Текст книги "БП. Между прошлым и будущим. Книга первая"

Часть 5
…Заметки по поводу

Помню свой первый приезд в Москву – спустя полтора десятилетия после того, как оставил свой город. Уезжали мы тогда навсегда…

Не все, не все здесь, встреченное теперь, было доступно пониманию гостя – каким оказался вдруг я, в недавнем прошлом сам урожденный москвич, чей разум и поныне не вооружен сакральным знанием обстоятельств начального накопления капитала. Да и откуда бы?.. Так ведь все мы, одним прыжком перемахнувшие через пропасть, разделившую два мира, оказавшись на Западе, были такими…

Теперь я бываю здесь регулярно. Российская столица кажется мне той же, что полгода назад. Уличные пробки и загазованность воздуха как были, так и остаются почти неразрешимой проблемой города, так же суетна пристойно одетая вереница прохожих в деловых и торговых районах.

Прибавилось со вкусом и выдумкой декорированных, с подсвеченными витринами бутиков… да прибавилось ресторанов, кафе, ночных клубов, игорных заведений – в центре города: кажется, не осталось кварталов, даже в стороне от главных улиц, где бы первые этажи – ведь и жилых домов тоже! – не были ими заняты. Да поубавилось в подземных переходах число попрошайничающих неопрятных бомжей…

Но сегодня – не об этом…

Хотя и об этом: сохраняется славная московская традиция – люди здесь не упустят возможности добавить аргументов в пользу собственной уверенности в том, что и здесь сейчас жить можно. Ну, конечно же, можно! – и даже лучше, чем когда-либо раньше, если взять последние лет восемьдесят.

Хотя, кому как – это и сами они знают…

А все-таки – как?

Эта невыносимая легкость незнания. Характерно сегодня для россиянина, и, прежде всего, для москвича, отсутствие, по крайней мере, явного намерения оставить страну, «свалить» оттуда, эмигрировать – а кроме Москвы, я нигде и не был, и потому оговариваюсь.

Ну, а если такое намерение все же есть? Так ведь и спрашивали меня об этом чаще добрые знакомые, но, бывало, и при случайном разговоре: оказаться в США, например, хоть бы и с коротким визитом – насколько затруднительно и реально ли вообще это сегодня? Поднималась эта тема чаще всего не конкретно, а так, вообще… Соблазнительно ощутить себя полномочным представителем великой державы и, надув щеки, произнести что-нибудь вроде: «Оф коз, вери уэлком ту Юнайтед Стейтс!». Пока поостерегусь…

А по городу ползут слухи: визы получают единицы, и если «отказ» – в последующие несколько лет и не обращайтесь, посольский компьютер ничего не забывает!

…Вот и сетует журналист, трижды побывавший в Штатах: «Если мне сейчас откажут, а мне уже хорошо за 60… Значит, не дождусь». Опасается медик, известный ученый, доктор наук, профессор – он-то совсем не стар и тоже бывал в Штатах, но его многократная виза кончилась в прошлом году: стало быть, не попасть ему, в случае первого «отказа», и на конференции, что запланированы американскими университетами – в следующем году… и еще год спустя…

Эх, нам бы – тогда, в середине семидесятых, думаю я сегодня, эти заботы – «впустят – не впустят». Мы загадывали – «выпустят – не выпустят». И если «не выпустят» – то куда?.. А «не выпускали», сами знаете, куда – особенно самых настырных «подаванцев»…

Опасения моих друзей сегодня мне не безразличны – я и сам кого-то из них жду в гости. Словом, был повод поспрашивать генерального консула США – кто лучше него знает правду? А так – чего бы: только раз и довелось мне побывать в нашем посольстве – как раз в 91-м, когда «Панорама» была в числе трех первых русскоязычных западных учреждений массовой информации аккредитована при тогда еще советском МИДе (радиостанции «Голос Америки», «Свобода» и наша газета).

Итак, я здесь уже второй месяц: оставшееся перед возвращением домой время неумолимо сжимается, а своих вопросов у меня к нашему консулу как не было, так и нет – что, скорее всего, и хорошо… У Джеймса Уорлика сейчас на учете каждый день и даже каждый час: он возвращается в Вашингтон, где его ждет новое назначение, серьезно повышающее дипломатический статус, однако он охотно откликнулся на предложение встретиться.

Запись нашей беседы, счел необходимым я предупредить его, возможно, будет опубликована не только у нас в Штатах, но и в российской периодике – об этом меня просили москвичи, знавшие о предстоящей встрече. «А в каких газетах?» – поинтересовался Уорлик, и, конечно, были у него основания для вопроса. Мне оставалось только заверить его, что издание это будет респектабельным и никак уж не «желтым».

Так что в первую очередь я имел в виду тогда американскую аудиторию: в Штатах всегда хватает тех, кто ждет гостей из России.

Едут, едут и в Россию наши американцы, и «новые», и «старые», – по делам, в отпуск, навестить близких…

О мухах и дипломатии. Собственно, рассказ американского генерального консула занял час, а то и больше, и при публикации я привел его содержание, по возможности, конспективно.

Но сначала – это. Заглянул я в интернет на несколько русских сайтов – что там нового? И не напрасно.

Не могу сегодня не вспомнить моего коллегу давних лет и доброго приятеля Артура Абрамяна, в начале 70-х неожиданно переменившего профессию: он уехал из Еревана, поступил в Высшую дипломатическую школу, поселился в общежитии МГУ и, готовясь к новой карьере, просвещал меня за рюмкой-другой коньяка.

В Армении его не забывали и регулярно поставляли отборнейшие сорта этого замечательного напитка. Так вот, забегая ко мне домой, он поучал:

– Знаешь ли ты, Половец, что такое дипломатия?

– Ну, примерно… – простодушно отвечал я ему.

– Слушай! – перебивал Артур. – Ты видел когда-нибудь, как муха писает? Так вот, дипломатия – это еще тоньше!

Мы оба смеялись и переходили на свежие анекдоты, которые Артур помнил в невероятном количестве.

Мне даже казалось, что все самые свежие новости «Армянского радио» исходили именно от него, что не помешало ему оказаться, по завершении учебы в ВДШ, то ли вторым, то ли пятым секретарем, а может, помощником пресс-атташе нашего посольства в Конго – сейчас не вспомню. А вот почтовую открытку, однажды от него полученную, правда, запечатанную в конверт: обнаженная по пояс чернокожая красавица – я сохранил. Где он сейчас, мой друг Артур Абрамян?..

Мистер Уорлик – остроумный, милейший в обиходе человек, опытный дипломат. Подозреваю, что там, где он овладевал тонкостями профессии, приводили студентам близкую по смыслу аллегорию – что-нибудь вроде этой мухи… И потому нет у меня к нему претензий. Просто интересно было бы понять (хотя бы для накопления опыта) и, может быть, рассказать читателям (если это не есть государственная тайна), какие причины не позволили господину Уорлику, с энтузиазмом рассказавшему мне о заинтересованности Соединенных Штатов Америки в максимальном увеличении числа россиян – представителей всех категорий: бизнесменов, студентов, ученых, просто туристов, посещающих Штаты – упомянуть о так называемых «уточнениях» в процедуре выдачи виз для россиян…

А ведь они уже тогда созрели в недрах Госдепартамента и, спустя всего месяц, были приняты к руководству всеми консульскими службами США. Эти уточнения, очевидно, усложняли процедуру оформления и получения россиянами въездных виз в США – заинтересованному читателю они давно известны…

И теперь о нашей встрече. Принял меня генконсул у себя в квартире, что как бы определяло неформальность предстоящей беседы. (Некоторые предпосылки к этому имелись: я уже был с господином Уорликом знаком – мои внуки и его дочь ходят в одну школу, они и каникулы проводили вместе.) Высокопоставленные сотрудники живут здесь же, на территории посольства – на расстоянии поездки на лифте до места службы.

Пропуск мне был загодя заказан, но дипломат сам встретил меня у проходной (так будет быстрее, пояснил он), после чего последовали стандартные формальности: проверка паспорта, изъятие его взамен пластиковой карточки, удостоверяющей мой статус – «гость», металлоискатель, проверка содержимого моей планшетки, магнитофона и фотоаппарата. Аппарат мне предложили оставить в проходной, но после заверений, что территорию и объекты, расположенные здесь, я фотографировать не стану, и поручительства за меня ген-консула, мне разрешили оставить и камеру у себя.

Кстати, в московском представительстве Сохнута (я туда заглядывал к Дине Рубиной, живущей в Израиле, а в тот год возглавлявшей это представительство) служба охраны, пожалуй, покруче нашей, американской, посольской – я до сих пор не перестаю удивляться, что выдержал испытание, мне устроенное там на входе: пришлось вспомнить чуть не всю свою биографию, связи, знакомства и всю родословную…

Такая там служба безопасности.

Госбезопасность – она везде госбезопасность. Здесь позволю себе отступление: лет несколько назад я оказался в круизе, включавшем в маршрут, кроме прочего, и Мальдивские острова. И теперь, где бы я ни оказался, даже помыслить нарушить местные правила, а тем более пытаться фотографировать «запретные» объекты – самое последнее, что мне пришло бы в голову.

А было так. Столица странного государственного образования – Мальдивское королевство – один из островков, на которых и размещается все государство. Обошли мы (десяток туристов, главным образом, американцев) столицу часа за два. Прошли по узкой центральной улице – одно-двухэтажные домики, сплошь занятые сувенирными магазинчиками – прогулялись мимо парка. В глубине его виднеется королевский дворец – этому строению, по крайней мере внешне, даст фору любой из недавно выстроенных состоятельными горожанами подмосковных коттеджей (да и у нас в Калифорнии есть не бедные дома, рассчитанные на одну семью).

Трудно сказать, что там сохранилось сегодня – после катастрофы, обрушившей на островное государство мириады тонн морской воды…

Так вот, завершилась наша двухчасовая прогулка на площади, примыкающей к причалу (пристани здесь просто нет – поскольку мелководье, корабли швартуются в нескольких милях от берега, а туристов доставляют сюда гребные или моторные лодки). Со стороны «материка» площадь, где мы ждали нашего лодочника, ограничена высоким забором с будкой часового. Сам он, вооруженный карабином, рассматривал нашу группу в бинокль, хотя разделяло нас метров пятьдесят, не больше.

Сразу за забором на фасаде приземистого двухэтажного дома можно было разглядеть вывеску. Я и сумел прочесть ее, наведя объектив фотоаппарата, который, естественно, всю поездку болтался у меня на груди: «National Security Council».

– Ха! Мальдивское КГБ! Можно ли было упустить такой кадр? – и я, прицелившись, щелкнул пару раз затвором.

Опустив камеру, я заметил бегущего ко мне с карабином наперевес солдата, или полицейского – кто их там разберет? – машущего свободной рукой и что-то кричащего на мальдивском языке (если такой есть). Но и не требовался переводчик, чтобы понять, что сейчас меня заберут. И я сгину навсегда в подземных казематах этой неведомой мусульманской державы, о существовании которой знают разве что штатные эксперты ООН и сотрудники бюро путешествий, специализирующихся на экзотических турах.

Я стоял, соображая, что следует сейчас делать, и лишь когда солдат, подбежав ко мне вплотную, схватил меня за рукав и потащил в сторону проходной, я вышел из оцепенения. Я видел, что стоявший на вышке часовой держит свой карабин, нацеленный на нас, и оглянулся на спутников, ожидая от них хотя бы моральной поддержки…

Куда там – они, экономно тратящие в круизах скопленный на банковских счетах в предпенсионные годы жирок – тонконогие старички (цветастые шорты, светлые панамки), изморенные диетой бабульки в огромных солнцезащитных очках – все вдруг (я не успел заметить, как) оказались на расстоянии двадцати шагов от меня и, отвернувшись в сторону океана, старательно не смотрели в мою сторону. «Трусы, предатели!» – хотел я крикнуть им, но от страха, растеряв весь свой запас английских слов, только и прошептал: «Гады…»

Едва отняв свою руку у пленившего меня мальдивлянина, я принял, кажется, единственное возможное решение. Я открыл камеру и, засветив пленку, содержавшую бесценные кадры, только что снятые в Таиланде и, кажется, в Малайзии, развернул и помахал ею над его головой для убедительности и протянул ему загубленную фотолетопись части этой поездки. Но что значили все эти кадры, если я уже видел себя где-то в темном подземном узилище – как герой «Полночного экспресса». Так о нем хоть знали родные где-то в Америке, а кто бы знал, где искать меня? Бедный мой сын! – только и подумалось мне.

Наши шлюпки отчаливали к теплоходу через считанные минуты, а следующий заход судна с туристами сюда предстоял где-то через неделю-другую – предупредил нас местный гид – еще когда мы только перешли из шлюпки по шатким мосткам на берег… Я так себя жалел, забытого узника, навечно запертого в каменный мешок, за тысячи миль от дома, что готов был отдать солдату саму камеру следом за засвеченной пленкой.

Часовой, наблюдавший со своей вышки за этой сценой, а продолжалась она минуты две, но мне казалось, да и сейчас так кажется, когда я ее вспоминаю – целую вечность, наконец опустил карабин…

Вот и теперь в проходной американского посольства я зачехлил фотоаппарат, и на всякий случай поглубже запрятал его в планшетку.

Господин Уорлик, встретив меня у проходной и прошел со мной к своей квартире: двухэтажные «таунхаузы» протянулись во дворе в трех десятках метров от служебного здания посольства и прямо напротив него – со стороны Садового кольца этого здания не увидишь, разве что с набережной Москвы-реки.

«Вот он, тот самый дом, – рассказал мне дипломат, – после признания Бакатина, бывшего недолгое время российским министром государственной безопасности (может, как раз потому и недолгое) – дом, нашпигованный прослушивающей гэбистской аппаратурой (возводили его прорабы, не с улицы взятые мидовским Управлением по делам дип-корпуса), и теперь его пришлось полностью разрушить и выстроить заново силами приглашенных американцами из-за рубежа рабочих.

Сейчас здесь такие меры приняты и такие установлены устройства, которые полностью обеспечивают конфиденциальность происходящего в стенах посольства.

Но ведь и наука не стоит на месте…

ГОЛОС БУДЕТ ЗВУЧАТЬ – этой утвердительной фразой я назвал публикацию в “Панораме” много лет назад. Сегодня я поостергся бы повторить это название. Рассказывая о визите в редакцию гостей из Вашингтона, писал я тогда: “…У „Голоса”, – 100-миллионная аудитория, и вещает он на 46 языках, не считая английского…” – рассказывал я читателям, пролистывая информационные брошюры, оставленные в редакции нашими гостями. Да, так было тогда…

Вот несколько слов из брошюр:

“Станция „Голос Америки”, вопреки широко распространенному мнению, основана не в годы ”холодной войны“, но несколько раньше – а именно в 1942 году как противостоящая нацистской пропаганде. Ее передачи, направленные населению стран– союзниц США, но и оккупированных фашистской Германией, должны были внушить людям надежду и уверенность в победе над фашистской тиранией”.

А сейчас у меня задача из опубликованного в те годы многостраничного текста сделать компактную главку, чтобы не упустить и это.

* * *

Удача? Наверное, да: отпала, пока, во всяком случае, надобность в поездке; собирался я в Вашингтон вот уже не первый месяц, собирался – и откладывал…

Но вот – факсограмма. И последовавший за ней звонок из столицы: начальник отдела внешних связей правительственного Бюро США по международному радиовещанию и телевидению Джозеф О'Коннелл предлагает встречу в Лос-Анджелесе с директором этой организации Кевином Клоузом. Их визит в наш город краткосрочен – всего один день: Клоуз будет вести симпозиум в Калифорнийском университете по вопросам американского радиовещания на страны Азии и Африки; и потом он готов встретиться с редактором „Панорамы”.

Конечно же, редактор, то есть я, рад гостям: целью моей поездки в американскую столицу как раз и были бы встречи с сотрудниками радиостанции „Голос Америки”, с ее руководством и, если повезет – с самим господином Клоузом, которому подчинены „Голос Америки”, „Радио и телевидение Марти” вещающее на Латинскую Америку, и в определенных аспектах радиостанции „Свобода/Свободная Европа” и „Свободная Азия”.

В нашем же случае „Панораму” интересовал прежде всего „Голос Америки”. А точнее, будущее этой станции – которое уже тогда ну никак нельзя было назвать безоблачным: зависело оно не только от непрерывно уменьшающейся части правительственного бюджета, выделяемой на работу „Голоса”, но и, в определенной степени, от ситуации, сложившейся на самой станции. В частности, в ее Русском отделе…

Цель „Голоса Америки” – нести информацию о жизни США, о жизни американского народа слушателям за рубежом, это и записано в его уставе: именно – американского и именно за рубеж. Он ни в коем случае не должен, с одной стороны, обращать свои передачи или использовать каким-либо образом их тексты для внутриамериканских целей. И, с другой стороны, его передачи должны прежде всего базироваться на внутриамериканских материалах. Для других целей созданы были другие станции, я их уже упоминал выше: „Свобода/ Свободная Европа” и т. д.

Несколько слов и о них, как официальная справка:

“Радиостанции „Свобода/Свободная Европа” – беспрофитныв американские организации, вещающие еженедельно более 1000 часов. Это – не подлежащие цензуре сводки новостей, международных и внутриамериканских, общественные, политические, исторические комментарии, культурная и религиозная информация – на Россию, Чехию, Словакию, Венгрию, Румынию, Болгарию, Эстонию, Латвию, Литву, Афганистан. Радио „Свободная Европа” основано Конгрессом США в 1949 году, Радио”Свобода” – в 1951-м; объединены они в рамках одной организации в 1976 году. Их штаб-квартира находится в Вашингтоне. Управляются станции частными гражданами США, не являющимися госслужащими.”

Передачи этих станций имеют, – писал я, – главным образом, политическую направленность, и ориентированы они как раз на ситуацию внутри регионов, где живут их слушатели – Восточная Европа, например. С прекращением холодной войны (если допустить, что она действительно прекратилась) бюджет этих станций по настоянию либеральной части Конгресса США непрерывно урезался. И кончилось (опять же, если поверить, что на этом кончилось) урезание бюджета перемещением радиостанций и тех сотрудников, кто пожелал следовать за ними, из дорогостоящего Мюнхена в более доступную Прагу.

Но вот, вопреки всему, сегодня станции выросли в мощную корпорацию с представительствами в других странах, в том числе и в Москве. Такие дела…

А что – „Голос Америки”? Ко дню нашей встречи бюджет радиостанции сократился на много миллионов долларов, часы вещания – почти вдвое. И почти одновременно внутри русской службы, в отношениях между сотрудниками отдела – и с руководством, и друг с другом – возникли коллизии, приведшие к так называемому „падению морали”.

Иначе говоря, – к ссорам, взаимным обвинениям в некомпетентности и лени, к жалобам руководству и на руководство, выплеснувшимся на страницы американской прессы. В том числе – русско-американской. Результат: некоторые из сотрудников (включая и руководящих) больше там не работают, некоторые переведены на другие, не всегда лучшие должности. Изменилось ли качество передач за это время? И если да – то в какую сторону?

Жил я в Америке к тому времени достаточно долго, чтобы обрасти многими знакомствами, и в Вашингтоне – тоже: с кем-то из работающих на „Голосе” меня связывали не только профессиональные отношения, но и, в определенной степени, дружеские. Таким образом, интерес мой к дальнейшей судьбе „Голоса” носил и личный характер.

Словом, я собирался в Вашингтон. И вот – „Вашингтон” приехал сюда сам и готов к встрече. Разумеется, я с энтузиазмом подтвердил желание встретиться с гостями Лос-Анджелеса. И, сразу после симпозиума, наши собеседники, а их было двое – Кевин Клоуз и Джозеф О'Коннелл – сидели в в моем кабинете, прихлебывали кофе и отвечали на вопросы – мои и Сая Фрумкина, нашего политического комментатора.

Говорят, понедельник – день тяжелый. В нашей редакции такой – вторник. И гости, готовые к тому, что беседа с ними время от времени будет прерываться заглядывающими ко мне коллегами, не смущались этим обстоятельством. Тем более, что Клоуз и сам в недалеком прошлом журналист: в его послужном списке 14 лет работы в „Вашингтон Пост” – от редактора отдела городских новостей до заместителя главного. А в промежутке – 4 года в качестве шефа Московского бюро этой газеты, с 1977-го по 81-й год. На нынешнюю должность он назначен в январе 97-го – после того как около 5 лет был директором Радио „Свобода”. И еще – пять написанных книг, в их числе заслужившая особую награду пресс-клуба – „Россия и русские: внутри закрытого общества”. Профессионал, словом, да еще какого класса!

Итак – гости в редакции. Вообще-то, должна была с ними быть еще госпожа Эвелин Либерман, нынешний директор „Голоса Америки”, она отсутствует. Но вот, двое высоких гостей (и не только по чину: это действительно рослые, импозантные джентльмены в превосходно скроенных костюмах; именно так и должны, по-видимому, выглядеть правительственные чиновники их ранга) приветливо улыбаются, сидя напротив нас – меня и Фрумкина.

Причина визита становится ясной с первых минут беседы. Ну да, конечно: познакомиться с ведущим русско-американским изданием. Но главное – донести через него читателям, что Америка будет и впредь говорить по-русски с миллионами российских, в данном случае, граждан, живущих там.

Конечно, мы предвидели тему и даже „подбросили” ее собеседникам, начав разговор с замечания Сая о том, что российским средствам массовой информации народ доверяет все меньше и меньше. Причин тому немало: это и пришедшая на смену подцензурному существованию прессы советских времен ее нынешняя вседозволенность, ангажированность нынешних российских изданий.

Здесь я позволю себе небольшое отступление. Московский журналист, будучи в Лос-Анджелесе, в беседе со мной поведал следующее. Он представляет один из самых популярных и, стало быть, многотиражных российских еженедельников, входя, скажем, в первую их пятерку. Добавлю – независимых, т. е никем пока не купленных.

– Я, – рассказывал мне журналист, назовем его Владимиром, – пытался недавно уговорить нашего главного редактора дать один острый материал, героями которого были отчасти финансовые тузы и отчасти – правительственные.

– Да ты что, хочешь, чтобы нас закрыли? – ответил главный.

– Как? – не поверил я Владимиру, – …закрыть независимое издание в свободной стране?

– А так. В России – сегодня можно. Лишить бумаги – через свои каналы „попросив” об этом поставщика. Лишить рекламы – опять же, „попросив” об этом рекламодателя. Лишить банковских кредитов – „попросив” об этом банкира. Лишить розничной продажи – „попросив” об этом дистри-бютора. Наконец, устроить так, чтобы сам издатель захотел если не заткнуть рты подопечным журналистам и если не закрыть совсем, то продать свое детище. На него-то повлиять способов есть предостаточно. Кстати, знаете, сколько за последние годы погибло в России издателей, редакторов, журналистов? Вот-вот…

– Так что, в политику лезть не будем! – категорически резюмировал беседу со своим корреспондентом главный. И еженедельник остается независимым. Пока.

Наши собеседники все это хорошо знали.

– Госпожа Либерман, – рассказывал Клоуз, – только что вернулась из Москвы. Она провела там неделю, встречаясь с предпринимателями – владельцами новых независимых каналов российского телевидения. И когда я отправлялся на встречу с вами, она напутствовала меня следующими словами: „Помни, главное – телевидение. „Голос Америки” может сделать очень много для создания актуальных программ для Москвы и некоторых районных телестанций”. Сама она очень увлечена этой идеей и намеревается сделать все, чтобы претворить ее в жизнь.

– Она же собиралась быть с вами здесь, не так ли? – спросил я.

– Мы просим извинить Эвелин, у нас очень напряженный график, и сейчас она на другой встрече. – Это ответил Джозеф О'Коннелл, в ходе дальнейшей беседы остававшийся молчаливым, но внимательным слушателем.

– Наши читатели, живущие в России и здешние – многие из них до сих пор слушают передачи «Голоса», – недоумевают: с одной стороны, время передач сократили, с другой, многие знают о том, что людей там увольняют, что сотрудники разделились на группировки, враждуют. Вот и на Би-Би-Си недавно была передача об этом…

Кевин ответил не сразу.

– После того как прошли довольно откровенные дискуссии внутри нашего агентства, – заговорил он, – я не хотел бы вдаваться в их подробности, в частности, связанные с изменениями в личном составе отдела. Но я хотел бы заострить внимание читателей на том, что американское правительство весьма заинтересовано как в продолжении русскоязычного вещания, так и в наличии сильного Русского отдела на «Голосе». Эвелин Либерман, которая происходит из русскоязычной семьи (ее мать родилась в России), говорит по-русски…

Ситуация в России выглядит очень обманчиво, – продолжал Кевин, – и вы совершенно правы: СМИ там нельзя назвать независимыми. Да, они освободились от контроля правительства, но независимости в нашем понимании не получили. Там по-прежнему существует дефицит информации. Но теперь у нас есть Бюро новостей в Москве – оно постоянно, почти ежедневно, снабжает нас материалами: это новости, интервью, комментарии на актуальные темы…

– А какие темы вы считаете актуальными? Ну, например, усиление идеологии фашизма в России – это интересная для вас тема? – спросил я, дождавшись паузы.

– Да, конечно – и это обязательно следует включать в программы. Как вы знаете, несколько иные задачи у Радио «Свобода/Свободная Европа»…

– Вы отвечаете и за их программы? – поинтересовался Фрумкин.

– Напрямую не отвечаю. Но наша организация для них – некое подобие «крыши». И у меня там работают друзья.

Например, Том Дайн, всего несколько месяцев, как он стал президентом Радио «Свободная Европа». Узнав, что меня с радио переводят на федеральную службу, я стал искать кого-то, кто знал бы Конгресс, Администрацию, регион. А Том большую часть своей жизни занимался внешней политикой: он был внешнеполитическим советником Фрэнка Черча – сенатора, игравшего важную роль в американской внешней политике. Том много путешествовал по бывшим советским республикам.

Как-то он позвонил мне и сказал, что едет в Прагу. И, подумав, что ему это может быть очень интересно, я посоветовал Тому обязательно зайти на радиостанцию „Свободная Европа”. А сейчас он – президент, энергичный, преданный делу, и между ним как президентом „РС/СЕ”, Эвелин Либерман как президентом „ГА” и мной как президентом Бюро международного радиовещания и телевидения, отвечающим за работу этих радиостанций, существует договоренность максимально усилить русскоязычное вещание.

– И, значит, в ваши планы не входит его сокращение? – этими словами я попытался сформулировать главный для нас вопрос.

– Нет! – голос Кевина звучал очень уверенно. – Американское правительство, вне зависимости от разногласий, которые могут возникнуть между людьми тут или там, сознает важность „Голоса Америки” для России.

– Кажется, еще недавно существовали планы объединения “РС/СЕ” и “Голоса Америки”, – нет ли таких намерений сегодня?

Для этого вопроса основания у меня были более чем достаточные, и прежде всего – непрекращающееся давление группы членов Конгресса США, добивающейся экономии госбюджета. Экономии – любой ценой.

– Нет! – отвечая, Кевин, кажется, даже привстал из-за стола. – Они обе нужны. Это – как иметь две газеты, охватывающие разные события. Слушателям нужны обе программы: они помогают лучше понять, что нужно делать, чтобы продолжить переход в демократическое, стабильное, цивилизованное общество.

– Да, – но сейчас часы работы „Голоса” сокращены, – продолжали расспрашивать мы собеседника. – Есть ли у вас планы вернуть станции отобранное количество часов вещания?

– Видите ли, совместное количество часов вещания „Голоса” и „Свободы” составляет 24 часа; около трех лет тому назад мы разделили часы между ними так, что у „Свободы” их 18, а у „Голоса”– 6. И те, и другие получили какую-то часть так называемого „лучшего” времени суток для вещания – вечерние часы, например.

– И они не пересекаются в эфире? – уточнил Сай.

– Нет. Вот это было бы ненужным расточительством. Я думаю, что и слушателям так легче. Аудитория-то одна и та же – и, слушая наши передачи, им не надо „перескакивать” с волны на волну. Правда, сейчас перед нами стоит задача привлечь более молодых слушателей – молодых не столько по возрасту, сколько по отношению к происходящему. Нужны слушатели с изменившимся менталитетом, верящие в преобразования. И, следовательно, нужны программы, отвечающие их запросам. Всем известно, что средства массовой информации в России развиваются и меняются очень быстро – как раз с учетом этого фактора.

– Помогает ли вам в нынешней работе личный опыт жизни в России?

Конечно, я мог бы этого вопроса и не задавать – ответ на него только один. И все же интересно было услышать Кевина: не секрет, что обретаемый опыт, даже схожий по сути, порою приводит нас к результатам совершенно противоположным.

– Очень даже помогает! – с энтузиазмом ответил Кевин. – Четыре года, которые я там провел, – это неоценимый опыт. Один из его результатов, – Кевин улыбнулся, – двое из троих моих детей состоят в браке с русскими. Причем, мой сын живет в России.

– А чем он там занимается? – поинтересовался Сай.

– Спутниковой съемкой земельных ресурсов. И – с использованием полученных данных – разработкой системы продажи личной собственности, относящейся к недвижимому имуществу. Он живет в Москве, но много ездит: большая часть его деятельности – за пределами России. Очень интересно наблюдать, как развивается это направление. А дочь моя замужем за русским и живет в Лондоне.

Моя жена – директор неправительственной организации, благотворительного фонда, собирающего средства на природоохранительные мероприятия в России и бывших республиках СССР. И поэтому она находится в Москве. ISAR – так называется ее организация, очень известная в России. Ее партнер – Социально-экологический союз, российская организация. Моя жена занимается этим уже почти 10 лет. Между прочим, мы готовимся встретить Рождество в Москве с сыном и тремя внуками…

– В Калифорнии погода лучше, – с улыбкой заметил Сай.

– А вы-то в Москве часто бываете? – обратился ко мне Кевин.