Текст книги "Сын за отца отвечает"

Скорее всего, произвели впечатление Мишкины корочки. Кравченко, как и теперь, был в гражданке и потому едва ли своим обликом мог составить конкуренцию маленькой багровой книжечке.

– Там у неё даже и охрана выставлена, – со значением просветили его.

В общем, поднимался Алексей, хоть и удивившийся последнему известию – ни о чём подобном речи не было ни с Митридатом, ни с Томичом, – в настроении даже несколько приподнятом. Вроде бы разрешаются проблемы потихоньку. С Иркой, по словам врачей, тоже всё вроде бы тьфу-тьфу. Контузия, баротравма, но опасных для жизни ранений нет, на порезы наложены швы. Пару-тройку дней понаблюдать, как сказали, и можно будет домой забирать.

Буквально на входе в здание пришло решение. Никаких признаний и хныканий по Насте он производить не должен – последнее, чего на самом деле хочет женщина, это признания в измене. Была о том передача по телевизору. Ток-шоу или как там оно называется. Потому что такое признание отрезает всякую надежду на сохранение прежних отношений. А этого ни одна любящая женщина не желает, как бы ни настаивала на признании измены.

Чтобы случайно ничего ненужного не показать чуткому женскому сердцу, Настю просто выкидываем из головы.

А что в голове? А в голове у нас ход расследования, роль домохозяйки в происшедшем и всякие хорошие новости о его повышении. Он же военный? Ну! Значит, честолюбие должно быть выше среднего. Вот пусть и прёт сейчас.

Единственное, что несколько сбило его с этой волны облегчения и решимости, странно колючие глаза дебелой, ражей тётки в ополченческой униформе, что присела на каталку с оранжевым лежаком как раз возле двери в Иркину палату. Уж больно придирчиво смерила его взглядом. Потом приподняла неторопливо массивный зад и, подкинув подбородок, осведомилась:

– Вы кто такой будете?

Алексей посмотрел на неё внимательно:

– А вы?

Тётка – абсолютный типаж рыночной бабищи, только к тому же и ростом крупная – нахмурилась:

– Палата под охраной. Документы предъявите!

Ага, интересно. Показать ей офицерское удостоверение и поставить раком? То есть, по стойке «смирно». Однако настроение было хорошим, поэтому он спросил заботливо:

– А у тебя, родимая, есть документы, подтверждающие твоё право спрашивать документы?

Тётка, чувствовалось, поплыла. Явно не привыкла получать такой наглый и уверенный отпор. Пауза затянулась.

– Ладно, во-оин-н, – с непередаваемой офицерской интонацией, употребляемой в русской армии, наверное, со времён царя Гороха, проговорил Кравченко, – свободна пока. Доложись караульному начальнику, чтобы приказал тебе изучить «Устав гарнизонной и караульной службы».

И прошёл в палату. К Ирке.

Толстуха не сделала попытки ему помешать.

* * *

Ирка лежала на койке бедная и бледная. Левая рука поверх одеяла была перевязана от плеча и до локтя. Правая скула, как раз обращённая к Алексею, багровела большущей гематомой – тут, видать, и приложило ударной волной. Голова перевязана. Глаза глубокие, словно запавшие в синеву подбровья. И вся она казалась маленькой и как будто усохшей. Господи, да она как котёнок, брошенный в подворотне!

Кравченко грохнулся перед нею на колено, как перед знаменем части. Нежно, но крепко взял в ладони предплечье её правой руки, приподнял к губам и стал целовать. К губам прикасаться пока побоялся – мало ли, вдруг там у неё что болит из-за перенесённого удара.

Лицо Ирки осветилось, а в запавших глазах проснулись огоньки. Показалось, что сиреневые. Хотя глаза у неё – он помнил прекрасно – карие.

– Лёшечка, – прошептала она воздушно. – Лё-шеч-ка-а… Ты пришёл!

Алексей всё-таки решился прикоснуться к её здоровой щеке губами.

– Я ещё вчера приходил, – ах, глупо, будто оправдываешься или, ещё хуже, хвастаешься, обругал он тут же себя. – Не пустили, эскулапы фиговы! Тебя вон как охраняют, даже, вон, сегодня пришлось прорываться.

Это он попытался перевести свою ошибку в шутку.

Удалось не совсем. Да ладно. Главное, посидеть с человеком, поговорить о чём. Чая хоть заварить – вон чайник на столе! Конфетками угостить, её любимыми, шоколадными… Опять же, мандаринки абхазские, уж неведомо каким путём залетевшие сюда, в войну и нищету Луганска первой зимы независимости.

Сегодня он будет ублажать свою девочку! Как сестричку! Дальнейшее время он честно стремился доставить ей хоть сколько-то радости. Передал новый телефон с новой симкой, с обозначенным в списке контактов его, Алексея, новым номером. Передал приветы от всех знакомых, от её матери и сына, сказал про их желание навестить её сегодня после обеда. Подсовывал мандаринки, конфетки…

Доложил ей про перешедшее уже в категорию забавных происшествие на дороге, поведал, что через хозяйку квартиры следствие уже пало на след злодеев, рассказал пару баек про контузии, после которых в людях открывались необычные способности. Изящно, как ему показалось, уклонился от ответа на вопрос, где же ночевал, оказавшись без жилья. Мол, сначала посидел с водителем Митридата, затем рванул в расположение, там ребята встретили, с ними говорили… В общем, пару часиков сна и урвал всего. А утром уже с Томичом на квартире подбитой встретился…

Глаза Ирины вдруг обратились куда-то за него. Алексей обернулся. В щели приоткрытой двери торчала голова давешней охранницы. Алексею захотелось выстрелить ей в рожу. Правда, напитавшийся образами смертей разум тут же подкорректировал желание: запустить шваброй, обутой в мокрую тряпку. Но так, чтобы дуру-ополченку вынесло отсюда кверху ногами.

– Свалила отсюда, боец! Мухой! – с угрозой рыкнул он. – А то я не посмотрю, кто такая, мигом трахну и по лестнице кувырком налажу!

Рожа в двери скривилась, но утянулась назад. Дверь закрылась.

Ирка хихикнула:

– Она теперь не уйдёт…

– Почему? – механически откликнулся Алексей, тоже улыбаясь от радости, что у его женщины действительно должно быть всё в порядке, раз она в состоянии смеяться.

– Будет ждать, когда ты её трахнешь, – пояснила Ирина. – Это ей нечасто перепадает с её внешностью…

Нет, не бывает великодушных женщин!

И кстати, почему он сказал «трахну»? Имелось-то в виду… А-а, блин! В присутствии интеллигентной Ирины, учительницы в довоенной жизни, язык не повернулся произнести глубоко народный синоним интеллигентского слова «ударю»! Вот и… Блин, неловко как получилось-то! Да и перед тёткой этой тоже…

Однако непонятная ополченка с её навязчивым вниманием заставила его насторожиться. Полного доверия ни у кого ни к кому, кроме ближайших родственников и друзей. Потому как война. Прос… пал гуманитарку – умирай с голода. Социальные столовые начали открывать совсем недавно, с ноября. И мало их. Особенно на периферии. А больше многим кормиться и не с чего… Но всё же настоящей подляны люди этой войны друг от друга не ожидают. За исключением политического уровня, конечно. Хотя…

Впрочем, там речь идёт уже о подлянах масштаба той, на которой в буквальном смысле слова сгорел хороший человек Сан Саныч Бледнов. Этот уровень уже не подлянами играет… И даже не смертями, а…

А полным уничтожением.

Ладно, дело не в этом, как говаривал дорогой шеф «Антея».

Просто переступила тётка где-то грань, где здоровое недоверие превращается в не менее здоровое подозрение. Ну, или должно превратиться, ежели жизнь дорога…

Алексей тихонько поднялся с колена и тихонько, на цыпочках прокрался к двери. Приоткрывать не стал – не такой дурак, как эта хабалка ополченская, – но аккуратненько лёг на пол возле двери и приник ухом к щели под нею.

Краем глаза отфиксировал вторую койку в палате, попавшую в угол зрения. Не заправлена, но пустая. Соседка была, но куда-то смылась. Когда? Зачем? Когда вернётся? А если сейчас?

Снаружи доносилось лишь какое-то бухтение. Ополченка явно с кем-то говорила и явно по телефону, но о чём – не разобрать. Караульного начальника вызывала? Да ладно, не надо песен! Нет у неё караульного начальника, по всему видно! Тогда что за охрана такая?

Он упруго поднялся на ноги. Вот ведь чёрт! И от Ирки он уйти не может!

Он вернулся к её постели. И вовремя. Открылась дверь.

Алексей едва не выхватил пистолет, вновь ожидая, что придётся окорачивать зарвавшуюся и – параллельно сознание его всё более утверждалось в этом выводе – крайне подозрительную ополченку.

Но то вошла соседка по палате. Судя по умелому макияжу и общей ухоженности, довольно обеспеченная женщина. Поздоровалась, пристроилась на своей койке. Послушала, как Ирка звонит с новой симки домой и успокаивает маму, молвила: «Ну, не буду вам мешать», – и снова ушла.

Вот тогда, помолчав с полминуты, во время которых неотрывно изучала лицо Алексея сухими, почти воспалёнными глазами, Ирка и проговорила:

– Ты теперь меня бросишь?

Он даже не растерялся – просто удивился. Этого она не могла взять ниоткуда. За всё это время он действительно ни разу не вспомнил о Насте и ни разу, был уверен, не мог сбиться с волны любви, направленной на Иришку.

– С чего ты взяла? – спросил он удивлённо.

Она ещё раз впилась в его глаза своими, которые вдруг представились ему иголками.

– От тебя пахнет женщиной, – уверенно заявила Ирка. – Ты сегодня ночевал с женщиной.

Нет, ну это же невозможно! Она что, экстрасенс?

Но он знал – как вовремя сегодня только вспоминал про то! – что признаваться в подобных случаях нельзя! Никогда и ни в чём!

Он нежно приложил палец к её губам:

– Глупенькая! Да когда бы я успел? Да и кто мне тут нужен, кроме тебя?

Она продолжала неотрывно смотреть на него.

– Знаешь, – сказал он, поцеловав её вдохом, тянущим девичьи губы к своим, – тут просто другая ерунда. А ты это неправильно, малыш, понимаешь…

Провёл ладошкой по её груди, прикрытой одеялом.

– На самом деле ты права: мысли ещё одним заняты. И женщина замешана, ты права…

Ухмыльнулся, сумев не обратиться мыслью к Насте.

– Стоит там, снаружи. И кажется мне очень подозрительной. Не должно быть её тут. И не должна она так себя вести. Похоже, пасёт кого-то. Меня или тебя. Понимаешь, охотятся за мной. Не случайно и в окно нам пальнули…

– Я догадалась, – слабо улыбнулась Ирина.

Ну да, сложновато представить случайный выстрел из гранатомёта…

– Так что прости, половина мыслей действительно на той тётке сосредоточена. Но ты, надеюсь, не рассчитываешь, что я тебя брошу ради неё?

Шутка. Не самая, признаться честно, мудрящая. Но основная цель, похоже, достигнута: горькие складки возле Иришкиного рта несколько разгладились.

Чтобы закрепить эффект, Алексей достал свой телефон и набрал контакт Томича.

Тот откликнулся сразу, словно уже держал трубку в руке.

– Серёг, это я, – сказал Кравченко, улыбаясь глазами Ирке. – Слушай, ты своих никого не направлял в областную клиническую? Да, куда Ирину… Да тут, понимаешь, какая-то тётка комендантская отирается. Говорит, будто для охраны поставлена… Да, давай, высылай. Есть самому не высовываться!

– Вот и всё, – резюмировал он, пряча трубку. – Сейчас важный опер из комендатуры пришлёт группу, а та разберётся со всем. Что за тётка и что тут делает…

Уже потом, сопоставляя дальнейшие события, Алексей понял, что своим непонятным мистическим вопросом Ирка спасла им обоим жизнь. Ибо именно услышав отрицательные ответы от Томича, он, наконец, сам для себя достроил окончательно понимание. А именно: что происходящее сейчас, в этом госпитале, вокруг него – опять вокруг него! – не шутки. И что зарвавшаяся хабалка, пришипившаяся к комендатуре, вполне может работать и на бандитов, от которых к нему в квартиру граната залетела. А он тут, как идиот, сидит в палате, как в ловушке. Да еще Иришку опять подставляет под удар!

Так, надо дамочкой плотно заняться… И немедленно!

Рассуждал он правильно, только несколько запоздало.

Он быстро переложил пистолет из подмышечной кобуры во внутренний карман куртки, зная, что жест руки, которая тянется к кобуре, улавливается и пресекается опытными бойцами за миг. А во внутреннем кармане люди держат документы. Понятное дело, профессионалы сразу видят, когда там лежит что-то потяжелее корочки. А если не профессионалы?

Нагрудный карман его джинсовой куртки можно было назвать скорее «напузным» – целая ниша внутри. Её форма довольно изящно маскировалось содержимым наружного грудного кармана, где лежал телефон, и бокового косого, куда обычно прячется рука.

Едва он успел переместить оружие в правильное место, как дверь палаты отлетела в сторону, и в проёме нарисовался автоматчик. В военном камуфляже.

– Капитан Кравченко Алексей Александрович? – хмуро осведомился он, делая шаг в сторону и освобождая вход в палату второму бойцу.

А за спиною того маячила давешняя тётка.

Глава 9

Ната Шабанина, позывной Лиса, не просто злилась.

Она ярилась.

Мало того, что задача, поставленная шефом, сама по себе была муторной. Так при этом ещё и ненужно рискованной! Полдня маячить у всех на глазах в больнице, изображая охрану чужой бабы! Даже если никто ничего не заподозрит, это привлечёт ненужное внимание. И даст время запомнить внешность. А когда начнётся следствие по пропаже или гибели капитана, как его… Кравченко… так всем свидетелям будет кого вспомнить и описать!

Так тут ещё гадай, он или не он. Имя-фамилия фигуранта у шефа имелись. А вот фотографии… Уже чуть не нагрелась! Какой-то тип с утра приходил в палату – представительный, гладкий такой. Из тех, из сытых. И в униформе военной! И тоже рычать было принялся, когда она попросила его личность удостоверить. Но сдался, в конце концов, и оказался не тем, не Кравченко. И приходил не к этой, контуженной, а к соседке её. Так что пришлось перед ним ещё и извиняться, когда он обратно вышел после визита своего. Мало ли кому он пожаловаться решит?

Конечно, шеф ей документ правильный оформил, не подкопаешься: сержант Шабанина, направляется для обеспечения безопасности пострадавшей в теракте до обеспечения возможности опросить ту по обстоятельствам дела. Приказ есть, задницу им прикрыть можно. Но избавит ли это от подозрений, ежели дело пойдёт раскручиваться?

Шеф в любом случае обещал отмазать. Он человек сильный. Помощник военного коменданта! Хоть и мелкий как мужчина. В обоих смыслах. Убедилась. Сумела как-то однажды завалить его на себя, рассчитывая на дальнейший блат с его стороны. Но тот оказался мало что не ах, а вообще никак. Будто муха между ног поползала – щекотно, и всё.

На службе, правда, случай этот благоприятно сказался. Шеф её продвигать начал. А она ему давала иногда и даже страсть изображала. Жизнь начала налаживаться. Не век же на рынке колготками торговать! Тем более что и торговля упала. Особенно с июня, как обстрелы пошли. Не до колготок стало и тряпья. И денег у народа не так чтобы прибавилось. И народ сам как вымело! Город вымер! Поговаривали, что две трети жителей уехали – кто в Россию, кто на Украину. А самой выехать, так ей ничего хорошего не светило ни там, ни там. Кто она? Торговка. В лучшем случае в магазин устроишься, а не то так и будешь горе мыкать в общаге для беженцев…

В комендатуре народ разный. Дураков всяких, идеалистов да бессребреников хватает. Но есть и разумные. Вон как шеф её. Сам себе элитную квартирку отжал. Машина немецкая. И о подчинённой полюбовнице не забыл – двухкомнатную на Сосюры подогнал. С ванной, в пол встроенной! И с деньгами подняться дал на поручениях своих потайных. А те точно далеко не все на благо новой власти предназначались. Например, когда тропку для наркотрафика не ликвидировали, о чём торжественно доложили, а, наоборот, под крышу взяли. Ну, и другое разное…

Наталья не испытывала по этому поводу никаких отрицательных ощущений. То, что какие-то делишки проводятся для пользы Украины, так это даже и лучше. Зачтётся, когда киевская власть сюда вернётся. А в этом у Наты сомнений не было. Слишком уж в этой новой республике всё будто понарошку делалось. Словно дети решили поиграться в песочнице, только не в кулички, а во власть и в войнушку.

Начальство районного пошиба поставили государство строить – вот оно и строит его по-районному. И все те же расклады, группировки и отношения, что были прежде, с собой прихватило. Все ж друг друга знают. Кто при Украине кого терпеть не мог, тот и при «Элэнэрии» не переменился…

А под таким шефом вполне можно было рассчитывать и на кое-что материально полезное сейчас, и на признание какой-нибудь героиней подполья позже. Когда вернётся Украина. Тем более что шеф постепенно становился всё сильнее. Нет, Сокола, командира полка, он, конечно, не заменит. Тот из той, идейной, шатии-братии. Но перейти со временем на какой-нибудь крупный пост в МВД вполне возможно!

С утра шеф предупредил настойчиво, что лучше не светить никаких бумаг и документов. Ни в больнице, нигде. Упирать на секретность задания. А как объект нарисуется, звонить исполнителям – и отваливать.

Всё было в норме: расспросила, побеседовала, встала на якобы охрану. Никто из персонала уже внимания не обращает. Так, покосятся, проходя мимо…

Но этот вот мужик конкретно выбесил! Настолько, что захотела сама проследить, как его забирать будут. Ишь ты, «пошла вон, а то трахну!». Трахальщик нашёлся, мать его! Сам и вправду красавчик, а баба страшная, тощая, чернявая, к тому же, вон, изуродованная. А ходит к ней!

Трахнет он! Да я тебя сама трахну! Прямо в лоб из пистолета, коли у бандитов этих что не так с задержанием пойдёт.

А что это был искомый Кравченко, она уже не сомневалась. Движется плавно, можно сказать, мускулисто – привык, значит, к физическим нагрузкам. Осанку офицерскую не прячет, хоть и одет в гражданское. И лается чисто по-военному: вроде и без мата, но казармой сразу несёт. Нет, для проформы, конечно, вытащить его из палаты и документы проверить надо. Не тот шеф человек, что простит косяк, сделанный из-за недостаточной исполнительности. Исполнительность – это самое главное в нашем деле, говаривал он. Всё прощу, но за неисполнительность расстреляю! А потому надо, конечно, исключить малейшую ошибку. Мало ли, может, сам настоящий Кравченко где в схроне ныкается, а вместо себя сослуживца какого, офицерика, к бабе отправил. Может быть? Может!

Она потому и заглянула в палату – посмотреть, будут целоваться или нет. Опять облаял, пёс, но главное ясно стало: раз с виноватым видом сидит, значит, он. Любит, ишь! Ну, ничего, скоро и тебя отлюбят сильно. В другом месте. Там, где любят в основном сбивать спесь с офицериков таких…

И она набрала номер…

* * *

Алексей поднялся с койки таким образом, чтобы закрыть подругу собою.

Это явно не бойцы. Вообще не военные, хоть и в ополченческом камуфле. Не сидит так форма на военных! И вроде бы всё правильно, но детали! Когда много мелких деталей, указывающих на то, что униформу данное существо надело в первый раз, – вывод напрашивается сам собой: чужак.

Два чужака в данном случае.

Тётка – та да, та военная. Хотя, получается, тоже чужая, раз привела чужаков. Итак, трое чужаков по его жизнь пришли.

Может, за вчерашних хануриков Зимин мстителей прислал?

– Нет, ребята, ошиблись вы, – проговорил он между тем беспечно. – Я – Сергеев, Константин Игоревич. Инженер. А что случилось?

Вся троица как-то сразу увяла. Не ожидали. Алексей за время их ступора как бы спонтанно сделал два шажка вперёд. Естественное движение человека, не ведающего за собой греха…

– Он это, – первая нащупала продолжение темы тётка. – Какой он инженер? Военный, по ухваткам вижу. И орёт, как военный.

Оба автоматчика оглянулись на неё, словно желая удостовериться в верности её слов. Нет, точно не бойцы, окончательно уверился Алексей, делая ещё один шаг вперёд.

– На месте стой! – тут же приказал один из пришельцев. – Документы есть?

– Да, конечно, – пожал плечами Кравченко. – А вы, простите, сами откуда?

Он тянул время в расчёте подобраться к ним поближе. На данный момент оба их автомата – тётку в расчёт он пока не принимал – смотрят в его сторону. И много в такой ситуации не навоюешь. Да ещё и Ирку посекут.

Впрочем, если он тут ляжет, то её убьют однозначно. Хотя бы для того, чтобы не оставить свидетеля. А потому погибнуть он не имеет права. Обязан победить. Для этого надо быть как можно ближе к этим ушлёпкам. Так он им и директрисы запутает, и сам сможет руками достать. Потому как пистолет тут бесполезен: пока одного валить будешь, второй тебя завалит.

– Мы из военной комендатуры Луганска, – рявкнула тётка. – Документы предъявите.

– Комендатура? – удивился Алексей. – Ну, это другое дело. А я-то уж думал… Сейчас, где они…

Он начал охлопывать себя по карманам. Потом приостановился на мгновенье и предложил:

– Простите, может, мы выйдем в коридор? А то всё же больница… Жену у меня вчера ранило, – сокрушённо добавил он, делая ещё одно движение вперёд.

«Комендантские» опять переглянулись. Алексей говорил в расчёте на то, чтобы ещё на пару шагов сблизиться с автоматчиками. Этого хватило бы, тем более что рукоять пистолета уже легла в руку. Заодно набор больших движений – шаги, повороты, смена местоположений – скрывали, отвлекали внимание от движений мелких. От шевеления пальцев в кармане, снимающих оружие с предохранителя, от бросков взглядов, фиксирующих смену обстановки, от постановки ног в боевую позицию…

И он тихо радовался, что всё пока идёт как надо. Ибо не знал, разумеется, что его предложение донельзя точно соответствовало главной цели исполнителей – доставить заказанного живым на подвал. Так что для них высказанная фраером идея была вполне в тему. А баба его… хрен с нею! Насчёт бабы указаний не поступало.

Это соображение их расслабило. Как оказалось, напрасно.

Тот, что стоял справа от двери, кивнул, сделал шаг наружу. Тем самым отодвинул назад тётку. Второй, слева от двери и, соответственно, справа от Алексея, сделал шаг в сторону – проходи, мол, сначала ты. Грамотно, на первый взгляд: блокируется противник спереди и сзади. А по бокам – дверной косяк. Не дёрнешься. Но на деле в такой диспозиции есть очень серьёзный недостаток, который при умелом использовании может стать фатальным: конвоиры разделяют свои силы и ставят между собою сразу две преграды – стену и подконвойного. Удар ногой в заднего, выстрел в спину переднему, закрытая дверь – и задержанный в безопасности. Можно и наоборот: выстрел в заднего, пинок, переднему. Даже, может быть, и лучше не надо затем тратить драгоценное время на контроль заднего. Заодно и с Иркой рядом живого злодея не окажется…

Порядок действий всплыл даже не в мозгу – во всей нервной и мышечной системе. Но мозг быстро пригасил излишнюю инициативу: главное сейчас было вытянуть противника из палаты, где лежит Ирка. А там уже разбираться, не рискуя, что её достанет шальная пуля.

Он мельком глянул на подругу. Ирка лежала в такой позе, будто собиралась вскочить. К беззвучно раскрытому рту поднесён кулак, а глаза… Глаза кричали. Безмолвно. За что Алексей был ей благодарен: любой посторонний звук мог вызвать резкую ответную реакцию «бойцов комендатуры».

Поэтому он ободряюще прикрыл немного веки: мол, всё будет в порядке. Ты только сама не дёргайся.

Тётка за дверью сместилась вперёд и вправо. Оружие она так почему-то не доставала, хотя кобура на поясе была открыта. Тоже сбита с толку. Передний конвоир – а как его ещё назвать? – соответственно, сделал два шага влево-вперёд и начал оборачиваться. Алексей покорно следовал за ним.

Поймав, наконец, краем глаза, что последний из троицы, двигавшийся сзади, выписался из дверного проёма и на автомате потянулся закрыть за собою дверь, оборвав зрительный контроль, Кравченко решил, что пора.

Сделав два мелких и спутанных, будто споткнулся, шага к переднему врагу, он пихнул его плечом, бросив левую руку на газовую трубку его автомата и отжимая ствол вправо-вниз. Вести наверх бы неправильно: два трицепса оппонента всяко сильнее одного Лёшкиного бицепса. Одновременно он продолжил собственное движение вокруг плеча противника, разворачиваясь на левой ноге ему за спину и прикрываясь им же от возможного огня со стороны тётки. И освобождая себе директрису на заднего бойца.

Правая его рука уже вылетела из-под полы куртки с пистолетом. Оппонент сзади даже не успел поднять автомат, как в животе его образовалась неожиданная дырка. Ну, правильно: выстрел в ногу-руку не гарантировал, что вражина не откроет ответный огонь – это боль, но боль не оглушающая. Пуля же в голову или грудь вполне могла оказаться летальной, а это было лишним. Зато ранение в живот редко лишает жизни сразу, но и сопротивления оказывать уже не позволяет…

Оппонент такому доводу внял: отпустив оружие, он схватился обеими руками за брюхо и стал сползать вниз по косяку двери. Надо же правильно автомат держать, а не как кубинский повстанец в изображении молодого Иосифа Кобзона. Учились бы весною, как «вежливые» оружие держат…

Выход из строя одного из нападавших Кравченко фиксировал, однако, лишь краем глаза, основное внимание перенеся на оставшегося противника. Тётку он пока игнорировал: та опять впала в ступор, не делая ни одного движения.

Лишь несколько часов спустя, когда всё кончилось, Алексей сообразил, что медлительность соперников объяснялась не столь их ступором, сколько его собственным психологическим настроем. У него просто открылось состояние, которое бывает хоть раз в жизни у всех людей. В основном, правда, у тех, кто сталкивается с неожиданными и опасными ситуациями, на которые надо успеть среагировать быстро и единственно правильным образом: у спортсменов, гонщиков, мастеров единоборств. У воинов, конечно. Это состояние у японских самураев или у ниндзя что ли, называлось дзикан. Дзикан теиши. Это когда вокруг тебя вдруг всё замедляется, зато сам ты – король и бог скорости, мгновенно всё замечающий, мгновенно реагирующий, мгновенно двигающийся. Те ниндзя, говорят, даже владели техникой произвольного вхождения в этот самый дзикан.

Продолжая оборотное перемещение, Кравченко резким движением руки послал ствол оружия противника в обратном направлении, окончательно выбивая того из равновесия. Парень продолжал отклоняться влево, а тут получил ещё и импульс в ту же сторону. Мог бы даже упасть. Но не успел: Алексей, завершив разворот, пробил его правым локтем в позвоночник, а вслед провёл почти настоящий уширо маваши гири под основание шеи.

Почти настоящий – потому что никто их в училище классическому каратэ-до не учил. Но поскольку увлечение боевыми искусствами было всеобщим, то все друг у друга и нахватались и техник, и терминов. Можно назвать пробивающим ударом назад – суть от этого не меняется. Тело летит вперёд, голова остаётся сзади, вплоть до перелома шеи. А если и нет, недели две голова не поворачивается.

Прямо на тётку пихнуть его не получилось, но это было бы слишком хорошо. А слишком хорошо либо не бывает, либо бывает не хорошо. И без того парень больше не боец: он довольно резво сделал шаг, второй, и влетел головой прямо в батарею. Хорошо, она была забрана деревянными плашками – бедняга не раскроил себе череп. Но голова другом ему быть перестала всё равно: бандюган притих, дёрнув напоследок ногою…

Оставалась тётка. Та уже пришла в себя. Лапнула толстыми пальцами свою кобуру, но Алексей не дал ей закончить движение. Прыгнув к ней, он приставил ей к глазу ствол, а левой рукою легонько обозначил ей проникающий под дых. Горстью.

Тётке хватило: она стала перегибаться вперёд, насаживаясь глазом на ствол пистолета и оттого одновременно пытаясь отклонять голову назад.

Зря говорят, что ствол ко лбу – хорошее решение. Нет, ствол в глаз – лучше. Чёрная дырка смерти у самого зрачка воздействует на сознание вообще инфернальным ужасом. Потому сейчас тётка уже ничего не соображала, трудно ловя ртом воздух и загибая назад голову.

Так удерживая, но потихоньку отводя пистолет, чтобы дура и впрямь себе глаз не выдавила, Алексей почти нежно освободил её от оружия. Затем легонько ткнул дулом в надбровье и рявкнул:

– А ну, к стене! Руки на затылок! На колени!

И только когда враз ослабевшая комендатурщица начала трудно поворачиваться на ослабевших ногах, пытаясь не упасть, он услышал висящий в коридоре визг…

Визжала та ухоженная Иркина соседка. Она как раз вывернула из коридора, и глазам её представилась сцена, способная ужаснуть неподготовленного человека. У дверей палаты мелко сучил ногами раненый автоматчик, лёжа в позе эмбриона и однозвучно подвывая. Вокруг распространялся запах мочи и фекалий – мышцы кишечника расслабились, как часто бывает в момент смертельной угрозы. Другой лежал головой в батарее и вовсе не подавал признаков жизни. У стенки, украшенной каким-то оптимистичным медицинским плакатом с изображением человека без кожи, стояла на коленях, уперевшись головой в пластик, женщина в камуфляжной форме. А над нею высился некто в гражданском, угрожая военной пистолетом.

Да, тут можно было подумать разное.

Чёрт, скоро приедут ребята Томича? А то вызовут медики с пациентами здешние сейчас охрану или ОМОН, а те начнут сразу или винтить, или вовсе палить, не разобравшись, кто тут за кого. А палить они будут ясно куда – в человека с оружием. Таковы правила: обезвредить того, кто опаснее, а там уж разбираться.

С этим надо что-то придумать.

Придумалось само.

– Не орите, гражданка! – откуда-то вдруг прорезавшимся «милицейским» голосом рявкнул Кравченко. – Работает госбезопасность! Опергруппа уже вызвана. Сестру-хозяйку позовите сюда, быстро!

Визг прекратился сразу после первого окрика. Всё же война здесь даже женщины привыкли реагировать быстро и правильно. Дама развернулась, подобрала полы халата и споро скрылась за углом коридора. Минута времени есть.

Алексей быстро обшмонал пленную. Так, отлично. Оружия больше нет, зато есть наручники. Пригодятся. Отобрал и телефон, чтобы сигнал не могла подать. Отвесил ей подзатыльник, дабы и далее вела себя смирно.

Этот… страдалец с дыркой в животе пока не опасен. Хотя…

Кравченко скользнул к нему, не сводя ствола пистолета с тётки, споро освободил мужика от автомата и пистолета под мышкой. Охлопал карманы на предмет телефона, нашёл, вытащил. Мужик взвыл от грубого обращения, но проявлять гуманность было некогда.

Пользуясь близостью к Иркиной палате, он заглянул в незакрытую дверь. Чёрт! Ирка, дурёха, сползла с койки и теперь неловко ворочалась на полу, пытаясь поднять на ноги непослушное тело. Чёрт, чёрт! Некогда помочь! Алексей лишь шикнул на неё:

– Всё хорошо, Иришка! Ложись обратно, я сейчас вернусь…

Секундно зафиксировав разгорающееся облегчение на её лице, он вернулся к своим делам. Прорычав на ходу «Сидеть тихо!» в адрес тяжело обмякшей у стены тётки, с трудом удерживавшейся на коленях, Алексей в два длинных шага метнулся к последнему участнику драмы. Тот как раз начал подавать признаки сознания, тяжело шевеля головой.