Текст книги "Русский политический фольклор. Исследования и публикации"

А арматурный завод тоже у Хрущева попросили?

Нет, нет, нет. У Хрущева попросили «Строммашину». А арматурный уже потом возник.<…>

…Я была маленькой девочкой в то время и сама, конечно, участия не принимала. Мои родители совершенно точно в этом тоже не принимали участия. Вот только так вот. Знаю, что мы Хрущеву благодарны должны были быть благодарны за завод. Но Хрущева терпеть здесь не могли. Я сама помню, маленькой девочкой смотрела, у нас в учебном уголке, я, наверно, в первом классе училась, висела его фотография. Я думала: «Господи…» Ему сколько,60 там с чем-то лет, ну я щас на все это другими глазами смотрю. Царство ему небесное, Никита Сергеич, у меня внук Никита. Вот. Ну тогда ему или 70 лет, или там 60 с чем-то лет, думаю: «Ой, это еще, наверно, мало для смерти». Ведь он ведь, Хрущев это кукурузой всё засадил, все ругались страшно, кукуруза эта не росла, не вызревала, и в общем-то…

Нина Петровна Морозова,1952 г. р., редактор районной газеты «Новая жизнь»; записала в 2010 году М. В. Ахметова.

10

Этот узел давно железнодорожный, и в основном у нас были машинисты. Город железнодорожный. Ну и, естественно, обслуга была, и путейцы, и вагонники, город был один железнодорожный. А потом когда приехал сюда Хрущев, проезжал мимо, вышел на перрон, тут люди собрались, начали говорить, что негде людям работать, город-то вроде разрастается, а работать-то негде. И вот, значит, решили, что здесь надо построить вот завод, «Строммашина» вот эта. Ну начали строительство, и все железнодорожники ринулись туда на этот завод. Там потому что, как говорится, поначалу там были хорошие зарплаты, и все туда ринулись. Ну а потом недолго он и просуществовал. Да как недолго, вот у меня муж пошел туда работать в 1967 году. Вот мы поженились, он туда пошел на работу. Вот. В 67 году. А завод, наверно, пустили году в 65-м или 66-м, где-то вот так приблизительно. А потом уже стали строить арматурный завод, а теперь, как говорится, ни тот ни другой не фурычат.<…>

А вот когда Хрущев проезжал, говорили только про завод?

Да тут вот, у нас как ведь народ – увидит человека и скорее там жалобы всякие. Ну негде было людям работать, там вот в общем и зарплаты маленькие, и работать негде. И вот вопрос встал тогда об этом заводе. Они же, они же долго не стоят, вот он вышел на перрон, как он, почему он вышел – щас ведь проезжают мимо всё ведь с занавешенными этими окнами все эти. Что Путин. Что этот… я помню, в свое время, когда готовились, ехал… У нас был этот, премьер-министр-то с этим, не при Брежневе был, а уже перед этим… он еще с Горбачевым. На «Р».

Рыжков?

Рыжков, да. Рыжков. У нас же тут рядом валдайская дача правительственная. И вот они туда ездили и проезжали мимо. И вот эту всю железную дорогу, я как раз работала оформителем, художник-оформитель. И вот красили, все надписи делали, всё-всё-всё-всё. А он тогда на вертолете и пролетел. А мы готовились – столько денег было угрохано на всё это. Но бывает, проезжают. Но они стараются не выходить. На проблемные участки стараются не выходить. <…> Конечно, и зачем им здесь останавливаться, проблемы какие решать – какие проблемы решать? Теперь проблемы решать кто будет – бизнесмены? Вот они магазинов настроили.

Наталья Дмитриевна Писаренко, 1946 г. р., работала на железной дороге оператором в учетном отделе, секретарем, художником-оформителем, механиком на арматурном заводе; техником в ПЧ, перед пенсией – кассиром; записали в 2010 году М. В. Ахметова, В. В. Головин.

Литература

Алексеевский, Лурье, Сенькина 2009–2010 / Алексеевский М. Д., Лурье М. Л., Сенькина А. А. Легенда о памятнике Гоголю в Могилеве-Подольском: опыт комментария к фрагменту локального текста // Антропологический форум. 2009. № 11. С. 275–312; 2010. № 12. С. 375–420.

Андреев 2008 / Андреев Д. Стратегическая цитадель // Красная звезда. 2008. 31 июля.

Ахметова 2011 / Ахметова М. В. «Своя» и «чужая» грамматика: случай города Бологое // Антропологический форум. 2011. № 15. С. 157–170.

Ахметова, Лурье 2005 / Ахметова М., Лурье М. Материалы бологовских экспедиций // Антропологический форум. 2005. № 2. С. 336–356.

Богомолов 2011 / Богомолов А. «Хрущёва боялись даже мёртвого…» // Совершенно секретно. 2011. № 9 268 (сентябрь).

Виноградов, Громов 2007 / Виноградов В. В., Громов Д. В. Легенды о путешествующей императрице // Живая старина. 2007. № 3. С. 4–6.

Криничная 1990 / Криничная Н. А. Указатель типов, мотивов и элементов преданий. Петрозаводск: ИЯЛИ КНЦ АН СССР, 1990.

Летуев 2001 / Летуев М. Не то мясо, или память от реформ // Тверская жизнь. 2001. 25 мая.

Лимеров 2006 / Лимеров П. Ф. Стефан Пермский и крещение чуди в коми устной традиции // Известия РАН (сер. «Язык и литература»). 2006. Т. 65.№ 6. С. 36–45.

Лурье 2008 / Лурье М. Л. Локальный текст города и его словарное описание // Штетл, XXI век: Полевые исследования / Сост. В. А. Дымшиц, А. Л. Львов, А. В. Соколова. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2008 (= Studia Ethnologica. Вып. 5). С. 186–196.

Мартьянова 2007 / Мартьянова Л. С днем рождения, завод! // Тверские ведомости. 2007. 4 октября.

Неизвестный Хрущев 2003 / Неизвестный Хрущев: (Интервью с дочерью Н. С. Хрущева Радой Никитичной Аджубей) // АиФ Суперзвёзды. 2003. 15 сентября. № 18(24).

Разумова 2003 / Разумова И. А. Несказочная проза провинциального города // Современный городской фольклор / Сост. А. Ф. Белоусов, И. С. Веселова, С. Ю. Неклюдов. М.: РГГУ, 2003. С. 544–559.

Сивакова 2000 / Сивакова М. Что ожидает Тверское Заволжье? // Караван + Я (Тверь). 2000.7 июня.

Телесин 1986 / 1001 избранный советский политический анекдот / Сост. Ю. Телесин. Тенафлай (Нью-Джерси): Эрмитаж, 1986.

Тимашев 2004 / Тимашев В. Бологовский узел // Тверские ведомости. 2004. 30 июля.

Удавка для малых городов 2002 / Удавка для малых городов: (Интервью с главой Бологовского района А. М. Лебедевым) // Караван + Я (Тверь). 2002. 6 марта.

Анна Минаева, Александр Панченко
«Сон Горбачева» и русский политический фольклор эпохи перестройки

Изменения структуры и средств массовой коммуникации, произошедшие в мире за последние 20 лет, привели если не к полному уничтожению, то к серьезной деградации массовой рукописной культуры. Единственной формой «рукописного фольклора», сохраняющейся в обиходе современного города, остаются граффити, однако функциональная и медиальная специфика последних в существенной степени отличает их от рукописей на бумаге, будь то альбом или песенник, сборник религиозных текстов или афоризмов, дневник или анкета. Существование всемирной компьютерной сети, где любой человек вне зависимости от возраста, социального статуса и имущественного ценза может публиковать все или почти все, что захочет, тиражируя и распространяя информацию, тотчас же становящуюся доступной миллионам пользователей во всех частях света, привело к демократизации литературного процесса. В Советском Союзе, как мы помним, дело обстояло совсем по-другому. Очевидно, что в обществе, где монополия на распространение печатного слова принадлежит лишь ограниченному числу официальных агентств, рукописная традиция выполняет демократические функции в широком смысле этого слова: речь идет не только о выражении диссидентских политических взглядов, но и о пародиях, переделках, сатирических текстах, тем или иным образом касающихся актуальных проблем общественной жизни. Вероятно, в эпоху сталинских репрессий сочинение и хранение подобных текстов считалось – и не без оснований – настолько опасным, что «смеховая политическая культура» практически полностью перешла в устный обиход. О ее возрождении при преемниках Сталина речь пойдет ниже. Что касается эпохи перестройки, то в это время мы уже встречаем значительное число сатирических и пародийных текстов на политические темы, распространявшихся в рукописном или машинописном виде.

Исследование выполнено в рамках Программы фундаментальных исследований ОИФН РАН «Генезис и взаимодействие социальных, культурных и языковых общностей» (проект «Русский политический фольклор от Петра I до Горбачева»).

Антропологическое изучение современности имеет свои преимущества, в частности, оно нередко дает исследователю возможности ориентироваться не только на результаты интервью, полевых записей и наблюдений, но и на собственный жизненный опыт, не имеющий прямой связи с профессиональной деятельностью. С воспоминаний такого рода мы и начнем. В июне 1987 года один из авторов этой статьи закончил 9-й класс средней общеобразовательной школы № 52 Ждановского (ныне – Приморского) района г. Ленинграда (ныне – Санкт-Петербурга) и был направлен для прохождения трудовой практики на учебный участок завода «Водтрансприбор», находившегося в том же районе. Поскольку в межшкольном учебно-производственном комбинате он изучал профессию токаря, то и на заводе тоже должен был заниматься токарным делом. Распорядок дня на заводе включал не только работу за станком, но и учебное время, в течение которого мастер участка должен был посвящать практикантов в тайны своего ремесла. Однако он не хотел или не умел этого делать и поэтому проводил «учебный» час, рассказывая анекдоты либо занимательные и не всегда приличные истории из своей жизни. Однажды в качестве интересной новинки мастер принес и прочитал вслух будущим токарям анонимное рукописное стихотворение, озаглавленное «Сон Горбачева». По-видимому, он не считал его политически опасным, поскольку обращался к аудитории, о которой знал очень мало. Как бы то ни было, насколько нам известно, никаких дурных последствий это чтение не имело.

В 1994 году текст «Сна Горбачева» был напечатан фольклористом В. С. Бахтиным в газете «Вечерний Петербург» (Бахтин 1994). Позднее этот же вариант был опубликован Бахтиным в антологии «Самиздат века» (Бахтин 1997: 796–797). Фрагмент того же самого стихотворения встречаем и в литературном тексте – повести петербургского писателя Сергея Воронина «Все думаю, думаю, думаю…», написанной в первой половине или середине 1990-х годов и рисующей драматические последствия наступившей капиталистической эпохи для жизни рядовых граждан России (Воронин 1998: 23–26). Здесь «Сон Горбачева» вложен в уста деревенского грамотея: предполагается, что последний и был автором стихотворения. Наконец, еще один вариант этого текста был скопирован М. Н. Власовой из рукописной тетрадки пожилой жительницы Холмского района Новгородской области, переписавшей его, в свою очередь, у кого-то из знакомых в конце 1980-х годов[164]164
  См. Приложение 1 к настоящей статье.


[Закрыть]. Эти случаи характеризуют если не географический, то социальный контекст распространения «Сна Горбачева» в России эпохи перестройки: это стихотворение было частью «низовой» массовой культуры городского населения, но достигало и деревенской элиты. Нам не приходилось сталкиваться с бытованием «Сна Горбачева» в среде интеллигенции, однако вопрос этот требует отдельного исследования, тем более что анонимный автор рассматриваемого текста был, по всей видимости, образованным человеком. Что касается географии распространения «Сна Горбачева», то речь здесь может идти не только о северо-западе или европейской части России, поскольку среди современных интернет-публикаций того же стихотворения есть текст, озаглавленный «Страшный суд» и размещенный на развлекательном портале города Томска[165]165
  [http://gorod.tomsk.ru].


[Закрыть]. Всего нам удалось зафиксировать четыре сетевых варианта «Сна Горбачева»: два опубликованы в «Живом журнале» (пользователь tired_pilot – 29 ноября 2005 года под заголовком «Страшный суд»[166]166
  [http://tired-pilot.livejournal.com/2005/11/29/].


[Закрыть]; пользователь dveia – 13 октября 2007 года под заголовком «Страшный Суд»[167]167
  [http://dveia.livejournal.com/32277.html].


[Закрыть]), одно – в сетевой библиотеке «Изба-читальня»[168]168
  [http://www.chitalnya.ru/work.php?work=36249]. Ко времени подготовки настоящей статьи к публикации эта страница была удалена с сайта. Копия находится в архиве авторов.


[Закрыть], где некий автор, подписавшийся как Михаил Бар, поместил не только оригинал анонимного стихотворения (под заголовком «Страшный суд государей» с датой 1987 год), но и собственную его переработку, и, наконец, еще одно – на упомянутом томском сайте. Хотя в некоторых из учтенных нами вариантов «Сна Горбачева» имеются незначительные вариации, связанные, по всей видимости, с ошибками при переписывании, все эти тексты, за исключением переделки Михаила Бара, принадлежат к одной и той же редакции, не имеющей серьезных разночтений.

Стихотворение повествует о сновидении Михаила Сергеевича Горбачева – тогдашнего Генерального секретаря ЦК КПСС, – в котором он попадает в загробный мир:

 
Видит длинный стол во сне
И решетку на окне.
На скамейке трое в ряд
Свесив головы, сидят.
Он, конечно, понял тут,
Что попал на страшный суд.
Вдруг затихло все и вот
Объявляют: «Суд идет!»
Преклоняют все колени,
Вместо Бога входит Ленин.
Грозно руку поднимает,
Суд загробный начинает…
 

Оказывается, что трое, сидящие на скамейке, это – предшественники Горбачева на посту руководителя КПСС: Сталин, Хрущев и Брежнев. Именно их и собирается судить основатель партии. Каждому предъявляется отдельное обвинение. Хотя за Сталиным и признаются какие-то «минувшие заслуги», однако его вина все же очень велика:

 
Ты себе присвоил право
Суд вершить, чинить расправу,
Кто в Сибирь, кому – расстрел,
Как же это ты посмел?
Или ты умом отстал?
А ведь я ж предупреждал!
Если хочешь быть у власти –
Обуздай покрепче страсти.
 

У Хрущева, как выясняется, вообще не было ни ума, ни заслуг. В вину же ему ставится многое: он «не зная броду, лез всегда и всюду в воду», учил людей разводить кукурузу и доить коров, разбазаривал зерно, отправляя его за границу, и напрасно распахал целинные земли:

 
Ты народ обидел кровно,
Даже тем, что и Петровна,
Возомнив себя царицей
Хлеб дарила заграницу.
И зачем скажи, нахал,
Целину ты распахал?
Ведь хватило б на века
Мяса там и молока.
 

Кроме того, Ленин вполне негативно оценивает и международную деятельность Хрущева:

 
Но и тут уж, братец мой
Удивлял ты всех порой.
Даже опытных в дебатах
Заграничных дипломатов.
До сих пор им не понять,
Чем страшна у Кузьки мать.
 

Брежневу вождь пролетариата ставит в вину экономический упадок, распространение алкоголизма, коррупцию, а также полученные ни за что награды:

 
Так за что же, милый мой,
Ты четырежды герой?
Может, мира на планете
Ты добился в годы эти?
Или был во вражьем стане
Где-нибудь в Афганистане?
Нет, в боях и в дни труда
Не оставил ты следа.
 

Каждому из проштрафившихся советских лидеров Ленин назначает соответствующее его прегрешениям загробное наказание. Сталин поступает на место секретаря у Ивана Грозного, Хрущев становится шутом у Петра I, Брежнев же должен таскать на себе все свои медали и ордена:

 
Эй, несите-ка сюда
Все медали, ордена.
Звезды, ленты, аксельбанты,
Все значки и транспаранты!
Так неси теперь, старайся,
Да под ношей не сгибайся!
 

Наконец, Ленин обращает внимание и на самого сновидца. Впрочем, выясняется, что Горбачева пока еще не за что судить. Однако вождь пролетариата просит нового генерального секретаря не забывать увиденного и никогда не поступать так, как его предшественники:

 
Твердым будь, но не тираном!
Не царем, а капитаном!
Будь скромней, по заграницам
Не вози с собой царицу,
Не пугайся! Будь здоров!
И не вешай орденов!
 

На этом стихотворение заканчивается.

Прежде чем коснуться содержательных особенностей «Сна Горбачева», а также сопутствовавших ему фольклорных текстов, скажем так, менее оптимистического и толерантного характера, необходимо кратко остановиться на его формальных особенностях.

«Сон Горбачева» написан характерным для сказок Пушкина четырехстопным хореем с парными рифмовками. Единственное отличие заключается в том, во «Сне Горбачева» не выдерживается строгого чередования парных мужских и женских рифм. Специфика четырехстопного хорея заключается в его связи с песней. М. Л. Гаспаров считает, что «во всей восточноевропейской силлабо-тонике хорей ощутимо противостоит ямбу как метр национальный, народный – метру заемному и книжному», объясняя это четкостью песенного ритма: размер с сильным местом на первом слоге, без затакта, подчеркивает музыкальность и ритм (Гаспаров 1990: 5).

Если семантика четырехстопного хорея первой половины XIX века имеет яркую экзотическую окраску (поворот к экзотике сделал, по мнению Гаспарова, не Пушкин, а поздний Денис Давыдов, хотя и перешедший в своих стихах к любовной тематике, но сохранивший «гусарский» пафос), то во второй половине XIX века «направление его развития меняется от вторжения народно-бытовой тематики» (Там же, 14). За четырехстопным хореем прочно закрепляется ассоциация с «простым» и «народным».

«Сон Горбачева», однако, подражает не «Сказкам» Пушкина. В сущности, это переделка ершовского «Конька-горбунка». Из «Конька-горбунка» заимствованы не только рифмы (служит – тужит; дело – смело и пр.), но и прямые цитаты:

«Конек-горбунок»

 
Мужички такой печали
Отродяся не видали
Что Иванушка не весел
Что головушку повесил <…>
Я помочь тебе готов.
Аль, мой милый, нездоров?
 

«Сон Горбачева»

 
На Руси такой печали
Отродяся не видали
Леня, что же ты не весел?
Что ты челюсти отвесил?
Выходи на правый суд,
Или ноги не несут?
 

«Конек-горбунок», безусловно, дает больше материала для политической сатиры, именно поэтому автор или авторы «Сна Горбачева» ориентировались на Ершова, а не на Пушкина. Некоторые рифмы находят аналогии в детском и школьном фольклоре. Например, рифмы царица – пшеница – заграница встречаются в разных вариациях в считалках и стихотворных текстах, связанных с некоторыми играми (так называемые хлопушки и др.):

 
Царь уехал за границу,
А царица в Ленинград.
Царь посеял там пшеницу,
А царица – виноград[169]169
  Фольклорный архив Нижегородского государственного университета имени Н. И. Лобачевского. Колл. 48. Ед. хр. 55. № 50 [цит. по: http://www.unn.ru/folklore/massag.htm].


[Закрыть].
 

Таким образом, форма «Сна Горбачева» указывает на его если не фольклоризованный, то, так сказать, «псевдонародный» характер: политическая сатира не маскируется, но смягчается очевидными ассоциациями с литературной сказкой. Думается, что и содержательные особенности этого стихотворения указывают на его «народную» атрибуцию либо адресацию. Понятно, что тема «вещего», провиденциального сна вообще хорошо представлена в русской литературе XIX века: среднему советскому человеку она была известна прежде всего по изучаемым в школьном курсе литературы сну Татьяны Лариной и снам Веры Павловны из романа Чернышевского «Что делать?». В нашем случае, однако, речь идет о сне с посещением загробного мира и видением посмертного суда, что скорее связывает его со снами, так сказать, «народно-религиозными», с фольклорным жанром «обмираний», где человек, находящийся в летаргическом состоянии, посещает «тот свет» и видит, какие именно наказания ожидают грешников после смерти[170]170
  Об этом жанре см.: Лурье, Тарабукина 1994; Пигин, Разумова 1995; Толстая 1999; Шевченко 1999; Чередникова 2002; Пигин 2006.


[Закрыть]. Трудно, впрочем, решить, имел ли автор «Сна Горбачева» в виду эту ассоциацию. Мотив сна государственного лидера, вообще говоря, встречается в анекдотах эпохи холодной войны, однако здесь он связан с категорией «политического абсурда» и может восходить к фразеологическим клише, в которых фигурирует словосочетание «страшный сон» («и в страшном сне не привидится» и т. п.). Так, в начале 1980-х годов был популярен следующий анекдот о сне Рейгана:

Рейган… просыпается посреди ночи в холодном поту. Его жена спрашивает:

– Рони, что случилось?

– Дорогая, кошмар мне приснился. Будто идет двадцать-очередной съезд КПСС, на трибуне Брежнев говорит: «Дорогие товарищи, мы заслушали доклады о положении дел на Брянщине и Орловщине. Теперь хотелось бы услышать, как дела на Вашингтонщине. Слово предоставляется первому секретарю Вашингтонского обкома КПСС товарищу Рейгану». А я сижу и чувствую – не готов. НЕ ГОТОВ![171]171
  Цит. по анонимной публикации на интернет-сайте «Люди» в разделе «Анекдоты о знаменитостях» [http://www.peoples.ru/anekdot/4168.shtml].


[Закрыть]

Существовал анекдот и про самый страшный сон Брежнева: «по Красной площади едут американские танки, в них сидят китайцы и жуют мацу» (Netinalju Stalinist: 82–85).

Как бы то ни было, можно предполагать, что формальная и содержательная специфика «Сна Горбачева» может быть обусловлена двумя факторами: либо стремлением выдать стихотворение за аутентичный фольклорный текст и, соответственно, представить его в качестве «гласа народа» (надо сказать, что писатель Воронин (или герой его повести) действительно попадается на эту уловку), либо тем, что он был специально предназначен «для народа», а фольклоризованная форма «сказочного» сна представлялась его автору или авторам наиболее удобной, чтобы донести до широкой аудитории соответствующее политическое содержание (что, в общем-то, тоже в какой-то степени удалось, если судить по степени распространения этого текста). Показательно, помимо всего прочего, что в качестве загробного судьи в стихотворении фигурирует именно Ленин: напомню, что партийная идеология эпохи перестройки была ознаменована очередным обращением к «ленинскому наследию» для обоснования демократического переустройства общественных институтов и борьбы с тоталитарными тенденциями вообще и сталинизмом в частности. Особое значение в этом контексте придавалось так называемому политическому завещанию Ленина (это выражение, насколько мы знаем, впервые появляется в докладе Бухарина, посвященном пятилетию со дня смерти Ленина) – последним и, как представляется, не слишком осмысленным статьям, написанным умирающим советским лидером («Странички из дневника», «О нашей революции», «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше, да лучше», «О кооперации»). Бухарин, впрочем, считал эти работы «замечательными и глубочайшими по своему содержанию» и утверждал, что они представляют собой «не отдельные разрозненные кусочки, а органические части одного большого целого, одного большого плана ленинской стратегии и тактики, плана, развитого на основе совершенно определенной перспективы, которую провидел гениальный и острый взгляд полководца мировых революционных сил» (Бухарин 1988: 93). К перестроечным публикациям «политического завещания» добавлялось так называемое письмо к съезду – продиктованные Лениным в декабре 1922 года и адресованные XIII съезду партии заметки о «переменах в… политическом строе», где предлагалось увеличить «число членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни», а также говорилось, что «тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть», что трудно сказать, «сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью», что «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между… коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека» (Ленин 1988: 440–443). Именно «письмо к съезду», по всей видимости, подразумевал автор «Сна Горбачева», вложив в уста Ленина реплику «А ведь я предупреждал!» Думается, что широкая популяризация «политического завещания Ленина» в перестроечные годы могла способствовать специфической роли последнего в «Сне Горбачева». Что касается сопоставительной репрезентации внутренней и внешней политики сменявших друг друга лидеров государства, чему, собственно говоря, и посвящен значительная часть рассматриваемого текста, то она также, разумеется, достаточно традиционна и для литературы, и для устной повествовательной культуры; здесь можно, например, вспомнить известное стихотворение А. К. Толстого «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» (1868) с рефреном «порядка только нет», песню А. Д. Флейтмана «Год тысяча девятьсот юбилейный» (середина 1960-х годов) с рефреном «тогда всю правду мы узнали про него» или довольно широко распространенный анекдотический сюжет о том, что делают те или иные руководители страны, когда их поезд сходит с рельсов (Netinalju Stalinist 2004: 62–71). Близкую аналогию сюжету «Сна Горбачева» находим в одном из анекдотов о Хрущеве («Трепло кукурузное»; см., например, вариант, опубликованный в работе М. Л. Лурье и М. В. Ахметовой в настоящем сборнике).

Итак, «Сон Горбачева» представляет собой политическую сатиру «для народа» или «от имени народа», сочиненную, кстати, не слишком молодым человеком, поскольку в ней фигурирует супруга Хрущева Нина Петровна Кухарчук (1900–1984), которая первой из жен советских лидеров начала сопровождать супруга в заграничных поездках. Трудно сказать, до какой степени появление и распространение этого текста было обусловлено чьими-то конкретными политическими интересами или задачами. Настораживает, однако, что в «Сне» отсутствует какая бы то ни было критика Горбачева. Стоит напомнить, что уже в самом начале его правления был дан старт антиалкогольной кампании (соответствующие постановления ЦК КПСС, Совета Министров и Верховного Совета СССР появились в мае 1985 года, спустя два месяца после избрания Горбачева генеральным секретарем), вызвавшей крайне негативную массовую реакцию уже в 1986–1987 годах (она касалась прежде всего подорожания алкоголя, ограничения времени его продажи – с 14 до 19 часов – и резкого сокращения числа винных магазинов, что привело к огромным очередям). В предисловии к вышеупомянутой публикации в антологии «Самиздат века» В. С. Бахтин предположил, что и «Сон Горбачева», и рукописные сатирические стихотворения о Хрущеве середины 1960-х годов (см. ниже) могли быть созданы «в недрах органов госбезопасности во вполне определенных целях», т. е. для пропагандистской поддержки нового режима (Бахтин 1997: 793). Не отвергая эту гипотезу в принципе, мы, однако, считаем ее не очень вероятной: вряд ли стоит думать, что советская политическая полиция прибегала к столь замысловатым методам скрытой пропаганды. Скорее всего, «Сон Горбачева» все же был результатом «частной инициативы», исходившей от кого-то из сторонников нового советского лидера.

Как бы то ни было, автор «Сна Горбачева», по всей видимости, ориентировался не только на «Конька-горбунка» и сказки Пушкина, но и на группу сатирических стихотворений (чаще всего четверостиший), которые также появились в первые годы перестройки и рисовали внутреннюю и внешнюю политику горбачевского СССР с изрядной долей критики и иронии. Все они написаны тем же четырехстопным хореем (нередко с парной рифмовкой) и, как нам кажется, в той или иной степени могут восходить к традиции советской «агитационной» политической частушки, зачастую не предназначавшейся для песенного исполнения и, соответственно, сохранявшей «литературные» ритмические особенности. «Ядром» этого цикла, к которому могут в достаточно произвольных комбинациях добавляться другие тексты, можно считать нецензурное трехстрофное стихотворение, возникшее, по всей вероятности, во времена встречи советского и американского лидеров в Рейкъявике (октябрь 1986 года), когда внешнеполитический курс СССР претерпел резкие изменения:

 
Рейган пишет Горбачёву:
«Ты ебал-ли Пугачёву?
Присылай её ко мне,
И тогда пиздец войне».
 
 
Горбачёв спешит с ответом:
«Если дело только в этом,
Присылаю сразу пару –
Пугачёву и Ротару,
 
 
А управишься коль к маю,
Высылаю тебе Раю.
Мне для блага всех людей
и не жалко т<р>ех блядей»[172]172
  См. Приложение 2, подборка 2.1. Цитируемый вариант размещен пользователем «Живого журнала» ardrig 12 декабря 2006 года и сопровождается следующим комментарием: «Эхо перестройки. Разбирая завалы в бабушкиной квартире, извлёк из таинственных глубин утробы письменного стола оригинальный манускрипт, написанный на фирменной обёрточной бумаге ГУМа… <…> Рука моего деда вывела на этом историческом документе несколько частушек (местами матерных), по которым можно чётко определить тогдашнее отношение народа к власти и событиям в стране» [http://ardrig.livejournal.com/17072.html]. Сохраняем орфографию и пунктуацию подлинника с единственной поправкой: «трех» (как во всех остальных вариантах) вместо «тех». Единственный известный нам вариант, опубликованный в научной литературе, – это копия студенческого граффити из Пермского университета, сделанная в 1994 году К. Э. Шумовым (Шумов 1996: 462). Варианты, опубликованные в Интернете, см. в приложении к этой статье.


[Закрыть].
 

Этот текст, как нам кажется, указывает на некоторые гендерные стереотипы коллективного политического воображения поздней советской эпохи. Можно, конечно, предположить, что известная эстрадная певица А. Б. Пугачева, ставшая в 1985 году народной артисткой РСФСР попала в это и некоторые другие сатирические стихотворения эпохи перестройки (см. ниже) исключительно благодаря богатой падежной рифме к фамилии советского лидера. Не исключено, вместе с тем, что ее появление в подобном «фольклорно-политическом» контексте может быть обусловлено и другими факторами. Один из типов «круговых писем» 1980-х – начала 1990-х известный как «письмо счастья» и включающий перечисление «счастливых» и «несчастливых» героев, переписавших либо не переписавших письмо, упоминает в качестве таковых Хрущева и Пугачеву: генерального секретаря, «выбросившего» письмо, свергают «друзья» по партии, тогда как певица, «отправив 30 писем счастья», через четыре дня получает «на свой счет 2 миллиона долларов». Как утверждают разные варианты писем, дело происходит либо конце 1970-х, либо в начале 1980-х (Панченко 2003: 637–641). В одном из советских анекдотов того же времени Пугачева фигурирует вместе с преемником Хрущева:

Когда-то был анекдот о Пугачевой, который все знают. Армянское радио спрашивают: «Кто такой Брежнев?» – «Мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой», – отвечает радио[173]173
  [http://www.allapugacheva.ucoz.ru/load/27-1-0-119].


[Закрыть].

Представляется, таким образом, что в массовом сознании позднего советского времени Пугачева претендовала на роль «первой леди» СССР, равной по своему статусу «главному мужчине» государства. Дело здесь, как нам кажется, не только в несомненной и крайне широкой популярности певицы и ее реальном либо воображаемом финансовом достатке, но и в топике женской «истории успеха», на которую очевидным образом ориентировалась Пугачева в конструировании своей биографии. В этом отношении массовое политическое воображение, по всей видимости, противопоставляло певицу (как, вероятно, и конкурировавшую с ней на эстраде Софию Ротару) жене последнего генерального секретаря Р. М. Горбачевой (1932–1999), чья публичная политическая деятельность воспринималась большинством граждан СССР преимущественно негативно. Напомним, что Горбачева не только встречалась с женами зарубежных политических деятелей, приезжавших в страну (до нее это обычно делала первая женщина-космонавт Валентина Терешкова), а также участвовала в приемах иностранных делегаций, но и была членом президиума Советского фонда культуры и других благотворительных организаций, часто выступала по телевидению и в прессе. Судя по всему, упоминание в «Сне Горбачева» о жене Хрущева, якобы «дарившей» иностранцам хлеб, равно как и завершающий стихотворение совет не возить «царицу» «по заграницам» связаны именно с массовой обсессией на общественно-политическую деятельность Р. М. Горбачевой. В одном из рассматриваемых четверостиший, например, читаем:

 
Райка мчится по стране
Точно ведьма на метле.
С ней ее царевич –
Михаил Сергеич[174]174
  Приложение 2, подборка 2.1. Варианты см. в подборках 2.2 и 2.4.


[Закрыть].
 

Добавим, что, судя по всему, инициативу по проведению антиалкогольной кампании, принадлежавшую в действительности членам Политбюро М. С. Соломенцеву и Е. К. Лигачеву, также могли приписывать и жене Горбачева. По крайней мере претензии, связанные с отсутствием в магазинах спиртных напитков, адресуются в рассматриваемых текстах не только генеральному секретарю, но и его супруге:

 
Мы напишем Горбачеву
И Раиске лично:
От томатной пасты
Хер стоит отлично[175]175
  Приложение 2, подборка 2.1. Варианты см. в подборках 2.2 и 2.4. Под «томатной пастой» (в других вариантах вместо нее фигурирует «народная самогонка») подразумевается самогон, приготовленный на основе томатной пасты.


[Закрыть].
 

При этом в текстах, посвященных «борьбе с алкоголизмом», также фигурирует Пугачева (что, впрочем, опять-таки может объясняться особенностями рифмы):

 
В шесть часов поет петух,
В десять – Пугачева.
Магазин закрыт до двух,
А ключ – у Горбачева[176]176
  Приложение 2, подборка 2.1. Варианты см. в подборках 2.2, 2.3 и 2.4, а также в публикации Шумова (Шумов 1996: 462).


[Закрыть].
 

Одновременно с запретом на алкоголь осуждается и продовольственный кризис:

 
Водку мы теперь не пьем,
Колбасу не кушаем –
Банку браги ебанем
И перестройку слушаем[177]177
  Приложение 2, подборка 2.1. Вариант см. в подборке 2.4.


[Закрыть].
 

Именно в связи с жалобами на тяжелое экономическое положение в рассматриваемых текстах фигурирует образ оживающего Ленина:

 
Милый Ленин, открой глазки!
Нет ни хлеба, ни колбаски;
Нет ни пива, ни вина –
Радиация одна[178]178
  Приложение 2, подборка 2.1. Варианты см. в подборке 2.2, а также в публикации Шумова (Шумов 1996: 462).


[Закрыть].
 

Обращение к Ленину, который должен «проснуться» и покарать своего преемника, виновного в продовольственном кризисе, мы встречаем и до перестройки: уже в первой половине 1960-х годов получило широкое распространение четверостишие, начинавшееся или заканчивавшееся словами «Дорогой Ильич, проснись / и с Хрущевым (вар. Никитой) разберись». Вот, например, вариант, происходящий из Ярославля: