Текст книги "Кровь ворона"

* * *

Улегшись поздно, ведун и проспал, естественно, чуть не до полудня. И лишь когда прямые солнечные лучи коснулись его лица, резко уселся на постели, тряхнул головой:

– От, электрическая сила! Этак опять торг закроется, пока я до него доберусь… – Олег начал было одеваться, но, натянув рубаху, принюхался и недовольно сморщился: – Провонял я за эти дни, как пес бездомный.

Рубаху он всё-таки надел, опоясался, вышел к лестнице и быстро простучал пятками по ступенькам:

– Эй, хозяин! Баню вечером стопи! И щей вчерашних вели налить. После меда твоего кисленького хочется. Чего застыл? Бани, что ли, нет?

– Й-йесь… ть… – промямлил Весяка, застыв у входа на кухню с полотенцем в руках. – Есть… Вчерась топили…

– Вода там теплая осталась? Я тогда сбегаю, ополоснусь. А ты мои порты и рубахи постирать забери, я чистое надену. И скажи, три яйца мне пусть сварят. Соскучился я по этому угощению. Ты меня слышишь, хозяин?

До Олега запоздало стало доходить, отчего Весяка и немногочисленные посетители его трапезной смотрят на постояльца, как на вышедшую из болота нежить. Ведун усмехнулся, подошел ближе и предложил:

– Хочешь, баечника твоего изведу?

– Не сможешь… – облизнув губы, пробормотал хозяин. – Многие брались, да не нашли.

– Как хочешь. Лично мне… – Середин презрительно цыкнул зубом. – Лично мне – без разницы.

Времени париться у ведуна, естественно, не было, но даже после простого обливания теплой водой и растирания тела с щелоком он почувствовал себя уже совсем другим человеком – свежим, отдохнувшим. В таком виде не стыдно и на людях показаться. Для полного шика вместо косухи он надел налатник, сунул кистень в рукав, прихватив ремешком чуть ниже локтя, чтобы не вывалился, пучком сена отер от пыли сапоги.

– Ну, теперь все девки мои, – выбросив сено, решил Олег. – Жалко, зеркала нет…

Для полного выпендрежа не хватало еще оседлать гнедую – но платить за пустое бахвальство вполне реальное серебро Середин не собирался, а потому отправился в город пешком, перейдя мост со стороны Городенского оврага.

Как и обещал Божибор, стража из четырех дружинников на одинокого путника внимания не обратила. Тем более что им в лапы попался обоз из пяти возков с солидными капустными кочанами. Хозяин клялся, что везет их князю в детинец, но даже неопытный в местных хозяйственных вопросах Олег засомневался, что ключник здешнего правителя станет закупать капусту в таких количествах у кого-то чужого. Нешто своих припасов нет? Коли и взял чего по случаю – то наверняка немного, некий недостаток восполнить, заминку с подвозом али еще почему. А крестьянин надеется под эту марку и свой товар беспошлинно провезти.

Дожидаться, чем всё кончится, ведун не стал – прошел по широкой, метров пяти, улице, мощенной дубовыми плашками, до площади, с края которой возвышался идол Велеса, поклонился скотьему богу и повернул налево, к реке: оттуда доносился неясный шум. А чему еще шуметь в городе, как не базару? Ошибся Середин совсем немного. За чередой мрачных двухэтажных домов с узкими окнами перед ним вместо торговой площади вдруг открылась разноцветная улица из плотно стоящих бок о бок лавок, на распахнутых ставнях которых висели отрезы тканей и грозди уздечек, яркие ковры и расписные щиты. Босые зазывальщики бегали туда сюда, хватая за рукава, толкая, перекрикивая друг друга, убеждая отпробовать копченой рыбы или горячих пирогов, пощупать сукно или железо, оценить кувшины или соль. Местами над лавками были видны вторые этажи – судя по заставленным слюдой окнам, не с кладовыми, а с жилыми комнатами. Кое-где от лавок к лавкам тянулись парусиновые навесы, суля покупателям защиту то ли от солнца, то ли от дождя. А может, от всего сразу – только заходи да кошель свой скорей развязывай!

Пройдя мимо лотков с вяленым мясом и колбасами, потом мимо прилавков с кожаными поддоспешниками и сапогами, Олег свернул к смуглому торговцу коврами, отпихнул мальчишку, предлагавшего выпить сбитеня с дороги, пригладил ворс узкой красно-зеленой дорожки:

– Издалека, вижу, привезена. Персидская работа?

– Мамаркандская! – прошамкал толстяк в стеганом, крытом атласом халате. – Тепе в хогомы, бояин, али князю похлониться мышышь?

– Я думаю, кому бы мне юрту большую предложить?

– Я потаю, – отмахнулся беззубый купец, – не похупаю.

– Много не спрошу… – пообещал Середин. Однако торговец презрительно отвернулся, и ведун двинулся дальше. Кому могут понадобиться степные юрты? Портному – вряд ли. Жестянщику – тоже. В следующей лавке торговали атласом, шелками, парчой, жемчужными и бисерными поволосниками.

– Богатый товар, я смотрю, – оперся на прилавок Олег. – Видать, и купец знатный.

– Не хвали, цены не собьешь, – усмехнулся безусый парень лет восемнадцати. – За лесть серебром не плачу. На что глаз упал?

– Ткани, я смотрю, больше восточные. Значит, и в товарах восточных ты разбираться должен. Юрту я хочу продать. Большую, половецкую. Немного за нее спрошу. Возьмешь?

– Этот товар не здесь, его у Каспия покупают, коли надобен, – скривился юный купец. – Да токмо кто его брать-то станет? Окромя степняков, никому юрты не надобны. А они и себе сами сделают, и соседям, коли понадобится, продадут.

– Так, может, и сдадите товар у Каспия по малой цене?

– С Руси степнякам юрты возить? – засмеялся торговец. – Нешто иного товара нет? Места она займет много, а прибытка никакого. Нет, мил человек, не возьму. Ни в подарок, ни за серебро, ни ради доброго слова. Коли хочешь, у ратных людей у кого спроси, может, они разжиться захотят. Тут князь приезжий намедни парусину цветную хотел взять, да не нашел, чтобы понравилась. А на что цветная парусина, окромя как на шатер, нужна? Спроси – глядишь, и юрту у тебя купит. Она, вестимо, потеплее полотняного дома станет. И костер развести можно, и с собой забрать. Что летом, что в зиму вдали от дома отдохнуть. Коли возьмет, меня не забудь. За совет – монета.

– Как найти князя-то твоего?

Парень замолчал, глядя куда-то вверх, и Середин покачал головой:

– Пивом напою от пуза, коли юрту продать получится. Ну, где этот князь бродит?

– Он с дворней своей постоялый двор снял, что второй от Речных ворот. Вымпел его там развевается с птицей золотой. Рюриком[5]5
  Рюрик надревнеславянском означает «сокол».


[Закрыть] его кличут. Так смотри, про обещание свое не забудь!

– Не забуду, – кивнул ведун и двинулся по базарным рядам дальше.

Миновав несколько торговцев, остановился у прилавка кузнеца, окинул взглядом стремена, шпоры с длинными шипами, трехгранные кинжалы. Взял меч, примерил к руке, проверил кончиком пальца острие булата и положил обратно.

– Что, тяжеловат? – поинтересовался курчавый мастер, что сидел на чурбаке в глубине лавки и медленно, с детской осторожностью, правил клинок длинного косаря. – У меня и полегче есть, и подешевле. Каленые, трехслойные. Не булат, сам понимаешь, но панцирь обычный прорубит. Булатная броня всё едино редко в сече встречается. Дык его не в панцирь, а в мясо разить надобно. Пару раз порежешь, опосля сам свалится.

– Ты ведь воинскую справу продаешь? – согласно кивнув, завел свою тему ведун. – Может, юрту половецкую кому продашь? Я тебе задешево отдам, в хорошем прибытке останешься…

– То, может, и правда, мил человек. Дешево купил, дорого продал. Руки белы, а в золоте ходить станешь. Дык ведь за день ее не продашь. И за неделю не продашь. А коли не повезет, то и за месяц не расторгуешься. Товар редкий, дорогой. Куда я его дену?

– Тут куда-нибудь положишь…

– Ага… А свой товар где всё это время держать стану? Она у тебя какого размера, мил человек?

– Ну, – пожал плечами Середин. – На двух телегах помещается.

– От то-то и оно. Половину места займет. Ни повернуться, ни свой товар спрятать. А когда покупатель найдется – сама Макошь не угадает. Сам-то как торгуешь, много у тебя на нее охотников?

– Ищу…

– Дык, ищи. Али на кусочки порежь да шорнику на потники отдай. Цены большой он, сам понимаешь, не даст. Дык ведь ты много и не просишь.

– Жалко портить хорошую вещь…

– Это я понимаю, – взявшись за точильный камень, вернулся к косарю мастер. – Ты у купцов с восточным товаром поспрошай. Може, кто соблазнится добычу твою обратно в степь отвезти.

– Откуда знаешь, что добыча?

– Ты еще скажи, – крякнул от смеха мужик, – что в деревне соседской со двора ее стащил. Откель еще на Руси юрте взяться? Ты еще посмотри, в крови окажется. Так и вовсе никчемный товар выйдет. Токмо на потники и сгодится.

Об этом Середин как-то не подумал. Ведь и вправду немало людей на стоянке полегло, пока кочевье половецкое добивали. А ну, внутри кого зарезали? Глядишь, и вправду кровью залита окажется. Когда дуван дуванили, никто ведь ее не проверял…

– Ладно, и на том спасибо…

Он побрел дальше, уже не такой жизнерадостный. Купцам с восточных земель, получается, юрта не нужна, местным не нужна. Варягов спросить? Так они, когда с заработков к себе в Скандинавию возвращаются, в домах живут. Или на лодках, драккарах своих, обитают. А здесь, в княжеских дружинах – тоже на всем готовом. И зачем им, в таком разе, юрта?

– Отстань, пострел, пока ляхам не продал! – рявкнул Середин на занудливого мальчишку, который, дергая за рукав, призывал его попробовать гречишного меду. Тот сразу отстал – хотя, кто такие ляхи, наверняка не знал.

Олег миновал последние лавки, и вид при этом имел такой, что больше к нему никто не приставал. Улочка уперлась в пухлую Макошь с румяными, видно подведенными, щеками. У ног богини лежала корзинка, из которой два тощих пса что-то торопливо выедали. Похоже, здешний волхв остался без очередного прибытка. А может, сама Макошь решила жреца за нерадивую службу не награждать.

Ведун повернул налево, дошел до высокого частокола, из-за которого доносились пьяные голоса, отвернул направо – и увидел дальше по улице развевающийся синий штандарт, на котором раскинула крылья золотая птица, похожая на Феникса.

– Ты смотри… На ловца и зверь бежит! – Он направился к воротам, собранным из темных досок, толкнул створку и вошел внутрь.

Во дворе кипела обычная жизнь: под навесом перемалывали челюстями сено разномастные коняги, в хлеву недовольно мыкали коровы, которых то ли забыли выгнать на покрытое молодой травкой пастбище, то ли уже успели загнать обратно; подворники в грязных рубахах таскали на ременных рукоятях бадейки с водой. Десяток полуобнаженных мужчин играли железом: двое работали мечами против одинокого копейщика, пара билась друг против друга с щитами и топориками, еще несколько бородачей в войлочных поддоспешниках, с мечами на широких ремнях играли на крыльце в кости. Чуть дальше сидела на лавочке боярыня в длинном плаще, подбитом на рукавах горностаем с собольим воротником. На голове ее, закрепляя собранные в кичку каштановые волосы, поблескивала самоцветами золотая заколка. Разговаривала она с девицей в беличьей шубке, в руках у которой был большой лист бересты, а рядом стояла чернильница из коровьего шейного позвонка.

– А тебе чего надобно, смерд? – подняв на гостя голову, зевнул один из бородачей.

Олег открыл было рот – но тут боярыня повернула на вопрос голову, и он увидел светло-светло-голубые глаза, острый носик, тонкие алые губы, чуть выступающий вперед подбородок с темной ямочкой.

– Верея?! – еле шевеля губами, выдохнул Середин.

Щеки девушки прямо на глазах начали наливаться румянцем, брови чуть дернулись вверх.

– Чего, немой, что ли? – переспросил бородач.

– Сказывали люди, князь ваш шатер на торгу спрашивал, – негромко заговорил ведун, не отрывая глаз от девушки. – У меня юрта большая половецкая на продажу есть. Крепкая, хорошая, теплая. Я не жадный, много серебра не спрошу. Может статься, интересно это князю Рюрику? Спросите его, пусть ответит.

– Ничего не слышу, – поднялась Верея со скамейки, запахнула плащ. – Не тревожь князя, Боброк, я купца расспрошу. Токмо в дом войду, бо слаб он совсем голосом.

Величаво неся себя над землей, боярыня дошла до крыльца, поднялась по ступеням, толкнула дверь. Олег, сглотнув, двинулся следом. Они оказались в трапезной, пропахшей хмельным медом, как пивоварня. Девушка недовольно тряхнула головой:

– И тут ничего не услышишь!

Она повернула к лестнице, поднялась в коридор, небрежным жестом отведя в сторону скучающего у верхних ступеней дружинника, дошла до третьей двери, оглянулась на охранника:

– Хоть у меня в светелке никто не орет, поговорить можно.

Олег тоже покосился на ратника, вошел вслед за Вереей и притворил за собой створку.

– Что ты тут делаешь, ведун? – яростно, но еле слышно зашипела боярыня. – Опозорить меня решил?! Брак мой расстроитъ?!

– Какой брак? Кого расстроить?! – схватил ее за плечи Середин. – Я тебя больше года не видел! Ты сама откуда взялась? Что тут делаешь?

– Не твоя забота! Чего тебе надо?

– Разве ты не слышала? – усмехнулся Олег. – Юрту здешнему князю хочу продать…

Он привлек боярыню к себе и прильнул к столь желанным губам. Верея ответила, закинув руки ему за шею и обняв с неожиданной силой. Но едва только Олег отстранился, тут же прошептала:

– Уметайся отсюда немедленно! Кто-нибудь может что-нибудь помыслить.

– Кто? Чего?

– Дикарь безродный! Я боярыня наследная, я вот-вот за князя Керженецкого замуж выйду! Упаси Дидила, кто чего заподозрит. Убирайся немедля!

– А юрта? – Олег качнулся вперед и украл еще один мимолетный поцелуй.

Однако Верея тут же оттолкнула его прочь:

– Иди вон!

Середин до боли прикусил губу, но подчинился, не желая ломать планы девушки. Он вышел в коридор, с невозмутимым видом миновал стражника, выбрался на крыльцо и, не оглядываясь, направился к воротам.

– Боброк! – услышал он позади строгий женский голос. – Вели проследить за смердом сим. Желаю товар его осмотреть. Как с Младой закончу, то схожу, оценю. Может, и подойдет для планов наших.

На постоялом дворе Весяки боярыня появилась часа через три, когда солнце уже начало клониться к закату. Ее сопровождали трое угрюмых могучих ратников, способных одним своим видом у кого угодно отбить желание проверять прочность их кулаков и длину мечей. Сидящего на ступенях крыльца Олега Верея снисходительно поманила пальцем, кивнула:

– Где?

– Вон, две повозки у забора, – поднялся навстречу Середин.

– Так она не разобрана? – удивилась девушка.

– А где же я ее тут поставлю? – в свою очередь изумился Олег.

– Ладно, – после краткого колебания решила боярыня. – Гляньте на нее, какое впечатление будет, а я пока с хозяином переговорю.

Ратники повернули к возкам, почесывая в затылках, Верея же вошла в дом – и теперь настала очередь Олега показывать дорогу к своей светелке. И опять, едва за ними закрылась дверь, девушка оскалила зубы:

– Ты чего делаешь обманщик?! У меня только удачная партия наметилась, достойная моего рода, а тут ты лезешь! Я же запретила тебе даже близко ко мне приближаться, чтоб тебе пусто было!

– Милая, желанная, дорогая, единственная моя, – взял ее за руки Олег. – Чудесная моя девочка. Может, ты не заметила, что мы от твоей усадьбы верстах в двухстах, не менее? Я к тебе и не приближаюсь! Мы не у тебя в поместье. Я просто заехал в Рязань!

Он говорил всё тише и тише, одновременно наклоняясь вперед, пока не прикоснулся губами к ее лицу и не начал целовать глаза, брови, щеки.

– Подлый предатель… – еще тише ответила она, а Середин подхватил девушку на руки, положил на постель. Гулко стукнулись о пол туфли, и Верея еле слышно прошептала: – Не смей…

Полы мехового плаща расползлись. Олег запустил руки ей под сарафан – боярыня застонала, выгнулась дугой, и всё ее одеяние моментально оказалось поднято выше головы.

– Подлый обманщик, предатель, негодяй… – Верея замолчала, только найдя его губы, пнула воздух ногой. Середин выпрямился, рванул застежку ремня, содрал с себя рубаху, дернул завязку штанов. – Если они сейчас войдут, убьют на месте…

– Пусть. Мне без тебя не жить. Ты мне каждую ночь снилась. Я о тебе днем и ночью вспоминал, ты мне за каждым поворотом чудилась… – В эти мгновения он и сам верил своим словам.

– Ну и пусть… – непонятно ответила Верея, крепко вцепившись ему в волосы, и их тела наконец-то вновь слились в единое целое.

На какие-то минуты Середин совершенно утратил контроль над своим разумом, словно потеряв сознание и уносясь в некий сладострастный водоворот, всё падая и падая – пока невероятным взрывом не выбросило его обратно на лежак, на мягкий тюфяк из еще не успевшего сваляться сена.

– Великие боги, наконец-то ты снова рядом со мной… – без сил отвалился на спину Олег.

– Великие боги, за что вы наслали на меня такое наказание, – эхом отозвалась Верея. – Ну, почему Лелио так смеется надо мной, почему не одарил страстью к достойному. Почему я вспоминаю о тебе, проклятый ведун, почему мне так хорошо с тобой, почему я желаю тебя, а не достойного моего звания мужа?

– А я, значит, недостойный? – обиделся Олег.

– Конечно! – подтвердила Верея. – Ты бродяга без дома и чести, без рода и племени. А князь Керженецкий имеет земли округ реки Кержени на три дня пути, сотни дворов, город, детинец, дружину. Если я стану его женой, то мой род, звание детей моих будут уже не боярскими, а княжескими. Ни одна сила не посмеет посягнуть на мои владения и мое звание. Мои дети до света будут правителями, а не подданными. Они станут князьями, ты слышишь – князьями!!! Ну, зачем тебя принесло в этот несчастный городок?!

– Ты не поверишь, Верея, – усмехнулся Олег. – Я хотел продать взятую у половцев юрту.

– Уезжай, – поцеловала боярыня его в губы. – Уезжай, милый мой, родной, ненаглядный. Уезжай! Не трави мою душу, не смущай мою совесть, не наводи подозрения на мою честь…

Она говорила и целовала, целовала и говорила – и Олег ощутил, как его мужское достоинство отозвалось на ее слова, поднялось и налилось силой, и в этот миг он скорее бы умер, чем отступил перед ее требованиями. Но Верея не сопротивлялась – она приняла его плоть в себя, крепко обняв возлюбленного и устремившись навстречу, тело ее содрогнулось.

– Почему, почему… – Она целовала его, внезапно откидывала голову, снова целовала, кусала ему губы, прижимала к себе и отталкивала – однако ногами лишь прочнее охватывая его чресла.

И вновь их поглотило горячее облако блаженства – но на этот раз, возвращаясь в грешный мир, Олег вдруг ощутил сильный толчок, от которого свалился на пол, а потом услышал:

– Уезжай отсюда немедля, ты понял?! Уезжай! Не смей позорить меня и рушить мою судьбу! Этой же осенью я стану княгиней Керженецкой, а ты – чтобы и близко не смел ко мне приближаться! Понял?

Верея вскочила, нашла свою одежду, торопливо оделась и выбежала из светелки с такой скоростью, что ведун едва за ней поспевал.

– По виду и впрямь справная юрта, – двинулись навстречу дружинники, когда боярыня выбежала на двор.

Но тут Верея заругалась с неподдельной злобой:

– Да за такие деньги я себе дворец на колесах отстрою! Жадина, крохобор, вымогатель! Чтобы ноги его близко от нашего двора не было! Слыхали все? И близко не подпускать! Меня, родовую боярыню, обобрать, как дуру безродную, задумал!

– Да я… – сбавив шаг, растерялся перед такой отповедью Олег.

– И чтобы глаза мои тебя больше не видели!!! – напоследок выкрикнула боярыня и выскочила со двора.

– Ты это… – оглянулся один из ратников, явно не понимая, как реагировать на бешенство хозяйки. – Ты не балуй!

Середин остановился посреди двора. Всё, что ему осталось, – так это развести руками, сплюнуть и пойти обратно в дом.

В трапезной тем временем заметно прибавилось народу. Пришедших в Рязань на торговых ладьях моряков, что подолгу питались холодной солониной и квашеной капустой, а теперь, устав от однообразной походной снеди, решили недорого подкрепиться в знакомом месте горячими разносолами, Олег уже знал. Во всяком случае, в лицо. Двое усталых мужиков, что с аппетитом хлебали деревянными ложками борщ, закусывая изрядными ломтями хлеба, могли быть местными крестьянами, доставившими на торг некий товар. А может, и на постоялый двор припасы подвезли. Их, верно, сам хозяин покормить соизволил. Вряд ли простой мужик станет тратить серебро на то, что у него на огороде бесплатно растет – даже если в дороге одну кашу дней пять запаривал и оголодал в стольном городе, а готовить здесь, понятное дело, негде. Пожевал бы, скорее, чего вроде репы, или капусты отрезал, дабы червячка заморить. А нормально перекусил уже после, в дороге.

Но вот шумная троица в свободных атласных рубахах с вышитыми воротниками, что заказала себе на стол целого кабанчика и дорогого греческого вина, – это, конечно, купцы. Причем удачливые, коли денег не жалеют. Эти наверняка на ночлег у Весяки решили устроиться. Выбор-то теперь в Рязани небольшой. Люди заезжие, про дурную славу здешнего двора не слышали. И ведь еще ловкости своей, пожалуй, радуются, что так дешево устроились. Купцам прислуживал незнакомый мальчишка – видать, свой. К делу с малолетства приучают. Со своей прислугой приехали еще четверо гостей, что обосновались на дальнем от купцов краю стола. Точнее, с одним холопом на всех: крепким, ладно сложенным, круглолицым пареньком лет двадцати. Холоп бегал на кухню и обратно, таская подносы, хлеб, миски, иногда на ходу прихлебывая что-то, оставленное хозяевами. Мальчишка как мальчишка, из нищеты продавшийся в рабство. Но вот хозяева…

Людей с «босыми» лицами – то есть чисто бритыми, – Олег за всё время скитаний встречал раз-два и обчелся. Кроме того, почти никто не ходил по русской земле с неприкрытой головой и уж тем более – в тоге. А тут – весь букет невозможного одновременно. Лысыми и гладко выбритыми были все четверо мужчин. Однако один из них, с кожей, покрытой черными рубцеватыми пятнами, уходящими по шее вниз под воротник, утратил растительность, скорее, из-за тяжелых ожогов. Удивительно еще, что у него уцелели под опухшими веками глаза и не потерялась форма острого носа. Остальные трое, наклонившись над тарелками, словно выставили на всеобщее обозрение черные татуировки на макушке в виде вписанного в круг солнечного колеса. И, наконец, старший из гостей был одет в желтую тогу, собранную во множество мелких складок. Правда, лежала она не на голом теле, а поверх полотняной рубахи, рукава которой спускались до самых запястий.

Самое интересное – никто из присутствующих в сторону странной четверки старался не смотреть. Все делали вид, будто ничего особенного на постоялом дворе не происходит, и бритые путники с татуировкой на лысине гуляют тут каждый день.

Впрочем, после встречи с Вереей ведуна и самого не тянуло разгадывать какие-то тайны.

– Эй, хозяин! – хлопнул он в ладоши, привлекая внимание суетящегося возле углового стола Весяки. – Меда мне хмельного дай! Две крынки. А то совсем горло пересохло…

– Сей момент! Закусывать чем изволишь?

– Рыба копченая есть?

Олег двинулся меж столов к нему.

– А как же! Лещи, сибили, сазан, язь. А еще, коли рыбки захотелось, имеется сельдь, щука и лещ на пару, сушеная лососина, белорыбица, осетрина, спинки стерляжьи и вязига белужья, спинка белорыбицы на пару, уха щучья с шафраном, тавранчук осетровый, да тавранчук стерляжий…

– Леща копченого хватит. От меда на еду не особо тяне… – Середин осекся, ощутив, как крест у запястья обжег кожу с такой яростью, словно ощутил приближение ожившего мертвеца или крепкого болотника с сильными магическими способностями.

Ведун остановился, повел взглядом по сторонам. Двинулся дальше.

– Лещ так лещ, – согласился Весяка. – Токмо в погребе они, холодные. Сюда принесть, али в светелку?

– В светелку, – решил Середин, не желая делить свои размышления с компанией случайных знакомых. В чужой компании драки хорошо затевать, а не вспоминать о внезапно промелькнувшем совсем вблизи прошлом.

Он оглянулся. Трое странных постояльцев продолжали невозмутимо доедать гречу с мясными обрезками и запивать чем-то ароматным и парным, вроде сбитеня. Скорее, именно сбитень это и был.

В желтом, как янтарь, и тягучем, точно сосновая смола, меде хмель почти не ощущался. Чуть сладковатый напиток пился легко, как компот, а опьянение подкрадывалось незаметно, поначалу путая мысли и воспоминания, сливая воедино прошлое и будущее, скрывая заползающие в светелку сумерки. А когда Олег попытался встать, чтобы зажечь масляную лампадку из глины, то оказалось, что и по ногам хмель нанес свой коварный удар. Глаза неожиданно стали слипаться, и ведун еле успел насыпать вокруг кровати защитную линию.

По всей видимости, уже наступила полночь, время рохлей и баечников – нежити, что обитает в человеческом жилье и в то же время ненавидит людей лютой мертвящей ненавистью. Пол дома мелко задрожал, послышался нарастающий топот, светелка залилась неестественно-белым светом, бревенчатые стены словно раздвинулись – и внезапно в комнату ворвалось стадо мчащихся во весь опор быков с красными горящими глазами, низко опущенными головами, коричневыми рогами, направленными, казалось, прямо в грудь. Уж на что ведун был привычен ко всякого рода морокам – и то его пробила волна смертельного ужаса. Кабы не мед хмельной, ноги не хуже пут повязавший, – вполне мог и не выдержать, сорваться с места и кинуться прочь.

Взбесившееся стадо налетело на заговоренную черту – но не разбилось об нее, а растаяло, словно и не было. Топот между тем нарастал, прокатываясь по второму этажу. За стенкой послышался отчаянный человеческий крик, стуки, предсмертный визг. Хлопнула дверь, другая. В коридоре зазвенело железо.

– Дерутся, что ли? – с тревогой поднял голову Середин, однако, вставать не стал. Черту если нарушить – то и заклинание действовать перестанет, баечник вмиг в оборот возьмет, ни в жизнь не поймешь, что вокруг настоящее, а что он навевает. По полу поползли гадюки – похоже, трюк со стадом закончился, и теперь нежить перешла к новым развлечениям с перепуганными людьми. В воздухе пахнуло сыростью, зачмокала болотная тина. По лестнице грохотнуло нечто тяжелое – словно сундук с нее спустили. Послышался плеск, ругань, новый визг. Змеи в светелке Олега исчезли – баечник решил не тратить силы на невозмутимого ведуна и сосредоточился на жертвах в коридоре. Там что-то мычало, шипело, тявкало. Трубили рога и звенело железо.

– Нет, не драка, – понял Середин. – Морок такой. Видать, для купцов старается…

В принципе, можно было попытаться выйти и развеять сотворенное нежитью наваждение. Но Олег как бывалый путник отлично знал, что вместо благодарности легко можно схлопотать оглоблей по голове – кто там в панике разбирать станет, друг ты или враг? А еще того хуже – ведуна же в колдовстве купцы наверняка и обвинят. И поди докажи чего незнакомым людям. Тем более что баечник жертв своих только пугает. Кусить, как рохля, или порвать, как криксы, не способен. Убегут торговые гости на улицу, тем для них беда и кончится.

* * *

Утром Олег проснулся рано – легкий с вечера, к утру хмель оказался тяжелым, будто кузнечный молот. Голова гудела, каждый удар пульса отдавался в висках, во рту пересохло, как в пустыне Гоби.

– Кто бы мог подумать, – удивился Середин, поднимаясь с постели. – А по виду в меде одна вода…

Он натянул штаны и рубаху, опоясался саблей – никогда не знаешь, когда клинок понадобится, – спустился по лестнице. В трапезной еще было пусто – только трое лысых мужчин уже подкрепляли свои силы жиденьким супчиком с длинными полупрозрачными полосками капусты.

– Вас, значит, баечник не испугал? – негромко отметил ведун. Надо сказать, троица воззрилась на него с не меньшим удивлением. Впрочем, сейчас Середину было не до них: – Хозяин! Квасу принеси. Чую, не отпиться от меда твоего будет.

– Может, щец кисленьких вчерашних? – заботливо предложил Весяка. – Али рассола огуречного?

– Квасу! Остальное потом…

Середин подхватил поданную ему холодную – видать, только с погреба – крынку и вышел на крыльцо. В трапезной Олегу показалось душно. Он присел прямо на ступенях, с наслаждением втянул в себя холодный утренний воздух. Солнце, пробиваясь сквозь утреннюю дымку, красило крыши, трубы, кроны деревьев в розовый цвет, в котором не было ничего зловещего. Наоборот – это был цвет тепла, радости, пробуждения. Ведун сделал несколько больших глотков и с чувством выдохнул:

– Хорошо!!!

В ответ под навесом что-то зашуршало. Фыркнули, шарахнувшись в загоне, лошади, возмущенно вякнула кошка, и на свету, отряхиваясь от сена, показался еще один гость из вчерашней компании – тот, что с обожженной головой. Вид у него был, надо сказать, неказистый, и если бы Олег не видел вчера, как ему наравне со всеми прислуживает холоп, самого бы принял за смерда.

– Утро доброе, мил человек, – хмыкнул Середин, прихлебывая квас. – А чего ты тут, а не со всеми… Трапезничаешь?

– Они ужо встали? – перевел дух бедолага и еще раз отряхнулся. – А там как?

– Где? Чего? – не понял ведун.

– А-а-а… Ты ведь тоже того… Из приезжих?

– Как бы да.

– У-у-у, опять мое гope-злосчастье, стало быть, прицепилось… – жалобно простонал мужик и плюхнулся рядом на ступеньку. – Одного меня, стало быть, полуночью нонешней зацепило.

– О чем стенаешь? – Отхлебнув еще квасу, Олег протянул бедолаге крынку. – На, промочи горло. И скажи, отчего в сене спишь, а не в светелке, как други твои?

– Какие други?! – чуть не подпрыгнув, испуганно прошептал тот. – То ж волхвы храмовые, с Руяна![6]6
  Руян – остров Руям, он же остров Буян, ныне остров Рюгем в Балтийском море.


[Закрыть] Ужель коловратов на головах у них не видел? Чур, чур, защити. За долей в сокровище прибыли, для храма.

Олег удивленно повел бровями. Про остров, на котором стоял главный из храмов Солнца, он, как и любой смертный на Руси, разумеется, слышал. Но вот как служителей Святовита занесло под Рязань?

Вслух же Середин спросил совсем другое:

– Что же ты от спутников своих отрекаешься? Видел я вчера, как вы вместе за столом сидели. Али повздорили уже?

– Какое повздорили, мил человек! Ты бы видел, что за ужас ночью на меня обрушился! Быки прямо в светелке топтать начали, опосля змеи кинулись, а за дверьми метохи ждали, с мечами тут же зарезать попытались. Я отбиваться начал, стены покромсал токмо – а метохам урона никакого, они же мертвые. Из-под дверей опять змеи полезли… В общем, еле мы с Валдаем ноги унесли. Тута тоже гвалт стоял немалый. Гости торговые метались, драку учудили, вроде как зарезали кого. Ну, холоп наш вовсе убег, а я у коней в сено схоронился… – Бедняга вдруг вспомнил про квас и жадно прильнул к крынке. Утолив жажду, отер рот рукавом и продолжил: – Помыслил я, на двор наш беда обрушилась – ан видно, опять токмо меня непруха достала.

– Ну, купцы ведь тоже убежали, – попытался утешить его Середин.

– А може, и не было их вовсе? А ну, тоже привиделись? Откель стаду в светелках взяться? Змеям откуда? Тебя, вон, не пужали… – Мужик отпил еще. – То рок на мне сошелся, порча черная, отметка ночницына. На болоте в детстве заплутал, с тех пор беда мимо не ходит, всё ко мне свернуть норовит. Сколько, пока рос, и падал, и ломался. Коней подо мной аж пятеро то хромели, то оступались, то крапа хватали. Мечом ногу себе при баловстве пустом чуть не отсек – спасибо, волхв обратно приговорил. Как отец мне надел выделил, у смердов моих враз коровья смерть всю скотину извела, собак с кошками и то не оставила. Они жертвы принесли, с меня серебро подъемное спросили – скотину новую купить. Ан до осени обернуться не успели. Зима началась, мор накинулся. Так и не стало моей деревни. Ни людей, ни скота, и куда серебро староста упрятал, неведомо. Меня с холопом Мара отчего-то помиловала. Да видать, токмо для смеха, злосчастью и дальше баловать оставила. Мороз зимой был изрядный, так мы печь ввечеру истопили. Я на нее спать полез, а она подо мной возьми и развались. Я так в топку жаркую с углями и ухнулся. Угли разлетелись, усадьба моя хоть и малая, а полыхнула чуть не до неба. Искры на деревню снесло. Нешто там еще оставалось, чему пропадать. Валдай, неведомо как, меня беспамятного к волхву в святилище вывез. Опять мудрец меня выходил. Батюшка серебра чуток отсыпал, однако же к себе не звал. Боится к себе злосчастье занести. От я на Руян и отправился. У Святовита помощи просить и заступничества. Али откупа, коли вина моя в бедах сих имеется.