Электронная библиотека » Александр Никонов » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 16 октября 2020, 08:20


Автор книги: Александр Никонов


Жанр: Приключения: прочее, Приключения


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Последний выстрел Солтмурада
Александр Никонов

© Александр Никонов, 2016


Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Последний выстрел Солтмурада
(повесть из цикла «Кавказский разлом»)

1

Полковник ичкерийской армии Солтмурад сидел за дощатым столом, наскоро сколоченным из не струганных дубовых досок, устало подпирая свою отяжелевшую голову черными от пороховой гари руками, и размышлял о превратностях и поворотах своей жизни. А мысли его ворочались в голове, словно валуны в стремительной горной реке – нехотя и лениво.

Там, наверху, гремел бой, который продолжался почти без перерыва целую неделю. Ему не надо было выходить на поверхность, чтобы знать, что происходит, за долгие годы войны с федеральными войсками он научился безошибочно определять, где, откуда, кто и из какого оружия стреляет: вот утробно гудит мина полкового миномета, через некоторое время пукает танковая пушка, а вот что-то клепает крупнокалиберный пулемет Калашникова. Танковая пушка пукает оттого, что федералы открывают люки во время стрельбы, чтобы избыточное давление внутри башни при попадании в нее снаряда или гранаты не размазало экипаж по стенке. Этим иногда пользовались чеченские ополченцы, стараясь забросить внутрь гранату, – иногда это получалось.

Да, превратности судьбы и жизни… Еще неделю назад он чувствовал себя орлом, стоял на скале и, обозревая в мощный цейсовский бинокль свое родовое гнездо, ютившееся у выхода из ущелья, с нетерпением ждал того часа, когда он снова очутится в родном селении, где сорок два года назад его покойный отец выхватил новорожденного из рук повивальной бабки, поднял сына над краем утеса, у которого стояла их старая сакля, и закричал на весь свет:

– Сы-ы-ын! Айт, люди хорошие, у меня родился сын! Я приглашаю всех в гости, на той! Приходите, добрые люди, разделите со мной мою великую радость!

Эхо катилось по горным теснинам, ущельям и лесам, разнося радостную весть до соседних селений. А уже вечером за стенами их полуразвалившейся сакли слышались радостные возгласы мужчин и женщин, которые пришли поздравить счастливую супружескую чету с рождением нового горца. Женщины бегали со двора в дом, из дома во двор, где в больших казанах томилась баранина и плов, подносили гостям угощение, а потом и сами садились попировать на женской половине. Угощение было скудным, несколько караваев хлеба и лепешек, испеченных из овсяной муки пополам с лебедой и отрубями, сушеный сыр, толченые орехи с постным маслом, и если бы не помощь колхозного председателя, который выделил одного барана и две плошки риса, праздник походил бы на поминальный ужин.

Ну что особенного – человек родился. Каждый день и час, каждую минуту и секунду в этом мире рождаются сотни и тысячи детей. Но это событие было примечательно тем, что здесь, в маленькой горной стране, появился человек, впервые рожденный после сталинской депортации целого народа, когда разбросанный по самым дальним краям и весям необъятной России большой и влиятельный тейп впервые собрался на исторической родине. Люди возвращались в родные места, и слезам их не было конца, когда они подсчитывали свои потери: лишь каждый третий остался жить после страшной мясорубки, которая день и ночь работала на просторах Советского Союза.

Но в этот же день случилось и горе: пока праздновали день рождения Солтмурада, не выдержав тяжелых родов и истощения, умерла его мать. Правду говорят в народе, что веселье от печали ничего не отделяет, только веселье – это начало жизни, а печаль – ее конец. Уже в этот же день родительницу похоронили.

Отец Солтмурада был безутешен, он не выходил из дома почти месяц. Жена его была еще очень молодой, ко дню кончины ей не исполнилось и восемнадцати. Рассказывали, что отец увидел ее первый раз, когда она собирала на склоне горы хворост. И хотя ему в тот год было уже около пятидесяти и у него до этого было две жены и четыре дочери, при виде красавицы у мужчины закипела кровь, и он, как настоящий горный орел, не упустил добычу. И сватовство, и женитьба, и зачатие Солтмурада, по всей видимости, произошли в один день, потому что у невесты из родных никого не осталось и она жила совсем одна в выкопанной на скалах землянке. А кормила Солтмурада грудью родная сестра, у которой несколько месяцев назад тоже родился ребенок.

После похорон о матери, кроме ее мужа, никто не сожалел: видно, так хотел Аллах. Женщина совершила самое святое из предназначенного ей на этой земле – подарила мужу и свободным горам нового свободного горца, и только за это Аллах должен принять ее в свои райские сады. А там, на небесах, всегда лучше, чем на грешной и грязной от людских помыслов и поступков земле.

Через несколько лет жизнь постепенно наладилась. Отец построил большой добротный дом, приобрел кое-какую мебель, развел живность: корову, лошадь, баранов. После смерти жены больше не женился, жил вместе с младшими дочерьми и своим любимым, ненаглядным сыном, в котором он души не чаял. А когда Солтмураду исполнилось двенадцать, неожиданно умер прямо на пороге своего нового жилища.

В тот день Солтмурад впервые почувствовал себя мужчиной, он вдруг понял, что остался единственным кормильцем и единственной опорой семьи. Муж старшей сестры, которая его выкормила, и которую мальчишка почитал больше матери, все больше пропадал на базарах и водился с сомнительными друзьями и, в конце концов, угодил в тюрьму за поножовщину. И Солтмурад остался единственным мужчиной в семье. Ведь не будут же женщины пасти баранов, косить сено, вспахивать землю, сажать яблони и виноград.

Здесь, в горах, жизнь текла по совсем другим, чем на равнине, законам. Как говорили горцы, они ближе, чем другие, к Аллаху, и Аллах дарует им свободу и чистоту помыслов. Советская власть здесь была номинальна: да, был здесь аулсовет, председатель, к которому все бегали за справками с печатью, раза два в месяц наезжал участковый, который считал баранов, коз и коров, а потом неделю пьянствовал, переползая от дома к дому. А так все жители жили не по законам власти, а по законам шариата, которые ниспослал им сам Аллах, выполняя наказы старейшин и муллы.

Когда Солтмурад попадал в город, он, как дитя неизраненной, первобытной природы, с искренним изумлением и дрожащей внутри него злостью наблюдал, как в предгорьях и на равнине чужие люди – русские, украинцы, молдаване – строили города, заводы и ковыряли машинами землю, чтобы достать из нее зловонную нефть, перерабатывать ее в еще более зловонные и ядовитые бензин и солярку, чтобы машины, в свою очередь, двигались и загрязняли чистейший горный, настоянный на свежайших снегах, цветочных запахах и изумительной красоте, воздух.

Он не любил русских за то, что они постоянно сквернословили, упоминая при этом нехорошими словами Бога, которому молились, и мать, самое святое, что есть у человека на земле, без разбору пьянствовали в будни и праздники и спаивали его соплеменников. Он не любил их за то, что они развязно вели себя с горскими женщинами, но еще больше он ненавидел самих горских женщин, которые готовы были кинуться на шею неверному, презрев древние обычаи предков и законы шариата.

Однажды, когда Солтмурад был в Грозном, он увидел, как совсем юная девушка-чеченка сидит на скамейке в парке, что-то шепчет на ухо русскому, позволяя ему обнимать себя и прикасаться губами к щекам. Солтмурад остановился и зло бросил ей на чеченском языке:

– Ты позоришь весь свой тейп, когда позволяешь этой неверной собаке прикасаться к себе! Ты позоришь своих родителей и всех чеченов! Разве среди них ты не можешь найти настоящего мужчину?

Юноша, не понимая чеченского языка, спросил девушку:

– О чем он говорит? Он что, твой знакомый?

Нисколько не смутившись, девушка ответила:

– Не обращай внимания, это мой дальний родственник.

Она улыбалась, ее волнение выдавали лишь расцветшие на смуглых щеках розочки. Она спокойно встала, подошла к Солтмураду и, не повышая голоса, ответила на родном языке:

– Ты не в горах, а в цивилизованном городе, и не тебе давать советы. Иди, чабан, к себе в горы, паси своих баранов и не суй кнутовище в свой собственный зад. Понял?

Девушка подошла к парню, взяла его под руку, и они удалились. Кровь брызнула по всей коже Солтмурада. Как, эта сопливая девчонка позволила себе обозвать его, истинного горца и мужчину, этой презрительной кличкой – чабан!? Он знал, что таким оскорблениям подвергали лишь тех чеченов, которые не хотели заниматься истинно мужским делом – воевать с неверными и продавать их в рабство. Да, он, Солтмурад, не воевал с русскими и не брал их в плен, но если бы такой случай представился, он уничтожал бы их безо всякой жалости, он отрезал бы им головы, сжигал бы их на кострах, закапывал бы в землю…

Рука Солтмурада нащупывала то место на поясе, где должен был висеть кинжал, но его там не было. Он чувствовал, как от бессильного скрежета крошатся его зубы, от злости он готов был голыми руками разорвать на части этого чубастого светловолосого парня и предательницу-чеченку, но тут рядом с ним раздался чей-то голос:

– Что тут происходит?

Солтмурад с достоинством повернул голову, краем глаза увидел русского милиционера и ответил:

– Я просто спросил у них дорогу до магазина, но они почему-то на меня обиделись. Разве я сделал что-то плохое?

Солтмурад ушел, не оборачиваясь, но внутри у него все кипело от обиды и негодования, он чувствовал, что по его венам течет не кровь, а горный поток, шуршащий песком и галькой. И тогда же он вспомнил слова покойного отца, который часто любил повторять сыну, когда его кто-то обижал: «Запомни, сынок, радость приходит и уходит, а обида остается навсегда. И если человек может вытерпеть унижение, то народ – никогда. Придет время, и те, кого долго обижали, обязательно захотят отомстить обидчикам».

И он всегда, каждый день, каждую минуту и секунду помнил эти слова. А когда во времена перестройки в Чечню приехал генерал Дудаев, которого в народе звали просто Джохаром, Солтмурад, не задумываясь, взял в руки оружие. Благо, что его не надо было ни покупать, ни искать. Однажды днем в его селение приехал грузовик, и разбитной, веселый молодой чеченец стал раздавать оружие каждому желающему. Молодежь хватала все подряд, лишь бы оно стреляло, взрывалось или, на худой конец, резало. Солтмурад, не видевший за всю жизнь никакого огнестрельного оружия, кроме старой дедовской шомполки, которую чудом сохранил отец, шашки, кинжала и ножа, долго расспрашивал об оружии и долго его выбирал. Оружия было много, нарасхват шли автоматы, пулеметы, гранатометы, которые старики метко окрестили «шайтан-трубой», но его больше всего поразила снайперская винтовка с оптическим прицелом.

Винтовка была старой, тяжелой, с облезлым прикладом, как узнал потом Солтмурад, системы Драгунова. По-видимому, она не один год пролежала на складе. Но лишь только Солтмурад взглянул в окуляр ее прицела, сердце его задрожало от радости и запрыгало молодым козленком. То, что он увидел через прицел, потрясло его до глубины души – такое потрясение у него было лишь однажды, в раннем детстве, когда он свернул шею пойманной птичке, и он с удивлением обнаружил, что у нее такая же алая кровь, как у него самого. А тут далекие леса и могучие горбы гор обступили его со всех сторон, словно могучие богатыри, защищающие его от врага, казалось, только протяни руку и можно дотронуться до росистой ветки или до узорного листка; а вот какая-то птичка сидит на ветке и чистит свои перышки, не чувствуя присутствия человека; а вот мелькнуло лицо его односельчанина, словно он стоял всего в двух шагах, а не на другом конце улицы.

В тот же день Солтмурад записался в ополчение. Он шел домой по улице с гордо поднятой головой, ощущая на плече тяжесть оружия, и эта тяжесть придавала ему уверенность и спокойствие. Рядом постоянно крутились ребятишки, готовые если не сорвать оружие с его плеча, то хотя бы дотронуться до него, а Солтмурад незлобиво отгонял их от себя, словно надоевших мух. От его потяжелевшего и уверенного взгляда, как травинки от ветра, никли головы тех немногих русских, которые жили в их селении. Они виновато прятали глаза, хотя виноваты были только в том, что учили детей, лечили больных да помогали писать жалобы в вышестоящие инстанции. После того, как в разных концах селения стали постреливать хулиганы, русские как-то незаметно исчезли из села, словно крупицы соли упали в воду и растворились в ней, не оставив никакого следа.

А обстановка в Чечне становилась все тревожнее. Джохара выбрали президентом независимой республики Ичкерии, парламент разогнали, а на знамени нового государства защелкал зубами борз – кавказский волк. Наступило всеобщее счастье, равенство и братство, которое заключалось в том, чтобы не работать, танцевать на площадях, убивать, грабить, насиловать и изгонять из собственных домов иноверцев.

Но и тогда на волне общей эйфории от победы Солтмурад не тронул ни одного русского, хотя и люто ненавидел их. Ему достаточно было того, что они бежали из его родного села, как крысы с тонущего корабля.

Солтмурад, как и все мужчины села, не пропускал ни одного намаза в мечети, ни одного митинга, и жена все больше стала на него ворчать, что он совсем перестал заниматься домашними делами. Постепенно митинговые страсти улеглись, и Солтмурад опять по привычке вставал вместе с солнцем, убирал в хлевах навоз, кормил и поил скотину и выгонял ее на пастбище, потому что кроме крестьянской работы делать ничего не умел. Свою винтовку, которой он так восторгался прежде, Солтмурад спрятал подальше, чтобы дети, которых у него было шестеро, не могли ее найти, ведь известно, что оружие, даже незаряженное, стреляет в две стороны.

2

Наступила осень девяносто четвертого. Вся Чечня взбурунилась, как Каспий в шторм, когда стало известно, что федеральные войска планируют наступление на Грозный. Ополченцы снова достали свое припрятанное оружие, кто-то, не стерпев неопределенности, ушел к Джохару, кто-то остался в селе, чтобы защищать свои семьи и жилища. Старший сын Солтмурада, Теймураз, которому к тому времени исполнилось шестнадцать, тоже собрался на войну. Сын-подросток стоял перед отцом с тяжелым автоматом на шее и перекинутым через плечо гранатометом с кумулятивным снарядом, которые он достал неизвестно где и как. Отец гневно посмотрел на него и стал говорить о том, что ему еще рано воевать, что… Но сын не опустил глаз, из которых фонтанами били злость, решимость и непокорность, и Солтмурад понял, что если он не отпустит сына с благословением, то тот уйдет сам. Он отстранил рукой плачущих женщин, обнял сына за хрупкие еще плечи и почему-то сказал:

– А я, сынок, так и не воевал. Ты береги свою голову и не жалей ног, если нужно ее унести от врага. А теперь иди. – Он тихонько оттолкнул его от себя и отвернулся, чтобы сын не заметил в уголках его глаз наворачивающихся слезинок.

Никогда не смотревший телевизора и не читавший газет, теперь Солтмурад прилипал к экрану и выуживал каждую свежую новость, а потом уходил к соседу, где собравшиеся мужчины до хрипоты обсуждали последние события в Грозном и проклинали собак-федералов, которые осмелились нарушить их пусть и нескладную, но мирную и устоявшуюся жизнь.

Как говорит пословица, если хочешь мира – готовься к войне. Теперь два дня в неделю ополченцы собирались на занятия по военной подготовке в школе, где уже давно никто не учился. Они лазили по горам, копали окопы и строили укрепления, стреляли даже по живым мишеням, для чего некоторые жители выделили несколько баранов и гусей. Один молодой чеченец привез даже свинью, украденную у русских в Ставропольском крае. Ее изрешетили очередями и под улюлюканье и свист сбросили в пропасть, а баранов и гусей съели, сплевывая на землю свинцовую начинку. Отставной немолодой майор, служивший в советской армии, гонял их до седьмого пота, вбивая в чеченские головы русскую суворовскую мудрость.

Солтмурад учился стрелять отдельно. К его собственному удивлению, он с первого же патрона попал в мишень, которой служил старый, засохший дуб, стоявший за селом. На затеси, сделанной топором, в очерченном мелом круге он с удовольствием пощупал отверстие, оставленное его первой пулей. Он радовался, как ребенок, и ходил по селению с гордо поднятой головой. Глядя на его довольное лицо, инструктор лишь усмехался в усы: уж он-то знал, что через оптику при ясной, солнечной погоде в неподвижную мишень на расстоянии двухсот метров попал бы любой мальчишка. Но цели с каждым днем становились все дальше, дрожание в руках с каждым выстрелом все сильнее, а промахи все чаще. Внешне Солтмурад держался сдержанно и невозмутимо, чтобы не казаться смешным среди молодых бойцов, но внутри него клокотал вулкан.

И лишь недели через две Солтмурад понял, что все его неудачи именно от этого внутреннего вулкана, ведь снайпер должен быть собранным, выдержанным и терпеливым. А когда инструктор объяснил, что на войне, в боевой обстановке, может охотиться не только он сам, но и противник, возможно, более опытный и меткий, Солтмурад собрал всю свою волю в кулак. И однажды, когда он смог поразить дикую серну, бегающую среди скал, инструктор потрепал его по плечу и уважительно сказал:

– Ты быстро учишься, Солтмурад, ты – прирожденный воин. Если бы твой отец был жив, он бы гордился тобой.

И он гордился, но только до порога дома, где его встречала крикливая жена:

– Ты когда бросишь играть в свои стрелялки! Взрослый мужчина, а ведешь себя, как мальчишка! Ведь у тебя есть дети, вон, скотины полон двор, она второй день не поена и не кормлена. Разве я одна везде поспею!

В другой раз Солтмурад поучил бы жену за неуважение к хозяину дома, но тут, чувствуя, что она права, молча пошел во двор, даже не поев, потому что видел, как жена захлебывается в домашних заботах.

А события в Грозном тем временем показывали, что люди сошли с ума, и Аллах отвернулся от них. Перед новым годом федеральные войска начали штурм столицы Ичкерии и через два месяца захватили ее. В селения и города стали привозить погибших, и над всей Чечней и Россией стоял скорбный плач и вой. Солтмурад переживал, что давно не было никаких вестей от сына. Жена постоянно плакала, проклиная и Дудаева, и Ельцина, а Солтмурад каменным истуканом сидел перед телевизором и старался среди огня, дыма и крови увидеть родное лицо. Электричество часто пропадало, и в такие минуты он ходил из угла в угол, словно загнанный зверь. Он уже проклинал себя за свою минутную слабость, когда отпустил сына на войну.

Но однажды Теймураз пришел в дом сам. Он стоял у порога в порванной одежде, грязный и завшивевший, но живой и невредимый. Мать клушкой кружила вокруг него, сдирая с тощего тела лохмотья и слизывая поцелуями грязь с его щек. Был он без оружия, сказал, что патронов у него не осталось, и он выбросил автомат в речку. Помывшись и переодевшись в чистую одежду, сын сидел за столом в окружении домочадцев, которые взирали на него, словно на чудо, свалившееся с неба, ел горячий, жирный суп и со слезами на глазах рассказывал о тех ужасах и издевательствах, которые творили федералы с мирными чеченцами.

Солтмурад слушал и молчал, он понимал, что сын защищал свои интересы и идеалы, с которыми он шел на войну, и для него любой противник был жестоким и неправым. Но Солтмурад знал и другое, что война – это грязь, смешанная с горем и кровью, и в ней пачкаются одинаково обе противоборствующие стороны, что не судят только победителей, на которых этой кровавой каши не меньше.

Сейчас Солтмурада поразило другое: у его сына был потухший, почти стариковский, взгляд, будто из его глаз выжали всю радость и залили водой искры жизни. Солтмурад помнил, что точно такой же взгляд был у отца в те минуты, когда он молча смотрел в свое прошлое.

3

Скоро война на хромых ногах приковыляла и в горы. Ополченцы снова вытащили из тайников свое оружие и ждали развития событий. Над их головами все чаще с грохотом пролетали военные самолеты и вертолеты, в селе появились первые раненые, которых размещали в больнице, в школе, а то и просто по домам. А следом за ранеными появились и бородатые боевики. Шум боев приближался с каждым днем.

Однажды в село пригнали пленных юнцов и заставили их рыть окопы, траншеи и строить укрепления. Было их человек тридцать. На ночь их, изможденных и голодных, бросали в ямы и закрывали в подвалы. Кормили пленников только по утрам, кидая им несколько буханок хлеба и спуская на веревке чайник с кипятком. Все было, как на войне. Один из бородачей так и сказал:

– Пленный должен работать на того, кто его захватил, иначе – смерть.

Одного такого парнишку, попытавшегося бежать, боевики несколько раз били, отрезали ему правое ухо, а потом привязали к дереву, согнали к нему пленных, и командир сказал:

– Глядите, засранцы, вонючие русские свиньи, то же будет с каждым из вас, если попробуете сачковать или попытаетесь бежать!

В глазах обреченного уже стояла смерть, ширинка его штанов намокла, из штанин текли тонкие струйки мочи, а когда длинная очередь взлохматила его тело, словно подушку, он не издал ни звука, а просто повис мешком на веревке, пустив изо рта тягучую слюну. И без того бледные от пережитого страха, недоедания и тяжелых работ, пленники превратились в меловые статуи, а двое упали в обморок. Один из них наделал в штаны, и один из боевиков под громкий хохот бородачей погнал его на речку подмываться. Видно, разведка федеральной армии пронюхала о сильно укрепленном селении в горах. Пастухи и жители других сел доносили, что в близлежащей местности все чаще появляются разведгруппы и через соседний перевал войска пытались подтянуть артиллерию и бронетехнику, но ополченцы устроили им сражение в стиле а-ля Москва-41, и вэдэвэшники, понеся большие потери, снова скатились по склонам к подножию гор.

Солтмурад должен был впервые участвовать в бою. Командир долго наставлял его перед сражением:

– Ты, Солтмурад, не бей всех подряд, солдаты что – пешки. Выбирай командиров, командир – это голова подразделения, а любое войско без головы – труп. Понял?

Солтмурад лишь кивал головой – чего тут не понять, только вот как определить, кто из них командир, а кто нет, спрашивать не стал – на месте разберемся. Он выбрал хорошую позицию в распадке между скалами над речушкой и долго обустраивал себе лежбище. Ждал, до слез глядя на дорогу в узком ущелье, и все равно проморгал появление врага. Там, внизу, уже застрекотали автоматные очереди, заухали гранатометы, закашлял крупнокалиберник, а он все еще никого не видел.

Но вот в его прицеле мелькнула одна фигура в камуфляже, затем вторая, третья. Кто из них был командир, а кто подчиненный, понять Солтмурад не мог. Из всех он выловил в перекрестие солдата с огромной рацией на спине, над которым, как над инопланетянином, удочкой качалась длинная антенна. Тот что-то горячо кричал в микрофон. Солтмурад тщательно, как его учили, прицелился и выстрелил. Солдат с испугом посмотрел вокруг и тут же исчез в кустах.

Так происходило много раз, и Солтмурад не был уверен, что ранил хотя бы одного врага. Откровенно говоря, он и не чувствовал особой потребности убивать, все это напоминало ему скорее стрельбу в тире, чем войну. Враг казался ему игрушечной мишенью, фантомом, призраком, в глаза которого невозможно взглянуть и увидеть в них ту притягательную искру ненависти, которая порождает силу противодействия, вливающая во все твое существо страсть борьбы и пыл победы. Другое дело, когда ты встречаешь врага лицом к лицу и знаешь, что один из двоих должен выжить или умереть.

Однажды такое с Солтмурадом уже происходило. Как-то зимой он пошел в лес, чтобы нарубить жердей для провалившейся от тяжелого снега крыши овчарни. Внизу не нашел ничего подходящего, а когда поднялся в гору и присел отдохнуть, вдруг почувствовал себя так неуютно, что по телу пробежали мурашки. Чувство опасности развернуло его на сто восемьдесят градусов, и он прямо перед собой увидел торчащие из расщелины волчьи морды. Солтмурад знал, что обычно на охоту выходит волчица, но в паре с волком она была особенно опасна. Инстинкт самосохранения заставил его выхватить из-за пояса топор, тело его наклонилось в ожидании схватки, налилось упругостью и дрожью, готовое к отпору.

Но волки тоже пришли не по-орехи. Несколько минут звери и человек стояли друг перед другом, готовые биться насмерть. Волки с рычанием скалили желтые зубы, вздыбив загривки, а глаза их метали искры решимости и готовности к сражению до тех пор, пока их голодные желудки не обожжет тепло человеческой крови и свежего, еще живого мяса. Звери уже несколько дней охотились в горах и около селений, пытаясь раздобыть еду, но недавно выпавший глубокий снег и снежные лавины завалили все тропы, перевалы и ущелья.

Солтмурад тоже был голоден, но, в отличие от зверей, он был человеком и защищал свою жизнь, от которой зависели жизни его родных, потому что был единственным их кормильцем и защитником. Видно, и звери почувствовали его решимость биться до конца и после долгих минут противостояния и повинуясь инстинкту самосохранения, первыми сделали шаг назад и скрылись во впадине, где ворчала сонная горная речушка. А Солтмурад шел домой, постоянно оглядываясь, всей кожей ощущая их лютый невидимый взгляд.

Не прорвавшись сквозь плотный огонь боевиков и потеряв много боевой техники, федералы ушли. Вернувшись домой, Солтмурад отогрелся у печи, поел и лег спать. Но отдохнуть ему так и не дали, часа через два к нему пришел сосед и, растолкав его, сказал, что командир приказал им заступить на пост у въездной дороги в ущелье, потому что, по слухам, на рассвете русские могут попытаться ворваться в их село. Немного поворчав и захватив с собой термос с горячим чаем, Солтмурад послушно собрался.

То, что произошло потом, Солтмурад будет помнить до самых последних дней своей жизни. Когда усталые и промерзшие до костей ополченцы уже собирались домой, из-за южного гребня гор вдруг выпорхнула стая зеленых бабочек. Сосед показал пальцем в небо:

– Ну-ка, погляди, Солтмурад, что это там?

Через прицел винтовки Солтмурад поглядел в небо и сквозь утреннюю снежную дымку разглядел четыре вертолета, которые летели прямо на их селение. Вот два из них свернули в сторону и стали кружиться на одном месте, а два других стали постепенно снижаться.

– Бежим, Ахмед! – закричал Солтмурад, таща напарника за рукав. – Сейчас стрелять начнут!

Они ужами скользнули между деревьев и спрятались за камнями, метрах в тридцати от своей ночной лежки. Вертолеты пронеслись над их головами так низко и с таким воем, что они не расслышали стука крупнокалиберного пулемета. По тому месту, где они только что были, словно пробежал гигантский невидимый зверь, оставив цепочку снежно-земляных воронок. Сама лежка была разворочена. Ахмед посмотрел туда и, присвистнув, протянул:

– Вот это да! Видно, нас с тобой сам Аллах бережет. Если бы мы с тобой там остались, то все…

Когда шелест крыльев бронированных стрекоз стих, из селения донеслись выстрелы. Ахмед вскочил на ноги и закричал, потрясая кулаками:

– Ах, шайтан, зачем стреляют! Молчать надо!

– Почему? – спросил Солтмурад.

Ахмед стучал в свою грудь и кричал:

– Я в армии служил, в разведроте, я знаю. Молчать надо. Это они разведку и корректировку проводят. Видишь. – Он показал на два висящих вдалеке вертолета. – Они сейчас определят, откуда стреляют. Безмозглые бараны! Ой, Алла! – снова закричал Ахмед. – Суй свою голову подальше, чтобы ее не разбили, как яйцо!

Вертолеты снова стали заходить на село. Вот от их брюшин отделились клубки дымков, которые стометровыми руками потянулись к земле. А потом еще и еще раз. И тут же в селении заухали взрывы, заставив задрожать скалы. Со склонов потекли снежные языки, зализывая неровности, морозный воздух смешался с дымом и какой-то тошнотворной смесью.

Переждав обстрел, Солтмурад и Ахмед побежали в село, над которым тут и там стояли столбы дыма. Еще издали они увидели, что по улицам мечутся, словно сумасшедшие, люди. Они бегали из дома в дом, из домов на улицу, что-то кричали друг другу и, казалось, что это не люди, а потревоженные муравьи. Вот в больницу пронесли раненого. У небольшой, приземистой мечети прямо на снегу лежали двое убитых. Вокруг них стояла злая толпа, а по земле, извиваясь и посылая кому-то проклятия, в муках ползали женщины и рвали на себе волосы. Мужчины тоже ругались, а старики молчали, мудро глядя на земное соприкосновение жизни и смерти.

Постоял здесь и Солтмурад. Он хорошо знал убитых. От одного из них, молодого, он в свое время натерпелся, когда тот украл у него двух баранов и продал в райцентре на заклание. В суд Солтмурад на него не подавал, но старейшинам сказал, и те присудили его к двадцати палкам. Второй тоже был, прости Аллах, прощелыга еще тот. Три раза он занимал у Солтмурада деньги, но долг так и не вернул.

Но сейчас, стоя над их телами, Солтмурад почему-то не думал о плохом, а вспомнил, как один из этих юношей притащил в его дом мокрого щенка, который чуть не утонул в речке, и как бы извиняясь, сказал: «Возьми, дядя Солтмурад, он будет стеречь твоих овец». А второй, когда сам Солтмурад однажды сильно заболел, отвез его на своей машине в районную больницу, а через три недели привез обратно.

От этих дум его оторвал неизвестно откуда появившийся командир ополчения:

– Мне надо с тобой поговорить, Солтмурад. Пойдем

– Куда?

– А к тебе домой.

– Ну, пойдем, – с легкостью согласился Солтмурад. Он даже не подумал, о чем хочет говорить с ним командир и почему это надо делать в его доме. Не замечал он и странных, прячущихся взглядов своих односельчан, которые провожали их до самого поворота. Позади них шли еще двое боевиков. Командир сказал:

– Солтмурад, отдай свою винтовку моему телохранителю, ты, наверно, устал.

– Нет, я не устал, что я, маленький что ли? – обиделся Солтмурад.

– Отдай, отдай, – настоял командир. Он почти силой отобрал винтовку и отдал шедшему позади них ополченцу. И даже тогда Солтмурад не почувствовал тревоги.

Впервые от плохого предчувствия его сердце дрогнуло, когда он увидел полуразрушенное здание бывшего клуба, за которым находился его дом. Он не подал вида, что его что-то встревожило, только вдруг почувствовал в ногах предательскую слабость.

Но что это? Там, где он привык видеть свой дом с высоким забором и узорчатыми воротами, с красной железной крышей, с садом и двумя скворечниками, которые он смастерил своими руками на радость детям, высилась лишь груда развалин. Она еще дымилась, а вокруг стояли искореженные яблони, груши, черешни, абрикосы с висящим на их ветках урожаем из окровавленных тряпок и человеческой плоти.


Страницы книги >> 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации