арр. Syr., 33).

Итак, в ахеменидское время полностью снаряженный упряжной конь имел на себе узкий бронзовый налобник, цельнометаллический нагрудник и лямеллярные или чешуйчатые набочники. Персидский доспех для лошади, запряженной в боевую квадригу, является органическим продолжением ближневосточных моделей. В нем, по-видимому, слились две традиции – ассирийская, представленная бронзовым нагрудником и налобником, и сирийско-анатолийская, к которой восходит армированная попона¹⁶¹. В течение первой половины I тыс. до н. э. элементы этой брони стали переходить и к верховым коням, которые, впрочем, вместо набоч-ников получили набедренники. Однако, в период эллинизма последний элемент защитного вооружения верховых коней был оставлен и появился новый вид армированный попоны, состоящей из двух симметричных частей. Такая защита охватывала грудь и тело коня вплоть до задних ног. Следовательно, данный чепрак представлял собой комбинирование нагрудника и набочников, слившихся вместе. Была ли подобная защита у колесничных коней в последние века до н. э., не ясно. Однако, учитывая естественную тенденцию к облегчению тяжелого и – что самое важное – весьма дорогостоящего панциря для коня, можно предположить, что подобный доспех, если и был на колесничных конях, то на немногих. В это же время распространилась и защита для шеи коня, которую могли носить и упряжные кони. С исчезновением серпоносной квадриги в середине I в. до н. э., естественно, исчезла и броня для колесничных коней.

Глава III
Колесничие серпоносных квадриг

1. Статус колесничих в Ахеменидском государстве по данным «Киропедии» Ксенофонта

С проблемой происхождения колесницы с серпами непосредственно соприкасается вопрос о колесничих, об их социальном статусе, системе их мобилизации и вооружении. Рассмотрим данные проблемы, сопоставляя античные и восточные источники.

Но прежде, чем обратиться к восточным свидетельствам, нужно уяснить, каких же колесничих следует искать. В этом нам поможет единственный античный источник по данному вопросу – «Киропедия» Ксенофонта, отражающая современное автору состояние персидского общества рубежа V–IV вв. до н. э.¹ Аттический историк, сопоставляя древность и свое собственное время, упоминает, что Кир Великий, «возвысив почетом возниц и сделав их знатными, имел атакующих гоплитов…» (Xen. Cyr., VIII,8,24). Автор, как опытный стратег, таким образом подметил, что, используя материальное и моральное поощрение, можно заставить воинов идти в довольно рискованную атаку. Что же подразумевается под оказанием почестей колесничим? Это пожалование золотых браслетов, гривен (Xen. Cyr., VIII,2,9; Ап., 1,2,25), коней с золотой уздой (Xen. Сут., VIII,2,9; 3,16; 23; 25; Ап., 1,2,27; ср.: Lucian. De quo modo hist, scrib., 39), кубков (Xen. Cyr., VIII, 4,24), угощений с царского стола (Xen. Cyr., VIII,2,3; 4,6–7), почетного места на пиру (Xen. Cyr., VIII,4,3–5). Согласно Ксенофонту, Кир Великий даже знал поименно своих 300 колесничих, тогда как на рубеже V–IV вв. до н. э. персидские цари уже не знали своих воинов (Xen. Cyr., VIII,8,24; ср.: V,3,46; Plat. Legg., Ill,694а)

Вместе с тем используемый греческий термин αγαθός – «знатные» в классическом античном понимании означал не только знать, но прежде всего земельную аристократию. Так не могли ли колесничие владеть землями? Тем более что в Ахеменидской империи, как указывает М. А. Дандамаев, даже мелкие чиновники обладали наделами². Да и сам Ксенофонт вкладывает в уста Кира заявление о том, что гомотимы, все начальники «и наиболее почитаемые, которых он [Кир] считал соучастниками и в трудах, и в доблести», все они владели в провинциях «большой и доброй землей и теми, кто работая на ней, будут кормить» персов, которые имели здесь «дома и обстановку в них» (Xen. Cyr., VII,5,71–72). Ниже Ксенофонт называет все эти богатства «имуществом и прислугой» (Xen. Cyr., VII,5,77). А поскольку, как следует из вышеупомянутого пассажа (Xen. Cyr., VIII,8,24), колесничие были довольно уважаемыми людьми, которых царь, видимо, мог знать лично (ведь их было не так уж много; ср.: Val. Max., VIII,8,16,2), то можно предположить, что и они владели недвижимостью в сатрапиях.

Ксенофонт рассказывает (Xen. Cyr., VIII,6,10), что Кир поручил сатрапам создавать отряды всадников и колесничих из персов и союзников, которые будут жить в их областях, раздавая им дома и земли (Xen. Суг., VIII,4,28). В свою очередь, каждый, кто владел в провинциях землей и зависимым населением (γην και αρχεία) должен был являться ко двору сатрапа (Xen. Cyr., VIII,6,10). Наместник же был обязан выставлять определенное количество всадников и возниц на серпоносных колесницах (Xen. Суг., VIII,6,11; ср.: Hdt., VII,8) из тех же персов и союзников, здесь живущих (Xen. Cyr., VIII,6,10). Таким образом, видим, что, согласно свидетельству Ксенофонта, знавшему Персию изнутри, колесничие обладали одинаковым статусом со всадниками. Социальное же положение ахеменидских всадников хорошо известно и по греческим, и по восточным источникам – это поместная конница, обязанная выступать «конно и оружно» по зову царя (Xen. Cyr., VIII,1,5–6; 6,10; 8,20)³. Однако бойцы на колеснице всегда и везде располагались выше на социальной лестнице, чем пехотинцы, а позднее и всадники. Мы найдем такое положение как в обществах, стоящих на пороге образования государства (кельты, гомеровские греки, герои «Махабхараты» и «Авесты», шанцы в Китае), так и в развитых восточных монархиях (Египет, хетты, государства Сиро-Палестинского региона, Ассирия, Индия, Китай)⁴. И Ахеменидская империя тут не должна составлять исключение.

Знатные персы во всаднической одежде, в кандисе, накинутом на плечи и торитом, носимых на поясе под кафтаном. Рельеф фасада Ападаны в Персеполе (конец VI–V вв. до н. э.).

Воспроизведено по изданию: Bittner S. Tracht und Bewaffnung des persischen Heeres zur Zeit der Achaimeniden. Miinchen, 1985. Taf. 22.1; 23

Итак, согласно сообщению Ксенофонта (Xen. Cyr., VI,2,7–8; ср.: VIII,3,18), можно предположить, что воины на колесницах первоначально могли комплектоваться как из персов, так и из союзных им мидийцев и сузианцев, а, возможно, и гирканцы. Менее вероятно, что в их составе были и другие «союзники» Кира: армяне, кадусии и саки, которые, скорее всего, стали служить в коннице, ведь езда на колеснице для них не характерна. По-видимому, колесничими, как наиболее привилегированными воинами, в подавляющем большинстве были представители первых двух этносов (ср.: Xen. Cyr., VIII,4,28). В общем, можно полагать, что колесничий являлся довольно крупным землевладельцем, главным образом, персом, индийцем или гирканцем⁵. Каким был статус владельца колесничего поместья во время Селевкидов и Митридатидов, нам неизвестно, но, вероятно, он был в чем-то похож на ахеменидский.

2. Вавилонский bīt narkabti – «надел колесницы»

Поскольку «надел колесницы» органически входил в комплекс родственных землевладений как в ахеменидский, так и в селевкидский период, то сначала нужно коротко рассмотреть данную систему землевладений, состоящую из «надела лука» (bit qasti), «надела коня» (bit slsì) и «надела колесницы» (bīt narkabti), а затем уже решить принадлежал или нет данный участок земли воину, сражающемуся на серпоносной квадриге или нет.

Система землепользования в ахеменидской Вавилонии, состоящая, как и в других сатрапиях империи, из местных и персидских элементов, складывалась постепенно. Наделы, выделяемые из храмовых земель за военную службу известны в Лагаше ещё во второй половине XXIV в. до н. э.⁶ Позднее, уже в новоассирийское время, на одной табличке встречаем информацию о том, что «поле лука» (eqel qasti) одного иту’ая освобождено от подати соломой и ячменем (ABL. 201.5–6). Иту’аи – арамеи, жившие на среднем течении Тигра, были покорены Тиглат-Паласаром III (745–727 гг. до н. э.) и включены в состав sab sarri «царских воинов», которые за обладание земельным наделом должны были нести кроме натуральных поставок, еще и ilku-воинской повинность в качестве лучника – традиционный для арамеев род войск⁷. О связи ilku и земельной собственности, полученной от царя, свидетельствует и другой текст, датированный 36 годом Ашшур-банипала – 633 г. до н. э. (ТМН. 2/3.132; ср.: ABL. 210)⁸. После падения Ассирии подобные наделы в Месопотамии, вероятно, не исчезли. У нас есть сейчас данные о существовании здесь «надела лука» (bit qasti) уже с начала правления Набонида (556–539 гг. до н. э.)⁹ и о наличии повинности ilku у лучников, которые призывались на царскую службу (VS. VI.70)¹⁰, а зная достаточно консервативный характер землевладения в эту эпоху, можно согласится с теми исследователями, которые предполагают, что подобная система пережила в Междуречье крах Ассирии¹¹. Ведь нельзя исключить и того, что в одной табличке, датированной 552 г. до н. э., имеется в виду уже такой надел¹². Кроме того, арамейские и халдейские лучники продолжали играть ведущую роль в армии Вавилонии¹³. С присоединением же последней к Персидскому царству в 539 г. до н. э. «надел лука» получает особенное распространение¹⁴.

Сам термин bit qasti – «надел лука» (букв.: «дом лука»), так же как и наименование «надел коня», «надел колесницы» и «надел трона», является данью патриархальной восточной традиции, согласно которой всякое хозяйство воспринималось как «дом»¹⁵. Первоначально «надел лука» давалась военным поселенцам различных национальностей за службу в качестве стрелка – самого многочисленного рода войск империи Ахеменидов. Причем сам воин, обрабатывая землю со своей семьей, должен был, как и в предыдущий период, не только служить¹⁶, но еще и платить денежные и натуральные подати¹⁷. Одним довольно небольшим «наделом лука» могли владеть одновременно несколько человек, выставляя с него, видимо, одного воина¹⁸. А сам земельный участок назывался, в основном, по имени его главного владельца¹⁹. Вероятно, несколько позднее (но уже в раннеахеменидское время определенно) эти наделы стали раздаваться различным вспомогательным военным службам (шушану конюшни, кожевники и т. д.) или же вообще гражданским лицам, которые платили лишь подать царю, видимо, для содержания солдат²⁰. Такие наделы распределялись из царского земельного фонда и крайне редко отчуждались, по-видимому, лишь с тем условием, чтобы новый владелец продолжал исполнять прежние повинности²¹. Существует предположение, что если у владельца не было сыновей, то надел мог вернуться в собственность государства²².

Со временем данная система стала усложняться. Судя по вавилонской версии Бехистунской надписи Дария I, несколько отличной от персидской и эламской, особая роль в административной организации «наделов лука» принадлежит этому царю (ср.: Hdt., Ш,89)²³. Вероятно, именно Дарий заложил основы административно-налоговым округам-хатру (hatru), известных с 508 г. до н. э.²⁴ и объединявших несколько, чаще 5–6, «наделов лука» под управлением одного начальника (saknu)²⁵. Само же слово hatru известно в документе времени Набонида, но тогда оно значит просто «огороженное место»²⁶. Как показала финский аккадолог Райя Маттила, термин hatru является арамейским переводом ассирийского названия территориального отряда войск kisru²⁷, которое позднее, через посредство Вавилонии, было воспринято ахеменидской администрацией. Более 60 таких хатру, объединявших более 180 «наделов лука», расположенных на площади 100 кв. км в районе Ниппура, известны нам из архива делового дома Мурашу²⁸. Hatru так же, как и «наделы лука», назывались по именам владельцев (около 40 от их общего числа в данном районе) либо по этникону (около 15). Причем эти округа объединяли как военных, так и гражданских лиц (пастухи, торговцы, ремесленники). Однако, первая категория хатру вместе с округами армейских вспомогательных служб все же преобладает, занимая 2/3 от их общего количества²⁹. К тому же, отдельные хатру могли находиться на земле царевича (BE. Х.101; 127), царицы (BE. Х.28; 50), копьеносцев (BE. Х.76), писцов-переводчиков (PBS. 2/1.11; 29; 31) и других и, таким образом, управлялись ими. Возможно, и слова Геродота о том, что «великолепный персидский дар – войско» (Hdt., IX, 109) объясняется как раз тем, что царь передавал в собственность земли с находящимися на них поселенными воинами³⁰. Более того, начальники хатру могли совмещать свои должности с другими обязанностями, тем самым органически входя в систему ахеменидской администрации. В общем, «надел лука» был наиболее древней и наиболее распространенной частью системы ленного землевладения.

Вторым элементом этой системы являлся bit Б151-«надел коня». А поскольку Ксенофонт связывает всадников и колесничих воедино, поэтому следует обратить на это особое внимание. Естественно, что «надел коня» был менее распространен, чем «надел лука». Так, в том же районе Ниппура таких землевладений насчитывалось менее десятка³¹. Впервые данный термин в форме bit aspàtum упоминается на седьмом году царствования Камбиза (523 г. до н. э.) в табличке из Сиппара (VS. V.55: 2), в которой говорится, что вавилонянин Илиакаби владел этой землей, принадлежащей царю. Он сдал в аренду необрабатываемую на шесть лет целину от этого надела за часть урожая. Французский ассириолог Гийом Кар-дашия (1914–2006) указывает, что bit aspatu – это иранская параллель аккадского bit sisì, образованная от персидского asp– «конь»³². Как объясняет М. А. Дандамаев, здесь иранское слово заменило аккадский термин, так как сама система такого землевладения была введена персами³³. Для данного надела, видимо, можно принять эту гипотезу, ведь не только во второй половине II тыс. до н. э., но еще и во время Набонида выражение bit slsì (Nbn. 1034:7) означало просто конюшню³⁴.

«Наделы коня», судя по размеру аренды, были больше, они не объединялись в хатру, но могли располагаться на территории хатру (PBS. 2/1. 48)³⁵; в то же время такое землевладение могло принадлежать нескольким людям, иногда двум (PBS. 2/1. 63:13; ср.: PBS. 2/1.48:2; BE. Х.66а:3). Система данного землепользования была так же достаточно сложна. Так, немецкий ассириолог Эрих Эбелинг (1886–1955) даже полагает, что «надел всадника» был подвидом «надела лука». Он основывается на одной табличке, датированной 423 г. до н. э. (BE. Х.51)³⁶. В ней, в частности, говорится: «300 кур фиников, принадлежащих Эллиль-шум-иддину, потомку Мурашу, числится долгом за Набу-эрши, сыном Гимиль-Шамаша, Шумьёй, сыном Илибы, Интамеша-линдаром, сыном Эбаны, Ахуа, сыном Набу-Каццира, Набу-убалитом, сыном Ахулиты и за их совладельцами по «наделу лука» в местности Бит-Мукина. В месяце ташриту 1 года Дария они должны 300 кур по мерке Эллиль-шум-иддина в местности Бит Мукина отдать. Их поле с насаждениями и зерновым урожаем, «надел коня» в Бит-Мукина, является залогом за финики в 300 кур. Другой кредитор не имеет власти над ним [наделом], пока Эллиль-шум-иддин не получит свой долг. Финики предназначены для уплаты серебра, которое для царской повинности их начальнику уплачено. [Печать: ] Бел-уппак». Следовательно, в табличке речь идет о том, что пять вавилонян являются основными совладельцами одного «надела лука» и в то же время они обладают «наделом коня», который отдается в залог за кредит в размере около пяти мин серебра, считая в среднем 1 кур = 1 сикль³⁷. Судя по сумме, речь все же идет о выплате повинности за тот же «надел коня». И нельзя исключить, что одни и те же люди могли владеть и «наделом лука», и «наделом коня». Вероятно, всё же эти два землевладения не были подвидами друг друга.

Служба же в качестве всадника за часть «надела коня» нам хорошо известна по договору между арендатором этой земли Римут-Нинуртой из дома Мурашу и Гадаль-ямой, сыном юридического владельца этого надела Рахим-иле (январь 421 г. до н. э.)³⁸. Из этого документа мы узнаем, что с части, возможно с половины, «надела коня» его владелец должен был являться на службу со снаряженной лошадью, вооруженный шлемом, панцирем, щитом (или колчаном), двумя копьями и прочим оружием (UPC. 9.275), возможно, вместе с конюхом, если принять альтернативную интерпретацию первого предмета в списке снаряжения³⁹. В документе, датированном 513 г. до н. э., говорится, что сиппарский храм Эбаббара выдает серебро для снаряжения трех всадников в царское войско, осла и 12 комплектов снаряжения, состоящего из панцирей (или верхних одежд), плащей, колпаков, обуви, дорожных сумок, и продовольствия: масла, соли и приправ (Dar. 253). Вероятно, речь идет о трех всадниках, каждого из которых в походе сопровождают четыре пехотинца⁴⁰. Это перекликается со свидетельством Ксенофонта о наличии оруженосцев у всадников (Cyr., IV,5,57; V,2,l). Вероятно, что, первоначально, владелец надела должен был кроме себя выставлять еще, по крайней мере, одного вооруженного всадника, по-видимому, типа конного сопровождающего (cp.:Xen. Cyr., VIII,8,20).

Вместе с тем, всадников разной этнической принадлежности – владельцев «наделов коня», очевидно, следует отделить от знатных персов – обладателей латифундий, живших по сатрапиям в своих укрепленных усадьбах и имевших у себя десятки, а то и сотни верховых, составлявших их гвардию. Так, например, у перса Спифридата в Геллеспонтийской Фригии было 200 всадников (Xen. Не1., 111,4,10; Plut. Ages., 8), так же и Асидат в Мисии (Xen. An., VII,8,9; 21), и Стаг в Лидии (Xen. Не1., 1,2,5; ср.: Thuc., VIII, 16,3) обладали их некоторым количеством. Рядом с сатрапом Ионии и Лидии Спифридатом при Гранике сражались 40 конни-ков-родственников (Diod., XVII,20,2). Англо-польский историк Николас Секунда по аналогии со средневековой Европой, считает, что такой знатный перс-«герцог» раздавал поместья с одним-двумя поселками каждому из таких двухсот «рыцарей», которые служили непосредственно своему сеньору⁴¹. Таким образом, последняя группа землевладельцев приближается по своему статусу к высшей придворной аристократии, которая, однако, предпочитала жить или при дворе, или в крупных городах (Xen. Cyr., VII,5,35; VIII, 4,9-11; 5,71–72; 6,4–5)⁴². Итак, представляется весьма вероятным, что конники, служившие от «надела коня», и всадники, упоминаемые афинским историком, эквивалентны, и в данном случаи свидетельства Ксенофонта блестяще подтверждаются клинописными табличками⁴³.

Последним (и наиболее важным для настоящей работы) элементом системы наделов, данных за военную службу, являлся bīt narkabti – «надел колесницы». Насколько мне известно, нововавилонские таблички – единственный источник, происходящий с территории Ахеменидской империи, где говорится о землевладении, как-то связанном с колесницей. Таблички можно разделить на две группы: 1) купчие, которые в однообразной гарантийной формуле упоминают «надел колесницы»; 2) остальные хозяйственные документы различного содержания, где упоминается этот земельный участок. Данные свидетельства, написанные на аккадском языке, происходят из южной Месопотамии и датируются последней третью VI–III вв. до н. э. Этих табличек довольно немного. Если общее количество нововавилонских клинописных документов около 20000, то число известных нам табличек, принадлежащих к нашей первой группе, более дюжины, а ко второй – всего лишь шесть.

Итак, к первой группе свидетельств относятся купчие по продаже лиц рабского состояния, в которых свидетели дают покупателю гарантию, что продаваемый раб «не имеет статус посвященного⁴⁴, шушану⁴⁵, свободного, царского раба⁴⁶, что он не принадлежит ни к «наделу коня», ни к «наделу трона»⁴⁷, ни к «наделу колесницы»». Самая ранняя по времени табличка с формулой непринадлежности датируется, по-видимому, временем правления Артаксеркса I (465–424 гг. до н. э.) (VS. V.128 – дата не сохранилась). Четко документы датируются царствованием Дария II (423–404 гг. до н. э.) (PBS. II/1.65). Более 10 документов относятся к эпохе Александра Македонского и Селевкидов, самый поздний из которых может датироваться последней третью III в. до н. э. (BRM. 2.25 – дата не сохранилась)⁴⁸.

В данной клаузуле нас более всего должны заинтересовать последние три надела, упомянутые вместе и имеющие, скорее всего, одинаковый социальный статус. Они, как справедливо считал еще немецкий иранист Вильгельм Эйлере (1906–1989), обрабатывались зависимыми людьми, которых нельзя было продавать, о чем и идет речь в этих документах⁴⁹. Также отметим, что в данной формуле нет никаких оговорок о третьем, самом распространенном, «наделе лука», на котором, как уже говорилось, работал сам владелец. «Надел коня», «колесницы» и «лука» оказываются различными по своему социальному статусу⁵⁰. Однако, получить еще какую-либо информацию из сухой формулы непринадлежности довольно сложно⁵¹, поэтому обратимся ко второй группе документов.

Вторую группу табличек, содержащих сведения о «наделе колесницы», можно так же разделить на две подгруппы: 1) четыре таблички из Сиппара и Шушан (около Борсиппы) рубежа VI–V вв. до н. э.; 2) два документа из архива торгового дома Мурашу в Ниппуре (419–417 гг. до н. э.).

Рассмотрим документы первой группы. Самая ранняя по времени табличка происходит из Сиппара (Dar. 9). Дата в документе не сохранилась, читается лишь: «год восшествия…царя Вавилона, царя стран». Такой титул персидские цари носили в основном до 481 г. до н. э., когда после восстания Вавилонское царство, до этого официально состоявшее в унии с Персией, было ликвидировано⁵². Должность «…наместник Вавилона и Заречья», упомянутая в этой же табличке, так же не является четким хронологическим указателем, поскольку данная сатрапия упоминается в табличках, датированных 486 г. до н. э., и документ обычно датируется 530, 522 или 486 /5 г. до н. э., т. е. годами вступления на престол Кам-биза и Дария I или Ксеркса. Сам текст сохранился плохо, начало, часть середины и конец отбиты, но по оставшемуся контексту можно понять, что речь идет об обработке какими-то людьми храмовых полей богов Бела, Набу, Нергала и Шамаша, которые, по-видимому, были в распоряжении «начальников «надела колесниц(ы)»» (Dar. 9.1. 2). Из данного документа можно сделать вывод о том, что эти начальники распоряжаются именно полями храма, которые обрабатываются зависимыми людьми. Статус же этих руководителей по данной табличке определить довольно сложно, вероятно, они являлись управляющими этого надела.

Другой документ, где упоминается «надел колесницы», так же, вероятно, происходит из Сиппара (Dar. 343:6). Он датируется 12 годом Дария I (510 / 9 г. до н. э.). Однако табличка так повреждена, что контекст не сохранился.

Наиболее интересный текст второй группы документов найден, скорее всего, так же в Сиппаре, в архиве главного храма Шамаша – Эбаббара⁵³. Его содержание гласит (CT.XXII.74)⁵⁴: «Письмо Гузану к Ширку, брату моему⁵⁵. Бел и Набу⁵⁶ да постановят благо и здоровье брату моему! В Вавилоне ты ежедневно говоришь наветы обо мне. Ты сказал мне: “Либлут, сын «человека коня», и ташлишу⁵⁷ зарегистрированы, как прикрепленные к тебе”. Но когда комендант крепости явился ко мне, он взял из моих резервов Либлута и всех сыновей «людей коня», говоря, что они принадлежат ему. И ташлишу, которые были со мной, он увел. Ты как мои уста к нему назначен, то, что он мне предназначил, дай ему! Теперь Либлут, сын «человека коня», поставлен во главе судов в направлении на Данипину⁵⁸. Ты не должен отпускать под его командой сыновей «людей коня», ташлишу и воинов-граждан⁵⁹. Он не должен говорить ложь у коменданта крепости против моих воинов. Ты скажи Аткаль-ана-мар-Эсагилу⁶⁰ об этом. Воинов вместо этих воинов дай ему. Его Величество, царь Дарий, над тобой! Воинов, принадлежащих к гарду, о которых я вынес решение, освободи! Смотри: стражи ворот и все сыновья «людей коня» находятся в твоем распоряжении, а так же воины из Бит-Дакуру⁶¹, которые расквартированы в Вавилоне, находятся в твоем распоряжении. Ты не должен заниматься делами моего колесничного дома [=надела]!»

Это, пожалуй, самый информативный документ, содержание которого связано и с военным делом, и с «наделом колесницы». Для его понимания крайне важно определить кем же были его корреспонденты. Однако, по этому вопросу среди исследователей нет единого мнения. Так, Говерт ван Дриель, основываясь на двух других табличках, где упоминаются вместе персоны, имеющие те же имена, предполагает, что письмо отправил градоначальник Вавилона к Ширку, т. е. к Мардук-нацир-апли, главе делового дома Эгиби, жившему в столице Двуречья⁶². Однако, в таком случае не понятно почему градоначальник лишь увещевает купца, грозя ему гневом царя, а не сам приказывает ему. Французский аккадолог Франсуа Мартен (1867–1928) рассматривал Гузану как начальника конюшни⁶³. В. Эйлере считал его тем же лицом, что и в СТ XXII.73: 22, где он оказывается pa-qu-du, т. е. нечто вроде полицейского начальника в городе⁶⁴. Однако часть ассириологов⁶⁵ отождествляют отправителя письма Гузану с Sangu sippar – «жрецом Сиппара», правителем гражданско-храмовой общины этого города⁶⁶, активная деятельность которого падает на 507/6-500/499 гг. до н. э. М. А. Дандамаев осторожно указывал, что корреспондентами письма являлись два чиновника⁶⁷. И. М. Дьяконов считает данное письмо перепиской двух управляющих⁶⁸. Действительно, довольно непросто определить корреспондентов письма, ведь имена их отцов не указаны, поскольку, они, возможно, были написаны на конверте. Вместе с тем, «наделом колесницы», мог обладать как наместник Вавилона (ср.: Dar. 154), так и «жрец Сиппара» (ср.: Dar. 9; 343). Впрочем отметим, что отправитель пребывает вне Вавилона, куда он назначил своим представителем получателя послания. Следовательно, более вероятно, отождествление автора таблички с вторым лицом, верховным жрецом, в обязанности которого входила административная деятельность и который получал за это плату от храма⁶⁹. Сложнее определить кто же такой Ширку. Люди с таким именем встречаются в тех же документах из архива храма Шамаша⁷⁰. Однако, вряд ли Ширку был одним из чиновников этого же храма, ведь, если судить по тексту письма, он был начальником полиции или каким-то военным чином в Вавилоне. Третье действующее лицо, Либлут, так же упоминается в одной табличке из Вавилона лишь среди свидетелей: «Либлут, сын Икупу, сын «человека коня»» (Dar. 483:14), из-за чего определить его статус практически невозможно⁷¹. Впрочем, по документу видно, что он был достаточно независимым человеком, вероятно, главой «сыновей «людей коня»».

Данное письмо, по существу, представляет собой жалобу-увещевание Гузану к своему коллеге Ширку, о чем можно догадаться уже по обращению «брат». Вероятно, дело обстоит следующим образом. Гузану – обладатель «надела колесницы», за которым числились ташлишу и сыновья коня, во главе с Либлутом., должен был приписать последних для службы к определенному контингенту⁷². Для чего эти лица прибыли в столицу.

Однако Ширку, командир халдеев, стражей ворот и сыновей «людей коня» в Вавилоне и одновременно являющийся здесь представителем Гузану, по каким-то причинам объявил, что подчиненные Гузану лица, зарегистрированы за ним самим. А поскольку Ширку должен был поставить часть своих людей коменданту крепости, то он, действуя заодно с Либлутом, отдал последнего и подчиненных Либлуту сыновей «людей коня» в распоряжение коменданта, который затем забрал их у Гузану. Кроме того, начальник крепости увел от автора письма еще и ташлишу, видимо, отдельно приписанных к колесничному наделу, поскольку Ширку не обладал ташлишу. И теперь, когда Либлут и люди Гузану должны направиться в Данипину, отправитель письма требует от Ширку дать коменданту вместо этих людей своих подчиненных. Вместе с тем автор послания требует от адресата сказать о таком положении вещей другому компетентному чиновнику Аткаль-ана-мар-Эсагилу и одновременно он предостерегает Ширку гневом царя. Таким образом вырисовывается картина трудностей и неувязок, возникающих при регистрации зависимых людей.

Дворцовый служитель во всаднической одежде. Рельеф из Персеполя (V в. до н. э.). Тиара одета, как в походе, – подбородок закрыт.

Воспроизведено по изданию: Bittner S. Tracht und Bewaffnung des persischen Heeres zur Zeit der Achaimeniden. Miinchen, 1985. Taf. 21.1

Если же абстрагироваться от социального статуса Гузану, то в общих чертах дело обстояло таким образом. Владелец «надела колесницы» имел приписанных к себе ташлишу и сыновей «людей коня», которые, по-видимому, должны были еще и служить царю в лице коменданта крепости, который в ахеменидское время непосредственно подчинялся монарху (Xen. Оес., 4,7; 10; ср.: Xen. Cyr., VIII,6,3). Кроме того, в строке 26 упоминаются принадлежащие Гузану гарду, т. е. зависимые люди, обычно (но не всегда) военнопленные, которые работали как в царском, так и в частновладельческих хозяйствх⁷³. Вероятно, что земли «надела колесницы» обрабатывался именно этими людьми. Хотя, возможно, термин «гарду» тут названы те же ташлишу и сыновья «людей коня», которых Гузану требует освободить и которые в то же время отличаются от свободных воинов. Итак, данная табличка свидетельствует не только о службе для царя владельца колесничного надела, но и о связи данного надела с системой регистрации воинов и мобилизации.