Текст книги "Отрочество"

– «Тятенька, а ты давай живи у меня!».

– «Нет! Мне всё у себя дома напоминает, как я жил и всё мне представляется, будто я и сейчас живу, как раньше» – не соглашался он.

И Нине приходилось убираться у него и готовить еду. А когда он совершенно ослаб, то поделился с любимой снохой своей заботой о внучке от младшего сына:

– «Нина! Я ведь жалею Раю! Я ей должен всё своё оставить!».

– «Правильно! Всё ей, конечно!» – согласилась Нина.

А в эти послевоенные годы вдова Нина Васильевна жила с младшим сыном Евгением. Остальные дети жили уже отдельно.

И она не раз говорила и показывала младшему сыну Евгению все достижения их колхоза, которые тот добился с помощью и по инициативе его отца Сергея Ивановича Комарова.

Это были магазины, артель, мельница, клуб, школа в здании церкви и отделение Казаковского сельпо.

Но кроме этого важным достижением Сергея Ивановича Комарова было окончание ещё в 1937 году его женой Ниной Васильевной, имевшей всего три класса начальной школы, вечерней семилетней школы, в которую по настоянию мужа она поступила ещё в 1934 году.

И Женя по праву гордился отцом, и особенно, что он тоже Комаров.

А его мать ежедневно работала в колхозе.

И Женя, видя, как маме тяжело, спрашивал её:

– «Опять грузить картошку уходишь?».

– «Да! Иначе заставят!» – отвечала мать.

А когда внучка Ивана Яковлевича – Нина Черноносова, после смерти матери и отъезда братьев и сестёр, осталась одна в их доме, раньше принадлежавшем Стокашковым, крыша которого прохудилась, Нина Васильевна предложила свёкру:

– «Знаешь что? Возьми Нинку Черноносову к себе. Ты один и она одна!».

– «Я их всех ненавижу, не люблю! Как я буду её звать-то?» – не согласился он.

Нина Васильевна продолжала ходить к свёкру и помогать ему по хозяйству, периодически напоминая ему о своём предложении постоянно жить у неё.

Но тот пока всё не соглашался.

– «Мне здесь всё родное, всё в глазах, всё вспоминаю» – объяснял он.

– «Ну, что ж, как хочешь!».

– «А как я Нинку звать-то буду?» – однажды всё же заинтересовался Иван Яковлевич.

– «Вот так. Выйди на своё крыльцо, когда она из артели пойдёт, и махни ей рукой!».

Иван Яковлевич так и сделал, взмахом руки позвав свою внучку, возвращавшуюся с работы из артели, где она лачила черенки. И Нина со своего крыльца видела это.

Этим же вечером внучка переехала к деду, и они стали хозяйствовать совместно, разгрузив сноху.

Иван Яковлевич топил печь стружкой, при этом бывало так жарко, что в вольной печи всё уваривалось.

Но часто он захаживал к снохе поплакаться, что не доволен ею, жалуясь на внучку, что та, мол, всё делает не так, как он привык.

А Нина Васильевна опять уговаривала его:

– «Да, ладно! Не расстраивайся. Ты уже старый, а она тебе всё поможет. Да и я буду тебе помогать, что велишь!».

И Нина захаживала к нему, даже делать клизму, пока дед сам не приноровился.

А когда её дочь Алевтина попала в сильное расстройство по причине предательства жениха Николая Калинина, то даже ночью свёкор приходил успокаивать плачущую Нину Васильевну:

– «Чай всю ночь не спишь?!».

– «Да, всё не успокоюсь, всё плачу!» – созналась она, что сильно переживает за дочь.

– «Пожалей себя! Ведь у тебя же дети!».

– «Я на похоронах Серёжи так не плакала, как переживаю за Альку!?».

– «Да, в жизни всё бывает!».

– «За живого человека ещё сильнее переживать приходится!».

– «Так это ж твоя дочь!».

– «Да! Я всё время за неё переживаю!».

Но переживала она не только за людей, но и за дело, и за себя, в июне 1953 года в письме в Париж, делясь с дочерью: «Здесь долго шли дожди. А когда распогодилось у меня и у деда по одному рою куда-то улетели.

Женя пока гостит в Кулебаках и Выксе, но что-то задерживается.

Дед полет у себя в огороде и пчёл дежурит, а я у себя и в колхозе.

Всё растёт хорошо. Скоро в колхозе начнётся сенокос. Да и себе запасти надо. Скотина растёт, а помощников у меня нет. Все разъехались.

И четвёртый уже на сторону смотрит. Кому это всё потом достанется?

Да и налоги совсем замучили. Теперь их берут не только с малых козлят и ягнят, но и с ульев теперь тоже берут.

Жду в помощь Юрия, но он всё не едет. Плачу, вот. А как хорошо было бы привезти Платона и Настю ко мне на всё лето! Здесь и молоко, и яйца, и хлеб, и картошка, и овощи, и ягоды! А остальное найдём в магазинах. Здесь летом много людей живёт, и детей полно. Дети здесь бы поправились.

Аля, приезжай! Ко всем дочери ездят, внуков привозят, а я всё одна.

Лишилась родителей и мужа, а дети не едут. Я лишилась такой полной, хорошей семьи. Обижена на всех. Даже Лена с дочкой у своих гостит, а ко мне не заезжает. Когда я за работой, то мне некогда грустить. А как выходной или праздники, так я не нахожу себе места.

Ну, ладно. Привет детишкам и Петру с пожеланием здоровья и успехов в работе».

Но переживала Нина Васильевна, конечно, не только за семью Алевтины, но и за семьи своих сыновей, прежде всего старшего Юрия, жившей сейчас в городе Семилуки, куда он был распределён на завод огнеупоров.

Нина Васильевна звала их домой в Берёзовку или в Выксу, предлагая сыну отпроситься у своего руководства на работу в колхоз, куда, согласно радионовостям, сейчас требуются различные специалисты.

Для этого она предлагала послать официальный запрос от колхоза, а не отсылать жену и дочь одних в Выксу, и потом одному тосковать по ним.

«Но если пошлёшь их одних с Тамарой, то приму. Я Маргариту люблю – она девка на все сто!» – писала Нина Васильевна старшему сыну в 1955 году.

А тот отвечал матери, что соскучился по земле и обещал вскоре воссоединиться с семьёй.

Но все старшие пока дружно опекали младшего брата Женю, оканчивавшего школу, затем поступившего в институт, и задумывавшегося о своём будущем и вообще о смысле жизни.

Но более всех вёл с ним доверительную переписку брат Виталий. И пока Евгений учился в институте, сестра и братья помогали ему деньгами.

В своих письмах к младшему брату Евгению, Виталий Комаров делился с ним своим соображениями о смысле жизни, о целях в ней, о сопутствующих ей трудностях, о разных людях, которые наверняка ещё встретятся ему на пути, о взаимоотношениях с ними, и о самокритике. Посылал он ему и нужные книги.

Интересовался новостями жизни их колхоза и их хозяйства старший брат Юрий, который бывало грубостью и матом прививал Жене любовь к труду, и теперь даже сожалея об отъезде из отчего дома: «Очень хочу что-нибудь сделать своими руками для семьи – устал от вечернего и воскресного безделья».

Оба брата сожалели, что Женя вовремя не телеграфировал им о смерти их деда Ивана Яковлевича, из-за чего они не успевали на похороны: «Кроме тебя, Женя, никто из мужчин-внуков не попал на похороны!» – больше всех обиделся на него Юрий.

А Виталий даже философски высказался о его смерти: «Самый старый и, видимо, самый крепкий ушёл от нас. И он давно это ждал – просил у Бога. Слишком много нового было в его жизни за последние два десятилетия, которое поломало все старые устои и уклад деревенской жизни. И это новое разбросало его потомков по стране.

Мечта о гнезде его рода, куда бы слетались все его потомки, стала бесперспективной. И это очень тяготило его. Дед был человеком, достойным брать с него пример по развитости ума, морали, ответственности и гражданской сознательности. Был он и хорошим отцом, воспитавшим трёх замечательных сыновей».

Делясь новостями о жизни в Куйбышеве, он ещё в февральском 1954 года письме удивлялся, что в городе вдруг пропали все продукты питания и предметы личной гигиены. А на рынке он были слишком дроги. И когда вдруг в магазинах что-то появлялось, то наступало столпотворение – давка с переломом конечностей.

В ответ Нина Васильевна жаловалась ему на неожиданные проблемы с хлебом в их колхозе.

А Виталий ей в 1955 году указывал на необходимость наведения порядка самими органами местной власти.

В письме Евгению в феврале 1956 года он советовал брату тоже стать офицером инженерной профессии, но при выборе её понимать, что в любой из них есть свои трудности, проблем и чёрные пятна, а всё решают сами люди: «Если попадёшь в коллектив интриганов, подхалимов и шкурников – трудно будет, и можно даже стать без вины виноватым».

А отвечая на вопрос Евгения, что главное в жизни человека, Виталий писал, приводя пример их матери Нины Васильевны: «Я считаю, что главное в жизни человека – это труд, творчество. Можно трудиться и творить для своих личных интересов. Можно трудиться и для общества.

Высшая форма труда, самая благородная – это труд для людей, для человеческого общества. И называется такой труд подвигом, так как требует самопожертвования. Но героями тоже все не могут быть. И обычная будничная работа нужна обществу. Она облагораживает того, кто её делает, и, в конечном счёте, содействует дальнейшему развитию и прогрессу человечества.

А конечная цель всей жизни человека? Она заключается в том, чтобы своей жизнью, своим трудом внести свой вклад в дело развития и совершенствования человечества. А наш дед своим умом дошёл до понимания, что жизнь есть борьба противоречий!

Браток, и береги мать! Она у нас у всех одна. Научись сдерживать свои эмоции в разговоре с нею, не совершай необдуманные поступки, уважай её седины. Она на нас своё здоровье положила».

И Платону очень понравилась позиция его среднего дяди по отношению к своим братьям и к своей маме – его бабушке Нине Васильевне Комаровой.

В другом письме в 1957 году Виталий делился своими соображениями по-поводу то и дело проявляющегося везде блата, в итоге отрицательно влияющего на компетентность специалистов и справедливость начальников: «Так глядишь, и всё руководство партии и страны постепенно перейдёт в руки карьеристов-шкурников, самые предприимчивые из которых попадут в тюрьмы».

В 1958 году, ставший капитаном, Виталий предостерегал своего брата-студента и от попадания под влияние буржуазной культуры, разносчиками которой как раз и являются избалованные и эгоистические дети партийной и хозяйственной номенклатуры: «Они больше всех и мутят воду, принимая модные на западе течения псевдокультуры, считая себя пупом земли. И больше всего такой гнили среди интеллигенции, особенно творческой. Но хороших людей всё равно больше».

А Нину Васильевну теперь стало напрягать то обстоятельство, что её внуки не так относятся к труду, как в своё время относилась она сама.

– «А я вот с младых лет на свою семью батрачила!» – делилась она, с нею проживающими внуками, но со скрытым упрёком ко всем: и к их родителям, и к своим братьям, и к их детям. Но особенно к, ставшему здоровяком, подростку Платону, которого мать считала характером, поведением и отношением к делам очень похожим на своего прадеда Ивана Яковлевича. Нину Васильевну теперь просто бесили различные увлечения Платона, хотя она видела, слышала, чувствовала и понимала, что тот растёт весьма информированным, умным и не по годам рассудительным, даже во многом новатором. И лишь это несколько успокаивало её.

– Ну, может наш Платон станет каким-нибудь учёным или начальником?! Поживём, увидим! – молча про себя, выгораживала она старшего внука за его пока относительную пассивность в домашних и садово-огородных делах.

Глава 3. Новаторы (сентябрь 1961 – ноябрь 1962 гг.)

А лето неумолимо шло к своему завершению. Приближалось первое сентября 1961 года. Платона ждал уже шестой класс, а Настю – пятый, но, после учительницы начальных классов Зои Владимировны Беляевой, теперь с новыми учителями, а всю страну – новые свершения.

И это вскоре подтвердилось принятием 10 сентября в эксплуатацию Волжской ГЭС. Страна вступала в новый этап своего развития.

Но иногда неожиданные внутренние события в стране и в среде знакомых Кочетов, остужали их пыл, внося неожиданное смятение.

Вскоре они узнали, что ещё 6 сентября этого года отец Моховиковых Евгений Николаевич неожиданно погиб от тяжёлой травмы головы.

По официальной версии на него напали грабители и проломили ему череп. Однако тот всё же добрался до своей квартиры и умер у её двери.

По семейной версии это каким-то образом было связано с предстоящим получением жилья.

А по версии сослуживцев – его, опять пьяного, возможно сковородкой ударила дородная жена, с горяча не рассчитавшая свою силу.

В общем, дело милиция замяла, а общественность, пошептавшись и посовещавшись со старшими товарищами, отстала от семьи, а, главное, от детей, ступивших в возраст отрочества.

Теперь и Кочеты вступили в возраст осознанного познания окружающей их действительности, когда полученные ими ранее знания, теперь требуют новых, уточняющих и расширяющих их кругозор. Эти знания и умения толкали их на освоение нового, ранее казавшегося трудным, незнакомым, а то и страшным. А подходили они к этому новому – на основании своих накопленных знаний и своего, пусть пока не большого, но личного опыта – несколько критически, но творчески и новаторски. И этим они очень походили на своих родителей, с их преподавательской и методической, без менторских поучений, жилкой.

Но случались с ними и забавные казусы. С осени 1961 года и Насте тоже посчастливилось начать изучать французский язык в школе.

– «Платон, а как, кстати, по-французски будет корова?» – как-то спросила она брата во время рассказа бабушки о деревенских новостях.

Платон немного подумал и ответил с хорошим французским прононсом:

– «Бурронка!».

Теперь дети Кочеты стали чаще периодически что-то придумывать и даже изобретать. Особенно этим отличался Платон. Но отец как-то раз скорректировал усилия сына.

– «Платон! Не надо изобретать велосипед там, где он давно придуман! Надо пользоваться накопленным человеческим опытом, изучать его, больше читать и познавать! А изобретать там, где это ещё необходимо и возможно!» – увещевал его отец.

И Платон внял ему, отринув от себя множество областей человеческой деятельности, оставив себе только то, что сейчас ему нравилось, было необходимо ему и интересовало его. Но это коснулось и его учёбы. Ко многим предметам он стал относиться чисто формально, бездумно выполняя лишь то, что было задано преподавателем.

А увлёкся он чтением интересных ему и познавательных книг. Теперь на него произвела впечатление дилогия Ю. М. Королькова «Тайны войны» и «Так было».

И вскоре, под впечатлением от этих книг и многого другого Платон из обрезка толстой доски вырезал и выдолбил себе деревянный пистолет. На нём он, кроме необходимого, впереди на скобе выжег инициалы придуманного им персонажа Джона Фостера Дэйвиса «ДФД», про придуманные похождения которого стал рассказывать сестре и бабушке на ночь. Рассказчик даже не задумался о том, что инициалы иностранного шпиона он выжег на русском языке.

Отвлекался Платон и на конструирование. Совершенно случайно он из помятого листа бумаги сложил бумажный самолётик, но из-за лени крылья сделал не запирающиеся замочком, а сложил их от самого угла листа. Самолётик получился пикообразный и далеко и быстро летел по прямой, никуда не сворачивая. Тут же новатора осенило сделать самолётик из хорошего листа бумаги и аккуратнее. А когда пустил его, пришёл в восторг.

– Так я теперь смогу этим моим самолётом новой конструкции, как ракетой, по прямой сбивать другие случайно маневрирующие самолётики!? Во, здорово! – про себя радовался конструктор.

И, как новоиспечённый авиаконструктор, он решил присвоить своему изобретению шифр своей фамилии:

– Ну, номер, понятно, будет два, так как первый был из мятой бумаги! А вот сокращение? По типу илов, тушек, яков, мигов – может ПК-2, или К-2, или Ко-2, а? – остановился он в раздумьях на последнем варианте.

И Платон стал проводить дома воздушные бои. Заранее сделав оба типа самолётиков, он сначала пускал обычный, а потом пытался сбить его своим детищем Ко-2. И иногда это ему удавалось, вызывая восторг.

– «Насть! Давай поиграем в сбивание У-два Пауэрса!» – предложил он заинтересовавшейся сестре.

И он принялись играть, после неудачного сбивания меняясь ролями. Платон вообще увлекался разными играми, большей частью придумываемыми им самим. И это часто мешало урокам, так как время на них оставалось мало.

Но это не ускользнуло от внимания отца, который иногда отчитывал сына за формальное отношение к учёбе, в частности, к приготовлению домашних задний.

– «Сын! Ты стал относиться к учёбе очень формально. Домашнее задание выполняешь только то, что тебе задано, как говорится, от сих, до сих, и не больше!? И не желаешь даже посмотреть шире и глубже!

Неужто тебе не интересно?!» – как-то раз спросил он Платона.

– «Ну, почему же?! Иногда бывает интересно! А что дальше? А потом ещё дальше! Так можно весь предмет сразу изучить! А их сколько?! А ведь у меня ещё есть и свои личные планы и интересы! Когда мне ими тогда заниматься?!» – неожиданно для отца ответил сын.

Но главным, конечно, для любого подростка была школьная учёба.

С осени состав класса Платона стабилизировался. Если в его пятый класс в прошлом году пришли новые ученики, а кое-кто и отстал, оставшись на второй год, то состав их шестого класса изменился мало. Отстал по болезни только один Толя Калинин.

Однако, Платон стал свидетелем потерь не только в малом, но и в большом, в международном масштабе.

Своего товарища потерял не только их класс, но и ООН, когда 18 сентября в авиационной катастрофе вблизи африканского города Ндола в Родезии погиб генеральный секретарь ООН – швед Даг Хаммаршельд.

Кочеты были уверены, что эта катастрофа не была неслучайной. Они считали, что это были проделки поддержанного США Моиза Чомбе, пытавшегося отделить от Конго её южную, богатую полезными ископаемыми, провинцию Катанга, с чем, как раз, и боролся сначала Патрис Лумумба, а потом вынуждены были ООН и её генсек Даг Хаммаршельд.

– «ООН не вынесло уроков с убийством Лумумбы! Они потворствуют Чомбе! И вот вам результат – сами же и поплатились!» – больше всех злорадствовал старший Кочет.

– «Сын! Помни, что истинные друзья познаются только в беде!» – напутствовал Пётр Петрович Платона.

А тот сразу подумал о своём школьном товарище Саше Сталеве, в четвёртом классе предотвратившим разборку и групповое нападение на него Васи Симаева со своей компанией.

Правда, он прекрасно понимал, что Сталеву это удалось не из-за какого-то его личного мужества, хитрости или физической силы, а во многом из-за того, что Симаев был его другом детства, а Саша очень хотел дружить с Платоном, на что его всегда наставляли мудрые родители.

Да и сам он давно понял, что Платона не только гарантия его физической защиты в классе и даже в школе, хотя он и сам был не хил, но и что он сможет набраться у него знаний и культуры, а может и умений.

Поэтому Платон Кочет и Саша Сталев по-прежнему сидели вместе за пятой партой центрального ряда.

А за первой партой их ряда, вместе с хлюпким маленьким очкариком, с торчащими наружу гнилыми зубами, потому напоминающим японца, и всегда заискивающе улыбающимся Сашей Новиковым, посадили новую девочку-отличницу – маленькую, но упитанную и во всём всегда аккуратную и чистенькую, ярко-рыжеватую кареглазую шатенку Олю Павлову.

За второй партой сидел сын начальника милиции Реутова – высокий и худощавый вратарь футбольной команды класса – брюнет Саша Безуглов.

А рядом с ним – всегда вертевшийся около девчонок, не игравший с мальчишками, и бывший чуть ниже его ростом, Вова Пищиков. В классе он появился год назад, сразу поняв, с кем следует подружиться, пригласив Платона к себе в гости. Но Кочет, после гостей, понял хитрость новичка и теперь держал того на расстоянии, но в то же время и не давая его в обиду.

За третьей партой худенькая и невзрачная, сероглазая и русая Люся Привезенцева сидела с высокой, стройной и красивой, кареглазой брюнеткой Таней Онегиной, сразу, ещё в четвёртом классе, положившей глаз на Платона.

И это казалось взаимным. Ибо она чем-то напоминала ему его московскую подружку-одноклассницу Олю Суздалеву, но только была явно крупнее, женственней и чуть жеманнее.

За ними, за четвёртой партой сидели старательная сероглазая шатенка Лена Каширина и по всем параметрам среднестатистическая и во всём безупречная русая и голубоглазая Валя Поскакухина.

А за самым крупным в классе – курчавым голубоглазым брюнетом Кочетом и веснушчатым, рыжеватым, светло-кареглазым блондином Сталевым одиноко сидел второгодник, породистый красавец и модник, сероглазый шатен Валера Глухов.

Ряд же у окна имел на одну, стоявшую на одной линии со столом учителя, парту больше. На его первой парте вместе с застенчивым и широконосым, сероглазым шатеном Серёжей Шихаровым теперь, вместо Толи Калинина, сидела невзрачная и белобрысая, весьма упитанная и блекло-голубоглазая Таня Воробьёва, иногда непроизвольно пукавшая на уроках и от этого густо красневшая.

За второй партой сидел худощавый и симпатичный голубоглазый брюнет Витя Мельников, всегда стремившийся стать интеллектуальным лидером в их классе, потому побаивающийся и уважающий Платона. А рядом с ним – всегда молчаливый и скромный, упитанный Вова Куранчёв. Его лёгкая и чуть ироничная улыбка серых, всегда чуть вытаращенных глаз за толстыми стёклами очков, напоминала в его облике большую и умную рыбу, действовавшую по принципу: молчание – золото. И это очень диссонировало с очень говорливым и красноречивым Витей, который в этой паре, безусловно, играл роль лидера. Хотя это была не пара, а троица. А третьим, то есть всегда последним, был Саша Новиков, сидевший от них точно через ряд и которому иногда от друзей доставалось книжкой по голове. Из-за такого отношения к своему же товарищу, Платону стало жалко самого маленького и беззащитного в классе, и он как-то раз предложил тому наедине:

– «Саш! Мне очень не нравится, что тебя твои друзья обижают! Если ты хочешь, я буду тебя от них защищать!» – предложил он тому своё покровительство.

– «Да нет, спасибо! – смущённо заулыбался тот – Они не со зла – по-дружески!».

За третьей партой этого ряда сидели худая, но стройная, с тонкими чертами бледного лица, почти неулыбающаяся сероглазая шатенка Рита Герасимова, напоминавшая спящую красавицу, и крупная, веснушчатая, всегда с открытым и улыбающимся лицом, весьма общительная сероглазая Тоня Любакова с чуть вьющимися русыми волосами. Со стороны было непонятно, что связывало вместе таких разных девочек.

За ними на четвёртой парте сидела ещё одна пара девочек. Рядом с блёкло-светло-рыжей, конопатой и весьма невзрачной девочкой Тоней Стушновой сидела красавица Таня Кривская. Она нравилась всем мальчишкам, хотя плохо успевала в учёбе. Зато она успевал в другом.

У неё на зависть другим девчонкам было много поклонников из старших классов. Она даже не замечала своих мальчишек-одноклассников, делая исключения лишь для второгодника Глухова и самого высокого в классе Кочета.

Пятую парту занимали два мальчика, пришедшие в класс в прошлом году: незаметный во всём Валера Бочкарёв и инвалид детства – старательный в учёбе – Слава Вожакин, у которого одна нога была явно короче другой.

А за ними предпоследнюю шестую парту занимали второгодники – бегун Сёрёжа Щёкин и смахивающая на маленькую женщину – строгая Галя Ершова, которые явно отличались от других по возрасту и учились неплохо.

Третий ряд у стены начинался с парты у двери, за которой сидели весьма крупный и спокойный Витя Пекшев и невзрачный, худощавый Саша Кирпичёв, чем-то в паре напоминавшие Кочета и Сталева.

За ними за второй партой сидел плохо успевающий в учёбе боксёр, что проявлялось и на его лице, Юра Борисов – негласный классный авторитет, видимо из-за боязни потерять его, сразу, ещё в четвёртом классе, признавший независимого силача и интеллектуала Платона своим. А с Борисовым рядом, как бывает у вожаков, сидел его цепной пёс – худощавый, синеглазый шатен Вова Цапаев, своей задиристостью и провокациями полностью оправдывавший свою фамилию. Именно он первым попытался проверить Платона на смелость, когда на перемене между уроками пятого класса с крамольной улыбочкой уколол, стоявшего у окна школьного коридора, Кочета иголкой в бедро.

Тогда Платон с такой силой оттолкнул Цапаева от себя, что тот пролетел ширину коридора, спиной и затылком сильно ударившись о массивную открытую дверь класса, потеряв сознание.

После этого Цапаева увезли в больницу, а действия Платона оправдали Сталев и девочки-свидетели.

С тех пор все потенциальные хулиганы на всякий случай стали обходить Кочета стороной, а он сам – обрастать легендами, часто запускаемыми Сашей Сталевым и иногда правдивыми.

В частности, что Кочет ещё очень здорово разбирается в политике. И действительно, Платон следил за международными событиями по радио, теленовостям, и по газетам, часто обсуждая их с бывшим политиком отцом.

Ведь мама, как член партии, выписывала газету «Правда». А отец, как этой партией обиженный, – по старой памяти газету «Известия», якобы собственным корреспондентом которой он одно время работал в Париже. Поэтому Кочеты привыкли отдавать предпочтение новостям из Франции и из её бывших колоний.

В результате военного переворота в Дамаске 28 сентября сирийские офицеры сформировали Высшее арабское революционное командование вооружённых сил и Сирия разорвала союз с Египтом, выйдя из ОАР.

Таким образом, Объединённая Арабская Республика (ОАР) перестала существовать.

В этот же день вся Лесопарковая защитная полоса (ЛПЗП) Москвы и часть города Реутов, находящаяся за МКАД, окончательно были возвращены в состав Московской области. В Московскую область окончательно были возвращены и все пять районов ЛПЗП, ранее подчинявшихся Мосгорсовету: Балашихинский, Красногорский, Люберецкий, Мытищинский и Ульяновский.

Пришлось Кочетам теперь окончательно умыться от этого решения, как и их предкам по отцу – египтянам.

Вскоре президент Египта Гамаль Абдель Насер отдал приказ о прекращении намечавшихся военных действий против Сирии и отозвал, направлявшийся в сирийский порт Латакия, египетский десант, признав Маамуна аль-Кузбари временным президентом и премьер-министром Сирии.

И уже 5 октября Египет заявил о не препятствовании признания Сирии другими странами и её вступлению в ООН и в Лигу Арабских государств.

– «Ну, молодцы! И те, и другие! А то из-за арабской солидарности и боязни проамериканского Израиля они слишком уж поспешили объединиться в одно государство?! А ведь они даже не граничат друг с другом!? Да и колониями были разных метрополий, экономики разные и прочее!» – просветил сына бывший международник.

И словно в подтверждение его слов, что объединяться может только что-то однородное, 8 октября руководители противоборствующих группировок Лаоса принцы Суванна Фума, Суфанувонг и Бун Ум, и то только после трёхдневных переговоров, договорились о количестве министерских постов их сторонников в будущем правительстве национального единства.

– Они делят портфели как школьники!? – про себя ухмыльнулся Платон, вспомнив свой класс.

За третьей партой за Борисовым и Цапаевым сидели две миловидные голубоглазые девочки: в меру упитанная и приятная брюнетка Саша Глотова и изящная весьма симпатичная шатенка Нина Мышковец.

За ними, за четвёртой партой – ещё две девочки: во всех отношениях очень похожая на Валю Поскакухину – Валя Караульных, и самая крупная в классе, и с уже сформировавшимися женским формами, но на лицо невзрачная, прилежная в учёбе Нина Калуцкая, выбранная старостой класса.

За пятой парой сидели неразлучные, симпатичные и голубоглазые друзья – шатены: крупный красавец Вова Новиков, и небольшой и худощавый, но весьма способный Витя Замшелкин.

А за ними за шестой партой сидели высокий, голубоглазый блондин – флегматик Вова Гладков и в противоположность ему – явный холерик – чёрно-рыжий симпатяга Серёжа Зуев.

– А как они уживаются за одной партой? Это же … лёд и пламень?! От их соединения рано или поздно может произойти взрыв!? Это ж как кому-нибудь из них надо терпеть поведение другого и сдерживаться, всё держа внутри себя?! Так же можно взорваться!? – рассуждал юный психолог, начитавшийся, приносимых отцом, научных книг.

И почти угадал, так как 11 октября на Семипалатинском полигоне в советском Казахстане был осуществлён первый подземный ядерный взрыв.

– «Так хоть атмосферу не загадим и заражения поверхности земли не будет!» – резюмировал Пётр Петрович.

– «А что это значит? Как это возможно?» – участливо спросила Алевтина Сергеевна.

– «А мы теперь сможем испытывать своё любое ядерное оружие без нанесения вреда своей же территории!» – объяснил бывший инженер-экономист и международник.

– «То есть, мы объединили в одно целое свои желания и свои возможности?! Как в школе – мальчиков и девочек!?» – уточнила бывший преподаватель женской школы.

– «Да, да! Как в одном классе!» – уточнил отец, взглянув на Платона, в знак согласия кивнувшего головой.

В его шестом классе «В» было пятнадцать девочек и двадцать мальчиков. Так что набиралось и на футбольную команду. И конечно, все они болели за московские клубы.

Но в этот год, к середине октября, чемпионат СССР по футболу впервые выиграла не московская команда, а «Динамо» (Киев).

А до этого и Кубок СССР, и тоже впервые, выиграл «Шахтёр» (Сталино).

Так что все юные болельщики жаждали реванша своих московских команд и были готовы в это внести и свой посильный вклад, в том числе сопереживанием за свою команду, в частности по телевизору.

– «А чего там кажут?» – бывало, ехидно спрашивала бабушка Нина, кивая Платону на телевизор и подразумевая, что тот занимается ерундой, а не уроками.

Платон же, как правило, очень редко смотрел по телевизору спортивные трансляции, и то, в основном некоторых футбольных матчей его «Динамо» (Москва).

Но с 17 октября телевидение СССР транслировало из, в этот же день открывшегося, Дворца Съездов в Кремле заседания, проходящего там XXII съезда КПСС.

На нём присутствовали 4.394 делегата с решающим голосом и 405 – с совещательным. Повестка заседаний съезда предусматривала:

1. Отчётный доклад ЦК КПСС

2. Отчётный доклад Центральной ревизионной комиссии КПСС

3. Проект программы КПСС

4. Изменения в Уставе КПСС

5. Выборы центральных органов партии.

Но вечером пришло срочное сообщение из Парижа о кровавом разгоне демонстрации против войны Франции в Алжире, в которой от рук полиции погибло несколько десятков, живших в столице алжирцев и им сочувствующих парижан.

А из последних международных новостей, успевших обратить на себя внимание Кочетов во время работы съезда, было формирование 18 октября президентом Египта Гамаль Абдель Насером нового правительства страны. А также сообщение об утверждение королём Лаоса Саванг Ватханой принца Суванна Фумы премьер-министром национального примирения.

Но примирения не хотела душа Платона, ставшая мятежной.