Текст книги "На милость дня. Былинки"

Парад Победы

Конечно, я ждал, ждал с тем давно утихшим ожиданием, когда в детстве ждут не дождутся дня рождения. Тревожилось сердце – а как же без стариков-ветеранов: поуходили все, а кто живой – еле с палочкой ползает…

Прощальный парад

Последний ваш парад, фронтовики! Благословляет вас земля родная. Как мать – уже сама полуживая, а тащится, глядит из-под руки вослед… И крестит, крестит издали, как будто разрывая пуповину, – стога, ракитник и сыновью спину, а та в закатной зыбится пыли… Не плачьте, маршал!.. Золотой горнист, труби, как встарь, вздохни крутою грудью! Играй, гармошка, гулкому безлюдью, как он слетал с берез, неслышный лист… Как он летел в победную весну, кружился в вальсе, пряный, горьковатый… Не плачьте, вы ни в чем не виноваты, прошедшие священную войну! Последний ваш парад… Такой закат, как будто бы не солнце – угль чадящий садится в хмарь над Родиной скорбящей… Ей выел очи прах ее солдат, Ей вынул душу окаянный враг, Так одурманил пышной беленою… Но он навек – под вашею пятою, поверженный, пылающий рейхстаг! Последний ваш парад… И всех наверх велел свистать ваш легендарный кормчий, И ты встаешь, войны чернорабочий, коль он в строю, суровый Главковерх… Святой Георгий за его плечом, И конский круп белеет оснеженно, И ниспадают алые знамена Архангела лоснящимся плащом… (Татьяна Глушкова),

Но такая вокруг шумиха, всех глав государств пригласили, а которые отказывались, не стеснялись уговаривать: случай-то редкий – 60-летие со Дня нашей Победы над фашизмом! Я так переживал за стариков, что не смогут, не найдут силенок покрасоваться наградами, гвоздички к груди прижать и всплакнуть под «наркомовские» сто граммов. Кто мог – дополз…

 

Парад 41-го

Суровая в своей надежде,
В Москве, седьмого ноября,
Над Красной площадью, как прежде,
Вставала зимняя заря.
 
 
Пехотный полк сменили танки,
За ними – пушек грозный строй.
И краснозвездные тачанки…
Пошли с парада – прямо в бой!
 
 
Знамена славы, пламенея,
Над каждым реяли полком.
Войска с трибуны Мавзолея
В бой провожал седой Главком.
 

Михаил Михайлов

Прошло-прошелестело-отхлестало уличными перетяжками-полотнищами «С 60-летием со Дня Победы 9 мая!» Я шел со сжавшимся сердцем, но ждал: ну вот, еще шаг, еще, другой – и настигнет меня волна всенародного праздника, зазвенят аккордеоны, песни будут военные про платочек синий, или жди меня, или снимай шинель – пошли домой… Но тихо на моей улице, нет на ней праздника, не попадаются навстречу старики с орденами да медалями, пусть чуть навеселе от ста «наркомовских», с гвоздичкой у впалой груди и, главное, с лицами! – я застал эти лица – с лицами победителей Европы. И мы отдавали им честь, а они, хоть и не по уставу, четко прикладывали ладонь к правому виску. А радость опускалась на всех такая ангельская, что, казалось, мы не Великую Победу празднуем, а самую что ни на есть Пасху.

К слову, к годовщине парада 41-го тоже захотело начальство, чтобы прошли участники строем 7 ноября 2005 года, набралось их 50 человек, но силы были не те, и ветераны с трудом преодолели долгие метры Красной площади; тогда находчиво назвали это не парадом, а шествием…

 

Выпили и вспомнили

Стол накрыли в тесной комнате.
Май пришел – святые дни.
Люди выпили и вспомнили
то, что русские они.
 
 
По столу стаканы стукали,
словно пули по броне.
Говорили деды с внуками
о судьбе и о стране.
 
 
Было к правящим презрение,
боль за правду велика,
озаряло всех прозрение,
пробирала всех тоска…
 
 
Захмелев от спирта чистого,
славя давнюю весну,
хор нестройный грянул истово
про священную войну.
 
 
И сквозь речи нетрезвелые,
сквозь забывшееся зло,
что-то верное и грозное
просияло и ушло.
 

Марина Струкова

Тогда я сам пошел к вам, на Серафимовское. Я взял мамину белую плексигласовую коробочку, лампадки и поклонился могилкам: героине войны Вере Георгиевне Сироткиной, герою войны Григорию Ивановичу Ракову, герою войны Евгению Ивановичу Ракову и родителям их – героям войны Ивану Ивановичу Ракову и Анне Федосеевне Раковой. Затеплил лампадки, развернул мамины медали и тихо сказал: «Мама, вот твоя медаль “За оборону Ленинграда”, а вот – с профилем Сталина – “За доблестный труд в Великой Отечественной войне”… И все вы, лежащие вокруг под крестами и без, вы все – герои великой войны, вы сделали посильное и непосильное, чтобы враг не одолел Ленинград, Русь, Россию нашу. Мы, ваши дети и внуки, пока сами живы, помним и чтим. Уйдем мы, придут другие дети с другими заботами – на то она и жизнь. Покойтесь с миром! Сегодня ваш праздник…»

 
Есть у меня особая награда.
Ее храню отдельно от других.
Медаль «За оборону Ленинграда»
дороже мне трех орденов моих.
 
 
Да, кто-то не поверит мне, наверно.
Пускай не верит, – это не беда.
Но та медаль была наградой первой,
а я мальчишкой был тогда.
 
 
С любителями все менять – нет сладу.
И двести лет, и триста лет пройдет,
но разве ленинградскую блокаду
санкт-петербургской кто-то назовет?!
 
 
Великий Петр, Россия молодая
живут в сердцах, как сотни лет назад.
Но мы-то, о Петре не забывая,
в те годы защищали Ленинград.
 

Петр Градов, СПб.

А когда уже выходил из кладбищенских ворот, подошел рыжеволосый подросток и, не таясь, но как-то боком ко мне, предложил купить за полтинник медаль «За отвагу». Но мне ни к чему чужая доблесть…

Прозаическая баллада

Можно было б рассказать все это прозой. Может быть, но мне стихами как-то ближе. Просто жили муж с женою – скромно-просто; и наследник рос у них – сынишка рыжий. Не как солнышко он был, а просто рыжий, и любил он голубей гонять над крышей. «Тяга к небу!» – кто-то скажет. Нет, едва ли, впрочем, может быть, – он жил в полуподвале. Люди дружные, и ссоры были редко. Жили в комнате (подзор, накидки, шторы). Их сынишка бегал в школу-семилетку, были «уды», но случались и «оч. хоры», рисовал, решал задачки, ставил кляксы, у окружностей высчитывая длины… Но семье не по карману десять классов – семь окончил и в ремесленное двинул. А потом пришла и первая получка, и покупка: бате шапка с длинным ворсом, сам, конечно, одеваться стал получше, и прическа – полубокс и чуб для форса. Может статься: здесь подробностям не место, только время шло – неделя за неделей, стали парня подзадоривать невестой, и девчонка-то была и в самом деле. Но семья так и не встретила невесту. Распростился с полубоксом парень рыжий. Сорок первый наступил, пришла повестка, и не стало стай, курлычущих над крышей. Во дворе дрались ребячьи батальоны – бой гремел почти совсем как настоящий. Иногда в полуподвале почтальоны клали письма от солдата в синий ящик. А весной, когда капель запела звонко, опустилась в синий ящик похоронка. Как вместилось столько горя в комнатенке! И осталась неувиденной невеста… Все звучал в ушах ребячий голос тонкий! Но сейчас как раз подробностям не место. Годы шли, а время – самый лучший лекарь. Шли с войны солдаты в ранах и медалях. Много раз весна ломала лед на реках. В новом доме старикам квартиру дали, дали пенсии – во всем покой, достаток, есть в чем выйти, показаться при народе. Старику уже пошел седьмой десяток, и старухе тоже что-то в этом роде. Но однажды, как давным-давно когда-то, в дом пришла повестка из военкомата, А потом старик, кого бы где ни встретил, всем показывал заветную бумагу – награжден их сын, погибший в сорок третьем, нет, не орденом – медалью «За отвагу», Снова слезы, то ли счастья, то ль печали, может, в жизни им последняя отрада? Кто был рад за стариков, а кто плечами пожимал: медаль, подумаешь, награда. А за окнами в игре смеялись дети, а старик в который раз читал бумагу: награжден Ваш сын, погибший в сорок третьем! Награжден Ваш сын медалью «За отвагу»! А весна в окно швыряла влажный ветер, грохотала талым снегом по оврагу. Вот за эту жизнь в далеком сорок третьем награжден солдат медалью «За отвагу»! А над парнем песни кос плывут в июле, и заря над ним трепещет алым флагом, и леса над ним в почетном карауле, и луна над ним – медалью «За отвагу», и салютом полыхают в небе грозы! Не как солнышко он был, а просто рыжий… Может, лучше рассказать все это прозой, может быть, но мне стихами как-то ближе (Михаил Молчанов).

Отечество – понятие священное

Обращение Высокопреосвященнейшего Иоанна (Снычева), Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского в честь 50-летия Победы

«Отечество – понятие священное, ибо его даровал народу Сам Господь Бог, от Которого именуется каждое отечество (Еф. 3, 15). А дар Божий надлежит хранить, как зеницу ока. Сильное Отечество – это слава народа, униженное и поруганное – его горечь и срам, защита – святой долг каждого насельника земли русской.

Великая Отечественная война явила миру пример поразительного единодушия народов России в святом отношении к Родине. Таджик и узбек, грузин и абхаз встали на защиту страны плечом к плечу с русским солдатом. У всех была одна Отчизна, одна к ней любовь и единое понятие о своем долге. Перед лицом смертельной угрозы иноземного порабощения были напрочь отвергнуты иудины лозунги о «проклятии патриотизма», «поражении собственного правительства» и прочие космополитические изуверские выкладки. Великая трагедия раскрыла глаза даже самым закоренелым русофобам о «общечеловекам», наследники которых, впрочем, и поныне пытаются внушить нам, что патриотизм – низменное, «животное» чувство. Люди, к которым пришла беда, каждым биением своего сердца ощутили, что во все времена, для любого народа защита своих рубежей считалась первейшей и священной обязанностью граждан, ибо никакой враг не приносит на штыках освобождение, он несет лишь смерть, разруху и рабство.

Вспомните: после оголтелой двадцатилетней борьбы обезумевших властей с «великодержавным шовинизмом» они вдруг вспомнили, что русский народ – это великий народ, что Советский Союз – это прежде всего Великая Россия. Газеты пестрели патриотическими призывами, взывая к лучшим чертам именно русского народа; на экранах кинотеатров демонстрировались фильмы прежде всего о русской истории; и вновь примером для граждан нашей земли стали не Робеспьеры и клары цеткины, а славные и громкие имена Димитрия Донского, Александра Суворова, Михаила Кутузова, Александра Невского с их непоколебимой верой: «Кто пойдет на нас с мечом – от меча и погибнет!»

Это единодушие и сплоченность людей, обретение своих корней, своих святынь и стали залогом нашей Победы.

Русская Православная Церковь с первых же дней войны подняла свой голос в защиту Родины. Сегодня мало кто знает, что уже 22 июня 1941 года митрополит Сергий (Страгородский) воззвал с церковного амвона: «Повторяются времена Батыя, Карла Шведского, Наполеона. Потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить наш народ на колени перед неправдой… принудить его пожертвовать благом и целостью Родины, кровными заветами любви к своему Отечеству.

Но не в первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией помощью и на сей раз он развеет в прах вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед Родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же славного имени и мы – православные, родные им по плоти и по вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью служить ему в тяжкий час испытания всем, чем каждый может…»

И во всех уголках земли Российской, где только сохранились храмы, звучали те же призывы.

«Война есть страшное и гибельное дело для того, кто предпринимает ее без нужды, без правды, с жаждой грабительства и порабощения, – обращался к ленинградцам митрополит Алексий (Симанский), – на нем лежит позор и проклятие Неба за кровь и бедствия своих и чужих.

Но война – священное дело для тех, кто предпринимает ее по необходимости, в защиту правды и Отечества. Берущие оружие в таком случае совершают подвиг правды и, приемля раны и страдания и полагая жизнь свою за однокровных своих, за Родину, идут вслед мучеников к нетленному и вечному венцу. Потому-то Церковь и благословляет эти подвиги и все, что творит каждый русский человек для защиты своего Отечества. Она же, исполненная веры в помощь Божию правому делу, молится о полной и окончательной победе над врагом».

Патриотическая деятельность Церкви была хорошо известна Сталину, особенно по письмам с фронта. Он осознал насущную необходимость в перемене государственной политики в отношении Православия, тем более, что во время войны, несмотря на всю предыдущую травлю и репрессии, люди вновь потянулись в уцелевшие храмы, ибо большая, настоящая беда всегда очищает сердца и подсказывает верную дорогу…

Сегодня, спустя полвека с памятной весны 45-го, всем нам, наследникам Великой Победы, надлежит прежде всего помнить, что она досталась нам благодаря народному единодушию и единению. Страшно представить, что было бы с нашей Родиной, если бы враг напал на Россию не летом 41-го, а, скажем, весной 95-го, когда все наше общество разобщено, разуверено, поделено на «суверенитеты» и пылает пожарами «горячих точек»…

Да и уберегли ли мы все то, что с таким трудом отстояли наши ветераны? Увы! сегодня русскую землю растаскивают у нас из-под носа безо всякой войны: миллионы русских «ближнего зарубежья» оказались в полоне, словно во времена татаро-монгольского нашествия. Еще немного – и мы, пожалуй, действительно, пригласим шведов хозяйничать под Полтаву и на берега Невы, Нечерноземье отдадим потомкам Чингисхана, а Кремль поделим между поляками и французами – нам ведь родной земли не жалко?

А что же сами ветераны? Уберегли ли мы их самих – стяжавших нам Победу своим потом и кровью? Это сегодня мы произносим им теплые слова благодарности и дарим подарки – а вчера? а завтра?.. Защитники Российской земли нуждаются не в единовременных подачках, а в нормальной обезпеченной старости, и добиться этого – наша прямая обязанность, наш долг перед Родиной.

Из века в век во всех скорбях и бедах Церковь Русская была со своим народом, окормляя его любовью, воодушевляя на подвиг во имя Родины, вразумляя пастырским словом, назидая своим богатым духовным опытом, «О вождех и воинах, на поле брани за Отечество живот свой положивших» доныне ежедневно возносятся молитвы в тысячах храмах по всей России, «Во блаженном успении вечный покой» для тех, кто не пощадил жизни своей во имя любимой Родины, не устают молитвенно испрашивать тысячи священников за богослужением,

Без прошлого у народа и государства нет будущего. Здоровая историческая память – залог жизнеспособности нации и крепости Державы Российской, Забвение подвигов предков – тяжкий грех, грозящий нравственным одичанием и утратой совести, Так пусть же всем павшим в той страшной войне, доныне назидающим нас своим героическим примером самоотверженности и жертвенности на полях сражений, всегда – отныне и до века – возглашается в наших сердцах, как в храмах Божиих, ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ, ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ, ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ!.. Аминь».

(Газета «Православный Санкт-Петербург», № 5 (36), 1995).

 

Благодать

Церковь старая новой звонницей
Воссияла, как благодать.
Перестаньте, как над покойницей,
Над Россиею причитать!
 
 
Перестаньте впадать в отчаянье!
Хоть прорехи, куда ни ткни,
И страшнее и окаяннее
У России бывали дни.
 
 
И ходила беда копытами
Да колесами по Руси.
И стонала она под пытками
Вся в лохмотьях, в крови, в грязи.
 
 
Проносилась беда тяжелая,
Там – дымя над ней, там – пыля.
И лежала вокруг сожженная
И потоптанная земля.
 
 
Все мертво. Только пепел кружится.
Только ветер слепой. И вдруг…
Вдруг в каких-то сожженных кузницах
Еле слышное: тук да тук…
 
 
И березка зеленой свечкою
Вдруг затеплилась по весне,
И все громче с утра за речкою
Камнем чиркают по косе.
 
 
Даль не очень еще распахнута,
И рассвет еще жидковат,
Но землица кой-где распахана,
И стожки где-нибудь стоят.
 
 
Чуть еще – и заквохчет курица,
Пес залает, и конь заржет.
Чуть еще – и такой по кузницам
На Руси перезвон пойдет!..
 
 
Будут сыпаться искры под ноги,
Будет крепок в подкове гвоздь!
Ни друзья не поймут, ни вороги,
Что, откуда и как взялось?
 
 
И ударит звонарь по звоннице,
И поднимется в поле рать!
Словом, хватит, как над покойницей,
Нам над Родиной причитать!
 

Игорь Ляпин

* * *

Почему так, сказать не могу, а свои предыдущие книги не перечитываю. Не хочу – и все тут! То ли мысли идут уже другие, то ли способ изложения изменился, а поправить нельзя – только не читаю – и точка. И даже плохо помню часть собственной рукой написанных эпизодов. Мои книжки мне только местами нравятся, а за многое написанное стыдно. Не за содержание – тут никуда не денешься, за форму изложения. Но это с опытом приходит. А вы не забывайте, что писатель я молодой – только шестую книгу вынашиваю. И будьте любезны на снисхождение.

Перед сдачей в издательство второй книги «Былинок» – пять раз с перерывами прочитал, а мнение разное: один раз читаю – нравятся, второй раз – изорвать бы в клочки да в корзину, в третий раз – даже сам плакал над удавшимися эпизодами, четвертый раз жене отдал – она не соврет (сказала: «лучше первой»), а в последний раз уже в Институте русской литературы Российской академии наук читали для рецензии – в Пушкинском Доме. Но покоя нет. Пока не скажет читатель нелицеприятно – молодец, Александр, хорошо написал, есть польза и читать легко, – нет в писателе писательской удали, что полезное дело сотворил, не зря штаны просиживал и бумагу портил; и будет он надоедать и редактору, и знакомым по телефону «былинками», а в родной редакции бедным сотрудникам уши затыкать приходится от безконечных вариантов «былинок».

И только читательская почта может непредвзято сказать правду: книгу им автор не дарил, автографов подобострастных не делал, слов ласковых не наговаривал, да и вообще люди они незнакомые, и живут Бог весть как далеко друг от друга.

Из Ростовской области городишка Морозовска прибрело письмецо от читателя. Не буду приводить приятные для автора слова, хотя и резанула фраза: «Вы, почти никогда не заботясь о внешней красоте слов и предложений, потрясаете своей обнаженностью сердца… и очень часто Ваша жизнь совпадает с жизнью наших читательских сердец и душ. Вы, Александр Григорьевич, для всех нас как брат родной…» Ну и дальше в том же расслабляющем «инженера человеческих душ» духе.

Конечно, он не хотел ни в коей мере обидеть автора, но то, что «в книгах нет заботы о внешней красоте слов и предложений», повергло в уныние. Я столько сил отдаю стилю, перерываю словари и справочники, в записную книжку пойманное записываю, фразы порой часами ищу, иногда слова новые придумываю, даже сам жанр «Былинок» литературе был неизвестен – и вот на тебе! Но, успокоившись, я подумал: а зачем читателю вся это внутренняя писательская возня? Читается легко книга – слава Богу! Мысли близки и понятны – слава Богу! Чем-то сумел помочь писатель – слава Тебе, Господи!

 
Не хлопай словом походя,
Побойся Даля,
Не прячь учебник от дождя —
Чти Розенталя.
Не бей грядущее вальком,
Оно – настанет.
Язык пребудет языком,
А нас – не станет.
 

Геннадий Ермоленко

Сумел бы я, сидя безвылазно в инвалидном кресле с неизлечимой болезнью и нестерпимой болью («даже на Пасху не было сил разговеться»), которую нам ни понять, ни познать невозможно, написать такое жизнеутверждающее письмо? Я – точно нет, А читатель Игорь пишет: «Моя жизнь состоит из борьбы с неизлечимым недугом, с хандрой и скорбями, Точнее сказать, моя “борьба” – это христианское терпение; это моя борьба с “рогатым”, Недавно неудачно наклонился через подлокотник кресла-коляски – и сломал ребро, а еще одно надколол, Боли были такие, что врагу не пожелаешь: ни вздохнуть ни охнуть, Три недели просидел, замотанный в простыню и мог только молиться, И слава Богу!

Если сумеете найти, пришлите мне, пожалуйста, вашу книжку “Страницы души”. Смирнов Игорь Алексеевич, ул, Истомина, д, 43, г. Морозовск, Ростовской области, 347210»,

Книгу-то я для тебя нашел. Мне бы хоть каплю твоего мужества сыскать, Игорь! Это тебе, а не мне книги писать…

«Когда кто-либо переносит все постигающее его с радостью, то, что бы ни случилось с ним, все успокаивает его» (Прп, Петр Дамаскин).

 

Моим читателям

Когда надежда вдруг провиснет
И вера падает во мне,
Я вновь читаю ваши письма,
 
 
Чтоб выжить в горестной стране.
Исповедальная Россия
Глядит с безхитростных страниц,
Как будто сквозь дожди косые
 
 
Я вижу всполохи зарниц.
За каждой строчкой чья-то доля,
Мечта, обида или грусть.
О, сколько в мире бед и боли!
 
 
И как тяжел их горький груз.
И перехватывает горло
От этих трепетных страниц.
Не знаю, кто еще так гордо
 
 
Мог выжить и не падать ниц.
Благодарю вас за доверье,
За эти отсветы любви…
И если я во что-то верю,
То потому лишь,
Что есть вы.
 

Андрей Дементьев