Текст книги "На милость дня. Былинки"

Александр Раков
На милость дня. Былинки

Будь же моим Утешителем и подскажи, как мне жить, чтобы детей и родителей не огорчить, не смутить, – чтобы хватило терпения снова любить и прощать, – знаками благодарения ранее утро встречать.

По благословению

Архиепископа Брюссельского и Бельгийского

СИМОНА

© Раков А.Г., текст, составление, 2006

© Издательство «Сатись», 2006

Предисловие

Так уж совпало: мое знакомство с книгой, которую вы только что открыли, дорогой читатель, началось в неделю Торжества Православия. В это первое воскресение после начала Великого Поста в храме на литургии читают евангельский рассказ о том, как Филипп позвал Нафанаила пойти и посмотреть на Господа. Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нем: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства. Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня? (Ин, 1, 47–48).

Вечером этого дня я стала перелистывать страницы новой книги, И надо сказать, что самое первое, главное впечатление, возникшее при чтении, было таким: «Вот православный русский человек, в котором нет лукавства». Автор сразу привлек к себе сочувственное внимание своей исключительной искренностью, любовью к правде.

Его имя было мне известно давно. Да и кому не знакомо имя Александра Ракова, очень строгого, как говорят, редактора весьма читаемой и почитаемой в городе газеты «Православный Санкт-Петербург»! Газету при ее рождении благословил приснопамятный митрополит Иоанн (Снычев). При всех перипетиях времени и усилиях «враг видимых и невидимых» она не только выстояла, но и окрепла – наверное, по молитвам святителя и во многом благодаря мужеству и подвижническим усилиям своего редактора. Раков принадлежит к послевоенному поколению детей Победы, которое обладает редкими и неистребимыми качествами внутренней независимости и достоинства. К тому же он носит имя Александр, смысл которого – «защитник людей». Боевое имя, подходящее для человека, который сражается на передовой.

Вот и все, что было мне известно. Важные, но довольно-таки внешние сведения. Теперь же, через книгу, стала раскрываться перед внутренним взором душа этого человека – так широко, так разносторонне, доверчиво и щедро, что нельзя было не откликнуться благодарно, с теплым чувством духовного родства, на этот неожиданный дар.

Сначала, однако, скажу несколько слов о форме книги, неразрывно связанной с ее содержанием. Опытный журналист и новый в нашей литературе писатель, растущий от книги к книге, Александр Раков нашел свой, весьма интересный и необычный литературный жанр. Этот жанр определен самим автором совсем не академично, зато образно и метко – «былинки». Что же это за новшество такое? Попробую, насколько сумею, передать свое понимание. Былинки связаны с былью – жизненной былью и еще былью сердца, совести и ума. Они несут в себе впечатления, чувства, размышления, воспоминания, которые спонтанно, ненароком посещают душу и во всей своей непосредственности, живой первозданное™ оказываются на кончике пера (или на кончиках пальцев, бегущих по клавишам компьютера) и бережно высеваются на бумагу. И вот прорастают на ней, тянутся к небу скромные легкие «былинки». В них вовсе нет торжественной героики былин. Но они связаны и с вечной сутью бытия, и с насущными заботами, тревогами, радостными и скорбными мгновениями нашего повседневного житья-бытья.

Жанровое своеобразие этой книги чем-то родственно наиболее оригинальным, новаторским книгам В,В, Розанова – «Уединенное» и «Опавшие листья», созданным в начале XX века. Редкие по своей интимной откровенности заметки, собранные в названных книгах, представляют собой свободное сочетание ярких публицистических оценок, лирических зарисовок, емких философско-исторических размышлений, мимолетных впечатлений, Такое тематическое и стилевое разнообразие, при всей видимой «рукописности», безыскусности, непосредственности словесного выражения, требует высокого мастерства.

Все сказанное побуждает увидеть некие параллели в литературных поисках видного представителя русского Серебряного века и автора этой книги, Но между ними есть и существенные различия, Розанов часто эпатирует читателя, стремясь подчеркнуть свою оригинальность, индивидуальную обособленность, «уединенность» от всего и всех. Типичный представитель своего времени, он мечется от язычества к христианству и обратно. А.Раков, при всем очевидном своеобразии своей личности, совсем не стремится к нарочитой оригинальности и непохожести на других. Напротив, он пишет о том, что волнует, заботит многих. Его «былинки» едва ли не в каждой своей строчке напоминают, что все мы – родные.

Нисколько не стремясь никого эпатировать, Раков честно обнажает самые болевые точки нашей жизни. Он пишет о нищих ветеранах, о бомжах, о брошенных животных и уничтоженных в материнском чреве детях, о нашем непонимании родителей, нашей непоправимой вине перед ними. Он задевает болезненные струны так называемого национального вопроса, бередит душевные раны, напоминая о судьбах искалеченных в Чечне солдат. Есть страницы, которые читать невыносимо тяжело – такое страдание и сострадание они вызывают. Но читать необходимо: с сердца сдирается короста забвения, безразличия, самоуспокоенности.

В книге можно найти и много светлых страниц – о послевоенном детстве, о мальчишеских играх, о родительском доме, о первой любви. И о благодатных дарах сегодняшней жизни – драгоценных встречах с духовным отцом, общении с близкими и дорогими людьми, с животными и птицами, с родной северной природой. Часто встречаются на этих страницах блестки доброго юмора. И все это тоже вызывает у читателя чувство сопричастия: у нас одна общая историческая судьба, одна страна, одна вера.

К православной вере, судя по собственным признаниям, автор шел, как и многие из нас: через испытания, ошибки, падения, разочарования, страдания, осознание близкой погибели души. Так трудно обретя веру, он уже, хочется думать, не отступится от нее, как случалось с талантливыми представителями Серебряного века. В книге есть смелые попытки публичной исповеди в тех грехах, которые продолжают мучить совесть. И происходит ответное движение: совесть читателя оживает, страдает, вспоминает – работает…

Одна из читательниц предыдущих «былинок» написала А.Ракову письмо, помещенное в этой новой книге. Она благодарит автора за мужество, с которым он приносит свою исповедь перед всеми, «на миру». И далее делится такими впечатлениями: «Читаю «Былинки» с душевным трепетом, зная, что на каждой странице найду что-то для себя, и сегодня, и в будущем…Примеряешь на себя многие ситуации, сравниваешь, анализируешь. Получается не просто чтение-развлечение, а чтение-работа, и мысль постоянно в действии, не витает «над»…

Вот это вовлечение читателя во внутреннее пространство повествования, побуждение к духовному труду – одно из самых драгоценных качеств книги, которое основывается на традициях православной культуры. И еще одно важнейшее достоинство книги – это ее соборное начало. Живое чувство православной соборности, которую А.С.Хомяков определил как «свободное единство в любви», уже утраченное, к сожалению, многими нашими соотечественниками, побуждает автора выбрать необыкновенно доверительную интонацию в разговоре с читателем – разговоре самых близких людей, которым нечего друг от друга скрывать.

На тех же соборных началах основан, на наш взгляд, совершенно самобытный, свежий прием, который использует автор в каждой своей «былинке»: он непременно привлекает к разработке затронутой темы стихи различных поэтов, знаменитых и малоизвестных, а то и совсем не знакомых даже искушенному читателю. В конце книги приведен список участвующих в ней поэтов – в нем насчитывается 270 имен! Многие из нас, увязнув в суровой жизненной прозе, почти отвыкли от поэзии. А.Раков упорно и осознанно разворачивает, заново приучает к ней читателя и тем самым выполняет, помимо литературной, еще и важную просветительскую задачу. Ну, а что же все-таки дает такой прием в художественном отношении? Как объясняет сам писатель, «к вескости прозы прицепляешь стропы поэзии – и воздушный парашют-одуванчик, званный духом попутного ветра, поднимается над землей и неспешно парит вдаль». Как видим, писателю самому не чужда лирическая образность. Кроме того, он умеет подобрать стихотворный отрывок так, что этот отрывок (или целое стихотворение) органично, «без швов», срастается с авторской прозой и способствует сильному эмоциональному и нравственному воздействию на читателя. «Но ведь он к своему присоединяет чужое!» – может возразить какой-нибудь скептик или литературный фарисей. В том-то и дело, что не чужое, а родное, свидетельствующее о нашей единой соборной душе.

И последнее общее впечатление. В книге А.Ракова возникает полный жизни и движения русский космос, в котором собраны и благословлены былинки и звезды, люди, звери, птицы, в котором размышляют, страдают и радуются, щедро делятся друг с другом плодами духовного труда сам автор, его замечательный духовник о. Иоанн Миронов, другие духовные лица, а также многочисленные поэты и еще более многочисленные – мы, читатели. Нас всеми средствами и способами пытаются разъединить. А мы – давайте будем вместе. Будем с Богом. И тогда победим.

Христос Воскресе!

Ольга Сокурова,

кандидат искусствоведения, доцент Санкт-Петербургского государственного университета

 
Было чувство тревожным и сильным,
А желанье – большим и прямым:
Так хотелось прославить Россию
Небывалым открытьем своим!
Но тянулись унылые будни,
Распирала нас тайная злость:
Махинаторы были и блудни,
Открывателей не завелось.
И привычной дорогой отцовской
Уходили мы в цех и в забой,
И гордились рабочей спецовкой,
Как единственно верной судьбой,
И читали впервые, не веря,
Что буржуйской мошне на поклон
Хитроглазо-валютные звери
Ускользали от нас за кордон.
И завзятым врагам на потребу
За деньгу поносили взахлеб
И Отечества бывшего небо,
И вскормивший их некогда хлеб.
Нам такая судьба не годилась;
Дети кровные отчей земли,
Никакую фальшивость и гнилость
Мы с рожденья терпеть не могли.
И поныне, отнюдь не спесивы,
В назначение верим свое:
Пусть не сделались Славой России —
Мы не стали Позором ее…
 

Виктор Коротаев

Мелодия, как зов простого горна

Литература неточно отражает жизнь. Более того, она отражает чье-то видение жизни, а не саму жизнь. Человеческая жизнь наполнена высоким и низким, молитвой и бытом, грязным и чистым. Наша мысль скачет с одного на другое – и человек почти одновременно думает и о смерти, и о стирке белья. Жизнь нельзя разделить на периоды и главы; в гениальной эпопее Горького «Жизнь Клима Самгина» текст идет без разбивки, Меня поддерживает и Лев Толстой: «Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о безчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде остановить свое внимание».

Литература очищает, уплощает мысли и поступки человека, обедняет их, делает плоскими, последовательными, На самом деле мыслительный процесс принятия решений происходит совсем иначе – прислушайтесь к своим скакунам-мыслям,

Литература вынуждена излагать мысли и поступки раздельно, более того, с усложнением действия и увеличением лиц одновременное действие растягивается в сложное последовательное изложение. Кроме того, литература не в состоянии вместить мысли персонажей, предшествующие поступку, и все это приводит к искажению действительности в пространстве и времени. Высказанная мысль есть результат мысленной борьбы противоречия мыслей. Швейцарский писатель Дюрренматт сказал: «Писать – значит устраивать очную ставку с действительностью».

Литература есть условность. Читающий человек производит колоссальную мыслительную работу, переводя плоскость написанного в свойственное человеку объемное восприятие. Настоящий писатель с помощью имеющихся в его распоряжении литературных приемов помогает читателю перевести писательские символы в некую реальность, более или менее близкую к идеалу. Вся настоящая поэзия соткана из символов; поэзия говорит образами и поэтому уже ближе к Истине. Книга устремлена к знанию, поэзия – к чувству.

Несовершенство и беда литературы – в способе изложения. «Нет ничего на свете сильнее… и безсильнее слова!» – восклицал Иван Тургенев. Возможно, в будущем появятся произведения, основанные на иных принципах изложения – появились же трехмерные шахматы. А пока читатель занимается безпрерывной расшифровкой писательских криптограмм.

 
Чищу книжные полки,
Убираю излишек.
Время мудрой прополки
И насущнейших книжек.
 
 
Видно, с возрастом все же
Мы взыскательней судим
И становимся строже
К сочиненьям и людям.
 
 
Что-то вдруг устарело,
Что-то вновь зазвучало.
Безпощадно и смело
Счет ведется сначала.
 
 
В нашем веке спешащем
Так нужна долгосрочность.
Знаменитых все чаще
Проверяем на прочность.
 
 
С полок рушим осколки
Отработанных истин.
Чистим книжные полки.
Не себя ли мы чистим?
 

Яков Хелемский † 2003

* * *

Намедни пришел ко мне хороший знакомый. Грязь на дворе, и ноги мокрые.

– Натопчу я вам, – смущается посетитель.

– Ничего, проходи, мы тебе всегда рады, – отвечаю приветливо и думаю: – Жена только уборку сделала… натопчет… да и не вовремя он пришел – только я за книгу хотел… Господи, помилуй! Госпо… И говорю: – Слушаю внимательно.

Знакомый стал обстоятельно рассказывать о своей проблеме; детали рассказа сливались в один клубок, а если совсем честно, слова его, влетая в одно ухо, улетали у меня через другое. Что происходит с газетой? никак я не могу сладить и с людьми и с ошиб… Господи, помилуй, Господи… батюшка так мало говорил со мной… примет издательство книгу или нет… надо материал ко дню Победы добыть…

– Приготовь нам чаю, пожалуйста, – говорю жене, страдая от безконечного рассказа.

Конец-то будет… замок в подъезде сломали… надо завтра не забыть ворон покормить булкой… Господи, помилуй… как там с книгой дела-то… а батюшка говорит: поезжай с женой на Кипр к святыням… Господи…

– Как мне поступить, по-твоему? – задает вопрос гость, и я чувствую, что беседа подходит к концу.

– Да я бы сделал так-то и так-то, – отвечаю. Дадут мне сегодня поработать или весь вечер пропал… еще чай пить… да ведь нужно попросить его… он может помочь…

– Слушай, а ты не можешь мне помочь? – разговор опять набрал обороты, но жена принесла поднос с чашками. Еще через полчаса мы расстались. Слава Богу… устал я от него, могу я хоть вечером побыть наедине…

– Будет время, заходи. Привет супруге.

Как хорошо, что люди не слышат мысли себе подобных!

«Иногда мысль пролетит в голову недобрая… Это вражья стрела. Пускает ее враг, когда внимание желает отвлечь от молитвы и занять чем-нибудь не Божеским». Свт. Игнатий Брянчанинов.

 
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, Боже мой, какая скука
С больным сидеть и день, и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
«Когда же черт возьмет тебя!»
 

Александр Пушкин

«Евгений Онегин»

Ответ читателю

«Уважаемая Надежда Михайловна!

Сегодня получил Ваше письмо и сразу же отвечаю. Не скрою, приятно, когда твой труд оценен по достоинству: писатель может сколь угодно уверять себя, что написанное им вполне достойно нести до людей, но пока этого не скажут сами люди, уверенности не будет, Могу Вас порадовать: на днях я сдал в издательство вторую книгу “Былинок”, теперь с волнением жду, что оно скажет,

А то, что я бываю не очень приветлив, – истинная правда, Бороться с собой почти в 60 лет невероятно трудно, Так что простите великодушно. Конечно, крест тяжелый, но у кого он легкий. Просто я, как редактор и писатель, на виду, а обычных людей мы не замечаем, Но и люди тоже народ непростой, как Вы пишете, “разный”,

Хорошо, что наши мамы лежат на Серафимовском, правда? Да я еще по молитвам духовника, о. Иоанна Миронова, и живу рядом,

Еще раз благодарю за добрые слова. Постараюсь соответствовать,

С Постом приятным! Александр Раков».

 

Чем люди живы?

Люди живы Божьей лаской,
Что на всех незримо льется,
Божьим словом, что безмолвно
Во вселенной раздается,
 
 
Люди живы той любовью,
Что одно к другому тянет,
Что над смертью торжествует
И в аду не перестанет,
 
 
А когда не слишком смело
И себя причислить к людям, —
Жив я мыслию, что с милой
Мы навеки вместе будем.
 

Владимир Соловьев † 1900

* * *

А вот на это письмо я не ответил…

«Был я недавно на престольном празднике в одном бедном московском храме. Перед входом увидел настоятельский джип марки “Фольксваген Туарег” стоимостью, как минимум, 50 тысяч долларов. И у меня возник вопрос: можно ли поучать небогатый люд – а таковой составляет большинство прихожан не только в этом, но и почти во всех храмах – добру, любви, честности, нестяжанию, разъезжая на шикарном автомобиле? Мне кажется, если уж поучать, то и показывать на личном примере.

Попытался найти ответ на этот вопрос у священника храма, в котором до недавних пор часто бывал. Задал вопрос в письменной форме для публикации в приходском листке и получил в ответ невразумительную ахинею, по сути, окрик: “Не трогай нашего брата, лучше на себя посмотри”. Мне расхотелось быть прихожанином этого храма, хотя и очень обидно: обидно потому, что я очень любил храм и с удовольствием слушал проповеди этого священника и специально ходил в те дни, когда служил именно он. Примерно такой же неубедительный ответ на подобный вопрос прочитал в книге “Вопросы священнику-2”, недавно изданной Сретенским монастырем. Видимо, священство не умеет или не хочет прямо и честно, без менторского тона и высокомерных поучений, отвечать на неприятные и трудные вопросы.

Буду признателен Вам, если Вы, как безпристрастное лицо, не заинтересованное в защите “корпоративных интересов”, ответите на вопрос, который, возможно, безпокоит не только меня одного…»

Я переадресовал письмо в Сретенский монастырь и вскоре получил ответ от священника Афанасия Гумерова: «Все мои знакомые священники живут в обычных городских квартирах. Одни не имеют машин, у других они есть. Шикарными их не назовешь. Те, кто имеет иностранные марки, отличаются от тех, кто обладает отечественными машинами, только тем, что в несколько раз меньше тратят денег и времени на ремонт. Люди, не знающие близко жизнь священника, не представляют, сколько времени он проводит в поездках, чтобы исповедать, причастить, соборовать болящих или тяжкобольных, крестить в больнице или в роддоме, освятить квартиру, совершить панихиду на кладбище. Машина сберегает силы и время.

Что же касается личной скромности и нестяжательное™, то к этой добродетели должны стремиться все христиане. Нравственный идеал един. Святой апостол Иаков говорит: Мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, безпристрастна и нелицемерна (Иак, 3, 17). Разумеется, священники должны учить примером и никого не соблазнять, Если кто-то это делает, то подлежит не нашему суду, а Божьему, Наши суждения и оценки бывают чаще всего поверхностны и неточны, Как много негативного было сказано в начале XX века либеральной печатью о нашем духовенстве: роскошные архиерейские покои, богатые рясы священников и пр, Через несколько лет большинство их попало в прогнившие лагерные бараки, В простых заштопанных подрясниках они валили лес, но Христа не предали, а своим исповедничеством пополнили сонм святых мучеников»,

 
«Господи, помилуй,
Господи, прости!
Господи, дай силы
Крест свой донести…» —
Он шептал невнятно,
Корчась на полу,
Где расплылись пятна
Ржавчины в углу…
Помертвели губы:
Бить умеют там! —
Выплюнул он зубы
С кровью пополам…
Нет, не мог он зверем
Умереть сейчас!
Господи, помилуй,
Господи, прости,
Господи, дай силы
Крест свой донести…»
 

Алексей Марков

* * *

Пение любят все; прислушайтесь к ляляканью младенца, к той радости, с которой он исторгает первые протяжные звуки; присмотритесь, как молодеет лицо дряхлого старца, напевающего любимый мотив. Слова полюбившихся песен мгновенно становились достоянием народа, их авторов награждали орденами. И что удивительно, народы всего мира любят петь.

 
А люди придумали песни,
не стали шипеть или каркать!
Любовь и песня – ровесники
из доисторических парков.
Наверное, сердце нежное
не выдержало когда-нибудь:
вышло на побережье
из пещерного здания…
И жалобно так, и ласково
поведало звездам чувства:
без артистической маски —
и не ради искусства!
 

Глеб Горбовский, СПб.

Я тоже люблю петь. Помню, когда я был пионером классе в седьмом, за чистый и высокий голос мне доверили быть запевалой на пионерском сборе и я старательно выводил:

 
Орленок, орленок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди!
Навеки умолкли веселые хлопцы,
В живых я остался один…
 

Получалось здорово. Меня тогда даже одарили грамотой. Но скоро я подрос, что-то случилось с голосом, и мои сольные выступления подошли к концу.

Но иногда и сейчас я пытаюсь выдавить из себя гармоничные звуки – под смех жены – до первого «петуха». В храме легче: подстраиваешься под народ и поешь вполголоса «Отче наш», и так красиво получается, когда твой несостоявшийся голосишко сливается с красивым хором. И то ладно.

Но если в песне фальшивая нота, сорвавшись, безследно затухает в пространстве, то фальшь в писательстве не проходит даром, Не зря чистая нота высоко ценится народом и в человеке, и в книге, и в песне – даже если у тебя нет голоса. Это когда поет душа. Споемте, друзья?…

 
Мне пенье не давалось с детских лет —
не то чтоб наступил медведь на ухо,
но так и не раскрылся мне секрет
взаимосвязи голоса и слуха.
 
 
Когда, весь класс разбив на голоса,
учитель детским пеньем правил нежно
и хор взлетал покорно и прилежно
к плафонам, к аркам, к сводам, к парусам, —
 
 
тогда, помедлив начинать урок,
чтобы не портить стройного звучанья,
меня, пока не прозвенит звонок,
просил учитель сохранять молчанье.
 
 
И, безсловесно стоя в стороне
в пространстве гулком актового зала,
я мучилась от чувства, что во мне
прекрасная мелодия звучала.
 
 
Но только лишь, смущение поборов,
я эту песню подпускала к горлу,
мелодия, как зов простого горна,
унылым хрипом наполняла рот.
 
 
С тех детских, тенью отлетевших дней
в себе я ощущаю ту же муку:
как музыка, сокрытая во мне,
напрасно жаждет воплотиться звуком.
 
 
Но только лишь осмелится рука
начать пером движение привычно —
и за пером ползущая строка
звучит фальшиво и косноязычно.
 

Елена Матусовская † 1979