Текст книги "БП. Между прошлым и будущим. Книга первая"

– Саша… – голос в трубке звучал совсем не так, как обычно, и не так, как еще вчера, когда, увезенный Аксеновым из Филадельфии в Вашингтон прямо с читательской конференции, Гладилин звонил в редакцию – просто чтобы спросить, как дела, ничего более.

– Саша, вчера убили Сергея…

Убили Сергея.

Три недели, что Гладилин гостил в Штатах, оказались примерно такими, какими мы видели их, сговариваясь минувшим летом о его приезде. Впрочем, не вполне. Сколько мы не виделись – лет семь? Да нет, кажется, все восемь – столько прошло от нашей последней встречи в Париже, где вот уже почти два десятилетия живет писатель. Гладилин – человек ночной, ужин после 11 вечера для него – традиция. Только в эти часы и удавалось нам как-то расслабиться, за неспешной беседой вспомнить то да се из московской жизни, обменяться новостями.

И новости эти были отчасти многолетней давности… Да еще перед самым нашим отлетом в Филадельфию – когда в первом часу ночи нагрянул Марик Розовский со своей театральной командой, знавший, кстати (не в упрек ему будь сказано), что у нас ранний самолет. Просидели мы, однако – не скрою, ко всеобщему удовольствию, – кажется, часов до 4 утра. Вот тогда и поговорили…

Мелькали дорожные часы – в самолете, в автомобиле; поклонники “Хроники времен Виктора Подгурского”, с которой почти четыре десятилетия назад начался знакомый нам Гладилин, читатели его книг, увидевших свет в России, и тех, что были изданы спустя десятилетия на Западе, готовились к встрече с автором. Его ждали здесь, в Калифорнии – в Лос-Анджелесе и в Сан-Диего, в Сан-Франциско и в Пало-Алто. И еще на Востоке США – в Филадельфии, в Нью-Джерси, в Нью-Йорке…

До Нью-Йорка писатель в этот раз не доехал – поменяв дату и место вылета, он возвращался из Вашингтона в Париж. Как, впрочем, не состоялось и наше с ним интервью, содержание его, надо надеяться, не оставило бы равнодушными читателей “Панорамы” – могу судить об этом по шквалу вопросов, который обрушивался на Гладилина во время его выступлений.

– Анатолий Тихонович! Анатолий Тихонович! – перебивали друг друга сидящие в зале. – Над чем вы сейчас работаете? Почему вы ушли со “Свободы”?.. Что на самом деле случилось с Галичем?.. А с Кузнецовым?.. Где сейчас Максимов, что он делает?.. Ну, и так далее.

И он отвечал на вопросы, читал отрывки из написанных в разное время рассказов и повестей, снова говорил – о людях, о себе, о времени. О том, что задумал новый роман – в нем будет Россия, перестройка, ее вожди… О коллегах с радиостанции “Свобода”, о человеке необычайного мужества и честности – Викторе Платоновиче Некрасове, дружба с которым осветила годы парижской эмиграции, о том, как пытался он помочь замечательному писателю, выбивая у начальства дополнительные часы радиоэфира…

Интервью наше с Гладилиным все же состоялось – только совсем не к такому готовились мы оба. Совсем не к такому…

Вчера убили Сергея.

О Сергее Мажарове Гладилин рассказывал довольно много, посвящая меня в события семейной жизни последних лет. Главными, конечно, в его рассказах были два чудесных малыша, внук и внучка, подаренных ему дочерью Аллой в супружестве с Сережей. И после развода Мажаров продолжал заботиться о семье – они жили в прекрасном районе Парижа, лето проводили на лучших курортах, куда Сергей прилетал к ним на частном самолете – если не забирал малышей на месяц-другой к себе.

– Словом, отношения в семье сохраняются добрые, – рассказывал Гладилин. – Правда, и сама Алла работает, вполне, между прочим, успешно. Вот уже ждет ребенка от своего нынешнего мужа, француза…

Здесь – самое время вернуться к телефонному разговору. К интервью, если хотите. Хотя, какое там интервью – это был монолог Гладилина, который я лишь изредка перебивал наводящими вопросами.

– 22 ноября, – негромко звучал в динамике телефонного аппарата голос писателя, – в Париже в своей квартире профессиональными выстрелами через дверь (явно работали профессионалы, – подчеркивая мысль, повторил Гладилин) был убит Сергей Мажаров, крупный российский коммерсант. Эта акция – продолжение систематического истребления верхушки российского бизнеса, а также наиболее независимых журналистов, которое вот уже долгое время происходит в России. Это – не мафия. Я в это не верю! – Голос писателя стал жестким. – Потому что до сих пор по всем этим преступлениям еще никого не нашли. Здесь явно работают некие структуры, связанные с государственными звеньями. Цель запланированных убийств – уничтожить строптивых “новых русских”, запугать всех остальных и подмять идущий в России процесс – болезненный и очень постепенный, но направленный на капиталистическое переустройство общества, – подчинить его себе. Почему – запланированных?

Некоторое время назад Сереже показали список, в котором он был на 15-м месте. На 14-м был Березовский – его машину взорвали, шофер погиб, а сам он чудом выжил. Напомню: Березовский – это председатель акционерного общества знаменитого автозавода в Тольятти, сейчас его называют “ЛогоВАЗ”, там выпускают “Лады”… Тринадцать человек до него были убиты. Во всем просматривается четкий почерк определенной организации…

…Гладилин сказал: определенной организации. Я не стал спрашивать, какую именно имел в виду писатель, да и вряд ли был у него готовый ответ. Как нет сегодня ответа у российской прессы, пытающейся своими средствами расследовать серию совершаемых одно за другим политических убийств.

Политических, потому что убийство коммерсанта, директора завода или журналиста сегодня в России есть политическая акция.

После нашего разговора, день спустя, на моем столе собралась стопка последних выпусков российских газет. Вот они – напечатанные мелким, ставшим непривычным для нашего глаза, шрифтом полосы “Аргументов и фактов” “Собеседника”, “Известий”… Откроем наугад – ну, вот эту страницу:

“Сколько стоит подстрелить президента?.. Фанатик подрядится сделать это бесплатно, но шансы его минимальны. Профессионал моего уровня, я думаю, запросит 500–700 зелененьких – и не промахнется. Так что президент может спать спокойно, чего я не могу сказать о президентах банков и концернов…” Это – из “Совершенно секретно”, журналист интервьюирует убийцу-профессионала.

– В этом списке, – продолжал говорить Гладилин, – были известные коммерсанты братья Квантришвили – оба они убиты. Был в нем и Сергей Дубов, владелец крупнейшего в России Издательского дома «Новое время», созданного на базе одноименного политического еженедельника, – он, в частности, первым издал всего Солженицына, первым в мире решился издать на русском языке книги Виктора Суворова «Ледокол», «Аквариум», «День М». Застрелили Дубова на пороге собственного дома в Москве… («За год до этого в возрасте 15 лет был убит его сын – выброшен из окна 14-го этажа. Так давили на успешного предпринимателя». – Эту фразу добавила Галина Лисицкая, вычитывающая тексты перед их интернетным изданием, – семью Дубовых она знала близко.)

Жаль, не сохранил я письма Эдуарда Графова, известного в России журналиста, чьими фельетонами в “Неделе” еще на моей памяти зачитывалась российская интеллигенция. Он и “Панораме”, по нашей с ним старой московской дружбе, предлагает время от времени свои статьи – надеюсь, читателям памятны эти публикации. Так вот, в одном из писем ко мне он назвал Сергея Дубова блестящим организатором издательского дела, чуть ли не новым Сытиным, и от его имени предлагал осуществить совместные издательские проекты – например, публикацию дайджеста по российской прессе, выпуск которого Дубов к тому времени уже начал в Москве, причем распространял его тогда бесплатно. Спустя какое-то время от заместителя Дубова пришла короткая, но вполне конкретная факсограмма, содержащая предложения о сотрудничестве. Пожелтевшая страничка с факсаппарата сохранилась в нашем архиве. Ответить на письмо мы не успели – через несколько дней Дубова не стало.

Да простит мне читатель это короткое отступление, – я не мог его не сделать… И снова, от Лисицкой Галины:

«Он был совершенно исключительным – добрым, отзывчивым, щедрым человеком. Я таких больше в жизни своей не встречала. Он издал книги отца Александра Меня, принимал участие в строительстве часовни на месте убийства священника. Вдова Сергея Маргарита Федотова за те два года потеряла двух самых дорогих ей людей – сына и мужа. Она не получила никаких денег от издательства мужа («сверху» ей намекнули – «не возникать!») – очень скоро всё было варварски разграблено, чему я свидетель. Так вот, сейчас Рита Федотова на свои, на очень малые средства, экономя для себя на всем, издает великолепно исполненную серию просветительского и научного характера (благо права на нее Сергей Дубов приобрел ранее), – «Историю России и дома Романовых в мемуарах современников. XVII–XX вв.» – уже более 20 томов увидели свет. А еще – документальную серию «Народный архив. Век XX. Противостояние: Человек – Система». Издает от имени своего детища – «Фонда Сергея Дубова» – негосударственной некоммерческой организации, созданной в память о талантливом издателе и предпринимателе, погибшем от руки наемного убийцы. В задачи Фонда входит и оказание поддержки семьям журналистов и полиграфистов, ставших жертвами криминальных структур и современных войн.

Такой она человек – совесть общества, таким был и ее муж Сергей Леонидович Дубов. Светлая ему память…»

Возвращаюсь, однако, к монологу Гладилина.

– Убивали директоров крупнейших заводов, связанных с экспортом металлов, например. Эти люди, по-видимому, не шли на какие-то вещи, которых от них требовали. Они не подчинились. Гибли и журналисты, – ровным голосом, как бы зачитывая текст заявления для прессы, говорил Гладилин, – тот же Холодов из “Московского комсомольца”. Холодов не был в этом списке – наверное, есть и другой, для таких, как он: журналист вышел на какие-то очень крупные дела, творимые очень сильной армейской мафией, – где-то на самом верху. И его убрали.

“…За несколько дней до гибели Холодов побывал в одной воинской части и обнаружил, что там проходят суперподготовку профессиональные убийцы… В том, что диверсия (убийство Холодова – А.П.) – дело рук профессионалов – сотрудников спецслужб – сомнений уже не остается. Вывод делается на основе анализа технических деталей взрывного устройства. “Аргументы и факты” сообщают нам… что в этот день Холодов должен был получить от сотрудника ФСК (Федеральной службы контрразведки – А.П.) компрометирующие ГРУ (Главное разведывательное управление – А.П.) документы…”

Это – из “Собеседника”, номер 44 за 94-й год. Дальше автор публикации размышляет о том, кто же все-таки стоит за кулисами диверсии – ГРУ или ФСК. Столь ли важно это в контексте моих записок – право, не берусь судить. Разве что из любопытства следую за рассуждениями автора – вот еще цитата из той же статьи:

“Внимание публики было умело отведено от ФСК и приковано к ГРУ! Что могло и требоваться”. И дальше: “Тут мы подходим к самому главному – кто был источником информации Дмитрия Холодова, кто давал ему материалы о военных коррупционерах, кто сообщал ему нечто о ГРУ и спецназе?…Министр обороны Грачев, человек не слишком далекий и потому прямой, не мудрствуя лукаво, в интервью “Независимой газете” так и заявил: “Дмитрия Холодова использовали как подсадную утку”.

И затем автор рассказывает о загадочной гибели двух экспертов из ФСК, которые могли иметь отношение к убийству Холодова, из чего следует предположить, что организовано оно именно этой службой. Собственно, этим тезисом он и завершает свою статью, помещенную, кстати говоря, в разделе “Расследования”.

Интересно все же, до каких уровней власти, до каких ее структур позволено добраться сегодня российской журналистике в своих расследованиях?..

– Сереже Мажарову 36 лет, – продолжил после минутного молчания Гладилин.

– Было… – невольно вырвалось у меня.

– Да, было. – Гладилин опять умолк. Молчал и я. – В эмиграции в Вене, – снова зазвучал голос Анатолия, – он оказался, когда ему было 17 лет. Там до сих пор проживает семья, с которой он выехал, его отец – музыкант, пианист, хорошо известный в Европе, Леонид Брумберг. То есть Сергей принадлежал, как теперь принято говорить, к еврейской эмиграции. Мажаров – фамилия его матери. Есть у него и сестра. А теперь остались два маленьких человека с искалеченными судьбами – его сын четырех лет, Алеша, Алексей… И дочь Аня – ей 6 лет. Ну, как им сообщить, что у них теперь нет отца! Этого никто не знает…

Голос в динамике сорвался.

– Сережа переехал в Париж, где начинать ему пришлось с самых низов, – после недолгой паузы заговорил Гладилин. – Никакого отношения к бывшим советским структурам, как и к так называемым “деньгам партии”, ставшим основой многих успешных зарубежных бизнесов, он не имел. Первую коммерческую сделку он вообще заключил с бельгийцами. А потом, когда открыли границы, он успешно продал в Россию партию компьютеров – с этого, собственно, и начался этап его бизнеса, приведший Сергея к вершинам финансового Олимпа.

У него было несколько компаний, его московское бюро насчитывало, кажется, сотню сотрудников. А когда он увидел список и когда произошло покушение на Березовского, чья фамилия в списке предшествовала его, Мажарова, фамилии, Сергей закрыл бюро – и все эти люди потеряли работу… Он никогда не делился со мною подробностями ведения бизнеса, да я никогда и не спрашивал его о них, но было понятно, что в своих делах и связях он вышел на очень, очень высокий уровень. Повторю: в списке, который ему показали, он был на 15-м месте, всего же там было 27 имен.

– А кто шел после него? – я не мог не задать этого вопроса, хотя ответ предвидел однозначный. И, конечно, оказался прав:

– Никаких имен, следующих за ним, мне Сергей не называл… Но все предшествующие – имена тех, кого уже нет в живых, разве что за исключением Березовского – это капитаны российской промышленности, экономики, торговли. В России у Сергея была хорошая охрана, здесь же он ни от кого не прятался, жил вполне открыто. Ну, был у него охранник, он же шофер, с которым они расставались в конце рабочего дня. Вот совсем недавно, – вспоминал Анатолий, – Сергей появился на детской площадке, где я гулял с его детьми, без всякой охраны, и мы целый час играли с ними, бегали, дурачились. А охранника он на этот час отослал куда-то…

Да и вообще жил он достаточно открыто, в дом к нему часто приходили друзья. Правда, телефон его в парижском справочнике не значился, а был лишь в так называемой “красной” книге, не предназначенной для широкой публики. Следовательно, и квартирного кода его, кроме самых близких, никто знать не мог. К тому же, набравший этот код должен был появиться на телеэкране в квартире жильца, прежде чем получить возможность подняться на нужный этаж. Значит – привел убийц кто-то из своих?..

Подробностей покушения Гладилин в тот день не знал; разумеется, он много раз говорил с Парижем, где дочь его почти целый день провела в полиции, давала какие-то показания – там ей и сказали следователи, что “работу” выполнили профессионалы. Не многое стало известно и на следующий день, когда Гладилин улетал: убит Сергей был квалифицированно, наповал, хотя стреляли через глухую дверь его квартиры. В сегодняшней России все, кто чувствует необходимость и может себе это позволить, устанавливают бронированные входные двери, укрепляют косяки и рамы. А в Париже-то, казалось, – зачем?

Какие-то подробности, не обязательно достоверные, появились на следующий день после гибели Сергея в газетах “Паризьен” и “Фигаро” – разве что как-то значима может показаться информация о том, что разыскивается полицией для допроса некто Макаров, компаньон в одной из фирм, принадлежащих Сергею.

Да, Сергей был способным предпринимателем, наверное, очень способным – одним из тех, чьими усилиями только и возможно привести к порогу цивилизации страну, заблудившуюся в лабиринтах новейшей истории, бредущую по колено в крови вот уже которое десятилетие.

– К нормальному, хорошо отработанному капитализму с человеческим лицом, – употребил я в разговоре с Гладилиным расхожий оборот.

– Я думаю, что такими способами они построят капитализм со звериным лицом, – заметил Гладилин.

– Говорят, похоже на Америку 20-х – начала 30-х годов: “Великая депрессия” расцвет мафии – и убийства, убийства, убийства…

– Знаешь, скорее все же – нет. Американцы, при всем тогда происходящем, работали, производили ценности, строили и совершенствовали страну, а здесь они только… – Гладилин оборвал фразу, не договорив.

– К тому же в Америке никогда не было столь тесного переплетения, даже срастания государственных структур с преступными, – согласился я.

– Самый главный показатель происходящего – сколько за это время убито людей, и ведь ни один преступник на найден! Убивают не только промышленников – журналисты, сотрудники прокуратуры и милиции, депутаты Госдумы в том же скорбном перечне. Ну, что это за система? Славящаяся превосходно отработанным полицейским аппаратом, она сегодня оказывается не в состоянии найти виновных.

– Остается предположить, что происходит все это не без участия того же полицейского аппарата.

– Из чего можно сделать столько выводов…

И опять обращаюсь я к российским газетам:

“После серии громких убийств стало очевидным, что убийц, как правило, не находят. Власть в этом не заинтересована. Иначе и самое загадочное преступление было бы раскрыто. Об этом говорит бывший шеф КГБ В.Семичастный”

Авторитетно звучит, не так ли? Это – из “Аргументов и фактов”.

И, наконец, взгляд мой останавливается на столбце, логично завершающем этот мини-обзор российской прессы:

“Анализ… показывает, что почти каждый случай порожден стихией складывающихся новых экономических отношений. Почти в каждой оперативной сводке фигурируют коммерческие предприятия или должностные лица из этих структур. Так, только в столице за неполный год уже пострадали АО “Альтернатива”, “ОТОН”, “Мега” и “Росстройинвест”, корпорации “Виктор” и “Айсберг”, фирмы “Бертон” и “Митра”, МП “Россия”, ГОО “Черкизово”, клубы “ Манхэттен” и “Найт Флайт”, СП Интернэшнл автоцентр”, “Финтранскомпания”, банки “Столичный” и “Российский кредит”, ТОО “Элита”, АО “ЛогоВАЗ” (дважды). Глубоко заблуждаются те, кто рассчитывает на стихание этой войны. Пока государство не начнет жестко контролировать процесс становления экономических отношений…”

А может, оно, государство, так их и контролирует?

– Америке на выздоровление потребовалось лет десять, ну пятнадцать. А сколько потребно России?

– Да, сколько?.. – повторил мой вопрос Гладилин.

На этом, собственно, можно было бы и поставить точку. Или многоточие…

И так как до сих пор не возникло каких-то новых подробностей происшедшей трагедии, способных пролить на нее свет, остается только добавить несколько слов к сказанному выше о Сергее Мажарове. Имя его в списке нынешних российских меценатов занимало далеко не последнее место: с первых серьезных денег, пришедших к Сергею, он постоянно и щедро оказывал помощь художникам, артистам, музыкантам. Одной из самых известных его акций, которую, скорее всего, тоже можно было счесть благотворительной – ибо российское кино, как правило, продюсерам его денег не приносит – стало финансирование московских съемок фильма “Лимита”.

Лента эта явилась первой самостоятельной режиссерской работой Дениса Евстигнеева, сына замечательного артиста, недавно ушедшего от нас в лучший мир. До того Денис был известен своей операторской работой в фильме Лунгина “Такси-блюз”, награжденном множеством премий, в том числе международных. Фильм “Лимита” тоже не остался незамеченным – Сочинский фестиваль “Кинотавр” сделал его лауреатом конкурса.

В сюжете фильма история двух близких друзей.

К развязке фильма одного из друзей убивают.

Ноябрь 1994 г. – Август 2012

Часть 4
Особенная стать…

Ход стрелок снова скор – теперь они возвращают тебя

в самое начало 90-х.

Итак…

Пятеро били одного. Не так, как бьют, когда просто хотят проучить – били насмерть. Паренька лет восемнадцати, пытающегося рукавами легкой матерчатой куртки прикрыть лицо, окружали его сверстники. Они по очереди наносили ему удары, норовя попасть в голову, в поясницу. В попытке устоять на ногах, не оказаться лежащим на земле, он наклонился, шире расставив ноги. И тогда один из нападавших, забежав со спины, по-футбольному со всего размаха ударил его сзади – в промежность.

Кажется, ты не вполне контролировал себя, когда потянул дверную ручку, пытаясь выйти из машины. Юра нажал педаль газа, и “Москвичок”, стоявший первым на перекрестке Садового кольца и Самотечной улицы, рванул вперед на красный свет. Зеленый зажегся уже над нашей головой.

– Юра, почему они все молчат?! – твой выкрик относился к сравнительно небольшой, человек в двадцать, очереди, протянувшейся к окошку торгового ларька: никто из них, кажется, даже не пытался – не то чтобы остановить избиение – просто снять трубку уличного телефона (он был совсем рядом, в каких-нибудь двух шагах), чтобы вызвать милицию. Кто-то стоял отвернувшись и старательно не замечал происходящего. Кто-то вполне равнодушно, а двое-трое с очевидным любопытством посматривали на творимую экзекуцию.

– Дядя Саша, вы что? – племянник укоризненно косился на тебя, лавируя в густом потоке нещадно чадящих автомобилей. – У них же наверняка оружие!

Было светло – солнце еще только перевалило за зенит, и его лучи, свободно пронизывая невысокие жидкие облака, по-прежнему мягко ложились на расцвеченные осенью золотистые кроны деревьев, выросших по обе стороны Садового кольца – пятнадцать лет назад их здесь не было. И на лица прохожих, толпящихся у перехода в ожидании зеленого света. Превосходные условия для съемки… Особенно, если снимать из окна стоящего автомобиля – незаметно для окружающих. О лежащей у тебя на коленях камере, – ты всегда вынимал ее из сумки, садясь в автомобиль, – вспомнил только тогда, когда ее чуть не уронил, выходя из машины. Примерно полчаса спустя…

…В Москве ты не был 15 лет. Почти 16. Наверное, не спешил бы туда и сейчас: “на территории”, так теперь называют свою страну люди, избегающие говорить – “СССР”. Хотя формально Советский Союз существует.

И вот – твоя газета аккредитована при Министерстве иностранных дел Союза – это там больше года вылеживалось представление Госдепа США по этому поводу. И еще где-то.

Наверное, большую часть этой главы можно было бы опустить. Да её просто и не было бы, если бы… если бы только оказался прав Фукуяма: идея ученого-политолога заключалась в том, что с концом существования СССР завершена всемирная история, перевернута и закрыта ее последняя страница.

Не случилось так – это нам, живущим в новом тысячелетии, теперь ясно. И история жива, и люди те, ее фигуранты – здесь. Не все, почти все.

* * *

Всё же – Москва. Визит к только что назначенному начальником Управления информации советского МИДа Чуркину. Виталий совсем молод, интеллигентен – он вовсе не похож на чиновника в ранге чрезвычайного и полномочного посла.

Вот и первый признак перемен. И ещё – это при нем и даже именно им впервые в истории здесь, в Москве, аккредитовано русскоязычное зарубежное издание.

И что это означает? А вот что: регулярное получение официальных пресс-релизов… участие в мидовских брифингах… и, между прочим, как признаётся твой корреспондент, открытый доступ в закрытый ресторан при пресс-центре, преимущества чего становятся очевидны при первом же вашем ужине. Коллективный, на 12 персон – да здравствует аккредитация! Но и в знак признательности друзьям, сумевшим организовать тебе приглашение, так называемый “вызов”, в необъяснимо короткие сроки – за две недели… Спасибо, Рустам! – век не забудется.

Что там – Дядя Гиляй с его описаниями старомосковских купеческих пиршеств, или Молоховец (“…если у вас неожиданные гости, спуститесь в погреб…”) – ну, и так далее… Ты затрудняешься припомнить всё заказанное и поданное к столу: виды икры, маринованных грибов, копченостей – это к закуске, горячее – само собой, естественно, и горячительное – изысканные коньяки, водки, да что там вспоминать! Запомнилась же сумма счета – 900 рублей. Ты долго разглядываешь этот листок с фирменной эмблемкой МИДа, незаметно показываешь его под столом Бегишеву – не ошибка ли? Нет, не ошибка: по-тогдашнему получилось что-то около тридцати долларов. Да…

Вообще-то это второй ужин с пригласившими тебя – первый состоялся в помещении ресторана ЦДРИ (Центрального Дома Работников Искусств) на Кузнецком, помните? Именно в помещении, ресторана как такового теперь не существовало, столик для вас накрыли на приподнятой площадке – бывшей эстрадке. В пустом зале выстроились в один длинный ряд столы, за которыми вскоре разместились человек 50 (“кооператоры”, – шепнул прислуживающий вам парень).

Что им подали – вы не заметили, да вообще обратили на них внимание только, когда из-за их стола донеслось нестройное “Боже, царя храни…” Ваши соседи стояли с рюмками в руках по обе стороны стола: трудно было признать в них новых охотнорядцев – скорее, напротив, – лет сто назад, ну чуть меньше, в большинстве своём, как вам показалось, они могли бы сами стать жертвами тогдашних уличных беспорядков… по этническим причинам, понимаете?

Чтобы закончить с этим сюжетом, вспомни, что вам принесли тогда: селедочку, не лучшего качества, холодную картошку с какой-то скромной зеленью, ну, и бутылку водки, естественно…

Да. С едой в городе сейчас не просто плохо, но очень плохо… Предстоящая зима по общему ожиданию горожан обещает быть и холодной, и голодной. Если, конечно, не рассчитывать на чудо. Хотя большинство здесь в чудо верит все меньше и меньше – даже если приход его мог бы ожидаться с Запада…

Почему?

“Помогите нам сейчас, а то всем будет плохо!” – этот призыв постоянно повторяется в газетах, в частных встречах.

Итак – о еде?

Ты всегда спрашиваешь разрешения записать разговор, не забывая напомнить, что плёнку увезешь в Штаты. Никого это не останавливает: “…а чего теперь бояться-то?” но сквозит и нескрываемое безразличие… к собственной судьбе, в том числе. Такого, еще месяц назад, в “разгар увядания перестройки”, признаются они, быть не могло. Это тоже – примета времени.

* * *

Люди. Поначалу ты пристаешь к ним с вопросом – был ли путч? Или что это было? Путч – это когда к власти приходят со стороны – те, кто ее не имел, так? – ну и как это можно отнести к августу 91-го? Сейчас – сентябрь. Что – теперь?

Скоро эта тема отходит куда-то – на второй план, на третий, на пятый… Постоянные встречи, большей частью случайные: студентки института, кассирша в продовольственном магазине, водитель, это он помогает тебе успеть повсюду, пробиваясь через пробки загазованных улиц – столько машин здесь никогда не было. Ты оказался для него не самым легким пассажиром!..

Но вот – и загодя условленные: Битов… тассовец в большом чине Субботин… отставник Рясной Володя. И еще: недавно ведавший всей профсоюзной прессой страны Лавров Николай. И ещё – руководитель Академического оркестра Всесоюзного радио и телевидения Николай Некрасов… Колька и Колька – обращение это сохраняется у вас многие десятилетия.

А еще – Розовский Марк – заявление “восьмерки” его застает вместе с театральной труппой в автобусах, направляющихся в аэропорт Внуково. Театр везет в Одессу и Киев спектакль по пьесе, созданной писателем-диссидентом Юлием Даниэлем, кажется, в 60-м году, “День открытых убийств”… Вспомнив первые минуты смятения и принятое единодушно всеми участниками труппы решение “ехать!”, режиссер рассказывает, как навстречу автобусам, катившим в аэропорт, двигались колонны бронетранспортеров. А по обе стороны подмосковного шоссе за деревьями стояли слегка – именно слегка – замаскированные танки.

Итак.

Что же они тогда думали? Каждый о своем…

* * *

Здесь мне и сегодня кажется уместным сохранить содержание нескольких страниц, опубликованных по возвращении Розовского в Москву, в сборнике текстов тех лет.

Итак…

Задавая свой первый вопрос, я как бы исходил из следующей предпосылки: путч – это когда к власти приходят со стороны те, кто ее не имел. В какой степени это определенно можно отнести к августовским “путчистам”?

– В полной, – считал Некрасов. – Реальной-то властью они не пользовались! – убеждал он меня. – Они сидели наверху, но события развивалсь помимо их воли. Возьми тот же союзный договор, который готовился подписать Горбачев: лишая центр власти, он отнимал у них все, что они имели, – посты, привилегии… К положению Горбачева в тот период я отношусь сочувственно – он, действительно, был нерешителен, лавировал, но их победы не хотел.

Той же точки зрения придерживался в беседе со мною и Розовский. Заявление “восьмерки” застало его вместе с театральной труппой в автобусах, направлявшихся в аэропорт Внуково. Театр вез в Одессу и Киев спектакль по пьесе, созданной писателем-диссидентом Юлием Даниэлем, кажется, в 60-м году, “День открытых убийств”… К подобной ситуации – лучше не придумаешь!

– Так вот, – настаивал Марк, – это был самый настоящий путч! Но его неверно называют военно-коммунистическим. Военный – да. Но не коммунистический – потому что коммунисты, участвовавшие в нем, как раз предали коммунистическую идею. Идею бесчеловечную и построенную на насилии: настоящий коммунист, для которого цель всегда оправдывает средства, никогда бы не проявил подобной мягкотелости. Любое кровопролитие в его глазах было бы оправданно.

– Говорят, Павлов во время ареста нашел в себе силы горько заметить в адрес недавних коллег: “Слизняки е…ные, с ними даже путча не совершишь!..”.

– Ну да! – охотно поддержал мысль Розовский. – Это же вырожденцы, типичные для нашего времени, в котором коммунистическая идея уже не работает. Она мертва – в чем и убеждает несостоятельность попытки переворота.

– Ну, а что Горбачев?

– Как персонаж этой драмы, – по-театральному ответил Марк, – он, конечно, причастен. Но, зная его характер, вполне можно предположить, что при этом он сделал все, чтобы подставить своих врагов.

– А если бы они выиграли? Ведь заявил же в апогее своей “власти” Янаев: “Мы с Михаилом Сергеевичем еще поработаем!” Ты не думаешь, что у него при любом исходе ситуация была беспроигрышная – “win-win”[2]2
  Win (англ.) – выигрывать


[Закрыть]? – Да, он мог бы выиграть вместе с ними – и сознавать это сегодня очень печально…

Студентки-первокурсницы, Вера и Ирочка, отметив, что их точка зрения совпадает с мнением большинства их сверстников, поддержали это предположение:

– Конечно, Горбачев шел на большой риск, соучаствуя в подготовке путча прежде всего назначением на правительственные посты его основных участников. Да и вообще: путч готовился несколько месяцев, что же, он ничего об этом раньше не знал?! Это был альянс, в котором он был нужен как законный глава государства, чтобы придать легитимность новому правительству. Ну, а потом… потом они могли бы легко избавиться от него.