Электронная библиотека » Александр Прозоров » » онлайн чтение - страница 9


  • Текст добавлен: 5 сентября 2018, 18:00


Автор книги: Александр Прозоров


Жанр: Попаданцы, Фантастика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Когда внутри Андрей увидел деревянную мостовую и побеленные хлева и конюшни – он уже особо и не удивился. Красиво жить не запретишь, и родившийся в нищете – относительной, конечно – Иван Юрьевич явно отрывался по полной программе. Просто уму непостижимо: неужели у дьяка царского такое огромное жалованье? Тут не гривнами и кошелями расходы измерялись, тут серебро в пудах отвешивать пришлось.

– Идем, идем, – бросив поводья подворникам, повлек за собой гостя боярин Кошкин. Андрей подумал было, что хозяин и впрямь очень сильно оголодал, но дьяк, едва они оказались наедине за стенами дома, горячо признался: – Я сон вещий видел, княже. Воистину вещий, вот те крест!

– Правда?

– Еще какой! – уже никуда не торопясь, начал повествовать Иван Юрьевич. – Третьего дня явился ко мне среди ночи Илья Пророк. Разверз небеса и поведал грозно, что супротив государя злой умысел сотворен и его извести душегубы ядом намерены. На тебя, кстати, похож был чем-то святой. Ну я проснулся, помолился о государе нашем, подумал: «Приснится же ужас такой!» А опосля тебя вспомнил. Тебе ведь, когда мы первый раз с побратимами убивцев перехватили, к государю посланных, – тебе ведь тогда это тоже во сне намедни привиделось?

– Да, – подтвердил Зверев свою давнишнюю легенду.

– От и я подумал: «А вдруг вещий сон-то?». А ну и впрямь извести Иоанна Васильевича кто-то желает? Поднял я тогда дворню всю свою, велел снедь всяческую готовить. А перед рассветом в Кремль примчался, во дворец царский. Государю велел подать то, что с собой привезено, а что стряпухами и поварами тамошними сготовлено, велел им же и съесть. Они все сожрали безропотно, без страха – ни един не отказался. Я тогда, помнится, посмеялся над домыслами своими. Ну мало ли чего причудится человеку? Однако дело свое до конца довести решил и повелел всех слуг, что при кухне состоят, в избу разбойную доставить для дознания. Ну постращал их дыбой и кнутом катовским, щипцы раскаленные под нос совал, молотком стучал рядом с пальцами. Велел отвечать, не приступал ли кто к ним с посулами злыми, не лезли ли на кухню люди неведомые, не подсыпал ли кто в пряности зелья непонятного.

– И? – остановился Андрей.

– Ничего, – развел руками дьяк. – Все божились, что безгрешны руками и помыслами и за другими ничего недоброго не замечали.

– Значит, сон-то был не вещий?

– Вещий, – опять пошел вперед боярин. – Поутру из полусотни кухарок половина преставилась. Ежели точно – три мужика и двадцать шесть баб. Отравлена была еда-то, получается. Да так, чтобы не сразу сразить Иоанна Васильевича, от отравителя подозрение отвести. Мало ли чего он за день откушать бы еще успел.

– Так кто был предателем подосланным?

– В могиле он ужо лежит. Без отпевания. Ибо руки на себя наложил, разоблачения убоявшись.

– Короче, ты его упустил, – подвел итог князь. – Ты не голову гидре срубил, ты одно из щупалец оттяпал. А их у твари тысячи, может статься, имеются. И пока до головы не доберемся, любое из них шип отравленный может всадить. Как добраться до хозяина, коли исполнителей убивать, Иван Юрьевич?

– Ты меня, друже, ремеслу не учи, – сурово отрезал дьяк. – Я об том и без тебя понимаю. Да как же его среди полусотни враз угадаешь? Вот отказался бы есть – тогда да. Главное – государя уберечь удалось. Гидру же твою словим, дай только срок.

– И как государь наш? Как чувствует себя, чем занимается? Здоров ли?

– Здоров, княже, не беспокойся, – махнув рукой, горестно вздохнул боярин.

– Чего так тяжко? – рассмеялся Зверев. – Здоров – значит, все хорошо.

– К делам государственный отрок сей никак приобщаться не желает. Поначалу, как с племянницей моей повенчался, все стихи писал, музыку для нее сочинял, службы церковные[12]12
  И неплохо сочинял. Его музыка и текст службы праздника Владимирской Богоматери, канон Архангелу Михаилу исполняются по сей день.


[Закрыть]
. Опосля чуток успокоился в страсти своей и в письмах плачевных, жалобах весь зарылся. Каждый извет разбирает, ровно приказчик поместный, а дела стоят. В Польше вон Сигизмунд старый душу дьяволу в когти отдал. Молодой же, новый король, Август – дурак и бабник, ни о чем не думает, токмо подолы девкам по дворцу задирает. Вот сейчас бы и ударить по ней, по Польше-то… А может, и не стоит. Не тронь говно, оно и не воняет. На рубежах закатных спокойно стало, пусть люди от войн и черной нечисти отдохнут, детей подрастят, хлеба наедятся вдосталь. Так ведь и в Дании смута, и в неметчине. У нас же сила в кулаке. Отчего бы не встряхнуть схизматиков за шиворот хорошенько, не научить слову Божьему?

– Они и сами, Иван Юрьевич, так друг друга истинной вере учат, что уж половину народа по Европе вырезали.

– Какая на темном закате вера может быть, князь Андрей? Они же ведь все схизматики, а пуще прочего и новую ересь удумать успели.

– Вера у них проста, боярин. Новые еретики учат, что тот, у кого золота больше, тот Богу и угоден. Посему ради золота все дозволено. Ну а тех, кто слабее, резать и грабить сам Бог велел. Схизматики же примерно то же проповедуют, но токмо власть над душами не совсем Богу, а сперва папе римскому отдают. И резать слабых велят не просто так, а с молитвою.

– Маммоне, проклятой Исусом, стало быть, поклоняются? – испуганно перекрестился боярин Кошкин. – То ж грех страшный!

– Потому и схизматики, – напомнил князь, – что христианских заповедей не чтут. Зачем нам соваться в этот гадюшник? Их лет за пятнадцать османы всех вырежут и в ислам обратят. А мы там окажемся – нам с Высокой Портой раньше времени войну начинать придется.

– Да, османы напирают, – согласно кивнул дьяк. – Вену, мыслю, новым летом возьмут, а с нею и земли окрестные покорятся. Венгрия, Хорватия, Трансильвания уже, почитай, под Портой ходят. Венецию, мыслю, султан пока брать не станет. По вестям, что из Европы доходят, ныне у Порты с французским королем союз. Франция Италию воюет, османам же все Балканы по уговору отданы. Посему Священная империя под ударами такими со дня на день рухнет. Тут Порта всю неметчину себе и приберет. Польша и так у нее чуть не в вассалах ходит, посему года через два король французский с султаном один на один останется. Прав ты, смута в странах заката на сем окончится. Токмо так и не понял я, какова в поклонениях их разница? И схизматики, и еретики золотому тельцу поклоняются, что Моисеем еще в библейские времена порушен был.

– У индейцев спросить нужно, они на своей шкуре эту разницу испытали. В той части Америки, что протестантами осваивалась, поселенцы людей местных истребляли, словно рачительный хозяин тараканов. Под корень. А на юге, где католики колонизаторствали, с туземцами о боге и совести говорить пытались, крестили даже многих. Посему изрядная часть населения все-таки уцелела.

– Что за Ямерика такая?

– Новые земли испанцы за морем открыли, не слыхал?

– А-а, были вести. И что, изрядные острова им встретились?

– Изрядные, – лаконично подтвердил Зверев.

Они с хозяином наконец-то добрались долгими переходами и коридорами до трапезной. Дворец был знакомым и незнакомым. Вроде как его не перестраивали – но помещений, похоже, стало больше, некоторые изменились в размерах, появились новые, покрытые изразцами, печи; стены были оштукатурены и расписаны практически везде, даже в самом дальнем и темном углу, самом узком и забытом всеми коридоре. Трапезная тоже стала выше, появились два резных столба, поддерживающих свод, небольшие приступки у стен – видимо, заменяющие скамьи, окна из слюдяных превратились в витражные.

– Заждалась, Марьянка, – прихлопнул по заду грудастую девку хозяин, вытянул ладони над медным тазом.

Служанка полила руки из кувшина сперва ему, потом гостю, унесла грязную воду, а служивые люди уселись за уже накрытый стол. Иван Юрьевич побарабанил пальцами, ударил кулаком по столу:

– Эй, кто тут есть? Почему один кубок на столе? Не видел никто, с гостем я вернулся?!

Хлопнула дверь, через обширный пустой зал к столу промчался бородатый холоп, торопливо поклонился, стукнул о скатерть украшенным на боках рубинами и сапфирами золотым бокалом. Поклонился снова.

– Смотри у меня! – погрозил подворнику пальцем боярин. – Чем больше балую их, Андрей Васильевич, тем больше ленятся. Ну чего мнешься? Ступай, я сам налью.

– И не узнать дома твоего, Иван Юрьевич, – выразил Зверев свое восхищение хозяину. – Не иначе, наследство ты богатое получил?

– Откуда у меня наследству взяться, княже? – рассмеялся Кошкин, разливая по кубкам темно-красное, пахнущее вишней вино. – Давно я уж всех предков перерос. Ныне от меня многие наследства ждут не дождутся. Давай, Андрей Васильевич, за здоровье!

– Чтоб кукушки сдохли, года наши считая, – поднял свой кубок князь Сакульский. – За здоровье, Иван Юрьевич! – Он отпил примерно половину кислинкой пощипывающего язык вина и осторожно вернулся к прежнему вопросу: – Откуда же достаток такой, боярин? Ужель государь дьяков своих в золоте купает?

– Государь? – громко хмыкнул хозяин. – Не, с казны я пока и полушки вытертой не получил. С места доход потихоньку капает. По уложению, сам знаешь, каженный боярин в круг с остальными на воеводство в срок садится. Дык бояр ведь много, ан воеводств мало. От многие, кто службой земской дела свои поправить желает, норовят кошель мне в карман сунуть, дабы имя его почаще в памяти у подьячих всплывало, дабы на место свободное ранее других попасть. Челобитчики всякие с грамотами и изветами наведываются, хотят слезы свои до царя самого донесть, изловчиться, чтобы ему в руки лично писулька попала. Я бы и так передал, я боярин совестливый. Так ведь суют, княже, все едино серебро суют. Не отказываться же? Тоже ведь человек обидится. Татары казанские часто наезжают. Эти вообще одаривают без счета: и жеребцами, и коврами, и серебром. И ведь не просят даже ничего взамен! Датчане, немцы, свены жаднее. Подарки суют, но при таком разе обязательно испросить чего-то норовят. Кто – на приеме царском побывать, кто – о планах наших на закате разведать, кто к службе ратной пристроиться норовит. Так, чтобы в походах не париться, но серебро из казны, что ни год, получать. Отцам удел для сына важен, вдовы приданого от государя для дочерей хлопочут, белые купцы – продления льгот своих, черные – в белые желают, служивые – в купцы, да поместье за собой удержать норовят. Татары и ляхи под руку к Иоанну просятся, иные – руку его хотят в свою землю привлечь. Мордва и черемисы на татар жалятся, татары – на новгородцев, новгородцы – на свенов, свены – на Ганзу… С кем о чем ни перемолвишься – обязательно хоть гривна, а опосля остается. Скажешь, прошу чего с кого? И мысли не имею! Все едино несут.

– Подожди, – не понял Зверев. – А свены-то с ганзейцами тут при чем? Они ведь не наши людишки.

– Это да, но у нас уговор с Данией о торговле свободной. А Ганза торговле сей препятствия чинит, и новгородцы наши по старой памяти им помогают. Опять же ссоры вечные у рыбаков тамошних о промыслах тюленьих и рыбьих. Посему друг друга недолюбливают они. Иной раз драки на море Варяжском случаются, аж до смертоубийства доходит… Кабы до царя вести сии доходили, осерчать мог бы так, что и войне полыхнуть недолго.

– А почему не доходит?

– Так сказывал же. То стихи для царицы молодой писал, то жалобы самолично читает. Земля у нас, сам знаешь, обширная, народу несчитано, жалоб много. Читать – не перечитать. До иного руки и не дойдут. Да ты кушай, княже, кушай. Ох, совсем я тебе зубы заговорил… – Боярин выдернул из перламутровых ножен кинжальчик с усыпанной жемчугами эмалевой рукоятью, задумчиво покрутил его в руках, после чего решительно придвинул к себе блюдо с запеченным молочным поросеночком. Ни блюд, ни тарелок, ни даже ломтей хлеба[13]13
  Куски хлеба на Руси использовали в качестве одноразовых тарелок: положил на хлеб мясо, рыбу или студень, покушал, а «тарелку» потом отдал собаке. Привычка же всегда ходить со своей ложкой (в степи – с миской), которая сейчас вызывает улыбку, элементарно спасала людей от заражения инфекционными заболеваниями через плохо вымытую посуду.


[Закрыть]
для еды на столе не имелось, а потому Зверев вытянул из замшевого чехольчика свою скромную серебряную ложку и решительно нацелился ею в заливное из щечек судака.

Слегка подкрепившись и опустошив на пару с гостем первый кувшин вина, дьяк решил возобновить разговор и, раскинувшись в кресле, вальяжно спросил:

– Что за нужда привела тебя ныне в Москву, князь Андрей? Не могу ли чем помочь в хлопотах твоих?

– Вкусная рыбка, – похвалил заливное Зверев, оттягивая время. Над «легендой», оправдывающей его столь спешный визит в столицу, он как-то не подумал, а правду говорить не хотел. Потом ведь придется объяснять, откуда и как он узнал про заговор. – Угощение царскому столу впору.

– Так государь подмены и не заметил, – довольно улыбнулся хозяин.

– Кстати, о государе, – нашелся Андрей. – Год тому назад он отцу моему двести рублей пожаловал на выкуп мой из татарского плена. А я, грешен, сам из него вырвался. Так что хотел я царя поблагодарить за милость его, а заодно узнать, нужно ли возвращать серебро в казну.

– Да ты, никак, обезумел, друже! – всплеснул руками дьяк. – Как можно в казну выбрасывать то, что уж к тебе в мошну попало?! Прости, конечно, Андрей Васильевич. Вырвалось.

– А коли спросит кто: каково мне в неволе басурманской было? Мне что, из-за этих двухсот монет позор на душу брать, врать да выкручиваться?

– Тоже верно, княже, – вскинув брови, согласился боярин Кошкин. – Ну да делу твоему помочь несложно. Завтра Иван Простой, в Успенском соборе торжественная литургия за воинов, живот свой за Русь на поле бранном отдавших. Государь туда с боярами думными проследует, а поперва в думной палате с ними встретится. Я тебя туда проведу, ты с благодарностью своей поклонишься, опосля Иоанн Васильевич на службу отправится, а мы с тобой пообедать к боярину Катанину поедем. Вспоминал он тебя намедни, спросить о чем-то хотел. Вот и свидитесь… О Господи, пост же завтра! – спохватился Иван Юрьевич, перекрестился и принялся ловко разделывать поросячью голову.

«Иван Простой, – порылся в памяти Зверев. – Кажется… Кажется, это одиннадцатое сентября. День поминовения павших воинов и он же – день, когда Саломия выпросила у Ирода голову Иоанна Крестителя. Нельзя есть ничего круглого, ничего напоминающего голову и брать в руки нож. Такой вот пост».

Почему-то сразу захотелось слопать большую бычью башку: оттяпать уши, ровно нарезать язык, вычерпать вареные мозги, зажевать шершавым носом. Но князь Сакульский сдержался и ограничил себя лишь целиком запеченными перепелками с хрустящими ребрышками. Закончил он ужин столь банальной, но давно не встречаемой им на застольях селедочкой, жирной и влажной, присыпанной колечками репчатого лука и чуть сдобренной анисовым маслом. К этому времени третий кувшин подходил к концу, и глаза хозяина, уставшего за день не меньше гостя, заметно осоловели.

– Нам ведь поутру во дворец, – вспомнил боярин. – Стало быть, надобно и поспать маненько. Эй, Осип! Ты это… Настюху сюда позови. Бо гостю моему самому тяжело искать будет.

Когда же в трапезную прибежала служанка лет двадцати, рыжая и конопатая, в платочке на волосах и легком сарафане, Кошкин распорядился:

– Светелка княжеская… Ну ты знаешь. Ты это, проводи гостя, посвети там ему. Проверь, чтобы все лепо там…

– Сделаю, батюшка боярин, – поклонилась холопка и взяла со стола трехрожковый подсвечник.

Вслед за ней Зверев опять долго петлял по коридорам, все более убеждаясь в том, что сам поутру выбраться из этого лабиринта не сможет, потом по витой лестнице поднялся на третий этаж. Дверь в конце ступеней открывалась прямо в выстеленную коврами комнату с двумя сундуками, небольшим столом, пюпитром, парой скамей и широкой постелью под балдахином.

Поставив подсвечник на стол, девка сложила покрывало и принялась старательно расправлять постель, взбивать подушки – не просто повернувшись к князю своими ягодицами, но еще и постоянно ими виляя. Андрей, не стерпев такого грубиянства, подошел ближе, крепко сжал руками выставленные округлости. Настя на это как-то совсем не отреагировала, продолжила заниматься своим делом, лишь замедлила немного движения. Зверев слегка приподнял подол сарафана, снизу вверх провел по ногам ладонями, а потом просто развернул холопку и опрокинул ее на спину. Служанка закинула голову и с готовностью отдалась княжеским ласкам.

* * *

В палате царского дворца, с золотыми цветами по красным стенам, украшенной гербами русских княжеств, Зверев неожиданно встретил немало знакомых. Многие его побратимы стояли здесь у дверей в белых с золотом кафтанах, в золотых поясах с золотым же оружием. Но те находились на службе – не поболтаешь. Вскинул брови у дальней стены пронырливый барон Тюрго, почтительно склонил голову – но подходить не стал. А вот князь Воротынский шумно обрадовался Андрею. Отставив посох, обнял, посетовал:

– Что-то давно не видывал тебя, отважный отрок! Не зайдешь, боярин, не поклонишься, доброго слова не скажешь. Али забыл, кто за тебя пред государем поручился? Нехорошо, боярин…

– Князь, Михайло Иванович, князь, – поправил думного боярина Андрей.

– Да ну? – чуть отодвинулся Воротынский. – Когда успел?

– На княгине Полине Сакульской год назад женился.

– А-а, ну так дело молодое, – хлопнул его по плечам Михаил Иванович. – Прощаю! Но завтра же, завтра у себя жду! Тут никаких оправданий знать не хочу!

– В отъезде я был, – наконец смог вставить оправдательное слово Зверев. – Не московский я служилый человек, наездами здесь…

– Ничего не хочу знать! – замотал головой Воротынский. – Завтра к обеду жду!

Едва вырвавшись из сильных рук Михаила Ивановича, Зверев увидел неподалеку облаченного в богатую шубу с золотым шитьем и множеством самоцветов князя Старицкого в окружении новгородской свиты. Теперь уже Андрей расплылся в довольной улыбке и отвесил приторно-красочный поклон с разведением рук и изгибанием шеи: что, мол, не чаяли живым увидеть? Надеялись с высоты царского трона известие о безвременной кончине получить? А вот чижика вам пернатого! Пятнадцатилетний мальчишка на поклон невозмутимо ответил. Может, и не заметил скрытой издевки. Однако его остроносый боярин предпочел князя Сакульского вовсе не узнать.

Наконец распахнулись резные двери, в палаты в сопровождении нескольких бояр ступил царь. Голову его венчала отороченная кротом тафья, сплошь усыпанная каменьями и простеганная золотым шитьем, с золотым крестиком посередине. Вместо жаркой московской шубы на плечах лежал – поверх ферязи, отделанной в том же стиле, что и тюбетейка, – тонкий халат, пусть и подбитый соболем да бобром и украшенный с присущей русской казне щедростью. Умеет устроиться государь, налегке решил службу отстоять! В свите Иоанна Андрей заметил боярина Кошкина, идущего чуть позади прочих царедворцев.

– Брат мой, Владимир Андреевич! – милостиво улыбнулся правитель, вырвал из толпы юного князя Старицкого, троекратно облобызал, притянул к себе, поставил по правую руку. – Здрав будь, князь Евлампий Федотович, здрав будь, князь Сергей Юрьевич, здрав будь, Михаил Иванович…

С прочими гостями он уже не целовался, а просто раскланивался. Неожиданно боярин Кошкин двинулся вперед, сквозь царскую свиту, что-то зашептал государю на ухо…

– Андрей Лисьин? Князь Сакульский? – заулыбавшись, забегал он глазами по залу.

Зверев решительно двинулся из задних рядов вперед:

– Всегда рад служить тебе, государь!

Толпа, повинуясь взгляду Иоанна Васильевича, раздвинулась, пропуская особо выделенного гостя, и вскоре Андрей смог склонить голову перед царем:

– Долгих лет тебе, государь, и здоровья крепкого. Хочу поблагодарить тебя…

– Знаю, знаю, – остановил его юный правитель. – За отвагу не карают и платы за нее не требуют. Что дадено – пусть твоим остается. О, вижу, мой подарок ты хранишь? А другими перстнями так и не разжился.

– Не нашел достойных, государь. Разве какой иной способен сравниться с царским?

– Гладко сказываешь, боярин, – покачал головой безусый царь. – Видать, ты не токмо рубака отменный, но и… Вот, держи. Негоже князьям моим, ровно монахам-отшельникам, с голыми пальцами ходить. И при мне будь. Давно не видел, перемолвиться хочу.

И правитель сдвинул его вправо, ставя на место князя Старицкого. Зверев, не желая ссоры с царским родичем, при первой возможности ушел за него, вернув самое почетное место рядом с Иоанном его двоюродному брату, но скрыть жест правителя от десятков внимательных глаз все равно уже не мог. Посмотрел на второй, подаренный властителем Руси, перстень, оглянулся на Ивана Юрьевича. Дьяк только пожал плечами: раз царь желает видеть тебя рядом – против его воли не повернешь.

Тонко зазвучали колокольчики, распахнулась дверь напротив царской. Вся в белом вышла царица, тоже окруженная многими тетками и девками, двинулась навстречу царю. Посередь палаты они торжественно троекратно расцеловались, супруга встала от Иоанна слева, и вся процессия двинулась на службу. Едва царственная чета ступила на улицу, Зверев вздрогнул от колокольного звона, оглянулся. Дьяк Кошкин уже смылся. А ему, похоже, предстояло стоять всю литургию от начала и до конца.

Следует признать, богослужение было торжественным и красочным: хор, раскатистый голос дьякона, богатая отделка собора. Но уж очень внутри было душно – не столько из-за обилия людей, сколько из-за количества горящих свечей, кадил и лампад. Дым, смешивающиеся запахи благовоний, человеческого пота, дыхания… И потом, длилось это уж слишком долго. Часа два, не менее.

После богослужения гостям был дан короткий «пир»: хлеб и вода. Причем хлеб не мягкий, а слегка зачерствевший – Андрей попробовал. Но больше всего его огорчила не скудость угощения: пост есть пост, – а то, что и царица Анастасия вместе со всеми скромненько жевала черствую корочку, запивая ее колодезной водой. Между тем Бог, как известно, беременных и недужных от воздержания в пище освобождает. Раз правительница постится – значит, наследника в ближайшие месяцы ждать не стоит. И факт этот принял к сведению, скорее всего, не один Зверев.

Покончив со своей краюхой, поднялась из-за богатого – не угощением, увы, а убранством – стола царица. Поклонилась супругу, поблагодарила за милость и уплыла в окружении теток и девок: шевеления ног под пышными юбками не видно, только плавное перемещение гордо вскинувшей подбородок красавицы. Затем встал и поклонился гостям сам Иоанн. Поздравлять никого не стал: какое там поздравление, коли день, с одной стороны, павших воинов поминовения, с другой – казни святого первокрестителя. Тут скорее горевать в голос надобно.

Андрей уж было решил, что его муки кончились – ан нет. Государь положил руку ему на плечо. Значит, надо идти. Правитель Руси дважды приглашать не станет.

Сопровождаемые двумя рындами, Иоанн и Зверев поднялись сразу за трапезной по металлической лестнице на этаж выше, после чего телохранители остались у дверей, а гость и хозяин дворца пошли дальше.

Здесь, видимо, находились личные покои государя: несколько светелок, горница, сразу две спальни, судя по балдахинам за дверьми. Спальни, разумеется, не семейные. По древним обычаям, царица жила на «женской» половине дворца, охраняемой от чужих глаз не хуже, чем гарем какого-нибудь персидского падишаха. Отец родной жены царской к ней попасть не мог, только мать. Чего уж еще говорить? Посему «для слияния двух сердец» помещения существовали особые, ближе к женской половине. И хорошо, если эта часть жизни государя обходилась без отдельных предписаний, законов и контролирующих всю правильность процесса наблюдателей.

– Нехорошо мы с тобой о прошлом разе расстались, боярин Лисьин, нехорошо, – плотно сжал губы Иоанн. – Своеволен ты больно, дерзок. Никого не слушаешь, все по-своему заворачиваешь. Ни приказов, ни старцев мудрых, ни князей старших понимать не желаешь. Однако же часто последний год я вспоминать тебя стал, боярин…

Поправлять царя Зверев не стал. Не хочет называть князем – ну и пусть. Начнешь возмущаться – так ведь, чего доброго, и вправду обратно боярином заделает.

– Ты тогда умчался, боярин Андрей, когда я на тебя гнев свой обрушил, – продолжал вспоминать Иоанн. – За то, что указа моего твердого ты не исполнил. И потому главного самого ты не услышал. Со ступеней дворца своего в Александровской слободе поклялся я людям о горестях их вперед своих думать. Поклялся, что отныне я судья их и защитник. Тут же на месте повелел постельничему, вот своему боярину Алексею Адашеву, принимать челобитные от бедных, сирот, от обиженных.

Худощавый, бледный, с тонкими бровями и горящим взглядом мужчина в монашеской одежде оторвал взгляд от свитка, кивнул.

Андрей с государем уже успел войти в горницу, и Зверев поразился тому, как много здесь свалено грамот, сложенных пополам листиков, цилиндрических туесков. Они лежали между сундуками, на полках, под скамьями, выпирали между створками шкафа. Видимо, поначалу корреспонденцию пытались складывать аккуратно, но очень быстро для наведения порядка перестало хватать места.

– Духовник еще мой помогать взялся, отец Сильвестр, – сказал царь. – Ему доверяю. Он по совести разрешить может моим именем. Алексею верю, вижу как к сердцу беды людские принимает. Ну и сам. Поклялся ведь справедливость каждому дать, рассудить все по чести, по совести. Стараюсь. Да не успеваю ничего, боярин, никак. Одно письмо прочесть успеешь – ан еще десять приносят. Один указ издашь – еще сто ответов дать уже потребно. Мыслил еще людей на помощь призвать, мудрых, честных: а где взять? Что ни извет открываешь – на воевод жалятся, что в суде их нет справедливости ни на един гран. Кто по знакомству судит, кто по злобе, кто за того, что подарки богатые принес, решение принимает. И как тут быть? Сидят в приказах Поместном, Разбойном, Разрядном дьяки старательные, воевод на места выбирают самых разумных и честных. А как на место те садятся – ну ровно подменяет их кто. Опасаюсь, себе помощников наберу – и с жалобами слезными то же случится, что и на погостах и весях. Не станет и в моем суде совести, справедливости. И что тогда люди скажут? Кому верить, на кого надеяться? Посему сам и читаю с друзьями ближними.

– Это верно, – признал Андрей, прогуливаясь по горнице, чуть не по пояс заполненной овеществленным человеческим плачем. – Хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам.

– Не успеваю сам. Дня не хватает, сна не хватает, сил не хватает, терпения. Чую часто, что гнев, а не сострадание к несчастным испытываю.

– Гнев – плохой советчик, – ожидая продолжения, кивнул Зверев. – Я бы, наверное, уже на второй день такой работы голову кому-нибудь бы отрубил. Скорее всего, почтальону.

– Посему тебя и вспоминал, боярин. Все гадал: а чтобы этот дерзкий и быстрый сделал? Как бы узел Гордиев разрубил, чтобы и справедливость была, и силы не все до капельки на нее тратились?

– Ты ищешь правды, государь, или жалости? – повернулся к Иоанну Андрей.

– Ты о чем молвишь, боярин? – склонил голову набок юный царь.

– Жалость в том, что труд потрачен огромный, государь, что безмерно в нем любви к людям, старания и самоотверженности. А правда в том, что все это ерунда, мусор, помойка, полный и никому не нужный хлам. – Зверев подобрал несколько свитков и небрежно подбросил вверх.

– Да как у тебя язык повернулся, боярин?! – моментально вскипел Иоанн. – Это же слезы, это чаяния людские, это надежда их последняя на справедливость царскую.

– Ну и что? – пожал плечами князь Сакульский. – Дело правителя не в том, чтобы в каждую дырку с затычкой влезать и каждый чих платочком вытирать. Дело твое, государь, – сделать так, чтобы дырок таких не было, а коли и случатся, так чтобы сами они, без твоего участия, быстро слугами честными затыкались.

– Где их взять, честных? Об том ведь и речь!

– Сами, государь. Пусть сами находятся. Ты говоришь, люди жалуются на несправедливость суда воеводского? Так ты прикажи, чтобы они из своей среды выбрали двух представителей, в честности которых уверены. По одному от людей служивых и людей черных. Пусть на суде они вместе с воеводами дело разбираемое слушают. И чтобы ни один вердикт не считался законным, коли выборные от людей его не подтвердят, не согласятся с его справедливостью. Сделай так – и суда по злобе или корысти воевода уже не сотворит. А сотворит – выборные его не подтвердят. А подтвердят – либо справедливо решение получается, либо выборные таковы, что сами… Но тут ты, государь, уж ни при чем. Тут сама община виновата, что таких людей к воеводе приставила. К ним жалобщику идти, кланяться надобно. И половины этих бумажек, – обвел пальцем сундуки Зверев, – уже не появится. А вера людей в справедливость вырастет. Потому как на самых честных из их среды эта справедливость держаться будет. А еще лучше не только выборных для суда, но и самого воеводу пусть люди выбирают. Вот тогда они точно самого толкового и честного выберут, и давай жулик посторонний подарки подьячим, не давай – именно честный на воеводство сядет. А ошибутся – значит, дураки. Тут на царя кивать нечего, самим искать и сажать себе честного нужно. Глядишь, и вторая половина грамот тоже пропадет за ненадобностью.

– Как же, выбирать! – фыркнул Адашев. – Они же тогда, воеводы, про дела Руси всей, про государя враз забудут. Станут токмо о своей волости радеть, для нее стараться. И выборный от тягловых людей никогда супротив своих не проголосует. Тут суды и вовсе пропадут, потому как решений выносить не станут.

– Ну воеводу всегда законом обложить можно, – пожал плечами Зверев. – Скажем, коли налогов меньше положенного сдал или людей вовремя на службу не выставил – выборный посадник снимается за нерадение, и вместо него другой царем назначается. К тому же выборного за отказ судить и наказать можно. Я ведь про другое говорю. Не дело царю всю эту макулатуру разгребать. Дурость все это. Государь должен взять чистый пергамент, сесть, подумать недельку, да и издать такой указ, чтобы всех этих жалоб больше уже никогда не появлялось!

– Не шуми, князь Сакульский, ибо в помыслах моих и так неясное творится, – оборвал его Иоанн. Походил меж сундуков и решительно указал: – Ступай, князь. Решу я ныне, что сделать с тобой надобно. За грубость, дерзость твою на дыбу вздернуть али за прямоту откровенную серебром и златом наградить. Опосля узнаешь. А ныне – ступай.

Андрей пожал плечами, повернулся к двери.

– Стой!

– Слушаю, государь, – развернувшись, склонил голову Зверев.

– Вспомнил! Ргада, и списки Троицкие. По Ярославову уложению, когда человека русского коли судят, то из горожан, али общины, али из людей, что на суд княжий собрались, двенадцать мужей выбирается, и они по обычаю и умыслу своему решают, виновен в грехе обвиненный али нет, – довольно улыбнулся Иоанн. – Я знал, я сразу вспомнил, что читал о чем-то похожем! Обычай сей столь хорош иноземным гостям казался, что многие народы его от русичей переняли. А мы забыли. Ты знал о сем уложении, что в Русской Правде упомянуто? А коли так, боярин, то почему двух выборных предложил?


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 | Следующая
  • 4.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации