Текст книги "Кожа. Стихотворения 2000—2017 годов"

Расписание

 
в далёком ехать ехать в близком
вагоне электрички до ростова
дожать балканскую дожить чужие спички
дожечь уже не видишь не готова
 
 
в далёком ехать и скрипеть навылет
пружинами мужчинами детьми
вагоны переполненные мною
взлетают в небо около семи
(2008)
 

«не сойти с катушек не…»

 
не сойти с катушек не
обратиться к немоте
те и эти эти те
смотрят на себя во мне
 
 
эти эти эти те
он один лежит во тьме
улыбается теперь
вышел весь и запер дверь
 
 
улыбается из тьмы
это те а это мы
бормочи под нос земле
не сойти с катушек не
 
 
в снег летят
 
 
и смерть и дети
 
 
улыбаются в просвете
(2008)
 

«в селе (так сказала корнева)…»

 
в селе (так сказала корнева)
да в селе – корни ближе всякого текста
любого кадра.
 
 
ты глазеешь наверх чтобы в межгород пролезть
ты присутствуешь (будто бы) зритель
последнего гада
 
 
берега все восточны все водочны эти края
это будет не так по мостам и заградам
(спит зритель)
 
 
это будет вчера (что неточно) позавчера
зона спит (а за нею спокойный спит
вытрезвитель)
 
 
в том селе в том краю чьим присутствием смыты края
корни ближе всего и затянуты ниткою
неба
 
 
(натюрморт) недопита на треть третья рюмка кроя
речь из воздуха нёбо касается нового
неба
(2008)
 

«ты жил в кыштыме жид кыштыма жив…»

 
ты жил в кыштыме жид кыштыма жив
ты лез на ветки но орал от боли
от всякой задыхающейся воли
ты жил в кыштыме между твёрдых жил
церквей которых здесь всегда четыре
и рек подземных от которых три
пруда стоят по ним ночами ходит
один один престранный человек
и если с ним идёшь то он заводит
в такие дебри где незрим нам лес
он каркает он говорит но внятен
отнюдь немногим поднимает воды
и небом едут некрылатые подводы
собака кропит всеянварский свет
а ты лежишь и смотришь из подводы
на этот проникающий нас снег
(2008)
 

«пора заснуть пора брат на покой…»

 
пора заснуть пора брат на покой
пора на боковую за рукой
тянуться в сон
и доставать неспешно
то дерево с зарубкою то сон
страшнее ночи а глаза закрыты
и крутятся во сне не по орбите
а против даже этой часовой
 
 
пора пора глаза почти закрыты
неспешные
и кажется умыты
отскоблены слайд кадрами молвой
всей суточной
не то чтоб суетой
древесною и ручьевой тоской
а выглянешь за сон в часу четвёртом
и бог стоит над белою метлой
(2008)
 

«слитно пишется рцы плотно речёт вода…»

 
слитно пишется рцы плотно речёт вода
кожа тебе горчит нет говоришь куда
в плотных слоях судьбы плавит себя Иов
переводи мосты на птичий из всех языков
переводи себя по тёплым мостам сюда
ласточкой пролетит мимо тебя плотва
минувшим тебя крылом талым к седьмому числу
что ж обратись в юдоль для рцы
в слог воды в звезду
(2008)
 

«разговор со снегом и базар за нежность…»

 
разговор со снегом и базар за нежность
по канве конвой из пернатых тепло-
кровных – центробежность
промелькнула пеплом
явную небрежность
ты успела первой
 
 
надорвать январский как снежок последыш
выдохнуть на память родных междометий
вытащила первой
этот свет на тельник
начиналось утро
словно понедельник
(2008)
 

2009 год

«комочек переваливая…»

 
комочек переваливая
с боку на бок
еще не Бог а бога нет и
на фиг
 
 
идешь под фонарем
чертя не круг
и черт не брат еще
и бок не друг
 
 
в дыму всходил
как пересказ неточный
вагонный ресторан
беспотолочный
 
 
комочек переваривая
место
в котором людям было
очень тесно
 
 
под яблоней стоял и видел небо
прикусывает корочку от хлеба
(2009)
 

«на то смиренный человек клюёт ранетки с мертвых яблонь…»

 
на то смиренный человек клюёт ранетки с мертвых яблонь
засматриваясь в водный крест и в прорубь
перечёркнут за день
 
 
он пересматривал себя – пока за мышь возилась вьюга
метель себя переждала и переплавила
испуга
 
 
предвосхищенье – он входил под своды теплых снегопадов —
чужой еврей – степной калмык —
и большего уже не надо
 
 
на то смиренный человек пересчитал свои убытки
и Бог смотрел из всех прорех – как ленин
в первомай с открытки
 
 
он пересматривал своё: хозяйство темные дороги
никчемное но ремесло ранетки
высохшие ноги
 
 
он перемалывал себя переменял себя и льдины
вдоль чёрных яблонь и пруда
горелой глины
 
 
на то смиренный человек клевал свои прорехи богу
и холод говорил как смех но
по другому
 
 
нельзя и всходит из воды как сталь сквозь овны
всё тот же точный человек
ранету кровный
(2009)
 

«ты не умея лгать я не имея правды…»

 
ты не умея лгать я не имея правды
стояще в пустоте не стоишь но всё чаще
входыще через твердь взлетая через воды
мы проницаем смерть рекуя от свободы
 
 
среди знакомых блюд блядей первопечатной
где отменен трамвай подземными путями
покурим это друг из общей самокрутки
набитой беломором и мертвыми друзьями
 
 
крутые берега кыштымской хиросимы
нас вспоминают кругом и призывают кости
и кости прорастают из земляного мяса
и звонят панихиды как веселяци гости
 
 
на берега этила выходят графоманы
и пьёт нас алкоголик простимый и простёртый
а костяные птицы перешивают раны
и покидают е-бург потомственные Лоты
 
 
ты не умея правды я не имея молча
стояще в пустоте и в камне коим смерить
нам удается смертность подземного трамвая
ни живы и ни смертны что стоит только верить
(2009)
 

Семейная ретроспектива

 
им и было то лет ничего
в магазин заходили как дети
мир пузыристый словно стекло
видел нас в переломленном свете
 
 
в этом вывихе черных окон
и с этиловым галстуком в горле
нам и было то лет от того
что повидился ангел в зазоре
 
 
и летящий навстречу мне снег
по хрусталику окситоцина
обещал внутривенный и смех
обнимал переломами сына
 
 
говори же со мной говори
мать с отцом там остались иные
только свет остается как свет
даже если меня опрокинет
 
 
и вокруг остается гало-
перидол остаётся чуть сзади
здравствуй дом переломленный дом
и звенят у дверей санитары
(2009)
 

«скорее проступает ледокол…»

 
скорее проступает ледокол
с той стороны оконного желудка
напротив мясом мучают щенка
 
 
вагонная блядина в форме сутки
блюёт на чистокровную кровать
разносит чай с вагоном-рестораном
 
 
что ей осталось? только напевать
и напиваться – потому что рано
(скорее проступает ледокол —
 
 
по рвотной маске рыщут в нас менты)
и сдохнуть рано даже от того,
что смерть длиннее всей своей тоски
 
 
апрельская стальная лимита
на крыше съехавшей стартует к Армавиру
вагонная блядина умерла и потому не стало легче миру
 
 
возьми меня в свой невозвратный мир
и ледяного чая подливая – води меня где я других водил
где мяса в нас от края и до края
 
 
где речи в нас на переезд до смерти
где всякий оживает до Сысерти
води меня щенка до Армавира
 
 
Апрель. Вагонное депо и смерть.
Спасибо.
(2009)
 

«как ни смотри война воде война…»

 
как ни смотри война воде война
из дыма руки тянутся до дна
на кухне авраам и иафет
застыли ищут старых сигаре
 
 
т (в смысле тень) глядит на тень себя
снег – 20 темная пора
картавая как речь моя похмелье
война войне почти что очищенье
 
 
почти что ощущение поры
которая несётся вдоль горы
дым вырывает норы из норы
ковчег плывёт но мимо говори
 
 
как ни смотри вода воде война
он вынимает тело из огня
и смотрит удивительно двоих
не различая разделяя их
 
 
о деревянный стыд веретена
ковчег еще принадлежит корням
почти что ощущение вины
водой сочится из войны страны
 
 
как ни смотри – с кузнечьих их колен
но руки – чувствуешь? – проходят мимо стен
ощупывай у матери живот
и изнутри смотри на оборот
 
 
я говорю ты говоришь и многорук
последний сон внутри у всех подруг
которые почти (что?) поняли тебя
дым вырывает дыры и с огня
 
 
сдувает наших жен как пузыри
они плывут насквозь и вдоль
страны
(2009)
 

«Переплетаясь с тишиной, в шарах летящих слева, с Юга …»

 
Переплетаясь с тишиной, в шарах летящих слева, с Юга —
ты говорила не со мной. Скрипел упруго
неисчезающий вагон – на всех собаках,
и дворник шёл, и подметал – на автозаках
катились в тишине, в земле сплошные знаки,
варились зеки в козырнОм козЫрном фарте.
 
 
Ты, милая, ЧЕГРЕС, ЧЕРМЕТ с голодным словом,
а там за мной приходят шесть, как за уловом
ты ехала по тишине – а я за смертью
под фонарём и на убой… и дворник в третью
закрытую, как дверь, стучал кайлом и пивом,
переплетаясь с тишиной
в шарах и фильмах.
(2009)
 

«а ты скажи скажи: еще не завтра…»

 
а ты скажи скажи: еще не завтра
еще посмотрит словно смерть таджик
 
 
и холодно вослед халявный бог из кадра
уходит чтобы свет проговорить
 
 
а рыба выплывает на ЧГРЭС
из ста китайских чмо один скинует
 
 
а из апостолов земле досталось шесть
и только свет не по себе взыскует
 
 
и смотрит вслед прощальный героин
ничейный сын стоит во тьме у слова
 
 
и комнату переходя за шесть
дощатых метра смерть его
 
 
условна
(2009)
 

* * *

«Тебя уже не слышно никому…»

Евгения Изварина

 
тебя уже позвали никому
сказать ему – так надо – на виду
на водку дал и умер и проспался
летели ангелы как листья в октябре
а оказавшись в этом и нигде
им не укрыться слухом листопада
 
 
но выше тот который в стороне
он путает следы на словаре
и топает по фене с рафинадом
 
 
тебя уже не надо никому
и сто солдат закопано на лунном
лобке хотелось говорить о чом-то умном
но весь июль не снится только смерть
на водку дать и выйти в октябре
туда – наружу – где на языке
другом не говорят уже
не надо
 
 
где делится молчанье лишь на всех
как хлеб и дети в топке
снегопада
(2009)
 

Качели

Дмитрию Машарыгину

 
город которым живём съест все качели
чели или же веки но огрубели
а тяжелеет ли сын в животе год девятый
листающий мать наизусть родовые палаты
здесь опустели и перетертые ставни
держащие воздух как-будто он ровный – не равный
равный – ребристый —
но нам развлеченье дыханье
город в котором наш сын нерожденный заране
мне говорит и мной говорит на качели
качается дым а рукава опустели
ты распрямился – игла до бессмертья дошла
и разломилась на два дурака-топора
города два на подземный и мертвый язык
реки ползли по качели реки за них
ты изрекающий город ты маленький жид
влево и вправо качались качели и кто-то на них
мне говорил щебетал и смотрел нас в наклон
сын мой ходил по земле но не наш и другой
склоны паслись как коровы в подземной реке
лики ходили за тесто людей по земле
сумма созвучий утерянный голос невынутый сын
ты говоришь только голод я слышу Кыштым
ты говоришь он рожден я теряюсь за ним
в щебете в речи бессмысленной чтобы спасли
сын в животе (будто дочь) тяжелеет в Касли
путь ему крёстный и крестный
болючий как нимб
маленький плотник стоит на расплёсканном в щепки плоту
сын говорит я здесь счастлив
 
 
(и улыбается
тут)
(2009)
 

«на иртышской набережной будь не будь…»

Дмитрию Дзюмину

 
на иртышской набережной будь не будь
всё казарина повторяешь всё о шмеле
что случается проговаривается в октябрю
ближе к девятнадцатому перелей
 
 
пароходик зыбкою на плаву —
улялюм топорщится улялюм
на иртышской набережной не люблю
а уходишь с поездом —
улялюм
 
 
а случись катарсис и будешь ты
на посту молчать повторять шмеля
вспоминать июль говорить иртыш
да и бог с тобой если
не земля
 
 
а железный ангел махнет крылом
удаляешь мир улялюм delete
на иртышской набережной шмель морской
ЧПОК ПЧЕЛИНЫЙ РОТ и
молчит
(2009)
 

Путеводитель: Профилакторий на Южной

 
по жд читай по краю
по обряду обрисовки
по пивной стабильно с краю
по земной стабильно слева
как дебил над идиотом
идиот над местной дома
и младшОй под колыбельной
как термометр или кто-то
по жд читай по раю
по району и химчистке
календарный всегда справа
для картофельной очистки
там у белой три бомжихи
три бомжары у предела
указующих у Южной
только в небо только в небо
по жд не переводят
на французский через реки
через кабель через руки
через дык-хуи-поруки
принимает принимает
этот ангел чёрный в дёготь
вынимает всем бомжарам
указующий вверх ноготь
достаёт бутылку ГОСТа
наливает забывает
и того кто с краю поля
на поруки забирает
яко по суху на нёбо
по жд читай по краю
 
 
только Боже спят над бомжем
только бомж их понимает
(2009)
 

Путеводитель: Светофор

 
там светофор в себе плывёт
скорбит и плачет белый птичий
холодный голос на постой
просись и может быть услышишь
там чутко ждёт меня свердловск
увитый Раями и адом
там наливают пиво врозь
под впавшим в детство снегопадом
 
 
там чутко это чутко спит
с берёзами и медведЯми
с дитём твоим как смерть сопит
до фонаря под фонарями
так чутко это чутко спит
плывёт среди своей печали
и если ты сюда отчалил
то кто-то про тебя забыл
 
 
там чутко ждёт меня вагон
среди вокзала километра
и чуть свинцовый бьёт поклон
торфяник в нефтяные недра
там светофор своих детей
на утро отпускает в небыль
и плачет только от того
что рядом с ними он бессмертен
(2009)
 

«прости Господи мне надо…»

 
прости Господи мне надо
перереживать прости
 
 
а молчанье рафинадно и
расти
 
 
птица на руке у бога
головная боль моя
 
 
тает
 
 
языка немного
у меня
 

«о выткни Боратынский мне глаза…»

Памяти Дмитрия Кондрашова

 
о выткни Боратынский мне глаза
оговори нас немощный Орфей
глаза как правда на такие гвозди
откажут у Аида тормоза
и Дмитрий отбывает
на пироге
на пироги в неклёвом Таганроге
ты просыпаешься на станции тюмень
а снег идёт сквозь тело сквозь снега
сквозь свет сквозь тень от света
и сквозь тень
 
 
представь Аиду – охренеешь – гости
всё не уходят грантс покойный спит
сквозь свет и падаль ношу до поминок
и далеки от тела берега
мир преломился или что-то
сбылось
о напои их боратынский о
говори оговори их но
стена из смерти сбережёт меня
о вытки боратынский
мне глаза
 
 
а по молочной перейдя земле
спускаешься инфарктом на столе
лапша б/п беспроигрышна смерть
любая как любая впрочем
речь
о вытки Боратынского ого
род отмечает только одного
дым и из дыма пироги
летят вослед
бездушны и прямы
(2009)
 

2010 год

«и так же смерть похожа на лицо…»

 
и так же смерть похожа на лицо
и медленные мокрые ладони
ощупывают мёртвых быт и ё
среди корней уже наверно осень
но кажется агония ещё
не учит говорить ещё всё та же
погладь непонимающе её
лицо похоже в угольях и саже
погладь её и руки и кольцо
от сердца остановлено в глубинах
погладь её древесное шмотьё
которое никто уже не сдвинет
там также смерть похожа на себя
как ты когда листву свою теряешь
и ест зима в полёте снигиря
и цвирк шмеля наружу вынимаешь
и ты несешь его как смерть свою
как зверя зверь спасаешь зайца в бездне
и я твою смерть как свою шепчу
погладишь против рук и всё исчезнешь
так прорастаешь дворников своих
которые стоят посередине
твоей уже свершенной и своей
и разве кто-то смерть как камень кинет?
и разве сны недолги и тонки?
и лёд нас учит нашей тёмной речи
которая короче чем вода
которая нас в ступе защебечет
похожая почти что на лицо
качается в предзимья сердцевине
как ты незавершённая любовь
страшась что кто-то к свету
её вынет
(2010)
 

«сведет с ума присутствие зимы…»

 
сведет с ума присутствие зимы
как время кости наши с фотоснимков
рентгеновских – и разве были мы
иначе как под капельницей – близко
 
 
уже сгорание всего всего всего
за минусом под ёлкой мандарина
попробуем представим вкус без вкуса
холодное немёртвое зверьё
(перечеркнул – поскольку не моё
переписал – поскольку нас не видно)
 
 
сведёт с ума наличие имён
необходимость называнья вещим
произношения с акцентом и нулём
перешиваешь шерстяные вещи
 
 
сведёт до насекомого меня
чтобы раскройщики увидели земля
ладони разжимает и клевещет
особенно как видно детвора
глотает нашу жизнь за нас – в бега
нас ударяет в небеса гремя
 
 
как перебежчик
 
 
скажу тебе нам не сойти с ума
пока лучи рентгеновские светят
насквозь отличия зимы и января
пережимают глотку говоря пускай
ещё немного много не заметят
 
 
и я сижу смотрю на этот луч
благодаря судью или присяжных
или подонка что велик-могуч
засунул в тело мне и с тем оставил
(2010)
 

«вот ты стоишь с прозрачным языком…»

 
вот ты стоишь с прозрачным языком
жуёшь воздушный оробелый ком
застывший снег живёт перегибай
положат лист – с другой его читай
 
 
положат в гроб – перевернись за жизнь
земля в тебе и нет иных отчизн
положат в твердь как небо утикай
нас боль в живых запишет через край
(2010)
 

«Мы разучились говорить на русском языку …»

 
Мы разучились говорить на русском языку —
Висит солёная вода на ледяном суку.
Затвержен скорый договор бухлом в твоей крови —
Переговорщик с языком, давай поговори.
Поговори за ночь со мной чучмек, поэт и брат.
По хромоте – я там одной, мой дружелюбный гад.
Из съёмной этой наготы – я на одной стою
И голожопым языком не с Богом говорю.
(2010)
 

«бука спит она устала стала женщиной и вот…»

 
бука спит она устала стала женщиной и вот
переходит мир на запад ожидаючи аборт
обжигает крылоплечи закрывает черепки
бука спит она устала и шаги её легки
и шагая без уклона из груди её сосёт
 
 
сын как тёмный татарчонок
воркутлаговский полёт
 
 
вдоль по свету неповинный
бубучонок смотрит свет
тёмно-синий тёмно-тёмный
через мамочкин скелет
 
 
бука спит она устала бубучонок наперёд
смотрит вниз а видит запад
ожидаючи аборт он шагает без уклона
среди первородных вод
 
 
татарчонок как бубука
обнимает весь живот
(2010)
 

«спине уже не больно на окно…»

 
спине уже не больно на окно
ложится смерть ласкать её детей
и хорошо быть среднему поэту
приподыматься к утреннему свету
так рядом с местной бабой третью
не ожидать и слушать как живой
 
 
с соседом говорит стучится пяткой
в живот у смерти в земли для детей
как хорошо быть средним человеком
уравненным со смертью живым смехом
своих уже рождённых дочерей
 
 
спине уже не больно на окно
прикладывается смерть – её щекочешь
и быть иным и говорить с плечом не хочешь
тем более что на плече их нет
тем менее что узнавать ответ
причины не найдется не находишь
 
 
и снигири клюют её животный свет
рельефный неизвестный
бог есть нет
 
 
и никого не
спросишь
(2010)
 

«зачем зачем о жизни три вОрона летят…»

 
зачем зачем о жизни три вОрона летят
и каждый третий держит в своей руке котят
 
 
зачем косноязычье незримо мне дано
о впалое как старость отчаянное дно
 
 
зерно в подскулье ноет у бледной из ворон
я склонен к паранойе в любой из всех сторон
 
 
зачем мне смерть однажды смеётся изнутри
нет музыки понятной для цифры нумер три
 
 
и оспою укрыто у черной из ворон
крыло как феней синей написанное С. Л. О.Н.
 
 
зачем мне голос птичий безногий голос дан
до боли неприличный как чёрный Казахстан
 
 
и рыжий красный ворон забитый в кислород
мне тело лапой ищет и закрывает рот
 
 
зачем твоё бессмертье – четвёртый ворон бел
летит на тёмном свете наш чёртов Кыштым-бей
 
 
зачем зачем о жизни ворОны три летят
и в каждой третьей дети как умца-ца гудят
(2010)
 

Шмель

 
вот этот шмель узкоколейки в четыре дня
в пути соседей время дрючит идущих на
какая дура – перекрестит – как свояка
и бог молчит и небо меньше себя пока
 
 
пока я говорю изыди меня любовь
легко проходит через речи и горла кров
вот этот шмель и он податлив как дурь в июль
на километре выйдут эти и те войдут
 
 
блатная речь благословляет любую речь
ну ты приедешь и ответишь за нас перечь
перечь старуха своей смерти перечь за всех
на перегоне у Байкала смотри у дна
 
 
благословляет шмель идущих
с любовью на
(2010)
 

«нисколько – это много а сейчас…»

 
нисколько – это много а сейчас
окно откроешь и мороз сквозь руки
как капельницы длинная вина
как окружившие любовью своей суки
 
 
нисколько – это больно до того
договоримся что условно мы
принадлежим бумаге заодно
и как зерно проросшее прямы
 
 
нисколько – это я там над тобой
припомнивший что голос в долг был принят
заходишь в тело а внутри темно
и мокрый дождь болезнью сухо вымыт
(2010)
 

* * *

неужели я настоящий…

О. Мандельштам

 
и была у смертей улыбка
но недолго – на море зыбка
 
 
от локтя до локтя как Индра
ты приедешь и слышишь Тында
 
 
на хрена мне как двери тело
что я мог всё уже ты спела
 
 
скрипка купленная трёхрублёво
а пройдёшь и внутри херово
 
 
только дверь постучится в воздух
растворяется голос возле
 
 
неужели теперь я смертный
баба с возу – улыбка светит
(2010)
 

«о, оловянный голос тишины…»

 
о, оловянный голос тишины
до оленины мясо на зубах
нас носит страх за третьих [не своих]
на мятной к пятнице неделе на губах
воловьих львиное лицо глядит в окно
и оставляет четверной [как в рюмке] свет
и машет стрекоза ему в окно четырёхкрытый
и просторный снегу
цвет
 
 
о, жертвоприношение моё
непринятое чашей – никого
ни ангела ни семени во тьму
ни крови ни ошметка не возьму
 
 
в субботу в пасху в мясо как своё
меня кладёт за дар себе зверьё
о, доброе зверьё меня меня
ты вынимаешь дымом из огня
 
 
и раздуваешь ноздри как метель
засовывая как записку в щель
написанное мною мудаком
и унося в своё гнездовье ком
из мяса и его нетишины
которые уже не
прощены
(2010)
 

«мне не с кем говорить ни тут ни там…»

 
мне не с кем говорить ни тут ни там
похоже дым похоже по губам
водили хером бритвою пером
судьбою рыбьей чешуёй лапшой
братан не бойся больше не проси
на двух не хватит зеков и рассий
на двух не хватит пепла и вины
вода течёт но обтекает дым
 
 
нам не с кем говорить с тобою брат
вводи по капле в вену препарат
ты препарируешь и бога и лягух
как каин авеля как плоть безмолвный дух
братан не бойся дальше будет свет
ещё подальше тьма – двух сигарет
нам не хватает и хватаешь дух
как рыба воздух бога нет на двух
 
 
нам нечем говорить с тобою брат
весь русский низок инородный гад
мне не с кем говорить за нас с тобой
один стоит над нашей головой
с прошитым темячком и рваною губой
откроет рот и бьётся как плотва
со смертью накрест языком братва
а я стою и наблюдаю дым
и не кем мне вот здесь
заговорить
(2010)
 

«снег завершает мёртвую петлю…»

 
снег завершает мёртвую петлю
из всех возможностей что я не говорю
из всех воздушных рукавов и ям
снег завершает снег наверно пьян
 
 
он молится за этих и за тех
из всех холодных щурится абрек
он учится смешению времён
чтоб в небо уходил мой патиссон
 
 
снег завершает фразу обрыва
снег рвёт наружу как шахида два
теперь шахида с нескольких сторон
лежат и загорают с кадыком
 
 
который продышаться им не дал
снег возвращает всё что он в кармане смял
из всех возможностей я эту повторю
почти живую мёртвую петлю
(2010)