Текст книги "Siltntium! Пугачевские дети (сборник)"

Эпизод из жизни футбольного тренера

1

16 ноября 199. года диктор телевидения пообещал на завтра для Москвы низкую облачность, туман, местами мокрый снег.

«Это нас уже не касается» – подумал тренер (бывший) команды мастеров Владислав Голомазов, выключая телевизор. Родители были на английском пианисте, жена (бывшая) неизвестно где. Можно подумать в одиночестве. Хотя – поздно думать. Полмесяца назад надо было думать, когда называл главного тренера «неваляшкой безголовой», а тот, кому говорил это, полузащитник Коля Басов, тридцатилетний ветеран, сочувственно захохотал, высадил Голомазова у дома, на «Полежаевской» и тут же помчался на своей вишневой «девятке» к «неваляшке». Так понял Голомазов ситуацию, когда на следующий день, завидя его, главный тренер сморщился, отвернулся и непередаваемо гнусным голосом заявил начальнику команды:

– Слюшш, если увидишь этого… как его? которого мы на груди пригрели… Ну да… Так ты ему передай, что меня от его тошнит, поил? Видеть не могу. А лучше, слышь? вооще чтоб его запаху здесь не было.

Но Владислав ушел не сразу, а после того, как повидал Колю Басова. Коля Басов запираться не стал.

– Да чего ты, Слав! – сказал он, нагло и весело глядя в глаза Голомазову. – Сам же знаешь, жизнь – борьба. Выживает сильнейший. Конечно, передал! А ты что, не передал бы на моем месте? Мне же о семье думать надо. Сам знаешь: играю последний сезон, пора устраиваться. А тебе-то какой смысл здесь мучаться, если ты хозяина не уважаешь? Хозяина надо уважать. И даже любить… Только ты на меня не смотри так, не надо. Мы же не на киносъемке.

2

Текстильный городок на берегу большой реки. Фабричная команда играет на первенство области. Так, ткнул пальцем в карту и попал. А вот когда приехал, то не пожалел для себя последних слов.

От областного центра раз в сутки что-то ходит. Зеленое. Останавливается везде, где захочет. Двести километров идет шесть часов. Едут грустные старики, невыразительные девушки, бледные дети. Смотрят в окна на продрогший лес, жуют вареную колбасу, играют в карты.

Приходит это зеленое в два часа ночи. Все куда-то рассасываются, остаешься один в бетонном мерзлом вокзале.

Утро. На привокзальной площади, конечно, сквер, а в сквере – памятник с пулеметом. Напротив вокзала, как волнорез, углом стоит трехэтажный дом, с одной стороны которого расположены «промтовары», а с другой – «продтовары». С одной стороны автобус приходит из города, а в другую сторону – уходит в город.

Вот по этой, уходящей улице Голомазов и направился на первое свидание с председателем райспорткомитета.

3

Прошло три дня. Выпал крепкий, скрипящий снег. Все нехорошее прикрыл, хорошее – оттенил, и Владислав из окна комнаты в общежитии мог часами смотреть на волнистый пейзаж с веселыми дымами, румяными, сопливыми детьми на санках, собаками, активно участвующими в уличной жизни, неожиданно темной водой большой реки и темно зеленым, новеньким сосновым бором на ее левом берегу. На всё это смотришь сверху вниз, как с самолета.

Футбольная команда состоит из двадцати ребят от 18 до 40 лет. Двоих, с запахом, Голомазов отчислил тут же, в спортзале. Остальные побегали в тридцатиметровом зале сорок минут с мячиком и некоторые покрылись нехорошей бледностью. После проверки давления отчислил еще двоих – сорокалетнего главного механика фабрики и тридцатипятилетнего вратаря, грузчика Юру Фролова. Главный механик обиделся, ушел, не попрощавшись, а Юра мягко, по-девичьи улыбнулся и сказал:

– Это я, Владислав Юрьевич, недавно был простымши. Можно, я здесь посижу?

4

Бывшая жена написала письмо. Обещала приехать. Написал, чтобы не приезжала, потому что до сих пор «живу на вокзале, в комнате милиции. В городе недавно был пожар и все население скучилось в немногих уцелевших домах».

Тут же получил ответ. Пишет, что – ничего, можно и в комнате милиции, что трудностей не боится, а даже ищет их, и в окружающей нас косности всякий поступок, даже глупый, вызывает уважение.

Дал телеграмму, что выехал на семинар в Иркутск, о приезде сообщу дополнительно.

На следующую ночь бывшая жена постучала в половине третьего и когда Голомазов, щурясь от яркого света в коридоре, открыл дверь, она спросила шепотом:

– У тебя никого нет?

И вошла. Голомазов молча вынес ее чемодан, затем вынес ее вместе со стулом и закрыл изнутри дверь на ключ.

5

В городке шесть средних школ. Детей рождается так мало, что они сами рано сознают исключительность своего появления на свет и потому не дерутся, не носятся по коридорам, не прыгают в снег со второго этажа, не корчат рожи, не визжат. За последние двадцать лет в городе не было ни одного случая, чтобы педагог сошел с ума.

Голомазов вначале ходил на уроки физкультуры. Затем начал посещать перемены. И только через месяц ему посчастливилось: он шел по коридору железнодорожной школы номер 22 и заметил, как между чинно прогуливающимися учащимися вдаль несутся два пятиклассника, один за другим, с пронзительными воплями, по-слаломному чисто проходя дистанцию.

Голомазов ринулся следом, но обнаружил их уже после того, как они, выкурив в туалете по сигаретке «Прима», карабкались по водосточной трубе на крышу.

Голомазов временно помирился со своей бывшей женой, которая устроилась преподавать литературу в медицинском училище, и она начала печь «наполеоны», которыми он и удерживал в течение недели около себя пятиклассников, постепенно приручая их рассказами о футбольной доблести и славе.

Их фамилии были Тарасов и Баран.

6

Грузчик Юра Фролов был единственным, кто любил городок беззаветно, слепо, навсегда. Он демонстрировал его Голомазову с высоты уютного кладбища, откуда была видна гигантская излучина большой реки, огибающая городок. Он водил Владислава по горбатому снегу и, топая ногами, рассказывал об остатках крепостной стены XIII века. Он просил разрешения у хозяев на Почтамтской улице, 28, и, стоя в огороде по колено в снегу, восхвалял конек на островерхой крыше и резные наличники. Наконец, даже небо над городком, по его словам, было таким образом втянуто в игру рельефа на земной поверхности (он чертил грубую карту, где Уральские горы как бы укачивали в зыбке Валдайскую возвышенность), что создавались исключительные условия для различного рода ремесел и искусств. Здесь Юра требовательно, жестко посмотрел на Голомазова…

7

Бывшая жена Голомазова, Ванда, напоминала человека в толпе, который изо всех сил стремится смотреть поверх голов, как будто там, вдали, люди лучше. Они и поженились быстро потому, что Голомазову стало лестно: как это, интересно, она его разглядела издалека, стоя в пестрой толпе людей искусства – молодых актеров, средних лет режиссеров и пожилых драматургов? Сама она тоже что-то писала для Москонцерта. Но уже через год она разглядела своими дальнозоркими глазами кого-то в оставленной пестрой толпе. И ушла. А теперь снова вернулась.

8

Толстый, стального цвета свитер, джинсы и желтые полусапожки хорошей кожи вот уже второй год поднимали настроение в начале зимы. Сам себе Владислав казался таким ладным, опрятным и добродушным, что этого не могли не замечать встречные женщины. Сейчас он оделся именно так, потому что шел на прием к главе городской администрации. Юра Фролов рассказал о том, что:

Гржибовская, Светлана Ивановна, 35 лет, двое детей, муж – главный механик текстильного комбината (тот самый, кого отчислил Голомазов в первый же день из команды), что ее основной заскок – строительство детских учреждений: садиков, яслей, грибков, песочниц, каруселей, горок. К футболу равнодушна.

– Не пойму, что вас привело в наш город, – сказала Гржибовская, снимая очки, коротко дыхнув на одно, другое стекло, задумчиво протирая стекла платочком из-за обшлага костюма. «Нет, Юра, – подумал Голомазов. – Это моя бывшая жена – самая элегантная женщина здесь».

– Я и сам не понял в первую ночь на вашем вокзале…

Она вздохнула так: руки не доходят.

– …но потом вдруг начал понимать.

И Владислав начертил ей карту Юры, озвучив с его же идеями об избранности городка. Гржибовская машинально надела очки, принялась рассматривать карту. Видимо, необходимость для города любой славы, кроме футбольной, глубоко укоренилась в ней, потому что она сразу согласилась считать город уникальным по физико-географическим характеристикам, но в ремонте трибун, а тем более в прокладке к ним теплотрассы решительно отказала.

9

К Новому году Голомазов окончательно помирился с женой.

– Ты меня используешь в невыносимых качествах, – сказала она. – Но мне это нравится все больше и больше! Я теперь понимаю, почему на Востоке женщина шла за мужем в погребальный костер.

Бешеная деятельность, развернутая Вандой, привела к тому, что в одной квартире собрались три семьи: Гржибовские, Гавриловы (директор комбината с мужем) и Голомазов с Вандой. В качестве приманки был обещан актер экрана, которому Голомазов кроме дороги оплатил высшую категорию за выступление.

Актер рассказал несколько анекдотов, нарисовал на листе ватмана несколько генеалогий, ответил на вопросы и стал стремительно напиваться.

Голомазов в свою очередь сделал все возможное, чтобы произвести впечатление на Гржибовского и Гаврилова. И казалось, что рассказ о договорных играх, о грандиозных, но оставшихся неизвестными широкой публике скандалах, о привычках великих спортсменов помирил с ним Гржибовского.

Так только казалось. В два часа ночи Владиславу наконец удалось отколоть Гржибовскую от компании, они оделись и вышли во двор. Без привычки к чистому, звездному небу Голомазов начал выспренно и очень уж издалека. Начал рассказывать свою жизнь спортсмена, затем свою жизнь тренера. Он никак не мог подойти к осознанию собой громадной цели приезда в этот город. Гржибовская вначале слушала его молча, а затем начала вздыхать.

– Пожалейте вы меня хоть в эту ночь, – сказала она, подняв руку и поправляя воротник его куртки.

Как будто ожидая этого жеста, из-за сугроба выскочил Гржибовский. Он молча бросился на Голомазова. Они упали в снег, барахтаясь и мыча. Голомазов вначале был удивлен, но быстро рассвирепел. Если бы Ванда не спасла положения, появившись вместе с Гавриловыми и упав на замахнувшегося Голомазова, быть бы драке. Это поняли все. Но Ванда, смеясь, совсем ушла в сугроб, Голомазов ее оттуда извлек, Гаврилова расхохоталась и сказала так:

– Давно я так не веселилась на Новый Год! Лет тридцать пять!

Через неделю были готовы сметы на ремонт стадиона, прокладку теплотрассы под трибуны и обещаны пять ставок слесарей-ремонтников четвертого разряда для Голомазова.

10

– Итак – «Текстильщик», – сказал Голомазов. – А повеселей что-нибудь нельзя придумать?

– Может, по названию города? – предложил Юра, наливая чай. Они сидели в кухне Фролова и вели стратегические переговоры.

– Этот город настолько не прославился на протяжении веков, дорогой Юра, что его имя не создаст команде известность, – Голомазов склонился над тетрадью, надписывая ее «ТЕКСТИЛЬЩИК».

Юра очень обиделся за город.

– А вот во Франции…

– Когда мы будем играть во Франции, мы научим их скромности, – сказал Голомазов. – Ты подумай лучше, в какой цвет нам красить скамейки на трибунах.

– Значит, название клуба можно первое попавшееся, а скамейки…

– А скамейки – нет. Скамейка, если хочешь знать, дорогой Юра, это самое важное в спорте. На ней человек сидит. Он всегда помнит, на чем сидит, даже когда кричит «гол!» пять раз за полтора часа. И вот я думаю… Голубой – это немного прохладно, а? Бежевый – как будто пачкается. Сидишь и боишься приклеиться. А что ты думаешь насчет зеленого?

– Зеленого? – Юра не мог понять, шутит Голомазов или нет.

– Потемнее травы, – продолжал Голомазов. – Но красить надо очень качественно. Ты понял? Тонким слоем, в два раза. И трафареты нужны на номера.

– С полем что-то нужно делать, да, Владислав Юрьевич? – Юра старательно помогал Голомазову в его стратегических заботах.

– Чепуха, – сказал Голомазов. – Чем больше кочек, тем лучше. Поле должно быть свое.

Юра поднял брови, подумал. Затем вздохнул и спросил:

– Еще чаю будете?

11

– Со Светкой у тебя что-нибудь было? – спросила Гаврилова.

– Не было, – сухо сказал Голомазов.

– А если и было, – продолжала Гаврилова, поливая из бутылки кактусы на подоконнике, – было да сплыло. Разве настоящий мужик из-за этого в драку полезет? Скажи, полезет?

– Нет, – отрезал Голомазов. Он еле сдерживался. Но была важная просьба.

– Настоящий мужик поздно вечером все двери-окна позакроет, да хорошенько жену поучит. Баба – она же потом думает, сразу она думать не может. Сколько меня учил мой инвалид. И выучил все ж! В кабинете вот сижу, с приятным мужчиной беседую. Ну, чего тебе еще надо?

– По двадцать комплектов формы двух разных цветов, темного и светлого. Двадцать тренировочных костюмов. Сорок пар бутц. Десять мячей. Итого… – Голомазов назвал сумму. Гаврилова ахнула.

– Очень ты легко чужими тысячами ворочаешь!

– В таком случае я забыл включить в этот список спортивную форму для себя лично. Сейчас исправлю, – Голомазов достал ручку и начал исправлять заявку.

– Тебе, Слава, надо свечку поставить в церкви за то, что ты меня повстречал. Очень мне нравятся люди армейского склада, – сказала Гаврилова, подписывая заявку. – Только ты с них расписки возьми, когда выдавать будешь.

12

– Твое дело – вовремя подставить ногу или голову, понял?

– так говорил Владислав центральному защитнику Петру Кирееву, которого он готовил теперь на центрфорварда. – И запомни – только подставить, бить не надо. Все запомните! – повысил он голос.

Команда сидела в углу спортзала на полу, все в одинаковых оранжевых костюмах, с молниями, с полосами, с разного цвета рукавами, сидела, не совсем привыкшая еще ни к нагрузкам, ни к рассуждениям тренера.

– Запомните! – повторил Владислав. – Вратарь способен среагировать на удар любой силы, нанесенный с любого расстояния, если он готов к этому удару. Если он не готов, то он пропустит под собой любой катящийся мяч. Делаю выводы. Достаточно подставить голову или ногу и изменить направление удара. Большего от вас в штрафной площади не требуется. Запомните! Самое большое удовлетворение приносят голы, забитые задом.

Все засмеялись.

– Теперь посмотрите на Киреева. Встань, Петр.

Киреев встал.

– Когда призывная комиссия направила его во флот, она исходила из психофизических данных Киреева. Плотное туловище, посаженное на коротковатые, мощные ноги, хорошая координация, выражающаяся в целесообразности движений, отсутствие инфантильности, самостоятельность во взгляде и привычка к самодисциплине, – кем у тебя отец работает?

– В телеателье.

– А мать?

– Учительница.

– Вот видите, кончик нити находится всегда… Так вот – Киреев, как мне кажется, представляет собой совершенно уникальный тип бомбардира. У него необыкновенно точный угол отражения мяча. Он цепко стоит на земле, его трудно сбить с ног. И он очень упрям. Садись. Запомните еще одно: команда должна слепо доверять своему тренеру во всем. Даже в планировании семьи.

13

Юра Фролов, назначенный директором стадиона, обходил вместе с Голомазовым свое хозяйство. Они постояли у теннисных кортов, окруженных рваной, ржавой сеткой, и двинулись вдоль забора к оврагу.

– Вот здесь, – Голомазов остановился за кустами боярышника, они скрывали двухметровый забор, – идеальное место для дыры. Приди сюда вечером с гвоздодером и освободи снизу две доски.

– Понял, – сказал Юра, записывая себе в блокнотик.

Они пошли дальше.

– А что ты, интересно, понял? – спросил Голомазов, обходя вокруг скульптуры грудастой женщины с веслом.

– Ну, – Юра почесал затылок карандашом, – сделаем дыру…

– Зачем?

– Чтобы… – Юра задумался. – Чтоб лезли, что ли?

– Молодец. Это очень сложный тест на сообразительность. Сделаем две дыры. И у каждой поставим по балбесу с красной повязкой. Дети, которые полезут на стадион через забор – это наше будущее, Юра. Только ты найди таких балбесов, таких байбаков, чтобы об их тупости и усердии слагали легенды. Как только куда-то становится невозможно попасть без билета, так, считай, мероприятие погибло. И еще, Юра. У входа надо установить стенд, метров пять высотой, с таблицей розыгрыша первенства области. Только надо сделать так, чтобы рядом была площадка, загон такой для болельщиков. И чтобы их было видно с улицы, с тротуара. После каждого тура художник с лестницы будет аккуратно вписывать результаты. Он будет делать это часов в пять, когда народ идет с работы. Хорошо бы, конечно, если бы они устроили тотализатор, как везде в мире. Но наш народ не разогреешь. Поэтому станем его сами доводить до кипения.

– Я вам, Владислав Юрьевич, торжественно говорю, что как только мы выйдем в первую лигу, на месте этой спортсменки, – Юра хлопнул женщину по заднице, – будете стоять вы.

– Спасибо, Юра, – сказал Голомазов.

14

В городской газете «Огни Заречья» на четвертой полосе появилась статья под названием «От чемпионов области до?..», подписанная Вандой Пушкарь.

Эту статью Ванды Голомазов корректировал лично. После корректировки Ванда окончательно убедилась в полной литературной беспомощности Голомазова, но каково же было ее удивление, когда она, как автор, приобрела в городе ошеломительную известность. В медицинском училище на ее лекциях стояла мертвая тишина. Преподаватели в очередь становились поделиться с ней своими несчастьями. В магазинах продавцы улыбкой выхватывали ее из конца очереди, заворачивали покупки в двойной слой бумаги.

Наконец, дед Астапов, у которого Ванда снимала комнату, однажды вечером встретил ее в смертельном костюме и долго рассказывал о судебной ошибке 1948 года, когда он, Астапов, за пострадавшее от наводнения сено получил пять лет.

Ванда попыталась как-то сформулировать для себя законы удачи, но вспомнила все свои безуспешные попытки прославиться в драматургии, все свои пьесы, пьески, скетчи, монологи, сценарии, на которые потратила годы и годы, и только горько посмеялась. Но в Голомазова после этой статьи поверила уже слепо.

15

«ОТ ЧЕМПИОНОВ ОБЛАСТИ ДО?..

Спорт – это праздник двадцатого века. Футбол – это праздник спорта.

Выступления нашего клуба „Текстильщик“ в прошлом сезоне были безрадостными. Шестое место и отрицательная разница забитых и пропущенных мячей – куда уж дальше? Разве не вправе мы потребовать от команды чемпионского титула? Разве наш древнерусский город не достоин этого звания? И вот, наконец, наступают иные времена. В.Голомазов, новый тренер „Текстильщика“, сам в недавнем прошлом классный футболист „Спартака“, успел уже поработать и в команде мастеров. Но ему, как всякому творческому человеку, захотелось начать с нуля. А если быть абсолютно точным, то и не с нуля даже, а с отрицательной разницы мячей.

Итак, что сделано за полгода? Первое. Капитально отремонтированы трибуны и подтрибунные помещения. Во время субботников были посажены семьсот лип, кленов, берез – именно семьсот лет исполняется вскоре нашему городу!

Второе. В команде появились свои лидеры. Это прежде всего Петр Киреев, центральный нападающий, вернувшийся после службы на флоте. Это двое наших земляков, поигравших в клубах первой лиги и давших принципиальное согласие выступать за „Текстильщик“. По понятным соображениям не называем их фамилий. Это, наконец, ветеран одной из лучших команд высшей лиги Вадим Боков! Да и вся команда тренировалась в этом году, как никогда раньше.

Теперь о планах. Недопустимо долго топтался на месте наш футбол. Так долго, что болельщики уже отчаялись увидеть когда-то „Текстильщик“ на верхней ступеньке пьедестала почета. Да и много ли осталось болельщиков? Так… Больше по привычке приходят на стадион.

„Уже в этом году мы намечаем стать первыми в области“, – так заявил В.Голомазов.

Но программа подготовки команды рассчитана не на один, не на два года. На годы и годы вперед.

Так может быть, мы увидим нашу команду… Где? А это уже дело болельщиков – строить воздушные замки. Дело тренера и футболистов – строить те же замки из надежного материала. Наступает новое время.

Ванда ПУШКАРЬ»

16

– Они отказались, – сказал Голомазов с порога.

– Как отказались? – в один голос спросили Гржибовская и Гаврилова. Они сидели в новом кабинете главы администрации, как мама с дочкой. Чай пили.

– А вот так.

Голомазов взял стул, поднял его с намерением швырнуть в угол, но аккуратно поставил, и сел к окну, глядя на широкую спину вождя.

– Я в Москву буду звонить. В Госдуму. У нас там есть скандальный коммунист, – сказала Гаврилова.

– Чихать они хотели на вашу Госдуму.

– Ты что – закурил?! – воскликнула Гржибовская.

– Закурил. Сейчас буду ругаться матом. Советую заткнуть уши.

И Голомазов произнес головоломную комбинацию с использованием морских терминов, хотя служил когда-то всего лишь в спортроте ЦСКА. Гржибовская зажала уши ладонями, а Гаврилова выслушала его с видимым одобрением.

– Простите, – сказал Голомазов, поднимаясь. – Больше такого не повторится.