Текст книги "Прошка Лебеда и жезл некроманта"

Глава 5. Общежитие

Первое утро некогда капитана ГАИ Прохора Палыча Лебедкина в новой для него роли некроманта Прошки Лебеды началось не то, чтобы гладко. Из блаженного забытия его вырвали три вещи: дикая головная боль, громкое урчание в желудке и противный ор петуха, который, казалось, расположился у спящего прямо возле уха.

Нехотя Прошка открыл глаза. Увидел перед собой низенький бревенчатый потолок. Справа и слева давили такие же скупые из необтесанного сруба стены. Комната была крохотной. Здесь помещались койка, на которой он в данный момент лежал и небольшой сундук. В стене было прорубленное крохотное незастекленное оконце. Именно там, отбрасывая тень на грубую дверь под лучами утреннего солнца нагло рвал глотку взъерошенный петух. Его противный голос оглашал, казалось, всю округу, и Прошка искренне восхитился выдержкой местных жителей, которые до сих пор не приготовили из этого пернатого суп.

Медленно, стараясь не болтать головой без надобности, Прошка поднялся со своих деревянных нар, которые теперь, должно быть навсегда, стали его личной кроватью. Потянулся. Кости хрустнули. Посмотрел на наглую птицу, которая и не думала покидать его жилище. Их разделяло не более полутора метров. Был бы Прошка порезвее, можно было бы попытаться схватить гадину, а так… Он шагнул в сторону окна и петух, кукарекнув напоследок что-то нелицеприятное, выпорхнул на свободу.

– Тварь пернатая! – выругался Прошка и оглядел себя с ног до головы.

На нем был все тот же, презентованный дружинниками мышиного цвета наряд из просторной грубой рубахи и таких же бесформенных штанов. Неизвестно откуда они выудили это рубище, но, учитывая то, что полицейская форма, обильно залитая машинным маслом, лежала сейчас на берегу реки и не могла быть более использована в качестве одежды, стоило поблагодарить их и за это. Зато на ногах были добротные кожаные полицейские ботинки. Прошка диву давался, как не отжали у него это чудо дружинники еще тогда, когда они не были друзьями… В дверь стукнули.

– Новенький, живой? – смутно знакомый женский голос из-за двери почему-то заставил сердце Прошки забиться чаще. – Спускайся на завтрак. Потом инструктаж.

За дверью раздались удаляющиеся шаги. Мучительно, обхватив голову руками и от напряжения даже присев обратно на койку, Прохор попытался вспомнить, кому принадлежал этот голос. Сознание, насильно вырванное из сна противной птицей, откликнулось на запрос хозяина не сразу. Сначала явило замыленный образ женщины. Затем ощущение приятной дрожи где-то внизу живота. Острое желание прильнуть к пышному телу… Обхватить ладонью шикарную грудь и… Наконец, память выдернула из подсознания красивое, при этом строгое лицо, синие, как море глаза…

«Море! Марьяна!» – пробилось откуда-то изнутри имя. Сердце затарахтело, как сумасшедшее, и Прошка, забыв про похмелье, рванул из своей комнаты, едва не свернув с хилых петель грубую дверь.

– Женщина! Марьяна! – орал он вслед, распознав в дальнем конце длинного коридора соблазнительную фигуру хозяйки общежития. Та, казалось, не слышала, или не хотела услышать окрик новенького.

Сдаваться Прошка не привык. Резво перебирая ноющими от нескончаемых пеших прогулок ногами, он приближался к женщине. Его легкие при этом, медленно, но верно лезли наружу через нос, а может быть через уши. Понять было сложно. Наконец, тело сдалось. Мужчину согнуло пополам. Из груди вырвался хрип. И надо же было случиться такому, что именно в этот момент красавице пришло в голову остановиться и посмотреть на преследователя. На ее лице отразилась снисходительная, при этом явно недобрая улыбка.

– Ну! – буркнула она. – Чего голосишь, алкаш?

– Простите! – взял Прошка быка за рога, глотнув очередную порцию воздуха. – Поговорить надо. Я тут новенький. Ничего не знаю…

– Само собой! – отозвалась Марьяна. Руки уперлись в упругие бока. – Я и говорю: после завтрака ко мне на инструктаж. Вообще без него я и записывать тебя в постояльцы права не имею… Но вчера ты в зюзю был. А отец-инквизитор настоятельно просил, если дружинники не наврали.

– Не наврали, – уверил Прошка. – Спасибо. Весьма благодарен… – он с трудом выпрямился. На лице изобразил самую приветливую улыбку на какую был способен. Марьяна нахмурилась еще сильнее. – А вы случаем не на завтрак идете? – поинтересовался некромант.

– Ясное дело, на завтрак, – женщина теряла терпение.

– Можно с вами? Заодно и побеседуем. Расскажете, что, да как. А то я ведь и куда идти не знаю. У вас тут заблудиться можно…

Хозяйка общежития тяжело вздохнула и сменила гнев на милость. Складки на лице разгладились, но признаков улыбки, пусть снисходительной, по-прежнему не наблюдалось. Для Прошки знак был скверным. С другой стороны – напрямую его не послали. Значит шанс оставался.

Не произнеся ни слова Марьяна развернулась и, небрежно махнув рукой, пошла вперед. Прошка, расценив жест, как приглашение проследовать за ней, засеменил следом, переваливаясь с ноги на ногу. Икры ныли, коленки подгибались. Следующим испытанием для его конечностей стала узкая лестница, ведущая куда-то вниз. Далеко вниз. Ситуацию осложняло то, что Марьяна шла непосредственно перед ним. А потому рухни он, наверняка задавил бы красавицу. Полтора центнера, хотя за последние пару дней цифра могла уменьшиться, это не шутка. Пришлось до дрожи в руках держаться за деревянные, тоже не сильно основательные перила.

Просторная, на всю длину хрущевки столовая занимала весь нулевой, а точнее минус первый лишенный окон этаж. За длинными вереницами столов, которые отличались и внешним видом, и сервировкой сидела разношерстная публика. Где-то ряженные в цветные рубахи и мохнатые полушубки дородные мужики. Под стать им ухоженные в ярких сарафанах бабы. Чуть поодаль, народец попроще… Наподобие дружинников, или вроде того. В доспехах, как у Агафона и Яшки. Дальше какие-то работяги в заляпанных и подранных, но куда более аккуратно сшитых, чем роба Прошки, вещах. Ну а ближе к дальнему краю – такие, как он. Грязные, помятые, походящие больше на привокзальных бомжей субъекты. Марьяна села за первый стол. К богачам. Прошка, было, сунулся к ней.

– Куда намылился ирод? – осадила его хозяйка общежития. – У тебя разряд какой?

– Третий, – гордо заявил Прошка.

За столом заржали. Лицо некроманта налилось краской.

– Читать умеешь? – поинтересовалась красавица. Пальцем она указала на тыльную сторону стола, где красовалась выбитая в дереве шестерка. – Тут тебе не богадельня. К своим иди.

Прошка огляделся. На столе у шестерок стояли жареные курочки, запеченный в глиняных горшках картофель, овощи. Он двинулся дальше. Дошел до дружинников. Стол с пятеркой. Здесь все было также, разве что куры помельче, да не такие румяные и аппетитные, хотя Прошка сейчас не отказался бы и от такой. Он уставился на амбала, со шрамом на щеке. Тот открыл пасть, чтобы обглодать крыло, но, встретившись взглядом с Прошкой, чуть не подавился.

– Чего пялишься, рвань. Ходи мимо! – зло зашипел он. Прошка спорить не стал. Поспешно отвернулся и зашагал дальше.

Наученный горьким опытом, стол с цифрой четыре проскочил, стараясь даже не поворачивать голову в сторону жующих. А посмотреть там было на что… А вернее на кого. За четвертым столом завтракала нечисть. Разного рода рогатые, бородатые, свинорылые, с ног до головы покрытые шерстью и прочей дрянью на подобие чешуи.

Наконец, добрел до своей тройки. Длиннющего, как прочие, но куда менее богатого стола, за которым принимали пищу… Едой это назвать язык не поворачивался, несколько десятков таких же, как он одетых в рванье бледных отбросов. Встреть Прошка таких вот персоналий там у себя на дороге, даже побрезговал бы их тормозить. Себе дороже. Документы проверишь, а потом будешь полгода лишаи лечить, да от педикулеза избавляться. Теперь же, волею судеб, он оказался в их числе.

Разглядев свободное место в дальнем конце у двери, от которой подозрительно пахло экскрементами, Прошка двинулся туда. Аккуратно, стараясь уменьшиться в полтора, а то и в два раза он попробовал протиснуться в пространство, разделяющее двух бородатых мужиков с суровыми лицами. Те интенсивно работали челюстями, раз за разом забрасывая деревянными ложками в свои пасти содержимое стоящих перед ними глиняных мисок.

Точно такая же, но пустая оказалась перед Прошкой, который все-таки сумел примоститься на лавке. Рядом лежала деревянная, выструганная на скорую руку ложка. Заглянув на дно соседской посуды, некромант рефлекторно поморщил нос, так и не решив для себя хотел бы он видеть это у себя в тарелке, или нет. Жрать при этом хотелось безбожно. Заметив направление взгляда новоиспеченного соседа, один из бородачей, расценив его, как немой вопрос «где взять жратву?» кивнул в сторону стоявшего в центре стола горшка с торчащей из него плошкой.

– Благодарствую! – изрек Прошка. В ответ бородач хмыкнул.

Пододвинув к себе горшок, некромант заглянул внутрь и поморщился. Ближе к днищу концентрировалась малоприятная серая масса с вкраплениями каких-то зерен.

«Была – не была!» – решил Прошка, и ковырнул кашу, вывалив неаппетитную горку на свою миску. Та растеклась по днищу.

В этот момент он понял, что запах, который был по ошибке принят за зловоние от фекалий на самом деле принадлежал этому вареву. Легко подавив в себе брезгливость, голод оказался сильнее, Прошка зачерпнул массу ложкой и, стараясь не дышать, сунул ее себе в рот. На деле вкус оказался не настолько противным, как это могло показаться. Вернее, его не было вовсе. Каша была не соленая, не горькая, не сладкая, она была никакой. При этом достаточно сытной. В какой-то момент Прошка даже зачмокал губами.

– Это чего? – поинтересовался он у того бородача, что сидел справа. Тот как раз расправился с варевом.

– Не местный? – поинтересовался сосед. Прошка кивнул. – Бздычка, – пожал плечами бородач. – Обыкновенная. У вас разве такой нет?

– Есть! – на всякий случай соврал Прошка, и решил не задавать дополнительных вопросов, приняв бздычку за некоторую разновидность сельскохозяйственной культуры.

Поглощая кашу, Прошка поглядывал на Марьяну, которая завтракала без особого энтузиазма. Изредка забрасывая в рот какую-то аппетитную мелочевку, на подобие кружочков огурца и редиса, она перешептывалась со скрюченной в четыре погибели старухой с длинным носом.

«Баба Яга, не иначе» – решил Прошка. – «С них тут станется. Если есть Лешие и Водяные, почему не быть Бабе Яге?»

Наконец, Марьяна встала из-за стола. Прошка тут же подскочил с лавки. Не без труда выбрался на оперативный простор и уже готов был рвануть за красавицей, когда заметил, как та ловко подхватила свою тарелку со столовыми приборами и оттащила к узкому столику, над которым было выпилено круглое окошко. Решив, что так тут положено, и грязную посуду следует за собой прибрать, Прошка рванул обратно. Снова потеснил бородачей, схватил миску с недоеденным варевом, сунул туда деревянную ложку и двинулся к окошку. Не успел он поставить посуду на столик, как из отверстия в стене выскочили две длинные лохматые руки. От неожиданности, Прошка отскочил в сторону, чем изрядно повеселил завсегдатаев. Руки исчезли, захватив с собой утварь. Прошка выругался. Рефлекторно перекрестился, хотя тому, кто называет себя некромантом это было как-то не с руки, и, переваливаясь с ноги на ногу, заторопился вслед за удаляющейся из столовой хозяйки общежития.

Он нагнал ее в коридоре. У лестницы. С ужасом понял, что им предстоит путь наверх. Едва не взвыл от досады. Женщина обернулась.

– А! Это ты? – разочарованно заметила она.

– Инструктаж! – напомнил новенький и снова попытался улыбнуться. Вышло плохо. Марьяна вздохнула и зашагала вверх по лестнице. Прошка побрел за ней.

– Слушай сюда, – начала она. Прошка напрягся. Он никак не ожидал, что инструктаж будет проходить вот так. На ходу. Рассчитывал пообщаться в более приятной обстановке. Хозяйка общежития, меж тем тараторила нехитрые правила: – В помещении не гадить. На улицу ходи. Там канава за порослью имеется. Прямая в вонючку. После заката не орать. До крови не драться…

Почему нельзя драться именно до крови, а по-другому можно, Прошка спрашивать не стал. Не до того было. Думал о том, как не умереть, добравшись с нулевого на первый этаж. Марьяна продолжала:

– Жрать трижды в день. После петуха, когда солнце на макушку светит, да на закате. Вопросы есть?

– Есть, – промычал Прошка смахивая со лба струи пота. Он ощущал, что испаряется. Кожа активно источала влагу, а вместе с ней зловоние, которое женщине, да еще такой, чувствовать не следовало. – Помыться где? Да воды попить.

– Не часто у меня про это спрашивают, – даже с некоторым уважением заметила хозяйка общежития. – Не жалуют у нас гигиену. Сейчас со мной пойдешь, я тебе тару дам. Дальше на север к конюшне, там родник есть. Можно воды набрать. Да смотри мне…

В этот момент женщина, а вслед за ней Прошка как раз преодолели верхнюю ступеньку и оказались на первом этаже.

– Чтоб на полу ни одной капли. Усек? Чуть что вылетишь отсюда пулей. Вник? – Марьяна остановилась и даже, о чудо, внимательно посмотрела на лицо Прошки. Но без интереса. Просто силилась понять вник ли?

Прошка вник, но не до конца. Требования были, вроде как, простые, но не логичные. Почему драться не до крови? Почему воду проливать нельзя? Однако, как подсказывал некоторый опыт пребывания в этом мире, от сторонних вопросов следовало воздержаться. Себе дороже. Можно получить по физиономии, на скандал нарваться, или еще чего похуже.

– Ну пойдем, – женщина зашагала по коридору, Прошка двинулся за ней следом. Там снова была лестница. На этот раз на второй этаж. Правда не такая крутая.

В голову пришла дуратская мысль. А ну как не спроста эта Марьяна его к себе потащила? Вдруг симпатия имеется? Понятное дело, при всех она демонстрировать свои чувства не могла. А там, за дверью кабинета, комнаты, квартиры, или что там у нее…

Прошка ощутил, как скакнуло давление, и к чреслам стала медленно приливать кровь. Женщины у него не было давно. Очень давно. Работал в последнее время много. Не до баб было. А тут такая… В его вкусе. Расправив грудь, Прошка решил, что попробовать стоит и уверенней, позабыв про ломоту в ногах, зашагал следом. Пока шли все смотрел на спину. Она была фигуристой, ровной. Сарафан не скрывал тонкой талии. Длинная юбка при ходьбе стелилась по полу. Из груди вырвалось мечтательное:

– Эх!

– Ты чего, – поинтересовалась женщина.

– Да так, – отозвался Прошка. – Молодость вспомнил…

Они дошли до двери. Такой же, как все остальные. Выудив откуда-то ключ, хозяйка общежития зашарила в замке. Что-то щелкнуло. Дверь отворилась.

– Жди здесь! – обломала она Прошку, не пригласив войти внутрь. Но дверь за собой не прикрыла. Как будто нарочно, чтобы можно было разглядеть, что там внутри. А убранство комнаты от Прошкиной отличалось мало. Разве что была она раза в два просторнее. И сундуков было не один, а несколько. Простынь на кровати. Белая. Картинки на стенах. Пара цветков. Похоже не живые. Да и все.

Марьяна прошла к одному из сундуков. Открыла крышку. Нагнулась. Загремела чем-то. Прошка уставился на представшую перед ним картину. На широкий манящий тыл чаровницы, которым она покачивала, силясь выудить что-то из сундука. А дальше… Все было, как во сне. Не помня себя, некромант рванул в комнату. Приблизился к женщине вплотную, схватил за бока, прижался сзади и ощутил, где именно оказалась вся кровь, отхлынувшая от головы.

– Ты это чего? – рыкнула Марьяна.

Ее тело пришло в движение. Она выпрямилась, в руке что-то свистнуло, и тяжелый деревянный предмет, очертив круг в воздухе врезался в висок Прошки. От неожиданности он ойкнул и осел. Его романтический порыв как-то сразу иссяк, в голове зашумело, перед глазами поплыли красные круги. Способность соображать вернулась секунд через десять. Прошка сидел на полу, потирая лоб. Над ним с деревянным ведром в руке нависала грозная Марьяна.

– Я этого баловства не потерплю! – заметила она, протягивая Прошке посуду. – Будешь шестеркой, тогда поговорим. А пока не мысли даже. Много вас таких охотников.

Казалось, Марьяна рассердилась, но не сильно. Должно быть, привыкла к таким выкрутасам.

«А может я ей действительно понравился?» – предположил ошалелый мозг некроманта, который до сих пор не верил в реальность происходящего. – «Ничего, ничего. Вот стану шестеркой…»

Прошка взял ведро. Во вторую руку хозяйка общежития сунула глиняный горшок, наподобие того, в котором находилась каша там, в столовой.

– Это чтобы пить, – сообщила Марьяна. – Ведро, чтобы мыться. И топай отсюда. Некогда мне.

Прошка не без труда поднялся. Оглянулся на красавицу, которая улыбалась глазами. Ее явно позабавил неудавшийся штурм новенького. Некромант разозлился сначала на себя, потом на Марьяну и зашагал прочь.

– И ни одной капли, – напомнила женщина вслед. – Выгоню.

– Никуда ты от меня не денешься, – пробубнил себе под нос Прошка. – Вот сейчас как вымоюсь.

Глава 6. Косяк за косяком!

Правда вымыться быстро не удалось. Пока нашел выход из этого проклятого общежития, пока дорогу до родника выведал. По пути еще собаки прицепились. Пришлось одной даже ведром по морде зарядить, чтобы одежду не рвала. Все норовила за штаны ухватить. Привал у канавки вонючей сделал. Сразу по характерному запаху понял, что это вроде туалета общественного, о котором хозяйка общежития говорила. Огляделся по сторонам, справил малую нужду. Двинулся дальше.

Почти к обеду оказался у родника. Ручейка маленького, что из-под земли бьет. Пока шел запыхался, утомился. Первым делом воды в кувшин набрал, да залпом выпил. Хорошая была вода. Ледяная, как из холодильника. И сразу жизнь здесь показалась не такой уж дрянной. Даже улыбка на лице появилась? А чего унывать? Жив. Здоров. Не в тюрьме, ни на костре. А то, что навроде отброса здесь, низшей касты – так это временно. Не существовало еще такого общества, в котором бы Прошка Лебеда карьеры не сделал. Дайте только осмотреться. Да понять, что к чему, а там уж…

Оглядевшись по сторонам и убедившись в том, что народу вокруг нет, Прошка сбросил с себя рубаху и штаны, подставив свое малопривлекательное туловище под солнечные лучи. Затем набрал воды в ведро. И, перекрестившись, как на крещение, опрокинул на себя. От ледяной воды мышцы свело. Из груди вырвалось грязное ругательство. Пришлось перекреститься еще раз. Чтобы всевышний, не обиделся.

Так было хорошо у родника. Так спокойно. Прошка накинул одежду. Присел на траву, подставил лицо солнцу. И хотел было еще посидеть вот так, ни о чем не думая, когда его живот снова предательски забурлил.

«Обед, когда Солнце на макушку светит» – вспомнил он слова Марьяны и открыл глаза. Солнце стремительно приближалось к зениту.

– Ой, ой, ой, – заволновался некромант, наполняя кувшин водой. – Обед пропускать никак нельзя.

Быстро перебирая ногами, он двинулся в обратном направлении. Разве что у собак, которые не так давно его облаяли, чуть замедлил ход, но убедившись в том, что животных разморило на солнышке, снова пошел быстрее. Перед обедом заскочил в свою комнату. Оставил ведро и кувшин, чтобы не таскаться. Когда пришел в столовую, народу уже не было. Не без зависти проскочил мимо столов старших разрядов, где еще оставалась еда. Куриные ошметки, остывший картофель, обломки некогда пахучего и воздушного белого хлеба.

«Чего бы не доесть, ежели никто не будет» – мелькнуло в голове.

«Не косяч» – припомнились слова инквизитора Володи. Кто знает, как здесь отнесутся к нарушению субординации? Может за несанкционированное употребление объедков высших разрядов на костре жгут?

Прошка заставил себя пройти мимо. Добрел до своего стола. Обнаружил нетронутую миску с ложкой. Стал обшаривать горшки с кашей, вычерпывая себе остатки. В итоге наполнил посуду с горкой. И за пару минут, верно, с голодухи, покончил с обедом.

Давно не был Прошка таким сытым.

«Сейчас бы водички» – размышлял он, карабкаясь вверх по лестнице в направлении своей комнатушки. Вспомнил, что там, наверху, в кувшине оставалось несколько глотков. И, добравшись до комнаты, первым делом, осушил глиняный сосуд. Затем рухнул на койку и уставился в потолок. Следовало решить, что делать дальше. Путей для того, чтобы как-то наладить быт было несколько. Во-первых, пристроиться к Марьяне. Баба она видная, с положением. К тому же одинокая. Правда не симпатизирует пока. А чего симпатизировать? Гол, как сокол. Без денег, да и работы толком нет. Некромант – это за разве работа? Так, декоративная должность. Дай бог, чтобы оживлять никого не заставили… Прошка бросил взгляд на покоящийся на сундуке полосатый жезл.

Путь второй – самому до высокого разряда дослужиться. Проявить себя. Нет, не в бою, конечно. Боец из Прошки был так себе. Комплекция не способствовала. На административную должность бы какую угодить. Уж там размахнуться можно будет. Но это с Володей говорить надо. Вот только к нему пока ни ногой. Как договаривались. Чтобы тогда сделать? С чего бы начать? С этими мыслями задремал, а когда проснулся за окном уже тень была.

«Стало быть, дело к вечеру идет» – сообразил некромант.

Очень хотелось пить. Даром вчерашняя попойка не прошла. Сушило. Еще и каша эта больше похожая на тугую вязкую шпатлевку. Из чего ее все-таки варят? Да и вообще… Прошка решил, что чем на койке валяться, полезнее заняться делом. Воды натаскать. На этот раз с запасом. Ведро наполнить. Чтобы в комнате стояло. На тот случай если обмыться, или пить захочется…

Прошка поднял свое тучное тело. Схватил тару. Остановился. На всякий случай, чтобы не уперли, сунул жезл в сундук. В отличие от комнаты Марьяны, его жилище на ключ не запиралось. Затем со спокойной душой потопал за водой. Во второй раз за день.

На этот раз обошлось без приключений. Даже псины, наученные горьким опытом при виде толстяка с знакомым ведром жалобно пискнули да отползли подальше от дороги. Обратно двигался медленнее. Деревянная посудина, собранная из дощечек сама по себе была не легкой. А когда Прошка набрал туда воды… Руки пришлось менять часто. И спина заныла. И ноги заболели? Шутка ли? Пятый десяток, как никак.

Ближе к общежитию обнаружилась еще одна неприятность. Щели между дощечками, промазанные воском, или смолой, определить было сложно, местами прохудились. Вода, мало по малу сочилась на землю. Пришлось прибавить ходу. Этак и без воды остаться можно. Наконец, добрел до общежития. Вечерело. Заторопился, чтобы к ужину не опоздать, да возле двери своей ведром об стену приложил. Вода выплеснулась. Но немного… Так чуть-чуть.

«Чтоб на полу ни одной капли» – вспомнил Прошка наставления Марьяны. Посмотрел вниз… Махнул рукой, решив, что само высохнет. И побрел на ужин.

Плотно набив брюхо и не без труда добравшись до своей комнаты, посмотрел на ведро. Под которым уже налилась лужица. Хотел было помыться, но тело, измученное беспрецедентными физическими нагрузками, потребовало сна. Решив, отложить водные процедуры на утро, Прошка лег на свою койку, закрыл глаза. Прислушался. Было тихо. Так тихо, как у бабушки в деревне летом. Аж в ушах звенело. Представилось вдруг пшеничное поле… Колоски, болтающиеся на ветру… Ясное летнее небо… Солнце…

Бабах!!!! Из дремоты его вырвал жуткий грохот прямо за дверью. Прошка подскочил с койки, посмотрел на окно, решая эвакуироваться ли туда сразу, или, для начала, выяснить в чем дело.

– Раз туды, твою, не балуйся. Гребанный алкаш, чтобы тебя единороги с кентаврами… – из-за двери громко, должно быть на всю общагу разносился ор Марьяны. Грязные ругательства следовали одно за другим.

Прошка, как настоящий джентльмен бросился на помощь даме. Толкнув дверь, ощутил, как та звонко врезалась во что-то твердое, на деле оказавшееся головой хозяйки общежития. Ругательства усилились. Наконец, некромант протиснулся в коридор и увидел… От удивления даже рот раскрыл. Другие жильцы тоже повыскакивали из своих комнат и теперь, как завороженные наблюдали за Марьяной, которая, каталась по полу, ругаясь, на чем свет стоит. Прошка закрыл глаза, потом открыл. Встретился взглядом с женщиной. Она смотрела на него с нескрываемой, полной, всеобъемлющей ненавистью. Казалось, будь у нее в руках сейчас ствол, она, не раздумывая, разрядила бы его в тучный живот некроманта.

– Ты! Ты! – шипела она. – Я говорила. Говорила, чтобы воды ни капли… Вон! Вон из моего общежития! Все отцу инквизитору расскажу! В хлеву ночевать будешь, со свиньями! – верещала она, ерзая по полу огромным рыбьим хвостом, выдающимся из-под длиннющей до полу юбки. Встать женщина не могла. Только беспомощно перебирала по полу руками, сыпля на некроманта все новые и новые порции ругательств.

– Русалка она! – объяснял Агафон час спустя. Дружинника под конец дежурства снова отправили возиться с некромантом. На этот раз проводить к новому месту службы и жизни. – Когда влаги рядом нет – ничего. Ходит себе. Как мы с тобой. Но если хоть капля на нижнюю часть туловища попадет, все… Ноги в рыбий хвост обращаются. И там уж пока не высохнет. Бывает, пару дней валяться приходиться.

– А чего вы меня раньше не предупредили? – огорчился Прошка. – Я бы тогда ведро это в общагу не пер.

– Да не знаю, – пожал плечами дружинник. – Ты не спрашивал.

– Я должен был спросить, не является ли эта баба русалкой? Бред какой-то… – Прошка зло сплюнул. На улице было уже темно. Агафон нес перед собой факел освещая путь. – А тот, у которого я сейчас жить буду он кто? Дружинник?

– Не, – Агафон улыбнулся. – Куда ему? Такой же, как ты. Конюх наш. Третьего разряду. Евкарпием зовут. Без царя в голове. Тупой, но добрый. В лошадках своих души не чает. Да он сам все делать будет. А ты подсобишь чем сможешь. Работа не хитрая. Но только не косяч, – попросил дружинник, повторив наставления инквизитора Володи. – Еще один такой залет, как сегодня и на костре спалят. Сам слышал, как воевода об этом с отцом-инквизитором трепались, – дружинник остановился, притянул к себе Прошку, шепнул на ухо. – Наш воевода на Марьяну виды имеет. От того и осерчал так. Вникаешь?

Прошка кивнул. Пошли дальше. Вскоре набрели на длинную деревянную конюшню. Зашли внутрь. Справа и слева в стойлах, где дремали, а где пожевывали свежескошенную траву служебные животные. Агафон подошел к одному. Улыбнулся. Потрепал по морде.

– Узнаешь? – обратился он толи к животному, толи к Прошке. Конь жалобно заржал и отвернулся. Прошка пожал плечами. – Да это же Буцефал мой. Ты поди на нем чуть не двое суток катался.

Узнать без доспехов боевого коня было непросто. Но и отреагировать как-то нужно было. Прошка кивнул:

– Здрасте!

В знак своего призрения к тяжелому человеку, конь фыркнул. Пошли дальше. Конюха Евкарпия нашли в дальнем конце помещения. На сеновале. Он громко храпел, раскинув руки в стороны. Прошка внимательно осмотрел того, с кем ему предстояло работать и жить. Парень молодой. Лет восемнадцать, не больше. Лицо простое. Волосы русые, стриженные под горшок. Нос картошкой. Здесь почти у всех были такие. Рот, из которого выпирали огромные и желтые, сродни лошадиным, зубы открыт. Из уголка капает слюна.

«Клинический идиот» – сделал для себя вывод Прошка. – «Сработаемся»

– Конюх! Эй, конюх! – гаркнул Агафон. – Подымайся. Напарника тебе привел. Вместе жить будете.

Евкарпий зафыркал, на манер лошади и открыл глаза. Посмотрел сначала на дружинника, затем на Прошку. Лицо его расплылось в дебильной улыбке. Он привстал.

– Дождался! Дождался помощника, – запричитал конюх. – Уж сколько просил, сколько клянчил, думал бес толку. А нет! Услышали! Прониклись!

Он вытер тыльной стороной ладони слюни, обильно залившие во время сна щеку, и вскочив на ноги, протянул Прошке руку.

– Евкарпий.

Прошка воззрился на обслюнявленную ладонь, соображая, как поступить. Не пожмешь руку – обидится. Пожмешь – замараешься, а то и заразу какую подхватишь. Мало ли что у них тут в конюшне бывает. Выручил Агафон.

– Хорош миловаться, – гаркнул он. – Потом знакомиться будете. А ты, – обратился он к конюху. – Лучше в курс дело товарища введи. Новый он в таких делах. Не здешний. Там откуда он прибыл коней нет… Не знает он, как с ними обращаться.

– Да ну! – глаза Евкарпия от удивления полезли на лоб. – Иди ты! – он уставился на Прошку, как баран на восьмое чудо света. – Как же вы там передвигаетесь?

Прошка уже открыл рот, чтобы поведать парню о самодвижущихся повозках, да вовремя остановился. Может и не стоило местным таких подробностей знать. Агафон меж тем тяжело вздохнул. Стянул с лица шлем. Глаза дружинника заметно покраснели. Да и вообще вид был не то, чтобы здоровый.

– Замаялся я совсем, – сообщил он. – Трое суток без сна. Пойду я. А ты, Прошка, присмотрись, узнай, что тут и как. Глядишь, втянешься. – дружинник развернулся к конюху. Лицо его стало серьезным. Даже строгим. – А ты смотри, чтобы Буцефал мой хорошо ел и много спал. У него тоже неделька тяжелой была. Послезавтра приду. А завтра выходной у меня… если опять тревогу какую не объявят, – буркнул он чуть слышно себе под нос.

Агафон довольно улыбнулся. Наверно, представил, как будет отдыхать под бочком у жены. Потом еще раз зыркнул на конюха. Кивнул Прошке и ушел. Евкарпий, продолжая улыбаться, сложил ладони на груди.

– Радость то какая. Прошка! А можно я тебя обниму?

– Нет! – категорично заявил некромант, на всякий случай выставив ладони вперед. – И вообще, Евкарпий? Да? Ты лучше руками меня не трогай без дела. Я некромант. Понимаешь?

Евкарпий отрицательно покачал головой.

– Пострадать можешь. Захворать сильно. Дар у меня, – стал на ходу выдумывать Прошка. – Людей я воскрешаю. Ну и живность там всякую…

– А лошадок можешь? – с надеждой в голосе чуть не завопил конюх. – У меня Антошка… дружинника Федора конь не сегодня завтра копыта отбросит. Старый стал. Уже и на ногах плохо держится.

Сообразив к чему идет разговор, Прошка замотал головой.

– Нет. Коней не могу. Да и не велено мне без высшего дозволения силу свою расходовать. Она понадобиться может.

– Это да! – согласился Евкарпий. – Говорят, война будет. С рогатыми. Ой и страшные черти… Над ними сам Кощей властвует…

Про рогатых Прошка слышал уже во второй раз. Кажется, Яшка что-то такое говорил. И тоже про войну… А если правда? Начнут друг друга убивать и что тогда? Как их воскрешать?

Вспомнил про палку полосатую, вроде как для этих целей предназначенную и охнул. Она то в сундуке в общежитии осталась.

«Вот беда-беда… Надо будет забрать завтра» – запереживал Прошка и ощутил, как во рту от волнения становится сухо.

– У тебя вода есть? – обратился он к конюху.

– А как же? – отозвался тот. Затем подошел к стойлу. Выдернул из-под морды одной из коняшек ведро, наполненное не очень чистой жидкостью. – Утром натаскал, – гордо заявил Евкарпий.