Текст книги "Стихотворения. Сказки. Поэмы"

Встречал я посреди степей

Над рубежами древних станов

Телеги мирные цыганов,

Смиренной вольности детей.

За их ленивыми толпами

В пустынях часто я бродил,

Простую пищу их делил

И засыпал пред их огнями.

В походах медленных любил

Их песен радостные гулы —

И долго милой Мариулы

Я имя нежное твердил.

Но счастья нет и между вами,

Природы бедные сыны!

И под издранными шатрами

Живут мучительные сны,

И ваши сени кочевые

В пустынях не спаслись от бед,

И всюду страсти роковые,

И от судеб защиты нет.

1824

Граф Нулин

Пора, пора! рога трубят;

Псари в охотничьих уборах

Чем свет уж на конях сидят,

Борзые прыгают на сворах.

Выходит барин на крыльцо,

Всё, подбочась, обозревает;

Его довольное лицо

Приятной важностью сияет.

Чекмень затянутый на нем,

Турецкий нож за кушаком,

За пазухой во фляжке ром,

И рог на бронзовой цепочке.

В ночном чепце, в одном платочке,

Глазами сонными жена

Сердито смотрит из окна

На сбор, на псарную тревогу.

Вот мужу подвели коня;

Он холку хвать и в стремя ногу,

Кричит жене: не жди меня!

И выезжает на дорогу.

В последних числах сентября

(Презренной прозой говоря)

В деревне скучно: грязь, ненастье,

Осенний ветер, мелкий снег

Да вой волков. Но то-то счастье

Охотнику! Не зная нег,

В отъезжем поле он гарцует,

Везде находит свой ночлег,

Бранится, мокнет и пирует

Опустошительный набег.

А что же делает супруга

Одна, в отсутствии супруга?

Занятий мало ль есть у ней?

Грибы солить, кормить гусей,

Заказывать обед и ужин,

В анбар и в погреб заглянуть.

Хозяйки глаз повсюду нужен:

Он вмиг заметит что-нибудь.

К несчастью, героиня наша…

(Ах! я забыл ей имя дать.

Муж просто звал ее Наташа,

Но мы – мы будем называть

Наталья Павловна) к несчастью,

Наталья Павловна совсем

Своей хозяйственною частью

Не занималася, затем,

Что не в отеческом законе

Она воспитана была,

А в благородном пансионе

У эмигрантки Фальбала.

Она сидит перед окном;

Пред ней открыт четвертый том

Сентиментального романа:

Любовь Элизы и Армана,

Иль Переписка двух семей —

Роман классический, старинный,

Отменно длинный, длинный, длинный,

Нравоучительный и чинный,

Без романтических затей.

Наталья Павловна сначала

Его внимательно читала,

Но скоро как-то развлеклась

Перед окном возникшей дракой

Козла с дворовою собакой

И ею тихо занялась.

Кругом мальчишки хохотали.

Меж тем печально, под окном,

Индейки с криком выступали

Вослед за мокрым петухом;

Три утки полоскались в луже;

Шла баба через грязный двор

Белье повесить на забор;

Погода становилась хуже:

Казалось, снег идти хотел…

Вдруг колокольчик зазвенел.

Кто долго жил в глуши печальной,

Друзья, тот, верно, знает сам,

Как сильно колокольчик дальный

Порой волнует сердце нам.

Не друг ли едет запоздалый,

Товарищ юности удалой?..

Уж не она ли?.. Боже мой!

Вот ближе, ближе. Сердце бьется.

Но мимо, мимо звук несется,

Слабей… и смолкнул за горой.

Наталья Павловна к балкону

Бежит, обрадована звону,

Глядит и видит: за рекой,

У мельницы, коляска скачет,

Вот на мосту – к нам точно… нет,

Поворотила влево. Вслед

Она глядит и чуть не плачет.

Но вдруг… о радость! косогор;

Коляска на бок. – «Филька, Васька!

Кто там? скорей! Вон там коляска:

Сейчас везти ее на двор

И барина просить обедать!

Да жив ли он?.. беги проведать:

Скорей, скорей!»

          Слуга бежит.

Наталья Павловна спешит

Взбить пышный локон, шаль накинуть,

Задернуть завес, стул подвинуть.

И ждет. «Да скоро ль, мой творец!»

Вот едут, едут наконец.

Забрызганный в дороге дальней,

Опасно раненный, печальный

Кой-как тащится экипаж;

Вслед барин молодой хромает;

Слуга-француз не унывает

И говорит: allons, courage![25]25
  Ну, смелей! (франц.)


[Закрыть]

Вот у крыльца; вот в сени входят.

Покамест барину теперь

Покой особенный отводят

И настежь отворяют дверь,

Пока Picard шумит, хлопочет,

И барин одеваться хочет,

Сказать ли вам, кто он таков?

Граф Нулин, из чужих краев,

Где промотал он в вихре моды

Свои грядущие доходы,

Себя казать, как чудный зверь,

В Петрополь едет он теперь

С запасом фраков и жилетов,

Шляп, вееров, плащей, корсетов,

Булавок, запонок, лорнетов,

Цветных платков, чулков а jour[26]26
  Прозрачных (ажурных) (франц.).


[Закрыть],

С ужасной книжкою Гизота,

С тетрадью злых карикатур,

С романом новым Вальтер-Скотта,

С bons-mots[27]27
  Остротами (франц.).


[Закрыть] парижского двора,

С последней песней Беранжера,

С мотивами Россини, Пера,

Et cetera, et cetera[28]28
  И так далее, и так далее (лат.).


[Закрыть].

Уж стол накрыт; давно пора;

Хозяйка ждет нетерпеливо;

Дверь отворилась, входит граф;

Наталья Павловна, привстав,

Осведомляется учтиво,

Каков он? что нога его?

Граф отвечает: ничего.

Идут за стол; вот он садится,

К ней подвигает свой прибор

И начинает разговор:

Святую Русь бранит, дивится,

Как можно жить в ее снегах,

Жалеет о Париже страх.

«А что театр?» – О! сиротеет,

C’est bien mauvais, зa fait pitié[29]29
  Очень плохо, просто жалость (франц.).


[Закрыть].

Тальма совсем оглох, слабеет,

И мамзель Марс, увы! стареет.

Зато Потье, le grand Potier![30]30
  Великий Потье (франц.).


[Закрыть]

Он славу прежнюю в народе

Доныне поддержал один. —

«Какой писатель нынче в моде?»

– Всё d’Arlincourt и Ламартин. —

«У нас им также подражают».

– Нет? право? так у нас умы

Уж развиваться начинают.

Дай бог, чтоб просветились мы! —

«Как тальи носят?» – Очень низко,

Почти до… вот по этих пор.

Позвольте видеть ваш убор;

Так… рюши, банты, здесь узор;

Всё это к моде очень близко. —

«Мы получаем Телеграф».

– Ага! хотите ли послушать

Прелестный водевиль? – И граф

Поет. «Да, граф, извольте ж кушать».

– Я сыт. – Итак…

             Из-за стола

Встают. Хозяйка молодая

Черезвычайно весела;

Граф, о Париже забывая,

Дивится, как она мила.

Проходит вечер неприметно;

Граф сам не свой: хозяйки взор

То выражается приветно,

То вдруг потуплен безответно.

Глядишь – и полночь вдруг на двор.

Давно храпит слуга в передней,

Давно поет петух соседний,

В чугунну доску сторож бьет,

В гостиной свечки догорели.

Наталья Павловна встает:

«Пора, прощайте! ждут постели.

Приятный сон!..» С досадой встав,

Полувлюбленный нежный граф

Целует руку ей. И что же?

Куда кокетство не ведет?

Проказница – прости ей, Боже! —

Тихонько графу руку жмет.

Наталья Павловна раздета;

Стоит Параша перед ней.

Друзья мои! Параша эта

Наперсница ее затей:

Шьет, моет, вести переносит,

Изношенных капотов просит,

Порою с барином шалит,

Порой на барина кричит

И лжет пред барыней отважно.

Теперь она толкует важно

О графе, о делах его,

Не пропускает ничего —

Бог весть, разведать как успела.

Но госпожа ей наконец

Сказала: «Полно, надоела!»

Спросила кофту и чепец,

Легла и выйти вон велела.

Своим французом между тем

И граф раздет уже совсем.

Ложится он, сигару просит,

Monsieur Picard ему приносит

Графин, серебряный стакан,

Сигару, бронзовый светильник,

Щипцы с пружиною, будильник

И неразрезанный роман.

В постеле лежа, Вальтер-Скотта

Глазами пробегает он.

Но граф душевно развлечен:

Неугомонная забота

Его тревожит; мыслит он:

«Неужто вправду я влюблен?

Что, если можно?.. вот забавно;

Однако ж это было б славно;

Я, кажется, хозяйке мил», —

И Нулин свечку погасил.

Несносный жар его объемлет,

Не спится графу – бес не дремлет

И дразнит грешною мечтой

В нем чувства. Пылкий наш герой

Воображает очень живо

Хозяйки взор красноречивый,

Довольно круглый, полный стан,

Приятный голос, прямо женский,

Лица румянец деревенский —

Здоровье краше всех румян.

Он помнит кончик ножки нежной,

Он помнит: точно, точно так,

Она ему рукой небрежной

Пожала руку; он дурак,

Он должен бы остаться с нею,

Ловить минутную затею.

Но время не ушло: теперь

Отворена, конечно, дверь —

И тотчас, на плеча накинув

Свой пестрый шелковый халат

И стул в потемках опрокинув,

В надежде сладостных наград,

К Лукреции Тарквиний новый

Отправился, на всё готовый.

Так иногда лукавый кот,

Жеманный баловень служанки,

За мышью крадется с лежанки:

Украдкой, медленно идет,

Полузажмурясь подступает,

Свернется в ком, хвостом играет,

Разинет когти хитрых лап

И вдруг бедняжку цап-царап.

Влюбленный граф в потемках бродит,

Дорогу ощупью находит,

Желаньем пламенным томим,

Едва дыханье переводит,

Трепещет, если пол под ним

Вдруг заскрыпит. Вот он подходит

К заветной двери и слегка

Жмет ручку медную замка;

Дверь тихо, тихо уступает;

Он смотрит: лампа чуть горит

И бледно спальню освещает;

Хозяйка мирно почивает

Иль притворяется, что спит.

Он входит, медлит, отступает —

И вдруг упал к ее ногам.

Она… Теперь с их позволенья

Прошу я петербургских дам

Представить ужас пробужденья

Натальи Павловны моей

И разрешить, что делать ей?

Она, открыв глаза большие,

Глядит на графа – наш герой

Ей сыплет чувства выписные

И дерзновенною рукой

Коснуться хочет одеяла,

Совсем смутив ее сначала…

Но тут опомнилась она,

И, гнева гордого полна,

А впрочем, может быть, и страха,

Она Тарквинию с размаха

Дает пощечину, да, да!

Пощечину, да ведь какую!

Сгорел граф Нулин от стыда,

Обиду проглотив такую;

Не знаю, чем бы кончил он,

Досадой страшною пылая,

Но шпиц косматый, вдруг залая,

Прервал Параши крепкий сон.

Услышав граф ее походку

И проклиная свой ночлег

И своенравную красотку,

В постыдный обратился бег.

Как он, хозяйка и Параша

Проводят остальную ночь,

Воображайте, воля ваша!

Я не намерен вам помочь.

Восстав поутру молчаливо,

Граф одевается лениво,

Отделкой розовых ногтей,

Зевая, занялся небрежно,

И галстук вяжет неприлежно,

И мокрой щеткою своей

Не гладит стриженых кудрей.

О чем он думает, не знаю;

Но вот его позвали к чаю.

Что делать? Граф, преодолев

Неловкий стыд и тайный гнев,

Идет.

Проказница младая

Насмешливый потупя взор

И губки алые кусая,

Заводит скромно разговор

О том, о сем. Сперва смущенный,

Но постепенно ободренный,

С улыбкой отвечает он.

Получаса не проходило,

Уж он и шутит очень мило

И чуть ли снова не влюблен.

Вдруг шум в передней. Входят. Кто же?

«Наташа, здравствуй».

– Ах, мой боже!

Граф, вот мой муж. Душа моя,

Граф Нулин. —

          «Рад сердечно я.

Какая скверная погода!

У кузницы я видел ваш

Совсем готовый экипаж.

Наташа! там у огорода

Мы затравили русака…

Эй, водки! Граф, прошу отведать:

Прислали нам издалека.

Вы с нами будете обедать!»

– Не знаю, право, я спешу. —

«И, полно, граф, я вас прошу.

Жена и я, гостям мы рады.

Нет, граф, останьтесь!»

                  Но с досады

И все надежды потеряв,

Упрямится печальный граф.

Уж подкрепив себя стаканом,

Пикар кряхтит за чемоданом.

Уже к коляске двое слуг

Несут привинчивать сундук.

К крыльцу подвезена коляска,

Пикар всё скоро уложил,

И граф уехал… Тем и сказка

Могла бы кончиться, друзья;

Но слова два прибавлю я.

Когда коляска ускакала,

Жена всё мужу рассказала

И подвиг графа моего

Всему соседству описала.

Но кто же более всего

С Натальей Павловной смеялся?

Не угадать вам. Почему ж?

Муж? – Как не так. Совсем не муж.

Он очень этим оскорблялся,

Он говорил, что граф дурак,

Молокосос; что если так,

То графа он визжать заставит,

Что псами он его затравит.

Смеялся Лидин, их сосед,

Помещик двадцати трех лет.

Теперь мы можем справедливо

Сказать, что в наши времена

Супругу верная жена,

Друзья мои, совсем не диво.

1825

Полтава

The power and glory of the war,

Faithless as their vain votaries, men,

Had pass’d to the triumphant Czar.

Byron[31]31
Мощь и слава войны,Как и люди, их суетные поклонники,Перешли на сторону торжествующего царя.Байрон (англ.).

[Закрыть]

Посвящение

Тебе – но голос музы темной

Коснется ль уха твоего?

Поймешь ли ты душою скромной

Стремленье сердца моего?

Иль посвящение поэта,

Как некогда его любовь,

Перед тобою без ответа

Пройдет, непризнанное вновь?

Узнай, по крайней мере, звуки,

Бывало, милые тебе —

И думай, что во дни разлуки,

В моей изменчивой судьбе,

Твоя печальная пустыня,

Последний звук твоих речей

Одно сокровище, святыня,

Одна любовь души моей.

Песнь первая

Богат и славен Кочубей[32]32
  Василий Леонтьевич Кочубей, генеральный судия, один из предков нынешних графов.


[Закрыть].

Его луга необозримы;

Там табуны его коней

Пасутся вольны, нехранимы.

Кругом Полтавы хутора[33]33
  Хутор – загородный дом.


[Закрыть]

Окружены его садами,

И много у него добра,

Мехов, атласа, серебра

И на виду и под замками.

Но Кочубей богат и горд

Не долгогривыми конями,

Не златом, данью крымских орд,

Не родовыми хуторами.

Прекрасной дочерью своей

Гордится старый Кочубей[34]34
  У Кочубея было несколько дочерей; одна из них была замужем за Обидовским, племянником Мазепы. Та, о которой здесь упоминается, называлась Матреной.


[Закрыть].

И то сказать: в Полтаве нет

Красавицы, Марии равной.

Она свежа, как вешний цвет,

Взлелеянный в тени дубравной.

Как тополь киевских высот,

Она стройна. Ее движенья

То лебедя пустынных вод

Напоминают плавный ход,

То лани быстрые стремленья.

Как пена, грудь ее бела.

Вокруг высокого чела,

Как тучи, локоны чернеют.

Звездой блестят ее глаза;

Ее уста, как роза, рдеют.

Но не единая краса

(Мгновенный цвет!) молвою шумной

В младой Марии почтена:

Везде прославилась она

Девицей скромной и разумной.

Зато завидных женихов

Ей шлет Украйна и Россия;

Но от венца, как от оков,

Бежит пугливая Мария.

Всем женихам отказ – и вот

За ней сам гетман сватов шлет[35]35
  Мазепа в самом деле сватал свою крестницу, но ему отказали.


[Закрыть].

Он стар. Он удручен годами,

Войной, заботами, трудами;

Но чувства в нем кипят, и вновь

Мазепа ведает любовь.

Мгновенно сердце молодое

Горит и гаснет. В нем любовь

Проходит и приходит вновь,

В нем чувство каждый день иное:

Не столь послушно, не слегка,

Не столь мгновенными страстями

Пылает сердце старика,

Окаменелое годами.

Упорно, медленно оно

В огне страстей раскалено;

Но поздний жар уж не остынет

И с жизнью лишь его покинет.

Не серна под утес уходит,

Орла послыша тяжкий лёт;

Одна в сенях невеста бродит,

Трепещет и решенья ждет.

И, вся полна негодованьем,

К ней мать идет и, с содроганьем

Схватив ей руку, говорит:

«Бесстыдный! старец нечестивый!

Возможно ль?.. нет, пока мы живы,

Нет! он греха не совершит.

Он, должный быть отцом и другом

Невинной крестницы своей…

Безумец! на закате дней

Он вздумал быть ее супругом».

Мария вздрогнула. Лицо

Покрыла бледность гробовая,

И, охладев как неживая,

Упала дева на крыльцо.

Она опомнилась, но снова

Закрыла очи – и ни слова

Не говорит. Отец и мать

Ей сердце ищут успокоить,

Боязнь и горесть разогнать,

Тревогу смутных дум устроить…

Напрасно. Целые два дня,

То молча плача, то стеня,

Мария не пила, не ела,

Шатаясь, бледная как тень,

Не зная сна. На третий день

Ее светлица опустела.

Никто не знал, когда и как

Она сокрылась. Лишь рыбак

Той ночью слышал конский топот,

Казачью речь и женский шепот,

И утром след осьми подков

Был виден на росе лугов.

Не только первый пух ланит

Да русы кудри молодые,

Порой и старца строгий вид,

Рубцы чела, власы седые

В воображенье красоты

Влагают страстные мечты.

И вскоре слуха Кочубея

Коснулась роковая весть:

Она забыла стыд и честь,

Она в объятиях злодея!

Какой позор! Отец и мать

Молву не смеют понимать.

Тогда лишь истина явилась

С своей ужасной наготой.

Тогда лишь только объяснилась

Душа преступницы младой.

Тогда лишь только стало явно,

Зачем бежала своенравно

Она семейственных оков,

Томилась тайно, воздыхала

И на приветы женихов

Молчаньем гордым отвечала;

Зачем так тихо за столом

Она лишь гетману внимала,

Когда беседа ликовала

И чаша пенилась вином;

Зачем она всегда певала

Те песни, кои он слагал[36]36
  Предание приписывает Мазепе несколько песен, доныне сохранившихся в памяти народной. Кочубей в своем доносе также упоминает о патриотической думе, будто бы сочиненной Мазепою. Она замечательна не в одном историческом отношении.


[Закрыть],

Когда он беден был и мал,

Когда молва его не знала;

Зачем с неженскою душой

Она любила конный строй,

И бранный звон литавр, и клики

Пред бунчуком и булавой

Малороссийского владыки…[37]37
  Бунчук и булава – знаки гетманского достоинства.


[Закрыть]

Богат и знатен Кочубей.

Довольно у него друзей.

Свою омыть он может славу.

Он может возмутить Полтаву;

Внезапно средь его дворца

Он может мщением отца

Постигнуть гордого злодея;

Он может верною рукой

Вонзить… но замысел иной

Волнует сердце Кочубея.

Была та смутная пора,

Когда Россия молодая,

В бореньях силы напрягая,

Мужала с гением Петра.

Суровый был в науке славы

Ей дан учитель: не один

Урок нежданный и кровавый

Задал ей шведский паладин.

Но в искушеньях долгой кары,

Перетерпев судеб удары,

Окрепла Русь. Так тяжкий млат,

Дробя стекло, кует булат.

Венчанный славой бесполезной,

Отважный Карл скользил над бездной.

Он шел на древнюю Москву,

Взметая русские дружины,

Как вихорь гонит прах долины

И клонит пыльную траву.

Он шел путем, где след оставил

В дни наши новый, сильный враг,

Когда падением ославил

Муж рока свой попятный шаг[38]38
  Смотр. Мазепу Байрона.


[Закрыть].

Украйна глухо волновалась.

Давно в ней искра разгоралась.

Друзья кровавой старины

Народной чаяли войны,

Роптали, требуя кичливо,

Чтоб гетман узы их расторг,

И Карла ждал нетерпеливо

Их легкомысленный восторг.

Вокруг Мазепы раздавался

Мятежный крик: пора, пора!

Но старый гетман оставался

Послушным подданным Петра.

Храня суровость обычайну,

Спокойно ведал он Украйну,

Молве, казалось, не внимал

И равнодушно пировал.

«Что ж гетман? – юноши твердили, —

Он изнемог; он слишком стар;

Труды и годы угасили

В нем прежний, деятельный жар.

Зачем дрожащею рукою

Еще он носит булаву?

Теперь бы грянуть нам войною

На ненавистную Москву!

Когда бы старый Дорошенко[39]39
  Дорошенко, один из героев древней Малороссии, непримиримый враг русского владычества.


[Закрыть],

Иль Самойлович молодой[40]40
  Григорий Самойлович, сын гетмана, сосланного в Сибирь в начале царствования Петра I.


[Закрыть],

Иль наш Палей[41]41
  Симеон Палей, хвастовский полковник, славный наездник, за своевольные набеги сослан был в Енисейск по жалобам Мазепы. Когда сей последний оказался изменником, то и Палей, как закоренелый враг его, был возвращен из ссылки и находился в Полтавском сражении.


[Закрыть], иль Гордеенко[42]42
  Костя Гордеенко, кошевой атаман запорожских казаков. Впоследствии передался Карлу XII. Взят в плен и казнен в 1708 г.


[Закрыть]

Владели силой войсковой,

Тогда б в снегах чужбины дальной

Не погибали казаки

И Малороссии печальной

Освобождались уж полки»[43]43
  20 000 казаков было послано в Лифляндию.


[Закрыть].

Так, своеволием пылая,

Роптала юность удалая,

Опасных алча перемен,

Забыв отчизны давний плен,

Богдана счастливые споры,

Святые брани, договоры

И славу дедовских времен.

Но старость ходит осторожно

И подозрительно глядит.

Чего нельзя и что возможно,

Еще не вдруг она решит.

Кто снидет в глубину морскую,

Покрытую недвижно льдом?

Кто испытующим умом

Проникнет бездну роковую

Души коварной? Думы в ней,

Плоды подавленных страстей,

Лежат погружены глубоко,

И замысел давнишних дней,

Быть может, зреет одиноко.

Как знать? Но чем Мазепа злей,

Чем сердце в нем хитрей и ложней,

Тем с виду он неосторожней

И в обхождении простей.

Как он умеет самовластно

Сердца привлечь и разгадать,

Умами править безопасно,

Чужие тайны разрешать!

С какой доверчивостью лживой,

Как добродушно на пирах,

Со старцами старик болтливый,

Жалеет он о прошлых днях,

Свободу славит с своевольным,

Поносит власти с недовольным,

С ожесточенным слезы льет,

С глупцом разумну речь ведет!

Не многим, может быть, известно,

Что дух его неукротим,

Что рад и честно и бесчестно

Вредить он недругам своим;

Что ни единой он обиды,

С тех пор как жив, не забывал,

Что далеко преступны виды

Старик надменный простирал;

Что он не ведает святыни,

Что он не помнит благостыни,

Что он не любит ничего,

Что кровь готов он лить, как воду,

Что презирает он свободу,

Что нет отчизны для него.

Издавна умысел ужасный

Взлелеял тайно злой старик

В душе своей. Но взор опасный,

Враждебный взор его проник.

«Нет, дерзкий хищник, нет, губитель! —

Скрежеща мыслит Кочубей, —

Я пощажу твою обитель,

Темницу дочери моей;

Ты не истлеешь средь пожара,

Ты не издохнешь от удара

Казачьей сабли. Нет, злодей,

В руках московских палачей,

В крови, при тщетных отрицаньях,

На дыбе, корчась в истязаньях,

Ты проклянешь и день и час,

Когда ты дочь крестил у нас,

И пир, на коем чести чашу

Тебе я полну наливал,

И ночь, когда голубку нашу

Ты, старый коршун, заклевал!..»

Так! было время: с Кочубеем

Был друг Мазепа; в оны дни,

Как солью, хлебом и елеем,

Делились чувствами они.

Их кони по полям победы

Скакали рядом сквозь огни;

Нередко долгие беседы

Наедине вели они —

Пред Кочубеем гетман скрытный

Души мятежной, ненасытной

Отчасти бездну открывал

И о грядущих измененьях,

Переговорах, возмущеньях

В речах неясных намекал.

Так, было сердце Кочубея

В то время предано ему.

Но, в горькой злобе свирепея,

Теперь позыву одному

Оно послушно; он голубит

Едину мысль и день и ночь:

Иль сам погибнет, иль погубит —

Отмстит поруганную дочь.

Но предприимчивую злобу

Он крепко в сердце затаил.

«В бессильной горести, ко гробу

Теперь он мысли устремил.

Он зла Мазепе не желает;

Всему виновна дочь одна.

Но он и дочери прощает:

Пусть Богу даст ответ она,

Покрыв семью свою позором,

Забыв и небо и закон…»

А между тем орлиным взором

В кругу домашнем ищет он

Себе товарищей отважных,

Неколебимых, непродажных.

Во всем открылся он жене[44]44
  Мазепа в одном письме упрекает Кочубея в том, что им управляет жена его, гордая и высокоумная.


[Закрыть]:

Давно в глубокой тишине

Уже донос он грозный копит,

И, гнева женского полна,

Нетерпеливая жена

Супруга злобного торопит.

В тиши ночной, на ложе сна,

Как некий дух, ему она

О мщенье шепчет, укоряет,

И слезы льет, и ободряет,

И клятвы требует – и ей

Клянется мрачный Кочубей.

Удар обдуман. С Кочубеем

Бесстрашный Искра[45]45
  Искра, полтавский полковник, товарищ Кочубея, разделивший с ним его умысел и участь.


[Закрыть] заодно.

И оба мыслят: «Одолеем;

Врага паденье решено.

Но кто ж, усердьем пламенея,

Ревнуя к общему добру,

Донос на мощного злодея

Предубежденному Петру

К ногам положит, не робея?»

Между полтавских казаков,

Презренных девою несчастной,

Один с младенческих годов

Ее любил любовью страстной.

Вечерней, утренней порой,

На берегу реки родной,

В тени украинских черешен,

Бывало, он Марию ждал,

И ожиданием страдал,

И краткой встречей был утешен.

Он без надежд ее любил,

Не докучал он ей мольбою:

Отказа б он не пережил.

Когда наехали толпою

К ней женихи, из их рядов

Уныл и сир он удалился.

Когда же вдруг меж казаков

Позор Мариин огласился

И беспощадная молва

Ее со смехом поразила,

И тут Мария сохранила

Над ним привычные права.

Но если кто хотя случайно

Пред ним Мазепу называл,

То он бледнел, терзаясь тайно,

И взоры в землю опускал.

. . . .

Кто при звездах и при луне

Так поздно едет на коне?

Чей это конь неутомимый

Бежит в степи необозримой?

Казак на север держит путь,

Казак не хочет отдохнуть

Ни в чистом поле, ни в дубраве,

Ни при опасной переправе.

Как сткло булат его блестит,

Мешок за пазухой звенит,

Не спотыкаясь, конь ретивый

Бежит, размахивая гривой.

Червонцы нужны для гонца,

Булат потеха молодца,

Ретивый конь потеха тоже —

Но шапка для него дороже.

За шапку он оставить рад

Коня, червонцы и булат,

Но выдаст шапку только с бою,

И то лишь с буйной головою.

Зачем он шапкой дорожит?

Затем, что в ней донос зашит,

Донос на гетмана злодея

Царю Петру от Кочубея.

Грозы не чуя между тем,

Не ужасаемый ничем,

Мазепа козни продолжает.

С ним полномощный езуит[46]46
  Езуит Заленский, княгиня Дульская и какой-то болгарский архиепископ, изгнанный из своего отечества, были главными агентами Мазепиной измены. Последний в виде нищего ходил из Польши в Украйну и обратно.


[Закрыть]

Мятеж народный учреждает

И шаткий трон ему сулит.

Во тьме ночной они, как воры,

Ведут свои переговоры,

Измену ценят меж собой,

Слагают цифр универсалов[47]47
  Так назывались манифесты гетманов.


[Закрыть],

Торгуют царской головой,

Торгуют клятвами вассалов.

Какой-то нищий во дворец

Неведомо отколе ходит,

И Орлик[48]48
  Филипп Орлик, генеральный писарь, наперсник Мазепы, после смерти (в 1710) сего последнего получил от Карла XII пустой титул Малороссийского гетмана. Впоследствии принял магометанскую веру и умер в Бендерах около 1736 года.


[Закрыть], гетманов делец,

Его приводит и выводит.

Повсюду тайно сеют яд

Его подосланные слуги:

Там на Дону казачьи круги

Они с Булавиным[49]49
  Булавин, донской казак, бунтовавший около того времени.


[Закрыть] мутят;

Там будят диких орд отвагу;

Там за порогами Днепра

Стращают буйную ватагу

Самодержавием Петра.

Мазепа всюду взор кидает

И письма шлет из края в край:

Угрозой хитрой подымает

Он на Москву Бахчисарай.

Король ему в Варшаве внемлет,

В стенах Очакова паша,

Во стане Карл и царь. Не дремлет

Его коварная душа;

Он, думой думу развивая,

Верней готовит свой удар;

В нем не слабеет воля злая,

Неутомим преступный жар.

Но как он вздрогнул, как воспрянул,

Когда пред ним незапно грянул

Упадший гром! когда ему,

Врагу России самому,

Вельможи русские[50]50
  Тайный секретарь Шафиров и гр. Головкин, друзья и покровители Мазепы; на них, по справедливости, должен лежать ужас суда и казни доносителей.


[Закрыть] послали

В Полтаве писанный донос

И вместо праведных угроз,

Как жертве, ласки расточали;

И озабоченный войной,

Гнушаясь мнимой клеветой,

Донос оставя без вниманья,

Сам царь Иуду утешал

И злобу шумом наказанья

Смирить надолго обещал!

Мазепа, в горести притворной,

К царю возносит глас покорный.

«И знает Бог, и видит свет:

Он, бедный гетман, двадцать лет

Царю служил душою верной;

Его щедротою безмерной

Осыпан, дивно вознесен…

О, как слепа, безумна злоба!..

Ему ль теперь у двери гроба

Начать учение измен

И потемнять благую славу?

Не он ли помощь Станиславу[51]51
  В 1705 году. Смотр. примечания к Истории Малороссии Бантыша-Каменского.


[Закрыть]

С негодованьем отказал,

Стыдясь, отверг венец Украйны,

И договор и письма тайны

К царю, по долгу, отослал?

Не он ли наущеньям хана[52]52
  Во время неудачного похода в Крым Казы-Гирей предлагал ему соединиться с ним и вместе напасть на русское войско.


[Закрыть]

И цареградского салтана

Был глух? Усердием горя,

С врагами белого царя

Умом и саблей рад был спорить,

Трудов и жизни не жалел,

И ныне злобный недруг смел

Его седины опозорить!

И кто же? Искра, Кочубей!

Так долго быв его друзьями!..»

И с кровожадными слезами,

В холодной дерзости своей,

Их казни требует злодей…[53]53
  В своих письмах он жаловался, что доносителей пытали слишком легко, и неотступно требовал их казни, сравнивая себя с Сусанною, неповинно оклеветанною беззаконными старцами, а графа Головкина – с пророком Даниилом.


[Закрыть]

Чьей казни?.. старец непреклонный!

Чья дочь в объятиях его?

Но хладно сердца своего

Он заглушает ропот сонный.

Он говорит: «В неравный спор

Зачем вступает сей безумец?

Он сам, надменный вольнодумец,

Сам точит на себя топор.

Куда бежит, зажавши вежды?

На чем он основал надежды?

Или… но дочери любовь

Главы отцовской не искупит.

Любовник гетману уступит,

Не то моя прольется кровь».

Мария, бедная Мария,

Краса черкасских дочерей!

Не знаешь ты, какого змия

Ласкаешь на груди своей.

Какой же властью непонятной

К душе свирепой и развратной

Так сильно ты привлечена?

Кому ты в жертву отдана?

Его кудрявые седины,

Его глубокие морщины,

Его блестящий, впалый взор,

Его лукавый разговор

Тебе всего, всего дороже:

Ты мать забыть для них могла,

Соблазном постланное ложе

Ты отчей сени предпочла.

Своими чудными очами

Тебя старик заворожил,

Своими тихими речами

В тебе он совесть усыпил;

Ты на него с благоговеньем

Возводишь ослепленный взор,

Его лелеешь с умиленьем —

Тебе приятен твой позор,

Ты им, в безумном упоенье,

Как целомудрием горда —

Ты прелесть нежную стыда

В своем утратила паденье…

Что стыд Марии? что молва?

Что для нее мирские пени,

Когда склоняется в колени

К ней старца гордая глава,

Когда с ней гетман забывает

Судьбы своей и труд и шум,

Иль тайны смелых, грозных дум

Ей, деве робкой, открывает?

И дней невинных ей не жаль,

И душу ей одна печаль

Порой, как туча, затмевает:

Она унылых пред собой

Отца и мать воображает;

Она, сквозь слезы, видит их

В бездетной старости, одних,

И, мнится, пеням их внимает.

О, если б ведала она,

Что уж узнала вся Украйна!

Но от нее сохранена

Еще убийственная тайна.

Песнь вторая

Мазепа мрачен. Ум его

Смущен жестокими мечтами.

Мария нежными очами

Глядит на старца своего.

Она, обняв его колени,

Слова любви ему твердит.

Напрасно: черных помышлений

Ее любовь не удалит.

Пред бедной девой с невниманьем

Он хладно потупляет взор

И ей на ласковый укор

Одним ответствует молчаньем.

Удивлена, оскорблена,

Едва дыша, встает она

И говорит с негодованьем:

«Послушай, гетман: для тебя

Я позабыла всё на свете.

Навек однажды полюбя,

Одно имела я в предмете:

Твою любовь. Я для нее

Сгубила счастие мое,

Но ни о чем я не жалею.

Ты помнишь: в страшной тишине

В ту ночь, как стала я твоею,

Меня любить ты клялся мне.

Зачем же ты меня не любишь?»

Мазепа

Мой друг, несправедлива ты.

Оставь безумные мечты;

Ты подозреньем сердце губишь:

Нет, душу пылкую твою

Волнуют, ослепляют страсти.

Мария, верь: тебя люблю

Я больше славы, больше власти.

Мария

Неправда: ты со мной хитришь.

Давно ль мы были неразлучны?

Теперь ты ласк моих бежишь;

Теперь они тебе докучны;

Ты целый день в кругу старшин,

В пирах, разъездах – я забыта;

Ты долгой ночью иль один,

Иль с нищим, иль у езуита.

Любовь смиренная моя

Встречает хладную суровость.

Ты пил недавно, знаю я,

Здоровье Дульской. Это новость:

Кто эта Дульская?

Мазепа

             И ты

Ревнива? Мне ль, в мои ли лета

Искать надменного привета

Самолюбивой красоты?

И стану ль я, старик суровый,

Как праздный юноша, вздыхать,

Влачить позорные оковы

И жен притворством искушать?

Мария

Нет, объяснись без отговорок

И просто, прямо отвечай.

Мазепа

Покой души твоей мне дорог,

Мария; так и быть: узнай.

Давно замыслили мы дело;

Теперь оно кипит у нас.

Благое время нам приспело;

Борьбы великой близок час.

Без милой вольности и славы

Склоняли долго мы главы

Под покровительством Варшавы,

Под самовластием Москвы.

Но независимой державой

Украйне быть уже пора:

И знамя вольности кровавой

Я подымаю на Петра.

Готово всё: в переговорах

Со мною оба короля;

И скоро в смутах, в бранных спорах,

Быть может, трон воздвигну я.

Друзей надежных я имею:

Княгиня Дульская и с нею

Мой езуит, да нищий сей

К концу мой замысел приводят.

Чрез руки их ко мне доходят

Наказы, письма королей.

Вот важные тебе признанья.

Довольна ль ты? Твои мечтанья

Рассеяны ль?

Мария

          О милый мой,

Ты будешь царь земли родной!

Твоим сединам как пристанет

Корона царская!

Мазепа

             Постой,

Не всё свершилось. Буря грянет;

Кто может знать, что ждет меня?

Мария

Я близ тебя не знаю страха —

Ты так могущ! О, знаю я:

Трон ждет тебя.

Мазепа

             А если плаха?..

Мария

С тобой на плаху, если так.

Ах, пережить тебя могу ли?

Но нет: ты носишь власти знак.

Мазепа

Меня ты любишь?

Мария

             Я! люблю ли?

Мазепа

Скажи: отец или супруг

Тебе дороже?

Мария

          Милый друг,

К чему вопрос такой? тревожит

Меня напрасно он. Семью

Стараюсь я забыть мою.

Я стала ей в позор; быть может

(Какая страшная мечта!),

Моим отцом я проклята,

А за кого?

Мазепа

       Так я дороже

Тебе отца? Молчишь…

Мария

                  О Боже!

Мазепа

Что ж? отвечай.

Мария

            Реши ты сам.

Мазепа

Послушай: если было б нам,

Ему иль мне, погибнуть надо,

А ты бы нам судьей была,

Кого б ты в жертву принесла,

Кому бы ты была ограда?

Мария

Ах, полно! сердце не смущай!

Ты искуситель.

Мазепа

          Отвечай!

Мария

Ты бледен; речь твоя сурова…

О, не сердись! Всем, всем готова

Тебе я жертвовать, поверь;

Но страшны мне слова такие.

Довольно.

Мазепа

       Помни же, Мария,

Что ты сказала мне теперь.

________

Тиха украинская ночь.

Прозрачно небо. Звезды блещут.

Своей дремоты превозмочь

Не хочет воздух. Чуть трепещут

Сребристых тополей листы.

Луна спокойно с высоты

Над Белой Церковью сияет

И пышных гетманов сады

И старый за́мок озаряет.

И тихо, тихо всё кругом;

Но в за́мке шепот и смятенье.

В одной из башен, под окном,

В глубоком, тяжком размышленье,

Окован, Кочубей сидит

И мрачно на небо глядит.

Заутра казнь. Но без боязни

Он мыслит об ужасной казни;

О жизни не жалеет он.

Что смерть ему? желанный сон.

Готов он лечь во гроб кровавый.

Дрема долит. Но, Боже правый!

К ногам злодея молча пасть,

Как бессловесное созданье,

Царем быть отдану во власть

Врагу царя на поруганье,

Утратить жизнь – и с нею честь,

Друзей с собой на плаху весть,

Над гробом слышать их проклятья,

Ложась безвинным под топор,

Врага веселый встретить взор

И смерти кинуться в объятья,

Не завещая никому

Вражды к злодею своему!..

И вспомнил он свою Полтаву,

Обычный круг семьи, друзей,

Минувших дней богатство, славу,

И песни дочери своей,

И старый дом, где он родился,

Где знал и труд и мирный сон,

И всё, чем в жизни насладился,

Что добровольно бросил он,

И для чего?

       Но ключ в заржавом

Замке гремит – и, пробуждён,

Несчастный думает: вот он!

Вот на пути моем кровавом

Мой вождь под знаменем креста,

Грехов могущий разрешитель,

Духовной скорби врач, служитель

За нас распятого Христа,

Его святую кровь и тело

Принесший мне, да укреплюсь,

Да приступлю ко смерти смело

И жизни вечной приобщусь!

И с сокрушением сердечным

Готов несчастный Кочубей

Перед всесильным, бесконечным

Излить тоску мольбы своей.

Но не отшельника святого,

Он гостя узнает иного:

Свирепый Орлик перед ним.

И, отвращением томим,

Страдалец горько вопрошает:

– Ты здесь, жестокий человек?

Зачем последний мой ночлег

Еще Мазепа возмущает?

Орлик

Допрос не кончен: отвечай.

Кочубей

Я отвечал уже: ступай,

Оставь меня.

Орлик

          Еще признанья

Пан гетман требует.

Кочубей

                Но в чем?

Давно сознался я во всем,

Что вы хотели. Показанья

Мои все ложны. Я лукав,

Я строю козни. Гетман прав.

Чего вам более?

Орлик

             Мы знаем,

Что ты несчетно был богат;