Текст книги "Полная история ислама и арабских завоеваний"

Отменил Мухаммед и обычай кровной мести, запрещая убивать «всякую живую душу, которую Бог запретил убивать, если только не по праву».

Выдвинутый Мухаммедом принцип милостыни, которая должна была «очищать» подающего, должен был сгладить социальное неравенство в общине. Кто не подавал милостыни, тот не мог считаться исламистом. Размер милостыни не был регламентирован, но сам Мухаммед подавал пример, тратя свое с Хадиджей имущество на поддержку бедных участников общины. Некоторые исламисты подавали милостыню сами, другие же жертвовали деньги Мухаммеду, чтобы творить добро в тайне от других. Все эти деньги распределялись весьма справедливо, и Мухаммед никак не выделял ни своих близких, ни родственников. В итоге из одного из богатых исламистов он стал чуть ли не самым бедным членом общины. Но это его не расстраивало – уже давно он проповедовал принцип умеренности, даже еще до прихода к нему Джабраила.

Проповедь отказа от богатства и роскоши Мухаммед дополнял примерами из жизни, утверждая, что власть находится «в руках злых». Это вызывало в его сторонниках, так и не добившихся, в основном, ни богатства, ни должностей, живейший отклик.

Своим последователям Мухаммед велел делать то, чем и сам занимался уже много лет: молиться, поститься, размышлять о Боге и совершать добрые дела.

Религия только создавалась, и верующие очень часто обращались к Мухаммеду за уточнениями по множеству вопросов. Не удивительно: мир, с точки зрения Мухаммеда, был гораздо сложнее, чем казалось простым людям: его населяли ангелы и демоны, пронизывала божественная энергия, а чтобы в нем ужиться, приходилось принимать множество непростых решений.

Мухаммед порою не мог, видимо, даже и предположить, какие вопросы ему будут заданы, однако на правах Пророка всегда находил верный ответ. Он указывал, например, что физическая чистота перед Богом есть одно из условий веры, и настаивал, чтобы его последователи чистили зубы палочкой из акации – мисуаком (который не только чистит рот, но и угоден Господу, усиливает действенность молитвы, радует ангелов, просветляет глаза, придает блеск зубам, укрепляя их и отгоняя боль, а еще способствует пищеварению).

Ангел Джабраил, – утверждал Мухаммед, – велел ему употреблять для очищения рта именно мисуак. И после еды мисуак лучше двух служанок.

Также он велел своим последователям промывать по утрам нос, процедура эта, как мы понимаем, важна для здоровья, о чем Мухаммед, видимо, знал по собственному опыту, а к тому же во время сна в носу, как он утверждал, поселяются духи.

Такие же подробные разъяснения следовали и о том, почему по утрам необходимо не только помолиться, но еще и умыться, причем в чистой воде, а не из тазика.

Все эти гигиенические правила были хорошо известны и до Мухаммеда, но он систематизировал эти нормы и провозгласил их обязательными для каждого верующего.

Община собиралась почти каждый день по очереди в домах исламистов. Мухаммед произносил для начала небольшую проповедь, а затем верующие приступали к молитве. Пророк громко произносил небольшой фрагмент молитвы, а собравшиеся хором повторяли его слова. В положенных местах Мухаммед совершал поясные или земные поклоны, и вся община повторяла их за ним. Но, однако, в тесно населенной Мекке, не привлекая чужого внимания, молиться становилось все сложнее, и община стала уходить по ночам в пустыню. За это время она сильно сплотилась и стала настоящим братством, связанным узами как духовными, так и материальными.

Но Мухаммеда, хоть он и радовался подобному успеху, не покидало беспокойство. С самого начала создания общины видения ангела прекратились. Даже глядя на энтузиазм и преданность новообращенных, на укрепляющуюся общину, Мухаммед не радовался, как прежде, а все чаще и чаще впадал в глубокое уныние, даже депрессию, и согласно легенде порою даже размышлял о самоубийстве. Ислам осуждает самоубийц, а также людей, впавших в уныние, но, видимо, состояние Мухаммеда было таково, что он, не получая новых откровений, порою разочаровывался не только в той общине, что создал, но переставал верить в Бога и загробную жизнь.

Опасался он, по всей видимости, и того, что его община так и останется не слишком значительной сектой, каких было вокруг множество: знатные люди Мекки не хотели становиться исламистами, и приток верующих в общину, и так слабый, остановился окончательно.

Мухаммед стал в одиночку уходить в пустыню и целыми днями там ходил, не зная, что ему делать, и всматривался в пропасти, раздумывая, не стоит ли ему туда прыгнуть. Как-то, в минуту полного отчаяния, Мухаммед, давно присмотревший себе высокий и смертельно опасный обрыв, решился свести счеты с жизнью, но как только он дошел до обрыва и стал на самый край перед бездной, как ему явился Джабраил и произнес:

– Не забывай, ты Пророк Бога!

Это видение помогло Мухаммеду избавиться от острых приступов депрессии, но радикально его настроение не улучшило. Причина его, видимо, была в том, что он не мог донести свою веру до множества людей, а не только в отсутствии видений.

Свои блуждания по пустыням вокруг Мекки Мухаммед не бросил, и однажды, подняв голову, он увидел ангела, посещавшего его на горе Хира. Тот восседал на огромном троне, и выглядело это все устрашающе.

Известный арабист, академик В. В. Бартольд, считал, что Мухаммед и в самом деле мог видеть фигуру во все небо, но это было лишь отражение его самого. В науке этот эффект носит название «Броккенского призрака». Это явление часто наблюдается в Германии, в районе горного массива Гарц. Именно на горе Броккен, согласно поверьям, нечисть празднует Вальпургиеву ночь, отпугивая с помощью призрака случайных посетителей. Во многих книгах по оптике есть вполне удачные фотографии этого эффекта, когда увеличенная в сотни раз тень человека падает на утренний туман, и складывается впечатление, за счет того что тень простирается в глубь тумана, что изображение находится очень далеко.

Мухаммед, как только ангел исчез, устремился домой и, пожаловавшись на видение жене, отправился в любимую беседку, где лег, завернувшись по привычке в плащ. И тут же услышал голос, который был настолько мощен, что мог принадлежать только Богу:

– О завернувшийся!

Встань и увещевай!

И Господа твоего возвеличивай!

И одежды свои очисть!

И скверны беги!

И не оказывай милость, стремясь к большему!

И ради Господа твоего терпи!

Мухаммед понял, что это, фактически, приказ начинать публичные проповеди, ему повелевают выйти из тени на свет.

Начало публичных проповедей

Несмотря на то что Мухаммед и его сторонники всячески скрывали новую религию и факт существования своей общины, понятно, что в таком городе как Мекка вряд ли что возможно утаить долгое время. Горожане давно уже догадывались о том, что эти люди, хотя и похожи на ханифов, исповедуют все-таки какую-то свою веру. Поэтому обращение Мухаммеда к публичной проповеди не стало ни для кого откровением.

В Мекке не было ни правительства, ни человека, который бы исполнял какие-либо подобные функции. Все необходимые для жизни города вопросы решались на общем собрании глав и старейшин кланов, которые проходили в Доме собраний.

В случае какого-либо важного события, требующего вмешательства горожан, собрать мекканцев мог любой человек. Этим и воспользовался Мухаммед. Рано утром он поднялся на холм ас-Сафа, расположенный в центре Мекки, и, перечислив поименно представителей всех кланов, увещевал их прийти в Дом собраний.

Это обращение вызвало панику – обычно общий сбор объявлялся при нашествии кочевников из других племен или в подобных же не слишком приятных случаях. Многие мекканцы явились на собрание уже с оружием. Но Мухаммед стал говорить о едином Боге, жизни после смерти и необходимости молитвы и добрых дел. Мекканцы молчали. Настроенные на то, что случилось что-то страшное, они ожидали чего угодно, но только не религиозной проповеди. Когда же Мухаммед объявил, что он Пророк, то тревога сменилась смехом, и собравшиеся, смеясь в голос, стали свистеть и улюлюкать.

Дядя Мухаммеда Абу аль-Узза один из первых начал выкрикивать ругательства, и Мухаммед, пока еще всеобщий шум не заглушил его голос, начал полемизировать с дядей, предрекая тому, что он будет гореть в аду, а его жена Ум Джамиль будет подкладывать дрова. Абд аль-Уззу с тех пор получил на остром мекканском языке новое прозвище Абу Лахабом («Тот, кому уготовано место в аду»), и это, собственно, был единственный результат проповеди. Мухаммед не ожидал многого, но полное фиаско его потрясло и снова вогнало в депрессию.

Но Аллах не позволял ему больше лежать, завернувшись в плащ:

– Встань и проповедуй! – снова говорил ему голос. – Советую начать со своей родни.

Мухаммед разослал приглашения клану хашимитов, который уже давно утратил свое значение в Мекке и вполне подходил для «целевой группы». Дома у Мухаммеда собралось около сорока человек из клана. Пришли и дяди Мухаммеда: Абу Талиб, Аббас, Хамза и даже свежепереименованный Абу Лахаб решил не пропускать новой проповеди.

Сначала поговорили о делах, затем сели пировать. После щедрого угощения Мухаммед попытался проповедовать, но Абу Лахаб воскликнул:

– Наш хозяин околдует нас! – И, испуганные этой глупой угрозой, хашимиты тут же разошлись.

Но через некоторое время Мухаммед собрал всех еще раз и уже смог рассказать им то, что хотел донести, упирая на то, что роду хашимитов несказанно повезло, что Пророк вышел именно из их колена.

Для рода, который с вершины жизни и благоденствия оказался на периферии, эти слова были слаще меда. Мало кто поверил, что Мухаммед и в самом деле является Пророком, но они начали осознавать, что новая религия может принести их клану некие выгоды. Впрочем, официально принимать ислам хашимиты не спешили: если религия потерпит поражение, то на будущем их клана можно будет и вовсе поставить крест.

– Кто же последует за мной, станет моим братом, моим душеприказчиком и моим наследником? – закончил Мухаммед свою проповедь, но ответом ему было молчание. Тогда его приемный сын Али, прислуживавший за столом, ответил:

– О, Пророк Бога! Я буду твоим помощником!

Мухаммед обнял мальчика и сказал:

– Вот мой брат! Слушайте его и повинуйтесь ему!

После чего гости, посмеиваясь над Абу Талибом, которому теперь предназначено повиноваться собственному сыну, разошлись.

Как религиозная проповедь две этих встречи клана в принципе не имели успеха, но зато хашимиты, увидев в исламе некий шанс обрести былое могущество, пообещали Мухаммеду, что не дадут его в обиду и, при критическом развитии событий, будут выступать на его стороне.

Между тем Мухаммед, который в молодости хоть и общался с поэтами, но поэтом себя никогда не считал, понял, что ему необходимо развивать дар красноречия. Он начал изучать с помощью грамотных и успешных в дискуссиях единоверцев арабские предания, христианские и ветхозаветные легенды, персидские сказания. Теперь его проповеди стали гораздо более грамотными и разнообразными с литературной точки зрения, и он уже не только говорил словами, данными ему в видениях, но и добавлял туда множество цветистых поэтических выражений.

Мухаммед не уставал показывать, что новая религия рассчитана на арабов и должна принести им благополучие: «За союз курайшитов, союз их в путешествии зимой и летом... Пусть же они поклоняются Господу этого дома, который накормил их после голода и обезопасил после страха!» В сурах, которые он читал, указывалось, что именно Бог, а не боги, расправился с «владельцами слонов» и послал на них стаи птиц с камнями из обожженной глины. Настолько интенсивная пропаганда стала задевать курайшитов, и они стали спорить с Мухаммедом, доказывая ему, что он не прав. Это уже был шаг вперед. Впрочем, очень популярным аргументом в споре среди неверующих в избранность Мухаммеда стала просьба совершить чудо: явить новый чистый источник, отодвинуть от города горы или хотя бы воскресить Курайшу, – и тут бы Пророку «сразу все поверили».

Мухаммед же отвечал, что просить Бога о чуде он никогда не осмелится, а сам он послан сюда для совсем других целей. Но явления чудес просили и сторонники Мухаммеда, терпящие всеобщие насмешки, но и им Пророк отвечал то же самое.

Впрочем, за год открытой проповеди число сторонников Мухаммеда увеличилось вдвое, и их стало около сотни. Нельзя сказать, что это был значительный прирост общины, но, тем не менее, какой-то успех проповедь имела.

Мухаммед понял, что надо менять тактику, и вместо мирного прославления Бога занялся нападками на языческих богов, почитаемых в Каабе. Но ему показалось, что и этого мало, и он ввел запрет для исламистов молиться за своих предков, которые были язычниками. При традиционном почитании в арабской среде своих корней это, конечно же, было очень смелое, даже радикальное решение. Не уставая, Мухаммед повторял день за днем, что все почитаемые предки курайшитов ныне горят в аду, и просить Бога за язычников – большой грех.

Новые постулаты ислама вызвали в Мекке большой шум. Как известно, город во многом был обязан своим благополучием именно богам Каабы, которые приводили сюда паломников и торговцев, а также делали Мекку центром притяжения всех кочевых племен.

Главам курайшитов стало ясно, что Мухаммед не столько создает новую религию, сколько созидает новый клан, не связанный никаким узами со старыми кланами. Понятно, что в явление ангелов своему соплеменнику, который рос среди них и которого они помнили еще мальчишкой-пастухом, они не верили, а считали, что вся эта проповедь вызвана жаждой власти и наживы.

Также было ясно, что Мекка и социальные отношения в ней уже созрели до введения некоей власти и перехода от статуса «вольного города» к формам правления, которые уже были приняты в соседних странах. Курайшиты понимали, что в сложившейся ситуации Мухаммед сможет легко претендовать на власть в Мекке. Но его воззрения отнюдь не устраивали сложившуюся властную верхушку: например, законы исламистов о милостыне и обязательном аскетизме.

Властная верхушка Мекки решила пойти на переговоры с Мухаммедом, пытаясь ограничить его пропаганду и влияние на простых граждан. Была назначена встреча у задней стены Каабы. Видные горожане, при большом стечении народа, спросили у Мухаммеда, что же он все-таки хочет. Чтобы он перестать хулить веру предков и богов, они искушали его, предлагая Пророку на выбор богатство, почет или власть. Скорее всего предложения эти были лишь попыткой показать собравшимся мекканцам, что ислам для Мухаммеда не так уж и важен. Но он отказался от всех соблазнов, заявив, что ему необходимо лишь одно: чтобы арабы признали всемогущего и милосердного Аллаха единым Богом и порвали с богами из Каабы, а также начали молиться и подавать милостыню.

Понятно, что публичные переговоры вряд ли могли привести к каким-либо результатам, перед народом никто не будет идти на компромисс в своих убеждениях. Но, по всей видимости, проводились с Мухаммедом и тайные встречи, которые также ничего не дали. Тогда было решено воздействовать на нового Пророка через его клан, и главы курайшитов отправились к Абу Талибу.

– Сын твоего брата хулит наших богов, – заявили они, – нашу веру и порицает наших отцов. Нет ни одного народа, у которого было бы меньше земли и источников воды, а существование – тяжелее, чем у нас, а он сеет смуту и подрывает благосостояние всего города. Потому или приструни его сам, или не мешай это сделать нам! Фактически это было предложение исключить Мухаммеда из клана и из обычаев кровной мести. Абу Талиб заверил старейшин, что он ни в коем случае не одобряет поведения племянника и даже считает, что тот либо болен, либо одержим демонами. Но сам он на него воздействовать не может, а что же касается их просьбы не мешать им, то никто и никогда не объявлял людей вне закона из-за болезни или одержимости, и позволить такого он тоже не может.

Через некоторое время делегация старейшин вновь повторила свой визит к Абу Талибу, выдвигая те же требования, но говоря, что если хашимиты не отрекутся от Мухаммеда, то те из них, кто его поддерживают, будут истреблены вместе с ним.

Абу Талиба, чье влияние в клане, несмотря на старшинство, из-за бедности становилось все меньше, такая перспектива отнюдь не порадовала. Это, как минимум, могло лишить его власти в клане, а как максимум и поставить под удар весь клан. Абу Талиб призвал к себе Мухаммеда и, объяснив ему ситуацию, попросил не «возлагать ношу, которую я не смогу нести».

Мухаммед сказал дяде, что даже если бы ему предложили взамен его проповеди Солнце и Луну, он бы все равно отказался. После этого Мухаммед, считая разговор оконченным, встал и, заплакав, попытался уйти, но Абу Талиб остановил его:

– Ты знаешь мое отношение к твоей проповеди, но я не выдам тебя...

Впрочем, открыто развязывать противостояние между кланами никто не спешил. Просто сначала исламистам запретили молиться у Каабы: ведь там находятся боги, которых они поносят, и это выглядело кощунством. Исламисты, впрочем, продолжали посещать Каабу даже под градом насмешек и ругани, показывая свою принципиальность. Такая же встреча ожидала их и на улицах Мекки, подзуживаемые богачами мекканцы начали относиться к исламистам все хуже.

– Вот идет внук Абд аль-Мутталиба, знающий все, что происходит на небесах, – смеялись язычники при появлении Мухаммеда, называя его одержимым обманщиком и колдуном. Приняли участие в травле и мекканские поэты: количество эпиграмм на Мухаммеда и его последователей исчислялось сотнями, исламисты стали любимыми персонажами анекдотов, и это, как считают многие исследователи, серьезно затрудняло нахождение новых сторонников.

Вспоминали Мухаммеду и то, что все его сыновья умерли в малом возрасте (подлый удар в спину), и, значит, боги его презирают. Кто-то даже вспомнил его старое прозвище «Куцый».

Стоит сказать, что по тем временам насмешки эти были не просто оскорбительны для человека, который понимал, что такое отношение не только позорит его предков, но и осложняет жизнь всего его потомства, но просто непереносимы. «Мы издревле не допускали обид, а когда при нас складывают презрительную морщину на щеках, мы ее выправляем», – писал гордящийся своим родом Абу Талиб в одном стихотворении. То, что Мухаммед оставлял подобные горькие укоры и насмешки без ответа, было, мягко говоря, очень необычным поведением и вызывало к нему вполне определенное отношение – как к человеку, не умеющему постоять ни за себя, ни за честь своего рода. Дочь Мухаммеда Рукайя, принявшая ислам, даже была возвращена мужем, сыном Абу Лахаба, в дом отца. Но вскоре Мухаммед выдал ее за Османа ибн аль-Аффана, одного из первых курайшитов, принявших ислам.

Как-то неподалеку от мусульман, собравшихся на тайную молитву в одном из ущелий, появились несколько язычников, начавших издеваться над их верой. Слово за слово, и вспыхнула драка. Саад, сын Абу Ваккаса, схватил оказавшуюся поблизости челюсть верблюда и, ударив ею одного из язычников, рассек тому лицо. Саад стал первым, кто пролил кровь за ислам.

После этой истории отношение к мусульманам в Мекке стало еще хуже, в воздухе уже витала тень приближающихся гонений. В идущего по улицам Мухаммеда летела уже не только ругань, но и комки грязи, а на порог его дома соседи по ночам выливали помои. Положение мусульман, а тем более Мухаммеда в Мекке стало настолько тяжелым, что в начале 614 года он был вынужден перебраться в дом своего сторонника, аль-Акрам, молодого человека из клана Махзум. Аль-Акрам имел дом в центре Мекки, был весьма богат, и это позволяло ему не всегда соглашаться с позицией собственного клана. В его доме Мухаммед жил под охраной преданных ему людей, и здесь же проходили собрания общины. Фактически это была уже осада, начинался период гонений на ислам. Впрочем, не стоит думать, что Мухаммед оставил свой дом и Хадиджу с дочерьми. Он наносил сюда регулярные визиты, но все-таки основное его пребывание в то время было в доме у аль-Акрама. Так было безопасней и для него, и для семьи. Стоит сказать, что Хадиджу никто врагом не считал, было понятно, что она следует за мужем, и никаких претензий к ней не было. Она вела спокойную жизнь и не участвовала в политике мекканских кланов. Никто из родственников не претендовал и на ее богатство, ведь все состояние Хадиджи было потрачено – частью на поддержку общины, частью на приданое для дочерей.