Текст книги "Великие охотники и рыболовы"

В 1914 году С. Бутурлин начинает читать лекции по охотничьему оружию на Курсах охотоведения при Московском сельскохозяйственном институте. Курс, который он вел, назывался «оружиеведение», и он, практически в неизменном виде, преподается и до сих пор. Эти лекции он читал до 1928 года, сделав вынужденный перерыв на смутные времена, которые одни называют переворотом, другие Великой революцией.

Многим непонятно, как удалось дворянину и интеллигенту не только выжить в страшные для страны времена, но еще и преподавать в первые годы советской власти. Все дело в том, что у него (как и у других известных в России людей, связанных с охотой, зоологией или охотничьим собаководством) появился очень «мощный» покровитель. Им был Николай Васильевич Крыленко, партийный «бонза» и представитель новой элиты Советского государства.

Слово Крыленко «весило» тогда очень много, ведь он, будучи дипломированным юристом, занимал самые высокие должности в новом государстве. Был Верховным главнокомандующим Российской армии – сразу после Октября до ликвидации этой должности в марте 1918-го, после чего стал членом коллегии Наркомата юстиции РСФСР, а через месяц – председателем Революционного (Верховного) трибунала. Между прочим, одновременно с этой должностью Крыленко более двух лет заведовал Управлением охоты Наркомата земледелия. Так что он, что называется, «одной левой» решал все проблемы, которые время от времени возникали у Бутурлина с «красным» профессорско-преподавательским составом и партийно-бюрократическим аппаратом. К счастью, Бутурлин не дожил до 1938 года, когда жернова репрессивной машины перемололи Крыленко вместе с тысячами других партийных и советских работников высшего эшелона.

Помимо своей основной (преподавательской) деятельности, Сергей Александрович редактировал и советскую периодику, посвященную охоте. Среди таких изданий – журналы «Охота для всех» (1918–1921 гг.), «Известия ЦК ВСО и Центрохоты» (1921–1922 гг.), «Охотничье дело» (1923 г.).

Кроме того, он трудился в Центрохоте – государственном органе, который контролировал охотничье хозяйство и все, что связано с охотой. Этот орган лоббировал интересы охотничьего сообщества перед советским правительством, Бутурлин там возглавлял отдел охотничьего хозяйства. Впрочем, скоро Центрохоту упразднили, а ее функции передали Управлению лесами Наркомзема. Однако Бутурлин продолжал служить в этом Управлении (с 1922-го по 1925 год) в качестве специалиста по охоте. Затем он работал в Северном комитете.

Все годы работы на Советское государство он занимал высокие должности в Стрелковом комитете РККА, участвовал в создании новых образцов боевого стрелкового и охотничьего оружия. Кроме того, именно его стараниями правительство наконец-то повернулось лицом к охотникам-промысловикам Севера и Сибири и стало централизованно снабжать их всем необходимым, включая дробовое и пулевое оружие и боеприпасы.

В 1930 году Сергей Александрович из-за болезни был вынужден уйти на пенсию, но продолжал работать, давая консультации государственным структурам, ощущавшим сильную нехватку грамотных специалистов.

Скончался Сергей Бутурлин после продолжительной болезни в 1937 году.

Владимир Гиляровский: «Сорвиголова» русской литературы

«Королем репортажа» называли этого удивительного человека. В первую очередь он был журналистом – репортером и очеркистом. Был он и писателем – «певцом Москвы», как его тоже называют. Из-под его пера вышли такие известные произведения, как «Москва и москвичи», «Москва газетная», «Люди и встречи», «Мои скитания», «Трущобные люди» и многие другие. А еще он был военным разведчиком, бурлаком, актером, цирковым артистом и прочая-прочая-прочая. Огромное количество профессий перепробовал этот удивительный человек. И через всю свою жизнь он пронес огромную любовь к природе, охоте, собакам и верховой езде.

Мужское воспитание с самого раннего детства, простая еда и простая обстановка способствовали тому, чтобы маленький мальчик постепенно превратился в видного молодого человека, наделенного при этом большой физической силой.

Родился Гиляровский в 1855 году на Вологодчине, на небольшом хуторе, в котором жил его отец. Хутор расположен был среди дремучих лесов, в которых затерялось сельцо Сяма. Значительная часть его детства прошла в Домшинской чаще, где, по его словам, «по волокам да болотам непроходимым медведи пешком ходят, а волки стаями волочатся».

Его отец был мещанского звания и служил помощником управляющего лесным именьем графа Олсуфьева. Однако воспитанием мальчика в основном занимался его дядя – матрос Китаев. Настоящий сорвиголова, знаток собак, охоты и лошадей, предпочитавший ходить на медведя с рогатиной и только в одиночку.

У дяди Китаева было много плюсов как у воспитателя маленького Володи. Помимо своих охотничьих заслуг, он был прекрасным рассказчиком. А рассказывать ему было о чем: он обошел на кораблях весь свет, пока не ушел (вернее, пока не бежал) с флота. Он обучал мальчика гимнастике, верховой езде, а также приемам джиу-джитсу и кулачному бою. Ну и конечно, когда позволяло время (а оно позволяло всегда), дядя Китаев с Володей пропадали на охоте.

На охоту их нередко сопровождали дед и отец. Когда Володе минуло семь лет, его воспитатель подарил ему настоящий «мужской» подарок – заграничное охотничье ружье. Это была легенькая, изящная одностволка малого калибра, инкрустированная золотой проволокой, с дальним и верным боем.

А через год после этого мальчишку постигло настоящее горе – умерла его мать. Он стал еще больше времени проводить с «дядей Китаем», как он называл своего воспитателя.

К 12 годам Гиляй (мальчик сам дал себе такое имя, которым пользовался на протяжении всей жизни) был уже состоявшимся охотником, искусным рыболовом, отличным наездником, обученным джигитовке, неутомимым бегуном и ходоком на лыжах. Даже в столь юном возрасте обращала на себя внимание его недюжинная физическая сила.

В 14-летнем возрасте Володя впервые из-под гончих взял матерого волка, чем непонятно, кто больше гордился – он сам или его отец с дядькой-воспитателем.

Потом семья переехала в Вологду, где отец получил назначение на должность в губернском управлении. Интересен «охотничий» эпизод из вологодского периода жизни Владимира, который он описывал в одном из своих произведений:

«В Вологде был полицмейстер, полковник А. Д. Суворов, бывший кавалерист, прогусаривший свое имение и попавший на эту должность по протекции. Страстный псовый охотник, не признававший ничего, кроме охоты, лошадей, театра и товарищеских пирушек. Он носился на шикарной паре с отлетом по городу, кнутиком подхлестывал пристяжную, сам не зная куда и зачем – только не в полицейское управление.

Как-то февральской вьюжной ночью, при переезде через реку Вологду, в его сани вскочил волк (они стаями бегали по реке и окраинам). Лихой охотник, он принял ловкой хваткой волка за уши, навалился на него, приехал с ним на двор театра, где сострунил его, поручил полицейским караулить и, как ни в чем не бывало, звякнул шпорами в зрительном зале и занял свое обычное кресло в первом ряду. Попал он к четвертому акту «Гамлета». В последнем антракте публика, узнав о волке, надела шубы, устремилась на двор, смотреть на это диво, и уже в театр не возвращалась – последний акт смотрел только один Суворов в пустом театре».

Теплое время года семья Гиляровских проводила в небольшом имении Светелки, что в Домшинских лесах на берегу речушки Тошни. Из ближайшего жилья там были только скиты староверов-нелюдимов, но зато дичи всякой в этих дремучих лесах было навалом. Все водилось в этой чаще во множестве: от рябчика и белой куропатки до медведей и лосей.

В корне изменилась жизнь Гиляя в 1871 году. Он поехал поступать в гимназию и завалился на экзаменах. После такого позора домой возвращаться он не решился, поэтому вздумал кардинально изменить свою жизнь и подался на Волгу – поработать бурлаком. Впоследствии в черновиках к своей книге «Мои скитания» он так описывает это свое решение:

«Махнул на Волгу. Силушка наружу рвалась. Все мое полудикое детство и юность выработали во мне силу физическую, осторожность и стремительность звериную».

Но с карьерой бурлака не заладилось. Сильный и умный парень решил перепробовать все, что только можно. Не получилось с гимназией, так получится с «жизненными университетами» – решил для себя Володя.

После недолгого бурлачества он сменил множество профессий. Работал на заводе купца Сорокина, где производились свинцовые белила, затем стал пожарным, после подался на рыбный промысел.

Затем Гиляй подался в степи Предкавказья, где подвизался в коневодах, табунщиках и объездчиках. Пригодилась верховая подготовка, которую он прошел под руководством дяди Китая.

Здесь он всерьез увлекся охотой на волка в угон – старинной казачьей и калмыцкой забавой. Эта довольно жестокая охота заключалась в том, чтобы догнать верхом волка и забить его до смерти плеткой-нагайкой.

Хозяин зимника – старик, к которому нанялся Гиляй на службу, – подарил парню тяжеленную плеть. Была та плеть из сыромятных ремней со свинцовым наконечником-волкобоем на конце. Старый казак, вручая нагайку, сказал Володе: «Владай! Еще сам холостым ее сплел, с полсотни волчаков ею захлестал, когда помоложе был! Теперь столько годов она без нужды висит, владай!»

Что уж тут говорить, «владал» этой нагайкой Володя Гиляй исправно.

«Охота эта калмыцкая и казачья, потому что для нее нужны волк, степь и лошадь. Да еще особая нагайка – волчатник. От обыкновенной казацкой нагайки она отличается тем, что она длиннее наполовину и втрое толще, хотя сплетена также из тонких сыромятных ременей».

Потом Володя устроился на работу в цирк в Ростове-на-Дону, где выступал с конными номерами.

Затем наступил театральный период в его жизни. С 1875 года он работал актером и выступал на сценах многих провинциальных российских городов.

Но тут, в 1877 году, грянула Русско-турецкая война. Жадный до приключений Володя определился на службу в качестве вольноопределяющегося. По собственному желанию он попал служить в отряд пластунов-охотников. Это были разведывательные подразделения, нечто вроде современного спецназа. Тут Гиляю пригодились все его навыки – и владение приемами борьбы, и охотничьи навыки скрадывания и засад. Он писал впоследствии: «На эти операции посылали охотников самых ловких, а главное сильных, всегда вдвоем, а иногда и по трое. Надо снять часового без шума. Веселое занятие – та же охота, только пожутче».

В ходе войны он был награжден Знаком отличия военного ордена Святого Георгия IV степени (солдатский «Георгий»), светло-бронзовой медалью «За Русско-турецкую войну 1877–1878», медалью «В память 300-летия дома Романовых».

После военных приключений охота на туров в Кавказских горах показалась Гиляровскому довольно знакомым занятием. Пожалуй, первым описал эту охоту Гиляровский «на заоблачных стремнинах Чегемских и Балкарских и под ледниками Эльбруса».

«И вот они так же степенно, в сотне шагов от нас идут вереницей, но стрелять нельзя – убьешь на узком карнизе, упадет в пропасть. Мы ждем, пока они выйдут на широкую площадку, вдавшуюся в глубь скал, изрытых пещерами»…

Стоит отметить, что, где бы ни работал Гиляровский, какой бы род деятельности ни занимал его в данный отрезок времени, он всегда писал. Из-под его пера вышло множество стихотворений, коротких очерков. Много было писем отцу, которые читаются как вполне зрелые и законченные художественные произведения. И, наконец, настало время, которое должно было настать. Написание произведений в различных жанрах становится профессией Гиляровского – он обращается к журналистике и литературной деятельности.

С 1881 года началась журналистская деятельность Гиляровского. В это же время он довольно близко сошелся с Л. Н. Толстым. Великий писатель всегда подробно расспрашивал Гиляя о его жизни в качестве бурлака, об охоте на волков в степях. Гиляровский неоднократно писал очерки, посвященные Льву Николаевичу. Ему удалось найти людей, которые прекрасно помнили Льва Толстого по его жизни на Кавказе. Рассказали они ему и о старом казаке Епишке, который стал прототипом толстовского Ерошки, и о его жизни и дружбе со Львом Николаевичем.

Один из рассказов очевидца кавказского периода жизни Толстого Гиляй записал в Ессентуках в 1910 году. Гиляй пишет, что Епишка жил бобылем, вместе со своими собаками да ястребами. На жизнь зарабатывал тем, что даст охота. Кроме того, вынашивал ястребов для охоты да потом продавал их горцам. Беззаботно жил Епишка, и все его любили – не только свои казаки, но и черкесы, и чеченцы всегда только хорошо отзывались об этом человеке, старом охотнике.

Никогда он не ходил на станичные сборы казаков, сторонился людской толпы, о себе говорил, мол, «я сам по себе, я одинец». А любил он только молодого тогда еще Льва Николаевича. Взял его себе в кунаки. Чем уж этот светлоглазый русский офицер ему приглянулся, никто не знал, но только его одного брал Епишка на охоту.

«Бывало, у своей хаты варит кулеш, на камешки казанок ставит, и Толстой тут же сидит – варят кулеш и вдвоем едят. Или идут с Толстым вдвоем с охоты, оба дичью увешаны, сумки набиты, за плечами ружья и шаталы»…

Удивительно, но у Гиляровского никогда не было собаки, хотя к собакам он относился вполне хорошо. Когда спрашивали его, как же он без собаки на охоте обходится, то всегда говорил, что «самопугом» обходится. То есть сам дичь вспугивает, на крыло поднимая, сам стреляет и сам приносит.

Как вспоминал в конце жизни Гиляровский, из крупного зверя ему не приходилось охотиться только на лося. Его друг, художник-анималист и преподаватель в Училище живописи, зная об этой несбывшейся мечте писателя, однажды подарил ему живописное полотно, изображающее вытянувшегося во всю громадину своего роста добытого лося.

У Владимира Алексеевича Гиляровского не было произведений, полностью посвященных охоте, но охотничьи эпизоды, написанные, как с натуры, присутствуют во многих из них.

После Октябрьских событий 1917 года В. А. Гиляровский продолжает работать журналистом в советских изданиях. Он пишет для газеты «Известия», журнала «Огонек» и других изданий. К концу жизни Гиляровский почти совсем ослеп, но продолжал писать без чьей-либо помощи.

Скончался писатель в 1935 году и похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Алексей Новиков-Прибой: Свидетель Цусимы

Алексей Силыч (Алексей Силантьевич Новиков) – человек с уникальнейшей биографией. Писатель-маринист, обладающий сочным и точным словом, участник Цусимского сражения, революционер, лауреат Сталинской премии и, плюс ко всему, – охотник. Мы попробуем сделать то, чего пока никто не делал, даже биографы. А именно – раскрыть охотничью ипостась этого человека.

Но без биографии здесь не обойтись, мы не можем отказать себе в удовольствии ознакомить читателя с ней.

Алексей родился в простой, но крепкой и хозяйственной крестьянской семье 12 (24) марта 1877 года в селе Матвеевское, что на Тамбовщине. Его отец – отставной солдат, прослуживший в Российской Императорской армии весь положенный срок – 25 лет. Такая же судьба ожидала бы и его сына, но с 1874 года общий срок службы в сухопутных войсках составлял уже 15 лет (6 лет – на действительной и 9 лет – в запасе). Да и призвали Алексея в 1899 году не в армию, а на флот, срок службы на котором (после реформы 1874 года) составлял 10 лет (из них 3 года в запасе). Впрочем, как говорят в народе, – хрен редьки не слаще.

Алексей был весьма толковым и образованным матросом, не зря сельский дьячок обучил его грамоте – чтению, письму и счету. «Дочитался» Алексей до ареста – ну а что еще было делать с матросом, у которого нашли запрещенную литературу, призывающую «матросню» к мятежу? Да мало того, что сам читал, он еще и матросам рассказывал, что не все гладко в царстве-государстве Российском.

После ареста матрос Новиков был назначен в экипаж броненосца «Орел», который после начала Русско-японской войны в составе эскадры адмирала Рожественского отплыл «бить японца». Получилось, правда, иначе – как раз японцы вдребезги разгромили русский флот в Цусимском сражении.

Алексей вместе со многими другими членами экипажей кораблей русской эскадры не миновал японского плена. Именно тогда его и «прорвало». Он решил обязательно описать все, что увидел во время сражения, во время подготовки к нему и в плену. Не теряя времени зря, он собрал богатейший материал на основе рассказов пленных русских матросов. Уже потом, когда он вернулся из плена в родное село – в 1906 году, – на основе этих записей он написал два «острых» рассказа о пережитом сражении. Назывались рассказы «Безумцы и бесплодные жертвы» и «За чужие грехи», а подписаны они были псевдонимом А. Затертый. Но его ухищрения конспиратора не помогли. Царская охранка быстро вычислила автора рассказов, и ему пришлось скрываться. В 1907 году он через Финляндию бежит на Запад.

Ему пришлось посетить много стран Европы. Побывал и в Северной Африке, вербуясь матросом на различные суда.

Скитался Алексей до 1913 года. В эмиграции он познакомился с Максимом Горьким и даже жил у него дома на Капри. Именно Горький, ознакомившись с теми материалами, что вышли из-под пера Алексея Новикова, убедил его: нужно писать серьезно и много. Но к тому времени Алексей уже и так усердно пишет под псевдонимом Новиков-Прибой. Он описывает в своих рассказах те стороны жизни, которые хорошо знает – море, моряков и нравы на военных и торговых судах.

В 1913 году, после объявленной амнистии для «политических», находящихся в розыске, Новиков возвращается в Россию. С 1914-го по 1918 год, во время Первой мировой, он работает на госпитальных поездах. Все это время он пишет не переставая, специализируясь на прозе небольшого объема. До 1920 года он живет в Барнауле и сотрудничает с различными периодическими изданиями, его повести и рассказы выходят в сборниках и отдельными книжками.

В конце 20-х годов Новиков-Прибой получил доступ в архивы, и это послужило толчком к тому, чтобы он начал работу над главным романом всей своей жизни – «Цусима».

Ну а теперь стоит перейти к охотничьей части жизни Алексея Силыча.

Охота была неотъемлемой частью его существования с самого детства. Охотился он и в местах своего детства, и под Барнаулом, куда забросила его судьба.

Любопытно, что, помимо того, что Новиков-Прибой пишет об охоте, он и сам нередко становится «фигурантом» не только воспоминаний, но и рассказов об охоте, которые пишут другие писатели. Так, в рассказе «Стопроцентное попадание» советского писателя Александра Перегудова мы видим Алексея Силыча в амплуа охотника-шутника.

Сюжет рассказа незамысловат. Автор повествования был с компанией, в которую входил и Новиков-Прибой, на не слишком удачной охоте. Ну знаете, как это бывает: и зверя нет, и погода не слишком благоволит. Одним словом, фарт охотничий напрочь отворачивается от компании. Но тут на автора рассказа, по удачному стечению обстоятельств, выбегает заяц, а после практически случайного выстрела косой падает на месте. Это был один-единственный выстрел и – один-единственный заяц на той охоте.

Однако Новиков-Прибой сделал из этой ситуации совершенно неожиданный шутливый вывод: «Если на один выстрел приходится один добытый заяц, то это говорит о стопроцентном попадании по зайцам». И действительно, пусть-ка попробует поспорить тот, кто с этим не согласен.

Вообще, Алексея Силыча его друзья-охотники вспоминают как очень справедливого человека, который с неодобрением относился к разного рода хвастовству и преувеличениям. Как-то на охоте в очередной раз стали «заливать», рассказывая из пальца высосанные истории. Проще говоря – стали спорить, у кого ружье лучше бьет. Ну и давай приводить истории – одну фантастичнее другой. Алексей Силыч слушал-слушал эти фантазии, а потом и выдал: «А мое ружье все равно лучше бьет. Намедни на даче с гвоздя упало – пять банок варенья разбило».

Но Новиков-Прибой был не только охотничьим балагуром. Из-под его пера вышло немало эссе и рассказов, посвященных охоте. Он мастерски изображал процесс выслеживания и добычи птицы или зверя. Сразу чувствовалось, насколько тонко автор знаком с этой темой. Даже о банальнейшей добыче кряковой утки, оказывается, можно писать в «высоком штиле», и это вовсе не будет выглядеть моветоном. Вот почитайте, насладитесь:

«На лесном озере, окруженном зыбуче-тонкими берегами, в зарослях ивняка и камыша, шумно захлопали крылья. Порывисто взлетели три утки и штопором взмыли на фоне вечерней зари. Раздался гулкий раскат ружейного дуплета. От птиц, как осенние листья от дерева, оторвались перья и медленно закружились в воздухе. Две кряквы остановили свой полет и начали падать: одна – камнем, другая завертелась через голову».

Любимым охотничьим пристанищем Новикова-Прибоя была охотничья избушка на озере Имарка – в паре километров от его родного села Матвеевское на Тамбовщине.

Интересна история этой писательско-охотничьей избушки. Как-то в 1928 году Новиков-Прибой с группой писателей поехали поохотиться на уток на родину Силыча. Очень им приглянулось местечко на озере Имарка. Они обратились в сельсовет, чтоб им выделили место под строительство избушки. В сельсовете были не против, строительство разрешили, а в качестве оплаты постановили, чтоб каждый писатель из компании предоставил в сельскую библиотеку по десять книг из своего личного собрания. На том и порешили.

По воспоминаниям Николая Смирнова, коллеги Новикова-Прибоя и нередкого спутника его по охотничьим походам, Алексей Силыч всегда очень серьезно – и даже щепетильно! – собирался на охоту. Вообще во всем, за что он брался, чувствовалась основательность. А охота была его любимейшим увлечением, поэтому без серьезного подхода здесь было никак. В своих воспоминаниях Смирнов пишет:

«На полустанке с романтическим названием Теплый Стан мы – Силыч, Низовой, Ширяев, Перегудов и я – выгружались и сразу попадали в душистый березовый лес. Миновав лес, выходили к синему, в золотых волнах, озеру. Силыч, подбросив ружье, дважды стрелял: это был салют в честь начинающейся охоты.

Избушка над озером пахла свежим тесом, лесным мхом, водяной прохладой. Настежь распахивались окна, под окнами вспыхивал костер, Перегудов начинал хлопотать с чайником, a Силыч спешил купаться: быстро и ловко наискось пересекал озеро саженками. Потом, освеженный и особенно радостный, степенно и важно колдовал над закусками».

К приезжим, остановившимся в избушке, присоединялись и местные охотники, которых Новиков знал еще с детства.

Отдыхала компания со вкусом и немудрено: с утра охотились, днями купались, ловили рыбу и отсыпались. Силыч всегда добровольно брал на себя обязанности кашевара. Особенно он любил варить уху и шурпу из добытых крякв, чирков и лысух.

Вечером друзья снова расходились по лугам – постоять на заре в ожидании утиного перелета.

Силыч любил не только осеннюю охоту на уток. Как вспоминали его друзья, с первыми проталинами он начинал томиться. И томился писатель до тех пор, пока не срывался в свой заветный охотничий домик. Но на этот раз его ждали не утки, а тетеревиные и глухариные тока.

Его «подельники» по охоте вспоминали, что Силычу весной нужно было обязательно хотя бы увидеть ток. Сидя в шалаше, глядя на «чуфыкающих» чернышей, он порой совсем забывал, для чего сюда приехал, – то есть забывал выстрелить, поставив логическую точку во всей этой весенней затее.

К сожалению, большой роман об охоте, материалы для которого Новиков-Прибой собирал последнее десятилетие своей жизни, на свет появиться так и не успел. Однако до нас дошли планы писателя, зарисовки, которые он приготовил для романа, некоторые наброски.

У несостоявшегося романа было даже название – «Два друга». Своим замыслом Силыч охотно делился с друзьями. В частности, писатель Иван Арамилев – приятель Новикова-Прибоя и его компаньон по охоте – вспоминал:

«Я изображу, – говорил он, – все виды русской охоты. Покажу все времена года нашей природы. Это будет самая задушевная, самая интимная моя книга. Тут много своего, личного, но писать от первого лица, как большинство моих повестей, не буду. Героем будет художник, человек тонкой и чистой души, влюбленный в природу, охотник божьей милостью, романтик и мечтатель».

Рассказ Новикова-Прибоя «Клок шерсти», получивший в 1938 году первую премию на одном из литературных конкурсов, проходившем в Швейцарии, был не чем иным, как отрывком из несостоявшегося охотничьего романа «Два друга».

Умер Алексей Силыч Новиков-Прибой от тяжелой болезни в 1944 году в Москве, так и не дождавшись события, до которого он всеми силами стремился дожить, – победы в Великой Отечественной войне.